В Рудне.
Вот уже февраль отшумел вьюгами, и март порадовал первыми солнечными деньками. В деревнях по крышам образовались сосульки, и к вечеру под ними стали собираться маленькие лужицы. За день снег размягчался на солнышке, а ночью подмерзало, и он становился настом.
В зимнем наступлении части четвёртой ударной армии вплотную подошли к Демидову, но овладеть городом не смогли. Бои шли серьёзные, но тылы армии основательно отстали, и сил на последний рывок у Красной Армии не хватило.
Не хватило боеприпасов, обычных артиллерийских снарядов для ведения серьёзной артподготовки, не хватило танков, для поддержки штурмующей город пехоты, а те, что оставались, экономили горючее и боезаряды. А на одном «Ура» и штыковых атаках город было не взять. К тому же немцы, как смогли, укрепили Демидов. Отрыли траншеи, затянули колючкой предполье и заминировали, соорудили дзоты и успешно отбили атаки наших частей.
Партизанское соединение Бати, как могло, помогало армии, но и у него сил было недостаточно: на основе Батиного отряда сформировали несколько партизанских бригад, оставались они малочисленными и слабо вооружёнными для серьёзных боёв.
Колька окончательно прижился в отряде. Он уже несколько раз ходил в разведку в окрестные сёла и успешно возвращался назад, сообщая важную информацию о наличии и примерном числе народной полиции.
Немцы в сёлах и крупных деревнях назначили старост, а в небольших городках, вроде Демидова или Рудни – бургомистров. Те, в свою очередь, набрали людей в народную полицию, немцы вооружили её винтовками и организовали так называемый «новый порядок». Эта полиция, набранная, в основном, из недовольных Советской Властью, репрессированных, а то и просто уголовных элементов, по мысли немцев должна была не только обеспечивать порядок на местах, но и успешно бороться с бандитами, которыми стали называть партизан.
Формирования эти получились не сильно боевитыми и годились, разве что, на поддержание видимости немецкой власти на местах, но и то, как правило, там, где неподалёку стояли сильные немецкие гарнизоны.
Правда, в самом Смоленске белорус Космович, назначенный немецкими органами начальником полиции Смоленской области, создал механизированный отряд для борьбы с партизанским движением, передвигавшийся по округе на машинах и мотоциклах, и хорошо вооружённый, в том числе немецким автоматическим оружием и пулемётами, и советским трофейным оружием. Он нанёс внушительные удары по небольшим и разрозненным партизанским отрядам, что породило молву об успешной борьбе с большевизмом новой немецкой власти.
Колька, сходивший в разведку в одно из сёл, недалеко от Рудни, услышал об этом на местном базаре, когда один из полицаев зачитывал указ новой власти о борьбе с бандитами-партизанами, скрывающимися в окрестных лесах. В конце указа как раз и сообщалось об успешных боевых действиях против партизан летучего полицейского отряда. Вернувшись в отряд, он подробно рассказал об услышанном сначала Шальнову, потом начальнику штаба сводного партизанского соединения и, наконец, самому Бате.
Коляда поблагодарил Кольку за столь ценную информацию. Он и сам слышал от ходоков из других партизанских отрядов о существовании летучей группы. Знал уже и о том, что в самом Смоленске Народно-трудовой Союз под руководством немецкой тыловой администрации пытается создать организацию «Новый порядок». Она расставила на должности руководителей в самые разные ведомства своих людей и теперь старается показать населению, что их власть значительно лучше власти большевиков. Кроме того, стало известно, что НТС начал серьёзную работу с советскими военнопленными в Смоленском, Вяземском и Борисовском лагерях для военнопленных.
В лагерях ещё в сорок первом году, сначала под открытым небом, содержалось несколько десятков, а позднее и сотен тысяч, советских бойцов, попавших в плен. Условия содержания были просто устрашающими, военнопленные голодали, мёрзли, мокли под дождями, - и потому на призыв НТСовцев - вступить в ряды русской освободительной армии - откликнулось немало людей, доведённых до отчаяния условиями содержания в лагерях.
Коляда вызвал Столярова на совещание. Когда тот появился в штабной избе, Батя спросил:
-Василий Петрович, слышал уже о летучем отряде Смоленской полиции?
-Слышал, - буркнул в ответ Столяров.
