День 1
Каждый раз возвращаясь в реальность из своих снов я чувствую физическую боль и сильный голод. Я давно потерял счет времени, поэтому даже не могу сказать день сейчас или ночь, какое время года и сколько я уже нахожусь в этом состоянии не до конца умершего. Жизнь закончилась. Жизни больше нет ни во мне, ни вокруг меня, но и умереть в тот страшный день мне не посчастливилось. Может быть, я единственный оставшийся в живых.
Меня зовут Григорий. Когда-то я был молод, у меня было все, чего я хотел, и чего можно было добиться к моим годам. Довольно симпатичный, немного полноватый высокий мужчина, в свои тридцать пять лет я владел небольшим, но прибыльным кафе. Про меня можно было сказать, что я был веселый крупный толстячок, который с удовольствием жил сегодняшним днем и тщательно планировал завтрашний. Моими удовольствиями были классная выпивка, рыбалка, баня и бизнес, который приносил стабильный доход. Свое кафе я очень любил и действительно вкладывал в него всю душу. После развода, мой единственный сын Егор остался с бывшей женой, но она никак не препятствовала нашему с ним общению. Может быть, развод и был единственной неприятностью в моей беззаботной жизни.
Сейчас воспоминания приходят ко мне во сне, и я совсем не хочу просыпаться. Лучше умереть, чем быть, тем, во что я превратился и физически, и морально. До сих пор я не могу понять, что же произошло? Что стало причиной того ада, который наступил на Земле? Иногда мне кажется, что я сошел с ума и все случившееся это плод моей больной фантазии. Но, реальность все время раз за разом вторгается в мои сны и показывает весь ужас наступившего Конца Света. Тот переломный момент, который изменил все, называется – ядерная война.
Когда я был нормальным человеком, я не интересовался политикой, поэтому я даже не представлял, что нас ждет впереди. Думаю, многие тогда поступали так же. А ведь предчувствие Конца так и витало в воздухе. Иногда до меня доходили обрывки новостей, мои друзья с жаром обсуждали политику и в их разговорах чувствовалось растущее напряжение и страх, хотя даже они в глубине души не верили в возможность настоящей ядерной войны. Тогда я исповедовал религию пофигизма, и старался не впускать в свой уютный мирок тревожные новости. «Я не интересуюсь политикой» – это был мой девиз. Сейчас я понимаю, что, к сожалению, тогда у меня не было смелости взглянуть на ту бездну катастрофы, в которую катился мир. Хотя, что бы это изменило? Если бы я сидел и думал об этом или попытался что-либо сделать? Но, ведь от атомной бомбы не спрячешься. Если весь мир сгорел, куда бежать? Под землю? На Луну? Глупости! Никто никогда не готов к Судному Дню, но самое страшное, никто не готов остаться в живых и медленно умирать, после того как погибло ВСЁ!
Это произошло в одно мгновение. В тот день я находился в торговом центре, на минус втором этаже в гипермаркете и набирал полную тележку еды и алкоголя. Как всегда, я гнал от себя плохие мысли и старался не замечать тревожные лица людей. Было уже поздно. Большой торговый центр закрылся, но гипермаркет работал круглосуточно. По залу с прилавками ходила только пожилая семейная пара и несколько человек стояли в очереди на кассе. В последние дни по телевизору крутили новости, о какой-то международной напряженности и возможной большой войне. Но, я продолжал прятать голову в песок как страус. Никакой политики, мне нет дела до чужих проблем. Мне наплевать на всех, так же, как и всем наплевать на меня. Такие мысли крутились в моей голове, когда кто-то заводил со мной разговор о войне и о том, что весь мир ополчился на нас.
Набрав полную корзину, я двинулся к кассе. Оплатил покупки и с полными пакетами пошел наверх, на парковку. Я проходил мимо поста охраны торгового центра. Охранник смотрел новости на смартфоне. Голос диктора было хорошо слышно и до меня долетела новость, что по нашей стране был нанесен ядерный удар. Я не хотел в это верить, но впервые почувствовал настоящий липкий страх. Но, ведь не было никаких сирен, никакой тревоги. Куда все подевались?
«Не может этого быть! Чушь собачья! Ни один нормальный человек не способен начать ядерную войну. Это фейк или…Раз нет воздушной тревоги, значит – фейк!» – Я боялся додумать поразившую меня догадку и ухватился за логичное. До конца я не хотел в это верить. Нет! Нет! И еще раз, нет! Этого не может быть, потому что, этого не может быть.
