Фрагмент повести "Сентиментальная сюита"
В теплом, влажном и душном воздухе мешались запахи бензина, людской толпы и вечнозеленых кустарников, усыпанных лиловыми, белыми и розовыми цветами. Ожидая выдачу багажа, они стояли под ярким апрельским солнцем прямо на улице, и великолепное чувство несоответствия происходящего их внутренним биологическим часам переполняло их. В Новосибирске едва начиналась весна, всюду еще лежал снег, осунувшийся, почерневший — но снег. А дальше к востоку, где жил и работал он, царила настоящая зима с двадцатиградусными морозами.
Небольшой адлерский аэропорт прятался в зажатой горами зеленой долине. Самолеты делали круг над морем и сразу выходили на посадочную полосу. Взлет и посадка в порту считались трудными.
Пять часов полета утомили ее, однако масса новых впечатлений действовала электризующе. Она была свободна, как ветер, но еще не осознала и не прочувствовала это до конца.
Он ощущал в себе огромный прилив энергии, и одновременно в нем жила странная робость перед этой красивой и любимой им женщиной, которая доверилась ему и находилась теперь под его покровительством.
Она сняла пальто и осталась в вязаной голубой кофточке с белой полосой на груди и синих вельветовых брюках, которые подчеркивали стройность ее длинных ног и всей ее девичье подтянутой фигуры. На нем была коричневая замшевая куртка — полушубок он засунул в автоматическую камеру хранения в новосибирском аэропорту. Он забрал у нее пальто, сложил и повесил на руку; и пальто это связующей нитью протянулось между ними, и он почувствовал себя ее серьезным, положительным и уравновешенным мужем.
Несмотря на возраст, в ней присутствовала детская открытость, которая в совокупности с женской привлекательностью делала ее неотразимой. И он любовался ею. Она осматривалась и впитывала впечатления с таким неподдельным восторгом и озорством, глаза ее горели такой яркой веселой зеленью, что, пока они шли к стоянке такси и стояли в очереди, он видел, как многие представители мужского братства бросали в ее сторону заинтересованные взгляды. Он перехватывал эти оценивающие взгляды, они были приятны ему и заставляли внутренне подтянуться.
Он попросил шофера подвезти их к хорошей гостинице в Сочи, и тот остановился возле многоэтажного корпуса "Москвы" в самом центре. Перед входом, на выложенной плиткой площадке бил небольшой фонтан, ходили и смеялись чему-то загорелые отдохнувшие люди. Было очень тепло, поэтому женщины разгуливали в ярких платьях, а мужчины в безрукавках.
Официально сезон еще не открывался, и гостиничные номера были получены без особых хлопот. У него— 605-й, у нее — 607-й.
Они вошли в лифт и поднялись на шестой этаж. Дежурная показала им номера. Он поставил в своей комнате портфель и сразу постучал к ней. Она сидела в кресле возле журнального столика, на который положила небольшую, битком набитую сумочку — единственное, что взяла в дорогу. Она рассеянно ему улыбнулась, встала и прошлась по комнате, зачем-то потрогала рукой шторы и шагнула на лоджию. Он вышел следом.
На западе синела морская гладь. Солнце клонилось к горизонту, словно стремясь охладиться в воде. Сверху город казался одним большим парком, из густой растительной шапки которого кое-где выглядывали крыши домов, не нарушавшие, однако, впечатления всеобщей гармонии между людьми и природой.
Он обнял ее плечи, и она доверчиво к нему приникла. Потом снизу вверх заглянула в его лицо.
— Устала с дороги, — пожаловалась она.— Ты теперь иди. Я приму душ, приведу себя в порядок — и зайду за тобой. В дверь постучу вот так, — и она с улыбкой выбила на поручне дробь.
— Та, та, та-та-та... — машинально повторил он, сжал ее плечо рукой и быстро вышел.
А она вернулась в комнату и присела на широкую деревянную кровать, которая занимала большую часть полезного пространства. Потом скинула полусапожки и со смехом упала на спину, перекатилась на живот, снова перевернулась на спину, закинув за голову скрещенные руки. Теперь эта стандартная комната ее дом на ближайшие дни, и уже только поэтому она ей нравится. Интересно, что он сейчас делает? Его комната наверное очень похожа на эту своим убранством.
Что же я валяюсь? Кто будет приводить себя в порядок? Она вскочила и босиком забегала по пушистому, приятному для ступней паласу. Расcтегнула молнию на сумочке, которая лежала на журнальном столике, поджидая хозяйку, и аккуратно стала извлекать на свет божий смертельно необходимые каждой женщине вещи. Через пару минут на зеркальной поверхности столика красовались электробигуди, тапки с помпонами, легкое платье, ночная сорочка, босоножки и до отказа набитая пудрой, помадой, духами, тенями и тушью для ресниц косметичка.