-Что делать будем? – усмехнулся Коляда. - Эта заноза нам житья скоро не даст. Самое плохое, что этот Космович подрывает веру народа в наши силы. В некоторых сёлах сейчас бывшие колхозники отказываются отдавать продукты в пользу партизан. Говорят, что немецкий «Новый порядок» лучше нашего советского строя.
-Батя, я думаю так, - пробасил Столяров, - необходимо послать во все районные центры в нашей зоне действия своих людей, с заданием, подробно разузнать про этот «Новый порядок», а ещё разузнать, где и когда появлялась летучая группа Космовича, и с кем она вела бои. От наших отрядов сведений о такой группе или победах полицаев не поступало. Но ведь есть ещё неорганизованные и плохо организованные партизанские отряды, которые больше похожи на бандитские группы…
-Да знаю я, - махнул рукой Коляда, - с такими вещами ещё в гражданскую приходилось сталкиваться. Банды и есть банды. В общем, так, Василий Петрович! Нужно, посылай людей по сёлам и городкам. Пусть выясняют про «Новый порядок», и этим, кто у тебя в Смоленске работает, задачу поставь, пусть пробуют к ним в организацию проникнуть. Такое вот дело!
Столяров согласно кивнул и вышел из штабной избы.
Вечером Шальнов вызвал Кольку в избу разведчиков.
-Такое вот дело, Коля, - начал он, - насколько знаю, у тебя в Рудне дед с бабкой живут?
-Живут, - подтвердил Колька.
-Нужно бы навестить родственников.
-Нужно, так навещу, - обрадовался паренёк. – Может, про мать чего узнаю. Токо до Рудни далеко. На так не пройдёшь сразу.
-Не пройдёшь, - согласился Шальнов, - сам бы тебя повёз на санях, но тут другие дела возникли. Потому, думаю, с Петуховым верхами пойдёте. Сможешь верхами?
-Я далеко верхами не ездил, - честно признался Колька, - да чего уж, попробую.
-А дело вот какое, Коля, - продолжил Шальнов, - там, в Рудне, нужно поподробнее узнать, что это за организация такая – «Новый порядок», ну и про полицию конечно в городке, сколько их, кто начальник, приезжает ли туда Космович со своим летучим отрядом? Но это – вторично. Главное – «Новый порядок». У деда поспрашивай, он наверняка знает. Всё ли тебе, Коля, понятно?
-Не всё, товарищ Шальнов, - нахмурился Колька. – Ну, заявлюсь я к деду, а он спросит, где всё это время был-то? И чо отвечать?
-Да, - смутился Шальнов, - об этом-то как-то и не подумал, - он почесал пятернёй затылок, сморщил лоб, - дед-то у тебя как? Лояльный к советской власти?
-Да не знаю я, - заторопился Колька. – Он ветеринаром на станции работал.
-Задачка, задачка, - покрутил головой Шальнов, - но всё равно к деду идти придётся. В Демидове у тебя тётка жила?
-Жила, - кивнул Колька.
-Вот и скажешь – жил у тётки, а бои начались, драпанул из города. В деревне мужик, скажешь, приютил. У него пробыл какое-то время, помогал по хозяйству. А когда приутихло с боями, решил в Рудню вернуться. Всё ли понял?
-Понял, товарищ Шальнов. Токо дед очень настырный, с расспросами докопается.
-Блин, Коля! Ты разведчик, или кто? Соври што-нибудь поубедительней. Ты ж по сёлам ходил, полицаев обманывал. Вот и деду расскажи поубедительней. И, давай, собирайся в дорогу, а мне голову не дури, без тебя забот выше головы.
С Петуховым уходили в ночь. Петухов, молодой парень, может быть, лет на десять старше Кольки, был у Шальнова как бы за ординарца. С начала войны он служил в конном корпусе Доватора, и во время зимнего наступления, оказавшись в глубоком тылу немцев с группой кавалеристов, прибился к партизанам.
Несмотря на молодые годы, парень лихой и отважный, у Шальнова в разведке значился одним из лучших бойцов. Он умело рубился шашкой и лучше всех владел ею. Не очень большого роста, он обладал недюжинной силой, и когда боролся со здоровыми мужиками, не раз побеждал их. До войны он работал в Смоленском цирке акробатом с лошадьми, умело джигитовал и слыл непревзойдённым наездником. Цирковую лошадку, с которой ушёл на фронт, холил и лелеял, в кармане носил кусочек сахара для неё, и даже в трудную минуту заботился о ней больше, чем о себе.