Внезапно, ночное небо осветилось так, что стало светло как днем. Всего одно мгновение. Я не услышал никаких звуков, ни грохота, ни шелеста. Ту секунду я помню до сих пор, она всегда у меня перед глазами. Ночь, которая за долю секунды превращается в яркий, обжигающий день. Я успел закрыть глаза. В мозгу как молнией сверкнула страшная мысль, что это реальность и я почувствовал всем своим телом, что горю. Я отключился не сразу, еще несколько мгновений я горел и чувствовал все, что происходит с моим телом. Потом наступила пустота.
День 2 или 3
Возвращение в мир было настоящим мучением. Это только сейчас я предполагаю, что и как я делал и где я находился. А тогда все происходило на уровне инстинктов или в бреду. Я помню, что очнулся от боли в том самом гипермаркете на минус втором этаже. Я был там один, вокруг меня полутьма, удушающий запах гари и дикая, нечеловеческая боль. Иногда, через проломы в потолке внутрь пробивался дневной свет, но настолько тусклый, что можно было только разглядеть силуэты предметов. Как я обратно сюда попал, сколько времени был без сознания, и в каком я состоянии, это все было для меня загадкой. Каким-то образом я дополз до алкогольного отдела, хотя в темноте ничего не было видно. Дотянулся рукой до первой бутылки, лежавшей внизу, обычно это самая дешевая водка, откупорил ее и влил в себя все содержимое бутылки. Через какое-то время наступило забвение, принесшее с собой облегчение от боли. Никаких мыслей, никакого понимания, что происходит и что я здесь делаю не было. Машинальные действия. Как во сне.
Сейчас я понимаю, что может быть это и спасло меня от мучительной смерти или от болевого шока. Несколько дней подряд я ползал между стеллажами алкогольного отдела, хватал первую попавшуюся бутылку и не пил, а именно вливал в себя содержимое. Как будто это лекарство. Я ничего не ел, только пил, отключался и все время пока был в сознании чувствовал нестерпимую боль во всем теле. Полубредовое состояние не покидало меня. Только сильное опьянение на время облегчало боль и позволяло отключить мозг. Я бы так и убил себя за эти несколько дней или недель, выпив огромное количество алкоголя без воды и еды. Но, случайно в темноте я открыл бутылку с обычной водой. Никогда бы не подумал, что вода может принести столько страданий. Вместо облегчения, я почувствовал жгучую боль внутри и тошноту. Меня рвало и во рту был постоянный привкус металла. Но, ту бутылку воды я допил до конца.
Конечно, я понимал, что если не умер сразу же во время взрыва, то обречен медленно гнить от лучевой болезни. Как долго будет продолжаться агония я не знал и в душе хотел, чтобы все поскорее закончилось. Но, ничего не кончалось. Это был не ужасный конец, а долгий ужас без конца.
Выпитая бутылка воды хоть на несколько минут вернула мой мозг к реальности из алкогольного угара. Меня мучил страшный голод. Первое до чего я смог дотянуться, был сухой кошачий корм. Когда я взял пачку корма я обратил внимание на свою левую руку. Вся рука была белая и словно покрыта чешуей, не похожей на обычные ожоги. Я опять трусливо отвернулся от реальности и не стал рассматривать себя, боясь увидеть то, во что превратила меня атомная бомба.
Утолив голод, я снова пополз за бутылкой водки. «Все равно умирать. Хоть напьюсь» – думал я. Проползая по алкогольному отделу я увидел непочатую бутылку виски, которая валялась на полу, но не была разбита. В той жизни я любил виски, особенно американский бурбон. Впервые я грустно улыбнулся. «Умирать, так с музыкой!» – пронеслось в голове. Я с трудом откупорил бутылку, пальцы не слушались, и снова погрузился в небытие.
Ночь 1
Деревню «Новый путь» основали в тридцатых годах прошлого века при железнодорожной станции. Сейчас она входит в Октябрьский район. Во всей деревне всего три улицы, Коммунистическая, Ленина и Железнодорожников. Хотя Советского Союза давно уже нет, никто так и не поменял названия улиц. Как и везде, из деревни уехала молодежь, остались одни старики, работники станции, которых кормит железная дорога и старое отделение почты, каким-то ветром закинутое в эту деревню. Рядом, в пяти километрах расположено село Красноармейское, в котором был один супермаркет, отделение банка, администрация и еще одно отделение почты.
