Баушка

               

- Я это, баушка из деревни! – раздался густой, как кисель, голос. - Открывай скорее…
 На пороге стояла старуха лет семидесяти пяти в черт-те какого цвета пальто. На голове   ветхий полушалок, из-под которого   выглядывал тоненький цветастый платочек. …Вылитая моя покойная теща!
Только та не с авоськой обычно к нам приходила, а с сумкой.
- И чего баушке надо? – спросил, пропуская неожиданную гостью в прихожую. Да, знать, с излишней веселостью спросил.
И получил за это нагоняй: 
- Не скалил бы зубы-то, мил человек. Не строил хохотушки! – осекла  старуха. - Лучше помоги, сгорела ведь я! Лишь одна баня и осталась да пара досок.   
- Вот тебе на! И где же такой пожар случился? 
- Сейчас расскажу, только руки поослаблю… - гостья опустила к войлочным ботам ношу и принялась туда-сюда помахивать руками. – Гудят, еретишные, с самого пожара отойти не могут. …Пять машин ведь меня тушило! Генерал, бают, пожарный ехал ко мне, да не доехал - дорога  плохая! Вся в локтях да яминах. …Живу вот теперь в бане, собираю копейки на стройку, а как?! …Нынче зуботычину даром дают, остальное - за деньги!  А пенсия - полторы тыщи. По фигушке на день: куда хошь, туда и ложь!   
- Проглядели, видать! – подосадовал на хозяйку сгоревшей усадьбы. – Пожары сами по себе не бывают…    
- Знаю, милый мой, всё знаю… И как сгорела скажу, врать не буду. Давай-ка табуретку!
 И я услышал  старую, как мир, историю: плитку забыла выключить бабка. Нету памяти. …Судите, мол, теперь, добрые люди, не жалейте старуху!
Но было у той старухи примечательное свойство: ни у кого не просила она больше червонца. Не хапунья, мол, знает, как денежки достаются. 
И когда я сказал погорелице, что этак она и за сто лет домишко не построит, и протянул три десятки, баушка своего условия не нарушила – лишь одну бумажку взяла.  Долго укладывала её во внутренний карман пальто, обдумывая, видать, мои слова и, наконец, промолвила:   
- Ладно уж, другие-то десятки завтра заберу да следующим днём! Отработаю ходьбой-то… И поговорить ведь с тобой хочется,    не слепошарой, видать, сотни казак. – Помолчала, выискивая ещё какую-нибудь похвальбу, потом глубоко вздохнула и спохватилась: - Забыла ведь, чего баяла?
- А на «поговорить охота…» и остановилась! – подсказал.
- Во-во, - встрепенулась баушка, - горе мое в деревне и кошка знает, а ты - человек новый. Всю жизнь с тобой   пересмотреть можно. Только глядеть-то особенно нечего – не видала пока особых радостей. …Разве со Степаном маленько. А с Колькой нет, что ты! Я тебе после расскажу, как сошлась с ним. …Женихов ведь у девки сто один, а достанется - один!
Колька первым мужем у неё был. Меру водке не знал, да и знать не хотел. А брат его Пашка ту мерку чуял: купит бутылку водки, стопку нальет и в сторонку  отставит – эта, мол, лишняя! Остальное в брюхо. …Бригадирил в колхозе. Кольке-то его и на ходулях не догнать!
Да и кулакастый был Колька: как пьянка - так беготня!  …Но зато и жалостливый. Отлупит, а потом жалеет: «Дашка ты, Дашка, - говорит, - спряталась бы от меня вчера в сарайке и все дела!». …Поэтому и в милицию жаловаться не ходила, не писала плохих  бумаг. Сам туда попал! За драку с соседом. Дали Кольке десять лет… 
- И осталась, милый мой, с Аркашкой-то, с сыном малолетним,  одным одна! Как головешка в поле… Иссушил он меня! Всё болел, сердешный…
И поехала она из-за этого в тюменскую церковь. Помолилась Богородице, сильно молилась – в лежку. Даже поп к ней подходил: «Встань, - говорит, - чего ревёшь? Матерь Божия и без рева слышит!»