При всём при этом Кольку он уважал. Можно сказать, относился к нему, как старший брат к младшему. Именно он научил Кольку езде верхом на лошади, показал, как правильно фехтовать на саблях и как обращаться с гранатами: нашей – лимонкой, и немецкой противопехотной, с длинной рукояткой. Научил стрелять из подаренного немецкого пистолета, из автомата ППШ и немецкого автомата, и даже позволил разок пострелять на стрельбище из трофейного немецкого пулемёта МГ.
Колька в нём души не чаял. И если относился к Шальнову, как к человеку, заменившему отца, то к Петухову относился не просто как к старшему брату, но как к действительно любимому им человеку.
Нельзя не отметить в их отношениях и ещё одного обстоятельства, которого Колька, может быть, и не замечал или замечал, но не придавал ему серьёзного внимания. Петухов с момента своего появления в отряде вместе с Юлькой был влюблён в неё. Иногда он просил Кольку вместе с ним сходить в санитарную часть, повидаться с сестрой. Пока Юлька разговаривала с братом, он пристраивался неподалёку и как бы исподволь наблюдал за Колькиной сестрой.
Что творилось в душе у Петухова в этот момент, Колька конечно же не знал и не догадывался. Он не обращал внимания на особое отношение Петухова к сестре, полагая, что идёт война, а на войне нет и не может быть никаких любовных отношений.
Когда Юлька исчезла из отряда, Петухов, не знавший истинного положения дел, вполне согласился с версией, которую озвучил Колька, мол, сестру отправили на большую землю для награждения, и в душе был счастлив тем, что самые страшные невзгоды не придут больше в Юлькину жизнь.
Впрочем, хватит пока про Петухова…
Петухов с Колькой шли неспешной рысью по ночной дороге. На ночь подтаявший за день снег подмерзал, и лошадкам было по нему легче двигаться. Большие сёла проходили объездом, а через небольшие деревеньки старались промчаться галопом. И всё же немецкий автомат Петухов держал на груди, стараясь быть готовым к любым неожиданностям.
Сколько отмахали за ночь? Может быть, вёрст сорок или больше. Лошадки порядком устали и к утру на рысь переходили с трудом. Раза два за ночь останавливались, Петухов давал лошадкам по горбушке чуть подсолённого хлеба.
К утру добрались до избы знакомого лесника, откуда Колька уже самостоятельно должен был пойти в Рудню. Петухов с лесником пошли обихаживать лошадей, а паренёк, измотанный долгим переездом, не раздеваясь, упал спать на лавку прямо в горнице дома.
В Рудню Колька вышел только на следующее утро, но пораньше. До городка оставалось ещё вёрст пятнадцать, и преодолеть их было необходимо хотя бы до полудня. В заплечном мешке у него лежало несколько картофелин в мундире, половина каравая, малюсенький кусок сала и пакет с солью, стакана в два, вроде как для обмена, если вдруг полицаи остановят.
По дороге в сторону Рудни раза три его обгоняли крестьянские сани, а один раз удалось проехать на таких санях версты три. Хозяин попался словоохотливый, и когда узнал, что Колькин дед ветеринар на ветстанции в Рудне, вспомнил, что несколько раз обращался к нему за помощью из-за болезни коровы и уж совсем
недавно из-за больной лошади.
Недалеко от Рудни пришлось слезать с саней. Полицай остановил повозку и стал обыскивать сани, а Колька, закинув мешок за спину, пошагал мимо полицаев в сторону городка.
Солнце перевалило за полдень, когда Колька вошёл в Рудню. Полицейские у шлагбаума курили, о чём-то разговаривали между собой, и он, не обращая на них внимания, поспешил по знакомым улицам к дому деда.
Город мало изменился за время Колькиного отсутствия. Его не затронули боевые действия, и не было видно даже небольших разрушений, как в Демидове.
Добравшись до дедовского дома, он осторожно нажал металлическую педаль дверной задвижки и с волнительным чувством вошёл в знакомый двор. Из будки выскочил собачёнок Малыш, негромко загавкал, но, признав Колку, приветливо взвизгнул и завилял хвостом.