Я редко приезжал в деревню, из которой родом были мои дедушка и бабушка по отцу. После смерти бабушки, уже не было того тепла и уюта. Не было тех ласковых рук, которые меня ждали, уже никто не готовил такие вкусные кушанья и солнце уже светило не так ярко, как в детстве. Приезжать в опустевший дом, чтобы проверить все ли в порядке было грустно. Но, ни отец, ни мать никак не соглашались продать старый дом. Отец, как владелец, которому участок достался по наследству, хотел, выйдя на пенсию переехать обратно в деревню и жить там с моей матерью.
Все изменилось, после того как я женился и у нас с Мариной родился Егор. Вот тогда я снова полюбил деревню и стал часто ездить в старый бабушкин дом. Жене он тоже нравился. До развода, Марина каждое лето просила свозить нас в «Новый путь», где она отдыхала от городской суеты и наслаждалась деревенской жизнью. Даже после заграничных курортов нас все равно тянуло в «Новый путь».
Мой бизнес процветал, деньги у меня были, поэтому, когда Егору исполнилось три года мы с отцом сделали ремонт в доме. Наняли бригаду рабочих, выровняли участок, заменили все старое, а для комфорта семьи я установил септик и санузел в пристройке и там же установил душевую кабину. Чтобы удобства были не на улице. Зато теперь в деревне можно было жить круглый год. Мы увеличили мощность на трансформаторе до пятнадцати киловатт, установили бойлер для теплой воды. Хотя отец все равно любил париться в старой, покосившейся баньке. Всего за одно лето мы преобразили старый дом и теперь он был самым лучшим местом на земле. По крайней мере для нас.
Скоро перемены начались и в самой деревне. В том же году, когда мы сделали ремонт, неподалеку от нас купил участок один священник, отец Георгий, у которого был приход в районном центре, но который тоже хотел жить подальше от городской суеты в деревне. Так как, саму деревню основали при советской власти, то церкви у нас не было, даже село стояло без церкви. Вот, отец Георгий и решил построить небольшую церквушку в нашей деревне, даже не в селе.
– Места здесь красивые, тихие, нет городской суеты. Глаз радуется и сердце, а самое главное уши отдыхают. В тишине лучше думается. – Приятным голосом говорил отец Георгий, непривычно растягивая слова. На вид он был немного старше меня, интеллигентный, полноватый, но не толстый, всегда аккуратно одетый, без единого пятнышка или пылинки. Отец Георгий обладал самым сильным оружием – доброй улыбкой, ласковым взглядом и у него был удивительный талант, находить правильные слова. Словами, как универсальным ключом он открывал любые двери, мог уговорить даже самого закоренелого пьяницу. Он словно читал мысли и в разговоре с ним, казалось, что вместо отца Георгия говорит внутренний голос. То, что у меня вертелось на языке, те мысли, которые я хотел высказать, отец Георгий уже произносил вслух, опережая меня и других жителей деревни.
Буквально за пару дней он подружился со всеми оставшимися жителями. Он начал с того, что после переезда обошел все дома и познакомился со всеми соседями. Несколько минут общения с отцом Георгием, и вам кажется, что вы знакомы всю жизнь. Мой отец сначала подозрительно к нему отнесся, но потом в городе скучал по общению с ним. Потом, через неделю, отец Георгий объявил, что хочет построить в деревне маленькую церквушку, на что все посмеялись и махнули рукой. Но, священник так просто не сдался. Он сам составил смету, сам закупил материалы, сам нашел приличную бригаду строителей и как только уже все было готово к началу строительства, случилась беда.
Сгорел дом одинокой старушки, Светланы Семеновной. Детей у нее не было, а единственная сестра умерла лет десять назад. Она была одна на всем свете. Бедная старушка чуть не умерла от потрясения в тот день, когда догорал ее ветхий домишко. Пожарные приехали быстро, но дом был настолько старый, что выгорел за несколько минут. Она как тень сидела на лавочке у соседки, Натальи Ильиничны, и пустыми глазами смотрела на пепелище. Наталья Ильинична ее никуда от себя не отпустила и уложила ночевать у себя. Все имущество Светланы Семеновной сгорело вместе с домом, только паспорт, две тысячи рублей и старую икону она успела вынести, когда выбегала из дома. Помогали ей всей деревней. Наталя Ильинична приютила ее у себя, а мы накупили все что могли. Мы с семьей тогда были в городе, и я привез купленные вещи на машине. Но, отец Георгий совершил поступок, который оценили все соседи.
