Весна. Утро. Оно могло бы быть таким же как все остальные, если бы не этот звонок. Да что утро, весь день мог пройти иначе, если бы телефон не звучал так, словно его сейчас разорвет, если никто не возьмет трубку.
Голова раскалывалась. Хотелось поспать еще немного. Тем более звонили с незнакомого номера. Я никогда не отвечаю на такие номера. Мало ли. Но спустя минуту ожидания звонок так и не прекратился, пришлось ответить.
— Да? — резко и сонно пробормотал я.
— Саш, это ты? Наконец, до тебя дозвонилась. Прости, что так рано. Не знаю, сколько у вас там времени, но у нас уже утро, поэтому я решила, что могу тебе позвонить. Дело, конечно, срочное, и тебе лучше узнать обо всем сейчас, чем ты узнаешь об этом от кого-то еще, — тараторил женский голос в трубке.
— Кто это? — спросил я, все еще не понимая, зачем меня разбудили.
— Ой, ты, батюшки, не узнал, что ли? Это Марья Васильевна, соседка ваша, точнее твоего отца. Ты ведь уже давно не живешь с нами, позабыл старуху... — расстроенно сказала она. — Приехал бы хоть разок, позвонил, а то новостей о тебе никаких, не знаем, как ты там. Мы вот с Ренатой Алексеевной постоянно о тебе говорим. Она все спрашивала, есть у тебя кто или нет, а то у нее внучка все в девках ходит. Красавица, вас бы познакомить, глядишь и...
— А, баб Мань, да, здравствуйте, извините. Вы сказали, что случилось что-то срочное? — наконец, смог перебить ее я.
— Ах, да, точно. Совсем меня заговорил, — чуть помолчав продолжала она. — Твой отец умер вчера днем. Несчастный случай.
Вы уже поняли, что утро мое было испорчено. Все выходные были испорчены. Он опять это сделал. Он всегда все портил. Особенно в детстве.
Я взял билет на ближайший самолет. Лететь всего часа 2-3, и я вновь окажусь в городе, который покинул 10 лет назад.
С высоты птичьего полета он выглядел некрасиво. Впрочем, в моей памяти он никогда красивым и не был. Одинаковые невысокие домики стояли так близко друг к другу, что обнажали всем соседям свой внутренний мир. Улицы были узкие и кривые, но, благодаря их изгибам и поворотам, даже с такой высоты я с легкостью определил места, в которых часто бывал, когда был маленьким.
Бетонная площадка с сухими, безжизненными деревьями, вероятно была Центральным парком. В детстве, он, конечно, был гораздо лучше, зеленее. Я часто сбегал туда от отца, хоть он мне и запрещал, говорил, что это опасно. Хотя, кроме странных взрослых, которые часто торчали в этом парке, ничего такого в нем я так и не увидел и быстро потерял интерес.
В соседнем квартале располагалась моя школа. Учился я не то чтобы хорошо. Отца часто вызывали к директору. Было стыдно. Нет, не за проступки, а за отца. Как сейчас помню, в 3 классе учитель заметил меня с сигаретой и тут же отвел меня к директору. Отец приехал незамедлительно. Вместе со строительными инструментами в руках, весь запыхавшийся и красный он вваливался в кабинет, попутно стряхивая грязь с рабочих ботинок прямо на ковер. Директор благодарил его за посещение, не скрывая недовольства по поводу испорченного ковра, а потом долго описывал произошедшее так, будто я заядлый курильщик, нарушающий устав школы. А ведь я совсем не курил, это одноклассники курили, а я просто стоял рядом, честно. Заканчивалось все очередными обещаниями, что такого больше не повторится. Отец, прощаясь, протягивал руку директору, с грохотом ронял инструменты, потом еще долго извинялся и не уходил, пока не заметил, что меня уже давно нет в кабинете.
Дома он всегда тяжко вздыхал, потом долго ругался со мной, пытался наказывать, запрещая выходить из дома без его разрешения. Хотя меня это не останавливало, и он это понимал. Но в тот раз он предпринял более жесткие меры. С того дня уже известная вам соседка обязывалась приглядывать за мной, пока отец на работе. Каждое утро она завтракала с нами, отводила меня в школу, потом забирала, и мы подолгу сидели у нее в квартирке, пока отец не возвращался. Несмотря на возраст, она была невероятно проворной, мне ни разу не удалось от нее сбежать. Это было еще более унизительно. Отец опять был виноват.
Приземлившись я взял такси. Дорога была недолгой, но я успел разглядеть поближе то, как выглядел город изнутри.
На главной улице в глаза сразу бросается старая, выцветшая вывеска кондитерского магазина «Сладкое королевство». Одноэтажное здание из красного кирпича зазывало всех желающих «окунуться в мир фантазий и сладкой жизни». Сколько оно уже здесь стоит? Никто не знает, наверное, со дня основания города. Помню, как заходили туда с отцом после очередной взбучки от директора. Отец всегда превращал покупку конфет в игру. Заходя он приветствовал кассиршу низким поклоном, называя её «Конфетной королевой», потом просил у нее «поделиться своими сладкими сокровищами с усталыми рыцарями». По началу это было смешно, но, когда на нас стали оборачиваться люди, я сгорал от стыда и хотел побыстрее оттуда уйти, с конфетами или без.
Такси повернуло на улицу Ленина. Здесь располагался мой дом. Однотипные домики быстро сменяли друг друга. Вот только что проехали синюю колонку, спрятавшуюся среди деревьев. Каждое лето отец брызгал в меня водой, а я ему всегда отвечал тем же. Мы долго смеялись, пока полностью мокрые не уходили домой, гонимые криками соседей. Вот детская площадка. Именно на этой красно-зеленой качели, которая успела зарасти травой, отец помог мне сделать «солнышко». Правда, меня потом долго тошнило в песочницу. Друзья, которые видели мои «успехи», еще года два обзывали меня Песочным человеком. А вот и мой дом. Ленина, 55. Двухэтажное здание из белого кирпича. Четыре квартиры. Фонарь. Два куста сирени. Лебеди из старых шин. Клумбы, огороженные небольшим деревянным заборчиком. Красная скамейка у подъезда. После самых плохих дней я сидел здесь совершенно один, дуясь на отца и не желая возвращаться в квартиру. А он всегда спускался ко мне. Он никогда не кричал, ни о чем не спрашивал, а просто садился рядом. И мы могли просидеть с ним так очень долго. Солнце заходило за горизонт, превращая улицы в оранжевые реки. А мы продолжали сидеть. Темнело, зажигались фонари. А мы продолжали сидеть. Холодало, я замерзал, но не подавал виду. Мы продолжали сидеть. Отец накрывал меня курткой, приобнимал. И только тогда я сдавался. Давал волю эмоциям, тихо плакал. А мы продолжали всматриваться куда-то за горизонт. Слезы высыхали, и только тогда мы также молча вставали и уходили домой.
— Ой, Саш, ты что ли? Не ожидала, что ты приедешь. Сказал бы, я бы пирогов напекла, — выходя из подъезда, радостно встречала меня Марья Васильевна. — Посмотри-ка на себя, как ты возмужал! Весь в отца! Ой, ты чего это?
Только сейчас ко мне пришло осознание, когда слезы застилали глаза, а плечи и голос предательски дрожали:
— …он был лучшим папой.