На крыльцо выглянула в овчиной безрукавке бабушка Степанида, близоруко прищурилась, разглядывая неожиданного посетителя, и признав внука, захлопала себя по бокам руками, запричитала, заохала, потащила паренька в дом.
Наскоро покормив Кольку, она больше часа слушала Колькин рассказ о летних мытарствах, истово крестилась, узнав о гибели Светки, пыталась расспрашивать о судьбе дочери Полины и внучки Юльки.
Колька, рассказывавший подробно про лето, о Демидовском периоде жизни рассказ закруглил, сказав, что до февральских боёв жил у тётки Полины, а когда началась сумятица боёв за город, испугался и убежал в соседнюю деревню к родственникам мужа Полины Егора, и там жил почти два месяца, помогая по хозяйству за еду и жильё. А за судьбу тёти Полины и Юльки сообщить ничего не может, потому, как вернуться туда поопасался.
Бабка пригорюнилась, подперев кулаком подбородок.
-А у нас-то, Колюша, чо деется? – грустным голосом поведала она. – Отеч-то твой в городе в главных полицаях ходить! Ох уж лют, ох, лют! Намедни, на городской площаде сам партезана повесил. Самолично с под него табурету вышибал. Так ладно бы за дело. Бандит бы какой был! Так ведь Фроськи Окулихи с нашей улицы сынок. Он тока с лесов вернулся, где посля окруженью скрывался. И за раз споймали. Донёс хто?
Мой-то старый дурак заступиться за него пошёл. Так твой-от чёрт выгнал деда взашей и так ешо орал: «Не замай, тятя, самого стрельну!» - што други-то полицаи со страху попрятались, штоб под горячу-то руку не попасть!
А наш-то дурак старый раздухарился. Орёть: «К Коменданту пойду, пожалуюсь!» Так отеч-то твой схватил мово старого за волосья и на улицу выволок. Пинка дал, в морду кулаком тыкнул! Говорит, смотри у меня. Ещё за дочь свою погану ответишь!
-А скажи баба Стеша, - вдруг вспомнив, спросил Колька, - чо про мать-то слыхать?
-А не чо и не слыхать, - ещё больше насупилась бабка, - по всему выходить, што сгинула маманя твоя на войне. Не объявлялась она с тюрьмы-то.
-Да, вот дела-то, - загрустил Колька.
-Ты, Кольша, ешо послушай, - продолжила бабка. – Немцы-то, когда вошли, хто-то им подсказал, што дед-от до революции по немецкой фамилии Прозер жил. Так от немцев делегация явилась. Хотели, значить, деда бургомистром города поставить. Так наш-от как по столу кулаком хряпнул. Нет, говорит, и всё тут. Русский я человек! Так и ушли ни с чем немцы. И бургомистра не назначили. Теперь немецкий комендант за старшего в городе, да твой батька, главный полицай, управу вершит.
В этот момент в сенях загремело, зашкряболо. Дверь в горницу отворилась, и вошёл дед. Бабка ринулась ему навстречу со словами:
-Проша, радость-то какая! Внучок, Колюша, возвернулся. Живой, здоровый.
-Чему радуешься, старая? – зло сверкнул глазами дед. За последнее время он мало изменился. Разве что стал горбиться чуть больше, да седых волос в голове и в бородке заметно прибавилось, - Где он, бисово семя, болтался всё это время?
Пенсне у деда зло сверкнуло стёклышками, отвалилось с переносицы и повисло на шнурке.
«Да, не очень-то дед рад моему возвращению», - подумал про себя Колька.
С дедом у него с детства были сложные отношения. Знал Колька от Юли, что дед не может никак простить матери, что ушла она без родительского благословения жить к мужу – Колькиному отцу. Дед в сердцах проклял её, и потому к детям матери всегда относился с пренебрежением и некоторой неприязнью.
-Слыхал уж поди, што отец твой в городе вытворяет?! – проворчал дед. – На днях к нему сам Космович приезжал, это главный полицай в Смоленске и области теперь. Так за ручку дёргались и чуть не целовались. Отец твой с бандитами бой ведёт, так под это дело уж столько невинных людей списал из жизней, што, когда преставится, так и сгорит в аду ярким пламенем!