Поспешила после молитвы домой. И все бы ничего, все бы ладно, да явилась к ней той же ночью мать Богородица. В белом платье, вся в блёстках, а за плечами-то вуалька. Вроде плаща болоньевого. Но красивая была Богородица, ох, какая красивая! …Явилась, значит, и говорит:
- Не молись больше за Аркашку! К себе ведь его заберу. Умрет завтра.   
И прямо сердце зашлось у Дарьи от таких слов:
 «Не согласная я! - хотела ответить. – Дети ведь благодать Божия!» – а голосу нету.
- Тогда, - сказала ей Богородица, - намаешься потом с ним. Злодеем будет и неслухом!
Вот что приснилось. …Но перестал Аркашка с тех пор   болеть.
- Опять, милый мой, замуж  вышла, - продолжила баушка свою повесть. - За Степана Павлыча выскочила. Хороший был! …Сынок от него родился, Ленька. Тоже хороший, работящий. Сейчас он на Лесобазе живет… Но не расписывались мы со Степаном, что ты! Я ведь с Колькой-то не разводилась! В тюрьме сидел. …Потом заявился, гад такой! Но я об этом тебе завтра скажу, – спохватилась, - чего болтать до вечера? И другие дела есть!
Усидчиво затянув полушалок, она ступила на лестницу. Затем услышал густое: «Ох, как устала!», и раздалось шарканье бот.
                *   *   *
Я думал, что баушка наведается ко мне другим днём после обеда, да ошибся. Только уселся утром за стол, собираясь заняться   бумагами, да вдруг раздался стук. Опять, видать, не заметила гостья звонок.
- Здорово, милый! – И, опередив меня, довольно прогудела: -
Вот и пришла! …Бегом ведь бежала: вдруг уйдешь, думаю.
Уселась на подвинутую табуретку и принялась развязывать полушалок. И пуговичку пальто расстегнула, ту, что поближе к горлу. Остальные не стала: знать, не собиралась засиживаться долго.
– Газетки-то читаешь? А кто их носит? – И баушка довольно вздохнула: утерла, мол, нос казаку! Но снизошла до пояснения: – Мой Степан до самой старости и почтальонил. Это, мол, вместо зарядки.   
- Зарядился?
- Зарядился, - горько выдохнула гостья, - умер потом-то. Ох, и поревела я! …Как уж, думаю, смертушка, ты его отыскала? Ведь на самом краю деревни живем!
- Болел?
- Как не болел? Сердцем маялся! …Потому и жили душа в душу. Пальцем меня ни разу не тронул: боялся волноваться! А я его тронула, стукнула разочек.
Получил тогда Степан отпускные и пришел домой   зюзя-зюзей. А Дарья вареники стряпала, орудовала скалкой и сюрпризов не ожидала. Потому и обиделась шибко. Хотела по плечу заехать, да получилось - в голову. Хорошо стукнула, больно!
Выхватил он тогда у неё скалку и побежал на улицу от обиды.
 …А больше нет, не было баталий. Потому и памятник хотела   из мрамора сделать, да старухи отговорили:  «Не дури-ка, Дашка! Начнись война - все каменные памятники мигом расколотят да   осколки в  бомбы и посуют. Как в сорок первом! …Делай лучше железный!» Вот и доверила Леньке сварить. На все руки ведь мастер!
- С Ленькой-то ясно! …А Аркашка как?! И вправду злодеем вырос?   
Сказать, чтобы тихо стало в прихожей - ничего не сказать. Баушка сопела, как паровоз, потом обронила:
- Дура я дура! Не послушалась Богородицу. …Из одной, милый, клетки, да разные детки!