Наступили сумерки. Он уже успел принять душ, посидеть на лоджии в плетеном кресле, любуясь живописными видами курортного города, и выкурить несколько сигарет. Когда от долгого и напряженного ожидания у него заломило виски, он заставил себя лечь на кровать и расслабиться. Голова понемногу прошла, и он поднес к глазам запястье с электронными часами — девятнадцать пятьдесят три. Часы вывели его из оцепенения. Он поднялся, зажег свет и поправил на кровати покрывало. Потом подошел вплотную к зеркалу и начал внимательно разглядывать собственное свежевыбритое лицо. По утрам он брился перед зеркалом — и не видел себя. Его внешность, его лицо были настолько привычной принадлежностью, что не вызывали в нем ни малейшего интереса. И вот теперь он стоял перед зеркалом, смотрел на свое отражение и удивлялся тому, как изменился в последние годы. Глубокие морщины на лбу и резкие складки возле губ. Лицо худое, с запавшими веками. Глаза словно ушли вглубь глазниц. На висках проглядывает седина. И вмятина на подбородке стала еще резче. Раздался условный стук, и он торопливо отступил от зеркала, словно пойманный на месте преступления, и поспешно отворил дверь.
Прежде всего он увидел ее глаза. Они были огромными и сияли. Потом он рассмотрел, что на ней тот же голубой свитер и брюки. Она стояла перед ним такая свежая, оживленная, красивая — и улыбалась. Он замер, одной рукой опираясь о косяк, а другой придерживая дверь.
— Может быть, ты все-таки пустишь меня внутрь?— с деланным возмущением спросила она, довольная произведенным эффектом, и, согнувшись, проскочила у него подмышкой.
— Да, конечно, я просто олух... — он смутился, прикрыл дверь и повернулся к ней. — Предлагаю пойти в ресторан — а потом уже к морю.
— Потом будет видно, — пропела она. — А пока — в ресторан. Я голодна, как тигрица!
Зал ресторанчика был небольшим, с низким потолком и развешанными по стенам натюрмортами аппетитного содержания. Она выбрала столик возле окна. Народу было немного, и подошедший почти сразу же официант положил перед ними меню. Они долго и серьезно обсуждали что заказать, советовались между собой и с официантом. Наконец тот неторопливо удалился, преисполненный чувством собственного достоинства.
Она посмотрела в окно. Фонари освещали булыжную мостовую, по которой цокали каблучками нарядные женщины, рядом с ними вышагивали разновозрастные мужчины в светлых брюках,
Она отвернулась от окна и негромко произнесла: "Вот мы и в Сочи! Невероятно..."
— Пожалуй... И — хорошо.
— Да... — Еле слышно отозвалась она. — Скажи, тебе не страшно?
Он задумался, потом пожал плечами: "Но почему?"
— Так... Вообще...
Официант принес вино и закуски. Фирменный салат "Сочи" она пробовала с какой-то внутренней опаской, выражение ее лица говорило: ну-ну, поглядим, на что вы способны! Салат оказался с кальмарами — и вкусный. Потом они ели перепелов и пили золотистое венгерское вино. Она оживленно болтала, замолкая только при появлении официанта с очередным блюдом.
— Вот сидим, предаемся чревоугодию, а это, между прочим, грех. Наверно мне поэтому здесь и нравится! — она оглядывалась по сторонам, то и дело поправляя волосы. Вдруг хихикнула, — тот мужчина с брюшком подмигнул мне! Ты не смотри! Он такой смешной: лысенький, круглый и вовсе нерусский. Почему ты молчишь? Я все трещу и трещу без умолку. Ты, наверное, думаешь: вот дурочка!.. Но можно мою болтовню не слушать. Как хорошо, что мы приехали сюда... Я не представляла, что способна на такое. Потому что вся из себя положительная, ну, просто до мозга костей. Ты мне как будто не веришь?
Он смотрел на нее с глубоким тайным восторгом. Смотрел и думал: "Ненаглядная моя! Чудо мое!.. Столько лет мы провели в разлуке. Как я мог существовать без тебя? Моей единственной. Моей звезды. Если бы мы не встретились... Но это невозможно — в этом высший смысл. В том, что мы все-таки встретились!"
— Верю, — с некоторым опозданием откликается он.
— Не веришь! Я вижу. Ну и не надо! Тебе эта штуковина нравится? — она воровски осмотрелась, протянула руку и дотронулась до небольшой настольной лампы, стоявшей посредине стола. — Похожа на оранжевый гриб. Вот только абажурчик пушистый. Не-ет, это же оранжевый одуванчик! Будь у нее длинный стебель-ножка, получился бы электрический одуванчик.