-Што уж ты, Проша, к парню-то пристал? Сам знашь – сын за отца не отвечат. Это ешшо главный сказал. Не уш не помнишь? – встряла бабка. – Садись, батюшко, вечерять будем, да Кольку на отдых определю. Намаялся парень, от Демидова, сшитай, шёл.
На утро дед рано ушёл в ветлечебницу. Бабка гремела посудой на кухне. Колька, повалявшись на сенном матрасе, разложенном на лавке, встал к завтраку.
Бабка суетилась вокруг него с едой: то подкладывала горячей отварной картошки, то добавляла солёных огурцов и квашеной капусты. К чаю положила земляничного варенья из банки и отрезала ломоть серого овсяного хлеба.
После завтрака Колька вызвался сходить на рынок к центральной площади, пообещав бабке прикупить там молока и сметаны. Бабка сунула в котому четверть под молоко и посудину под сметану и выдала несколько старых засаленных советских рублей.
На улице ярко светило весеннее солнце. На ветвях деревьев громко горланили грачи, строя гнёзда. И показалось вдруг Кольке – нет войны, и всё как обычно. Показалось, но ненадолго.
На площади, чуть в стороне, на ветру едва колыхалось тело повешенного. На груди, на фанерке, крупными буквами значилось: «Смерть партизанам».
Народу в торговых рядах оказалось немного. Колька прошёлся по рядам, намётанным глазом определил в конце рынка сидевшего на ящике полицая с винтовкой, и ещё раз пошёл по рядам, прислушиваясь к разговорам и прицениваясь к молоку и сметане.
Торговали всё больше хлебом, молоком, творогом, яйцами, соленьями и овощами; кое-где мясом и салом. Много предлагали одежды и старых вещей. Говорили о том, что немцы обещали к весне давать землю крестьянам, но пока по-прежнему будут колхозы или, по-теперешнему, общины для обработки земли.
Как понял Колька из разговоров, в Смоленске всем руководит организация из русских людей, которая пытается создать в городе и районах «Новый порядок». Организация русская, но подчиняется немецкой тыловой администрации, а если вкратце, то исполняет их волю. Ещё понял Колька, что многие вещи, которые продавались на рынке, были награблены или выменяны жителями деревень, когда наши войска отступали из города, а немецкая администрация ещё не начала действовать.
Колька, прикупив молока и сметаны, проходил неподалёку, когда его окликнул полицейский:
-Эй, парень, подь-ко сюды!
Он смело подошёл к полицаю и спросил:
-Чо, дяденька, надо?
Полицейский, видимо давно следивший за Колькой, поинтересовался:
-Ты чьих будешь? Как фамилие?
-Иваньков фамилия. Зовут Колька. Живу у деда Прозерова.
-Чо-то парень, раньше я тебя тута не видел! А Иванькова токо одного знаю. И это мой начальник.
Он неожиданно и ловко вцепился Кольке в ухо, отчего паренёк взвыл от боли.
-Ну-ка, пройдёмся со мной до полиции, - усмехнулся полицай. - Тама выясним, какой ты Иваньков.
У Кольки от боли слёзы брызнули из глаз.
-Дядька, ты чо издеваесся?! – заныл Колька. – Больно же! И чо я такого сделал, чо в полицию идти?
-Ты, …ть, орать-то перестань! – выматерился полицай. – Сказал, пойдём, значит, пойдём.
Притащив Кольку за ухо в полицию, передал его дежурному, а тот отвёл парня в КПЗ. Запустив паренька в камеру, где на деревянном настиле уже лежало два человека, он, звякнув связкой ключей, задвинул щеколду и повесил замок.
Колька, обхватив котому руками, забился в угол напротив параши.
-Эй, пацан, - окликнул один из лежавших на настиле, - подойди-ка сюда!
Колька не тронулся с места, только сильнее насупился и смотрел из подлобья на лежавших.
-Подь, говорю! – повысил голос, приподнявшись на локте парень лет двадцати пяти – двадцати восьми, в картузе и фуфайке.
-Слышь, сучёнок! Пулей сюда! К тебе авторитетный человек обращается!
Колька ещё больше вжался в угол, но с места не сдвинулся.
Парень лениво слез с настила, подошёл к Кольке.
-Ты, чо, глухой, в натуре? – проблеял он с блатняцким вывертом слов. – Чо из себя Мазепу лепишь?