Озорник был Аркашка, чего говорить? …Школу бросил, а из ремесленного училища три раза выгоняли. Ходил отчим по начальству, валялся в ногах, как веник у приступка, но в последний   раз не довелось ему идти – ноги отказали. …Ведь случилось в те дни   неожиданное: явился из тюрьмы Колька! Законный муж.    
Пришел он под Новый год. В тот день выпал снег и вернувшийся с работы Степан следы его кирзачей увидел сразу. В красном углу избы сидел лысый мужик и пил водку. У окна стояла Дарья. Кинулась она к Степану, защитить  хотела, а чего его защищать? Ведь тоже мужик, с руками. …Уселся  напротив Кольки, уронил те  руки и молчит.
А Колька его и не расспрашивал, лишь сказал:
- Я здесь хозяин! И по паспорту, и по другим бумагам…
Лишнее говорить – до греха договориться. Вот Степан ничего и не ответил. Пусть, мол, Дарья сама решает: чего скажет, то и будет. 
А Дарья растерялась, думала само собой определится, ан нет! Собрала  тогда все свои силы и сказала, что на уме ерошилось, много лет на волю просилось: 
- Дождик тебя, Колька, вымочил, - сказала, - а солнышко высушит. Да я не солнышко! …Не до тебя сейчас, Колька! Уходи по добру, по совести… А роспись в паспорте что? Криулька чернильная... Душа-то главнее.
         Переночевал Колька у брата и уехал куда-то  другим днем. Большая Россия: от Решмы до Кинешмы взглядом докинешь ли?
Да «баушке» тогда и не до него было - пустая стала, как мыльный пузырь. Неделю тем пузырем из угла в угол болталась, потом - отошла.
Такая вот оказия случилась. …А Аркашка что? Пылюка - не человек! Всю жизнь  на легкой ноге скачет. …Определился на стройку, да в общежитие и убежал. Затем к какой-то бабенке пристроился. И пусть бы там жил да работал, только водка-то слаще сахару показалась!
А то  подъехал с мужиками к бане, покопался в кустах и угнал по своим делам. А баушке любопытно: сунулась за баню и обмерла - крест валяется! На нем табличка: Дарье, мол,  Речкиной.
Побежал утром Степан на стройку. «Все верно, - говорит начальник, - мы в похоронах никому не отказываем. …А нынче взял ваш Аркашка тысячную в кассе да в больницу и побежал.  Разрезали, мол, отчиму пузо, а зашивать нечем – денег у врачей на нитки нет!». 
Попереживала баушка после тех новостей и поехала в церковь. В ту самую, где когда-то здоровья сыночку просила. Пусть, мол, теперь, что хочет, то и делает Богородица!
…Нет, не снилась ей Матерь Божия после нового-то  моления. Обиделась, наверно, за первый раз…
                *   *   *
И баушка уперлась в меня вопросительным взглядом: 
- Как ты думаешь?   
- Ну, баушка, не знаю, что и ответить…
И вильнул «хвостом», уводя старуху от божественной тематики:
        - А почему к Леньке не перебралась после пожара? Принял бы, поди…
- Как не принял? – баушка даже обиделась на меня за тот вопрос.  – Сама не захотела. …Хозяйка ведь я, не гриб болотный! И Люська у него хозяйка… Как две хозяйки под одной крышей уживутся?
- Сладили бы, не чужие люди…
- Ну да! Скажешь тоже… Да и жадновата Люська! …Поехали  они той зимой к друзьям и принялись пельмени стряпать. Потом Люська и говорит: «Чего я своё  золотое кольцо об мясо  пачкать буду?» и положила колечко на тумбочку. …Затем хвать – нету. И давай хозяев ругать: воры, мол, вы, воры!
        А вечером звонит им хозяйка по телефону: нашлась пропажа! В брюхе у кота кольцо-то было.  Сожрал, зараза, и начал блажить! Вот и повезли его ребятишки в лечебницу. …Легко ли с такой невесткой жить?