— Где ты увидела одуванчик? — возмутился он. — Это типичная медуза. Красивая, полупрозрачная медуза, которая зависла в морской глубине в предчувствии шторма.
— Оранжевых медуз не бывает! И шторма не будет. Потому что я не хочу. Сегодня я могу все. — Она играла очень серьезно. — Приказываю, чтобы шторм отменили!
— Повинуюсь, морская царевна, — он послушно склонил голову. — Помеченная завтрашним днем буря отменяется!
Она расхохоталась, звонко, искренне, совсем как в юности.
— Господи, Сашка, мы же такую ерунду несем! Просто с ума посходили. Оба. Враз.
— И пусть. Тебе хочется быть нормальной?
— Нет. Надоело! Налей еще венгерского. Венгры пьют только венгерские вина. Во всяком случае, я бы на их месте — пила!..
Платановая аллея. Огромные раскидистые платаны подпирают вершинами черное близкое небо. Стволы их пятнисты, как жирафьи шкуры. А листья похожи на растопыренные ладони, обведенные резным контуром.
Платановая аллея...
Среди ветвей загадочно сверкают электрические гирлянды. Какой сегодня праздник? Мы вместе — разве этого мало...
— Сколько счастливых людей... — произнесла она. Его рука на ее плече, как приятна ее надежная тяжесть.
Отдыхающие фланировали пред сном. Бросались в глаза вечерние туалеты женщин. Где их носить — только здесь! Мужчины в парадных костюмах. Атмосфера ожидания встречи с той, единственной, которая на всю жизнь.
— А я не взяла вечернее платье... — грустью проговорила она.
— Ты у меня самая красивая! — откликнулся он.
— Конечно, — убежденно кивнула она. Отбросила назад волосы, обхватила рукой его талию и уютно прижалась к его боку.
У него на мгновенье остановилось дыхание. Потом он обнял ее плечи, и они снова пошли куда-то, размеренно и неторопливо, пронизанные острым ощущением друг друга.
— Скажи мне что-нибудь... — наконец попросила она тихим, далеким голосом.
— Я боюсь спугнуть свое счастье!
— Странно... Ты так долго работал там, в своих экстремальных условиях, что должен был совсем одичать. А ты даже наоборот.
Теперь уже расхохотался он. Во весь голос.
— Что ты?— вздрогнула она. — Ну перестань! Что я такого сказала?
— Все правильно сказала... все правильно... — смеялся он. — Должен был! Обязан был одичать!
С моря дул прохладный ветер. Холодок пробрался под ее свитер и в его куртку. Она зябко повела плечами. Он сжал ее локоть — и тотчас ощутил импульсивное сопротивление. На уровне интуиции ему передался ее страх, и он догадался, что она думает о предстоящей ночи. Надо объяснить, что настаивать он не будет. Все зависит только от нее. Нужно как-то нейтрализовать это возникшее так некстати напряжение.
— Спустимся к морю? — он вопросительно заглянул ей в лицо.— Покорный рыцарь морской царевны служит ей бескорыстно — и ждет... — последняя фраза прозвучала весьма недвусмысленно. И в ответ он услышал благодарный вздох облегчения и почувствовал, как расслабилось ее напрягшееся тело.
— Царевна любит море. Оно доброе, бескрайнее и синее. — Заговорила она низким глубоким голосом. — Оно уже спит. И в глубинах его происходят чудесные таинства. Не будем мешать ему! Я хочу увидеть море завтра, в лучах солнца, — сверкающим и веселым. И я тоже буду веселой и радостной, как море!
Снова они шли куда-то, двигаясь легко и раскованно, как во сне. Смотрели вокруг, впитывали ночные звуки, вдыхали будоражившие кровь запахи весны — и сердца их бились в унисон.
Он обнимал ее плечи и думал, что уже много лет не испытывал к женщине такого сильного чувства близости и одновременно нежности. Какая она хрупкая и маленькая рядом с ним, мужчиной! Семенит на своих каблучках — и молчит. А над миром всходила луна, прочерчивая во мраке замысловатые силуэты гор и придавая всему зыбкую нереальность волшебной сказки.
Она доверчиво прижималась к нему и старалась ступать шаг в шаг. Но он был намного выше и шел размашисто, поэтому на один его шаг приходились два ее. Это и забавляло ее и смешило. И еще она знала, что любит его. Очень любит. Но потом, когда они будут вместе... Что если постель принесет разочарование? Она гнала эти мысли, но они возвращались вновь и вновь с неумолимостью маятника. Это было бы ужасно!.. Чувства общности, единения, любви — которые переполняют сейчас обоих, могут рухнуть в один миг и, кто скажет, останутся ли они после этого друзьями?!