Отец Георгий на следующей же день после пожара вызвал бригаду, которая должна была строить церковь, и заплатил им из своих денег, чтобы они отстроили Светлане Семеновне новый дом из купленных материалов. Дом, чуть поменьше, чем старый, ей построили очень быстро. Так ему пришлось отложить строительство церкви на некоторое время.
День 5 или 6
Пробуждение от снов всегда сопровождалось болью во всем теле. Первые минуты, когда я просыпался, я все еще находился в полубредовом состоянии между опьянением, похмельем и пониманием того, что я уже почти проснулся. Сразу же на меня набрасывался голод, и я с закрытыми глазами на запах полз в сторону стеллажей с едой. Во всем зале стоял невыносимый смрад гари, гниющего мяса, сгнивших овощей и много чего еще. Этот спертый, отравленный воздух жег легкие, когда я делал вдох. Я думал, что к нему можно привыкнуть, но это не так. К вони гниющей еды невозможно привыкнуть.
Питался я всегда тем, до чего мог дотянуться, потом я полз до алкогольного отдела и напивался одной или двумя бутылками крепкого алкоголя. Только так я мог перенести боль, побороть тошноту и забыться. Хотя в глубине души я понимал, что уже привык и к боли, и к постоянному пьянству. Встать я не мог и все время передвигался ползком. В один из дней я как-то перевернулся на спину, приподнялся на локтях и увидел, что у ниже колен у меня нет ног. Не знаю как, но думаю, мне их оторвало во время взрыва. На мне не было одежды, только лоскутами кое-где свисала полуистлевшая ткань. Я смотрел около минуты на свое обожженное тело, на культи вместо ног, и мне было все равно. Мыслей в голове не было. Я даже удивился, своему безразличию. Может быть, я не до конца понимал, что со мной произошло? Потом я повернулся и пополз дальше по залу гипермаркета. Кажется, все стадии принятия я прошел в одно мгновение. Поразительно, что все ожоги быстро зажили, хотя все равно я испытывал боль всей поверхностью кожи.
Я удивительно хорошо ориентировался в полутьме. Глаза уже привыкли, и я различал силуэты предметов, но больше всего я ориентировался по запахам. После катастрофы я не слышал ни одного звука, кроме того шума, который сам производил, ползая по полу и иногда натыкаясь на предметы. Порой, когда я был трезв и не возвращался к воспоминаниям во сне, мне казалось, что слух мне больше не нужен. Где-то в глубине сознания тускло тлела мысль, что я единственный, кто остался в живых. Что я больше никогда никого не увижу и не услышу. Даже, если где-то еще остались живые, в каком-то бункере или на острове, я, в том виде, в том состоянии, в котором нахожусь сейчас не выживу. Моя смерть – это дело времени. Я просто обречен медленно сгнить здесь, в этом разбитом, полном осколков и обломков минус втором этаже гипермаркета. Но, даже эту мысль я не мог додумать до конца и осознать свое положение. Из-за боли и постоянного поиска алкоголя, чтобы заглушить свое состояние, я ни о чем другом не думал. Эмоций не было, я даже с трудом мыслил, когда был трезв. Иногда весь ужас моего положения ясно вырисовывался передо мной, но я был к нему безразличен. Все мое существование заключалось в том, чтобы, превозмогая физическую боль во всем теле вернуться в реальность, найти оставшуюся еду, запить ее алкоголем и снова вернуться к жизни в своих снах.
И в этот раз я поступил так же. Дополз до стеллажей с мясом, колбасами и мясными изделиями. От запаха гнили нормального человека стошнило. Но, я уже перестал считать себя человеком. Я схватил какой-то липкий кусок, не раздумывая укусил и стал жевать. Я не буду рассказывать, насколько все это было тошнотворным. Нормальной еды уже не было, вообще. Сгнило все. Вместо еды, только гниль и смрад. Что произошло с моим организмом внутри и что с ним происходит, осталось для меня загадкой. Немного насытившись, я быстро пополз к стеллажу с водкой. Даже меня, уже потерявшего человеческий облик, тошнило от того, что приходилось запихивать в себя.