- Тяжело, - согласился я. - Любому скандал учинит!
- Правильно… А вчера мне Степан Павлыч приснился!
- Да ну-у?! – удивился я такому повороту событий.
- Вот тебе и ну… Сидит, значит, Степан у телевизора и смотрит в него. Весь белехонький и с бородой. По сюда борода-то! – гостья ребром ладони шоркнула по груди. - А меня в это время будто по телевизору показывают. В сарафане я  и вроде бы как пляшу. Степан и говорит: «Погоди плясать-то, погоди, завтра  напляшешься! Я ведь  благоустроенную квартиру получил.  А завтра праздник - Введение,  вот с тобой новоселье и справим».   
Потому, милый мой, я от тебя сейчас к Катьке пойду, подруге   старинной! Так, мол, и так - останусь коли  завтра у Степана насовсем, так пусть она потом последний червонец у тебя и заберет. Да отдаст бестолковому  Аркашке… Жалко ведь его, ох, как жалко! 
- А где подруга-то ваша живет? 
- Рядом, милый мой, через дом! У зятя с дочкой. …Хороший зять-то, работящий. На бобах не любит разводить. Но кореец, - спохватилась, – совсем не русский. 
                *   *   *
Ну и баушка… Старухи уже давно не было в прихожей, а я всё перебирал и перебирал в памяти её слова. 
Да, не «хапунья» она, не берет всё, что мимо плывет, но и   охотница выдавать чужое действие за свое. …Вспомнил я ту историю про кольцо, которое кот сожрал, в юридическом журнале   вычитал. А завтра она опять нагрянет и продолжит «воспоминания». А то и предсказать чего-нибудь попытается. Вон что она на прощание-то мне сказала!
Поедешь, мол, в Нижний Новгород этой весной. К старшему брату. Поговорить вам надо!
Поговорить-то, конечно, надо, тут я со старухой согласен, но что нового я могу услышать от своего брата? …Жизнь-то везде одинаковая: гляди - не ленись!
        Но и на Яшку бывает промашка… Ошибся я! Не пришла ко мне баушка ни утром следующего дня, ни после обеда.
А поздним вечером я отправился на почту, настоялся в очереди и когда вернулся домой, то ко мне в дверь сунулся  глуховатый сосед Васька Суслов. Раньше его все Суслоном звали, да  Оська Караев из первого подъезда окрестил Ваську по пьяной лавочке  Чапаевым, и тому то новое прозвище так понравилось, что он отпустил усы и стал настоящим Василием Ивановичем. Целыми днями  пропадает теперь в клубе ветеранов, и, если  дают какое  поручение, выполняет его немедля.
- Спишь, что ли или ходил куда?! – бахнул Чапай.
Хотел ему ответить, что спать особенно некогда, да тот и не   слушал:
- Открытки, говорю, разносил, с Днем Конституции поздравлял! …А много ли сейчас живых ветеранов осталось? Пришел    пораньше – она и стоит. Барабанит в твою дверь! 
- Кто?
- Старуха, кто ещё?! – вздыбил усы Чапай. – Червонец, говорит, должен… Х-ха!
- Толстая такая?
- Какое толстая… - отмахнулся Чапай. – Во - стручок! – и сунул к свету прокуренный палец. – Катька, мол, я! …Сейчас возьму тот червонец да на похороны подруги погорелицы и поеду, звонили из   деревни. ...Еле отбился!
       Правду, выходит, рассказывала мне баушка все эти два дня. Настоящую правду.  …Не обманувшая в малом, она, поди, и про другое не слукавила. 
А история та, про кольцо-то,  чай, от старухи   и пошла гулять по белу свету. И чем ведь проще человек, тем богаче его жизнь на всякие там закорючки да заусенки. Хорошо это или нет? …Кто его знает. Создателю видней.
Что же важное этой весной брат-то мне скажет? Интересно ведь, черт побери! …Не зря же  «баяла» гостья про Нижний Новгород.