Щелкнул замок, и дверь ее номера приоткрылась. Она в замешательстве остановилась на пороге. Он осторожно провел рукой по ее распущенным волосам, в надежде, что она не услышит этого легкого прикосновения. Но она почувствовала, несильно вздрогнула и обернулась. Тогда он нежно поцеловал ее в висок и решительно направился к себе.
Не включая свет, она прошла на лоджию, опустилась в плетеное кресло и, вытянув ноги, долго сидела в глубокой задумчивости.
Все оказалось удивительно просто, думала она, запрокинув голову к пестрому от звезд небу. Прощальный дружеский поцелуй — и разошлись. Без сомнения, ему передалось мое состояние. И вообще, с моей стороны было бы непростительной ошибкой разрушать то духовное начало, которое возникло между нами.
Ее охватила, легкая грусть.
А может я не понравилась ему? Показалась старой вблизи? Письма — это великолепно. Это дает иллюзию полного понимания. На расстоянии. Чем дальше — тем лучше. Потом мы встретились — и вот пустились во все тяжкие. Невольно усмехнулась над собой: тоже мне «тяжкие»! Сидим по своим норам и боимся друг друга коснуться. Смешно!.. А ведь это я виновата. Строю из себя недотрогу. Тоже мне, девочка нашлась... Сердилась она на себя. Сиди вот теперь и переживай. Если он на тебя обиделся — правильно! А время уходит...
Ей захотелось плакать. Она шмыгнула носом, но тотчас мысленно прикрикнула на себя и, прерывисто вздохнув, рывком поднялась из кресла и прошла в комнату. Включила свет, умылась и переоделась в ночную полупрозрачную сорочку. Потом разобрала постель и села посредине пружинного, податливого матраса, туго обхватив руками колени.
Вот так и буду теперь сидеть одна и переживать, что через номер спит мой любимый!.. – С горечью сказала она себе. – Он наверно третий сон видит, а я как дурочка думаю тут о нем! Почему он ничего не чувствует? Ведь она его ждет! Похоже, что и письма эти и духовная близость — все было просто фикцией, игрой воображения, фантазией, которую она насочиняла с тоски. Она не простит ему такого пренебрежения к себе. Никогда! Ни за что!
Она уже больше не упрекала себя — она злилась на него. Этот глупый поцелуй у двери, вздохи при луне. Тоже мне — мальчик и девочка. Да она просто ненавидит его!..
Он решительно вошел в свой номер и закрыл за собой дверь. И тотчас все его самообладание потекло, словно расплавленный воск. Он зажег люстру, потом торшер, потом бра и начал бесцельно вышагивать по комнате взад-вперед. Покрывало на кровати было точно таким же, как и в ее комнате. Он представил себе, как она стоит перед зеркалом и расчесывает свои блестящие, тяжелые волосы и они потрескивают электрическими разрядами и тянутся следом за щеткой... А теперь она раздевается... Он зажмурился, и его охватила дрожь при мысли о том, что она, всего через один номер, ложится в кровать — двойник его кровати. Он глубоко вздохнул и, чтобы как-то справиться со своим воображением, выключил свет и вышел на лоджию. Сделалось свежо. Лунный свет серебрил морскую зыбь. Он перегнулся через барьер и долго пытался разглядеть что-либо на ее лоджии, но мешала стенка из пористого бетона. Он смотрел на этот равнодушный бетон и ненавидел его и себя.
Идиот! – Ругал он себя.– Осел чертов! Приехать за пять тысяч километров, чтобы встретиться с любимой женщиной, — и уйти... Ханжество! Абсурд! Но ведь он видел, что она боится этого момента. Он и сам боится. Может быть, верно поступил? Проявил благородство. Только... кому нужно подобное благородство?!
Она сидела на постели, туго прижав к груди колени, и уткнувшись в них лбом. Металлический негромкий звук заставил ее поднять голову, и она увидела, с ужасом и радостью, что ручка двери медленно поворачивается. Потом долго, как в замедленном фильме, стала приотворяться дверь. И наконец он шагнул внутрь, повернул торчавший в замочной скважине ключ и обернулся к ней. Глаза их встретились. Казалось, вечность прошла, прежде чем она издала странный гортанный звук, легко, будто взлетела, спрыгнула на пол и белой птицей метнулась ему навстречу.
Он подхватил ее, трепещущую драгоценную добычу, и прижал к груди.
И остановило свой бег время. И весь мир был ими — и они всем миром...