Он двумя руками вытащил сопротивлявшегося паренька из угла, левой рукой сбросил шапку с Колькиной головы, а правой схватил за грудки.
-Чо молчишь, выродок?! – поинтересовался он. – Жаль, финаря отобрали, так бы язык тебе мигом развязал. Ну, поскотыш, говори, как фамилия?
-Иваньков, - негромко пробурчал Колька.
-Слышь, Сеня, - обратился он к товарищу, - фамилия, как у Печника. Во дела-то!
-Печник на второй отсидке в авторитет вошёл, - откликнулся Сеня. – А при немцах ссучился. К ним в лягавые подался. Я с ним на торфе под Вязьмой чалился, он уже тогда лихой дядька был, правда, психованный.
Пока Сеня вспоминал про Иванькова старшего, парень отобрал Колькину котомку, вытащил оттуда четверть с молоком, сметану и краюху хлеба.
-Да, кисловато у парня с провизией. – усмехнулся он, - ну да и это сойдёт.
Он разломил краюху пополам, бросил кусок Сене, а своим стал подчерпывать сметану из крынки. С каждым черпком, откусывая понемногу хлеба, быстро уполовинил сметану. Передав крынку Сене, запил молоком из четверти.
-Ладно, Иваньков, живи пока! – надвинул глубоко на голову Кольке треух и снова залез на помост. Сеня, закончив со сметаной и хлебом, повернулся на бок, укрылся серым демисезонным пальто и спустя несколько минут засопел в здоровом сне.
«Вот гады! – подумал Колька. - Всю сметану сожрали! Как бабке объяснять буду?»
Сколько прошло времени? Наверное, часа два-три. Солнце, проникавшее в помещение через плохо закрашенное оконце, переместилось, и в КПЗ сделалось сумрачно. Оба ухаря, отвернувшись друг от друга, похрапывали во сне.
Колька по-прежнему сидел в углу и думал:
«Вот попались бы эти паразиты им с Петуховым в лесу, так на раз бы из них решето сделали!»
Горько было на душе, и совсем не ясно, чем это закончится.
Ближе к вечеру звенькнул замок, скрипнула щеколда. Дверь отворилась.
-Эй, уркоганы, на выход! – просипел дежурный полицай.
Парни быстренько подхватились и исчезли за дверью.
Дверь снова закрылась, и с полчаса было тихо.
Снова звякнул замок. Тот же сиплый голос прохрипел:
-Эй, Иваньков, выходи.
Колька, прихватив котому и ополовиненную четверть, вышел в коридор.
-Иди, парень, за мной, - проворчал полицай.
Поднялись на второй этаж. Полицай постучал в одну из дверей.
Послышалось изнутри:
-Войди.
Полицейский распахнул дверь, подтолкнул внутрь Кольку, доложил:
-Вот, привёл Иванькова, господин начальник.
В комнате за столом, спиной к окну сидел Колькин отец. За четыре года, прошедшие от последней встречи, он постарел, отяжелел что ли. Под глазами набрякли мешки, на щеках проступила седая, плохо выбритая щетина. Губа скривилась в усмешке:
-Што, сынок! Признал батьку? – ухмыляясь, выдавил он. – Я-то тебя враз признал. Подрос, вытянулся, повзрослел.
Он махнул полицаю. Тот мигом улетучился из комнаты, закрыв быстро дверь.
Колька из подлобья посмотрел на отца и промолчал.
-Ну, рассказывай, где бывал, как другие мои отпрыски? – продолжил отец. - Про мать не спрашиваю, видел тестя намедни, ничего не знают. Да и на… она мне! Ну, чего молчишь?
-Про Юльку ничего не знаю, - буркнул Колька в ответ, - а Светку фашист бомбой убил под Демидовым, когда из Рудни шли.
-Вот оно как, - усмехнулся отец. – Говоришь, фашист? Бомбой? И за каким хером в Демидов попёрлись? Сидели бы дома, живы бы остались.
-А кто знает, как было бы? – возразил Колька. - Евреев-то в Рудне постреляли!
-Так мы ж не евреи, - осклабился отец. - Чего бояться? А ты Светкой-то успел попользоваться, как я тя учил? – он ещё больше растянул рот в улыбке, видимо вспомнилось ему то похабное настроение, когда он издевался над матерью и приучал Кольку к разврату.