Водка и другой крепкий алкоголь в этом новом мире оказалась ценнее золота. Во-первых, она каким-то чудом не испортилась, во-вторых, водка – это ворота в мир снов, в котором можно отдохнуть от реальности. Такое ежедневное пьянство я не считал алкоголизмом, просто это было лекарство. Морфий для умирающего. Водка лечит все. Буквально все. Я уверен, что именно она спасла меня от радиации. Хотя, может и не спасла. Может, водка просто чуточку задержала процесс моей смерти? Все равно я обгорел как курица на гриле, но не сдох. Я получил сильную дозу радиации, но не такую, чтобы убить меня в считаные дни. Лучевая болезнь? Даже не знаю. Конечно, я гнию заживо, так же, как и эта вонючая еда, но я знаю одно – я еще двигаюсь благодаря водке, коньяку, виски и другому крепкому алкоголю. Вино не в счет, в нем мало градусов и от него тошнит. И вообще оно уже испортилось. Только крепач. «Водка – это жизнь» – подумал я и внутренне усмехнулся бредовости своей мысли.
Каждый раз я доползал до стеллажа с алкоголем. Конечно, многие бутылки давно были разбиты. На полу валялась пустая тара из-под выпитого мной алкоголя, осколки стекла, еще какие-то обломки. Но, мне удавалось находить нетронутые пол-литра дешевого пойла. Этого было мало, после того как набил желудок сгнившей падалью, нужно было выпить две или три бутылки. Но, я никогда не выпивал больше двух, просто не успевал. Водка быстро делала свое дело, за это я ее полюбил.
Я быстро откупоривал бутылку и заливал содержимое в себя сразу с горла. Не отрываясь, я выпивал пол-литра. Я даже вкуса не чувствовал. Ни горечи, ничего. Потом, уже немного трясущимися руками я хватал, не смотря на стеллаж вторую. Иногда в потемках попадался дешевый коньяк или ликер. Вторую порцию я пил дольше, иногда останавливаясь и переводя дыхание. Было тошно, горько, неприятно, иногда мне казалось, что еще глоток и меня вырвет. Но, голова медленно тяжелела, обгоревшие веки закрывались, трясущаяся рука с трудом держала полупустую бутылку и с надрывом готового заплакать ребенка я погружался в сон. Туда, где меня ждали и любили…
Ночь 2 или 3 или 4
Утро в деревне, самый счастливый момент в жизни. Хочется, чтобы оно никогда не кончалось и длилось бесконечно долго. Первым просыпается слух. Медленно в сон вторгаются звуки потом запахи. Я обожал это сладкое состояние между еще не закончившимся сном и еще не начавшийся явью. Так бы и лежал в постели и наслаждался бы моментом, если бы не мочевой пузырь и его настойчивое желание опорожниться.
У меня была дурацкая, но веселая привычка. Каждое утро, после того как я вставал с кровати, я шел в одних трусах в сени, распахивал дверь на улицу, потягивался, глубоко вдыхал свежий утренний воздух и говорил: «Ох, как хорошо!». Улыбался своей дурацкой выходке и шел обратно в дом.
В этот раз я на целую неделю приехал в «Новый Путь» один. Могу я себе позволить хотя бы неделю отдыха? Кафе оставил на управляющего, Егор в летнем лагере, жена по своим делам с подругами ездит, а я решил посвятить неделю себе любимому.
В доме и на участке было полно работы, но я гнал от себя мысли о каком-то физическом труде. Нет, сюда я приехал сибаритствовать! Ну ладно, так уж и быть, покошу газон, подкручу, попилю и еще что-нибудь сделаю из того, что совсем не терпит отлагательств. А сначала – завтрак! Яичница с томатной пастой и беконом, бутерброды с маслом и сыром и вкусный горячий кофе с сахаром! Ом-нём-нём! Как хорошо жить!
До обеда успел только прокосить половину участка и полить грядки. Остальное завтра. Ну, нафиг! Не хочу себя утомлять, хочу лентяйничать целый день. Вот так просто валяться на диване одному, чтобы никто не беспокоил, смотреть всякую чушь по телевизору и пить пиво. Я заранее из города привез целую упаковку любимого пива, двадцать четыре банки. Боюсь, на неделю мне этого не хватит. Я специально не проводил в дом интернет, чтобы не было соблазна залипать в сети. К тому же мобильный интернет в деревне ловил крайне плохо, можно сказать вообще не ловил. Так, что я пользовался телефоном только по его прямому назначению: звонил жене, родителям и раз в день управляющему кафе.
Больше всего я наслаждался тишиной и одиночеством. А еще вкусным пивом с чипсами или орешками. По дому я так и ходил, в одних трусах. Только когда выходил на участок напяливал шорты и кепку, чтобы голову не напекло. Но, снаружи ждало постоянное неудобство всех загородных домов – слепни и комары. Притом наши слепни и комары кусались как собаки! И никак с этой бедой не справиться. К концу моего пребывания в деревне, я всегда возвращался весь покусанный. Один раз я даже решил никак не отгонять от себя слепней и словить какой-то дзэн. Но, ничего не получилось. Через полчаса я весь был облеплен всеми кровососами с окрестностей и побежал домой. Что-то этим летом они были вообще какие-то лютые.
Набездельничашвись весь день, вечером я сидел на веранде, лениво потягивал пиво, хрустел орешками и иногда курил сигаретку медленно затягиваясь и продлевая наслаждение. С моего участка открывался великолепный вид на ближайший лес и потрясающий закат. Было уже прохладно, я сидел в футболке, но не хотел заходить в теплый дом. Хотел продлить это удовольствие, немного померзнув зайти и отогреться. Холод надо ценить, он учит любить тепло.
Меня окликнул сосед, Анатолий Иванович, или просто дядя Толя.
– Гриша! Здоров! Можно?
– Заходи, дядь Толь, привет. Пиво будешь? – Он никогда не отказывался от предложенного пива, точнее он за халявным и ходил.
– Хе, не откажусь. – Хитро прищурившись ответил Анатолий Иванович.
Мы сидели с ним на веранде, пили пиво, курили. Через десять минут я не выдержал и сбегал в дом за легкой курточкой, а дядя Толя так и сидел в рубахе и кажется, насмешливо глянул на меня. Он такой же лентяй, как и я. В советские годы он сидел в тюрьме за убийство в драке, но никогда не любил об этом рассказывать. При этом он был милейший человек, ни разу я не видел, чтобы он с кем-то спорил или ругался. Он всегда умело избегал конфликтов. Хотя, какие могут быть конфликты в деревне, в которой осталось так мало людей.
– А наш поп то молодец! Порядочный человек попался. – Вдруг перешел он на тему нового священника. – Только не пойму, чего ему здесь надо?
– Чужая душа – потемки, дядь Толь. А вообще, после того случая, что бабе Свете дом отстроил его теперь вся деревня уважает.
– А как же их поповское начальство? Он же тут самодеятельностью занимается. Странно как-то это все. – Задумчиво ответил своим мыслям дядя Толя. – Он же, по сути, церковное имущество на частные нужды истратил.
– Так ведь, вроде это не церковное имущество. Он же на свои материалы покупал.
– Думаешь, на свои? – Подозрительно прищурился дядя Толя.
– Добрый вечер, соседушки! – Послышался из-за калитки голос отца Георгия.
– Твою ж мать, легок на помине. – Прошептал Анатолий Иванович.
– Добрый вечер, отец Георгий! – Ответили мы с Анатолием Ивановичем хором.
– Заходите к нам.
– Благодарю, не буду вас беспокоить. Завтра еду в город, заказывать материалы для строительства церкви. Может кто со мной захочет поехать?
Мы переглянулись с Анатолием Ивановичем и тут не знаю почему, но я согласился. Какой черт, ой какой добрый ангел меня за язык дернул?
– С удовольствием поеду с вами, отец Георгий. – А про себя думаю, почему я согласился? Просто сказал, а теперь надо ехать.
Когда батюшка порядочно удалился от калитки, дядя Толя очень тихо спросил:
– Откуда у него столько бабла? Церковь-то он на свои средства собирался строить. Материалы на бабу Свету потратил, а сейчас опять в город за новыми?
– Лучше не интересоваться, дядя Толя. Меньше знаешь, слаще спишь.
– Давай еще пивка. – Согласился подозрительный дядя Толя.