Кольку передёрнуло от воспоминаний. В памяти почему-то всплыло не то аморальное упражнение, которому учил отец, а Светкино истерзанное осколками бомбы тело, перебитая почти напрочь ножка в чулке, с висящей на сухожилии ступней в синем ботиночке.
-Фашисты проклятые! Убили Светку! – выдохнул он в запальчивости.
-Ты с фашистами-то помолчь, - нахмурился отец. – Благодаря им я тут в начальниках. Немцы, они – народ правильный, культурный. Наведут у нас порядок! И жить станет лучше намного, чем при усатом.
Он встал из-за стола, подошёл к окну.
-Как жить думаешь дальше? – поинтересовался отец. – У деда с бабкой пока? К себе бы взял, да баба моя теперешняя взропщет. Я-то с ней пока живу, за собором. Да и дело моё небезопасное. С немцами не всё так просто. Вон, предшественника-то мово на раз стрельнули. Ну да сам виноват, стоко от евреев награбил.
Он отвернулся от окна, задумчиво глянул куда-то поверх Колькиной головы и подвёл черту:
-Ладно, иди пока к деду с бабкой, поживи у них. Сам не чуди и деду передай, штоб не чудил. А за тобой присматривать буду! И не дай Бох…
Вышел Колька из полиции, когда уж смеркаться начинало. На площади разошёлся торговый люд, только собаки шныряли между рядов, да лёгкий морозец начал сковывать образовавшиеся днём лужи.
Добравшись до бабкиного дома, осторожно вошёл в калитку и сразу наткнулся на деда, коловшего перед крыльцом дрова.
-Ну, где пропадал байстрюк? – сурово поинтересовался дед.
-В кутузке у полицаев сидел, - буркнул в ответ Колька. – Потом отец учил уму-разуму.
-То-то набычился! – усмехнулся дед, отбросив колун и собирая поленья в охапку. – Не шибко, видно, встрече с отцом обрадовался?
-Чему радоваться? – пробухтел Колька. – Полицай, он и есть полицай!
-Ладно уж, - смягчился дед, - проходи в дом, вечерять будем.
Бабка, узнав о Колькиной дневной эпопее в кутузке, заохала, запричитала и о съеденной ворами сметане вспоминать не стала.
Ужинали молча. Дед ушёл спать, а бабка ещё какое-то время хлопотала на кухне. Уснуть у Кольки долго не получалось. Разные мысли лезли в голову. С одной стороны, ещё бы нужно было пожить пару дней у бабки с дедом, но тут же всплыла в голове брошенная напоследок отцом фраза: «Пристально наблюдать буду». Задержишься на день-два, и вообще из Рудни можно не выбраться.
Подумал, порешал Колька и решил – прямо по утру нужно будет сбегать из города. С тем и уснул.
Утром позавтракал и начал собираться в дорогу. На оборотной стороне немецкой листовки, валявшейся на комоде, химическим карандашом накарябал «Ухожу к Полиному родственнику обратно. Очень испугался отца».
Забрав четверть каравая, несколько отварных картох в мундире и луковицу с собой в мешок, он воспользовался тем что бабушка прибирала и кормила скотину, тихо ушёл со двора.
Обратно двигался с опаской и у шлагбаума осторожно миновал полицейскую будку, воспользовавшись тем, что полицаи досматривали несколько крестьянских возов, приехавших к субботней торговле.
Петухов дожидал Кольку у лесника. Собрались в ночь, но двигались обратно не спеша, жалели лошадок.
Вернулись в отряд, доложил Колька Бате о немецком гарнизоне, стоявшем в Рудне. Честно признался, что сведений собрать толком не удалось, потому что попал в полицию и там просидел почти день. Признался и в том, что начальником полиции в Рудне назначен немцами его родной отец, и что лютует он там во всю силу власти. А деда немцы хотели назначить бургомистром, но дед категорически отказался, и отец за это его ненавидит.
Выслушав Кольку, Коляда крякнул. Понял, что висел Колька на волоске, и, если бы отец копнул в последнюю Колькину биографию поглубже, могли бы и потерять парня.
И всё же кое-какую информацию Колька добыл. И то, что Космович приезжал в Рудню, и то, что евреев расстреляли в городке в великом множестве.