День 8 или 9 или 10
Ад реален. Ад бескомпромиссно, поразительно, ошеломительно реален. Ад реален тогда, когда ты не можешь найти, чем его потушить. Особенно, если он пылает внутри тебя самого.
Я уже начинал паниковать, потому что несколько часов ползал по алкогольному отделу и не мог найти целую бутылку водки или чего-нибудь крепкого. Все было или уже выпито или разбито. В похмельном бреду, истощенный от постоянного пьянства я не мог найти непочатую бутылку, чтобы хоть как-то заглушить боль и ненадолго забыться. Боль пульсировала по всему телу и особенно гулко отдавалась ударами по голове. Не было сил двигаться. Голод. Но, без выпитого алкоголя невозможно было сожрать ту сгнившую массу, которая когда-то была едой. Меня несколько раз стошнило, от голода, смрада и невыносимой боли. Боже! Какая же это пытка быть трезвым в преисподней! Позже я понял, что причиной тех мучений, которые я испытывал, была не радиация, а зависимость от выпивки. За несколько дней или недель мое существование в этом постоянном болевом запое вертелось вокруг поиска водки, быстрого запихивания в себя сгнившей еды и потребления крепкого алкоголя. Изредка я пил горькую воду, которая не приносила облегчения, а удваивала страдания. Я боялся представить себе, то, во что я превратился физически и морально. Единственной отдушиной было то бессознательное состояние, в котором мне снилось прошлое.
Паника накатывалась волнами, меня трясло, я хотел забиться в какую-нибудь дырочку, в угол и тихо сдохнуть. Но, я не могу сдохнуть на трезвую голову. Я не мог сдохнуть, не поспав немного и не насладившись снами, все это время утешавшими меня. Я давно уже не могу просто умереть! Если бы мог, давно бы с удовольствием закончил этот жалкий обрубок жизни, который мне остался. Но, я трус и я боялся сделать последний шаг, хотя мне нечего было терять. А на самом деле, я хотел водки, а не умереть. «Где, ****ь, водка! Где эта сучья водка!» – стучало у меня в голове.
Я уже орал и крушил весь мусор, который попадался мне на пути в поисках выпивки. Я бесновался как ребенок, у которого отняли игрушку. Руки тряслись от похмелья, слабости и гнева на самого себя и на весь этот разрушенный мир. В порыве ярости я наткнулся на кучу мусора, точнее на кучу пустых и разбитых бутылок. Меня охватило бешенство от приступа боли, я кричал и раскидывал мусор вокруг себя, как сумасшедший. А я и был сумасшедшим. По крайней мере, единственным живым сумасшедшим в мертвом мире. Странным было то, что я ни разу не порезался об осколки стекла. Остановившись на мгновение, я стал рассматривать свои руки. Немного протрезвев, я все-таки заинтересовался тем, во что превратился. Моя кожа, если ее так можно назвать, была неестественно белой и словно покрытой каким-то толстым слоем резины, как мне показалось. Я пощупал себя, но у меня было слабое осязание, то есть, чтобы почувствовать что-то надо было надавить на кожу. Она слоилась на мне, как застывшая белая краска, местами превращаясь в некое подобие чешуи. Одежа уже полностью истлела, местами обгорела, местами порвалась и просто сползла с меня. То есть, я был полностью голый, но не чувствовал этого. Ничто мне не мешало, ни бетонные плиты, ни осколки, даже перепады температур, я больше этого не чувствовал. Боль, которая никогда не проходила, шла изнутри. Это был внутренний огонь, который все время горел во мне и не давал покоя. «Полураспад?» – подумал я. Свой ад я носил в себе. Обрубки ног смотрелись как порванные куски одежды. Колени еще сгибались, но ниже колен просто висело мясо и кожа. «Интересно, а где это так ювелирно мне оторвало ноги?» – удивлялся я своему состоянию. Хотя я же помнил, что это произошло во время взрыва.
Внезапно с грохотом упала бетонная плита с потолка в десяти метрах от меня, раздавив под собой стеллаж с остатками гнилой колбасы и сосисок. В мою большую темную могилу проник солнечный свет. Стало светло, и я с удивлением поднял голову вверх. Надо мной было кусочек желтого неба без единого облачка. Я долго на него смотрел, пока боль во всем теле не вернула меня к реальности. Теперь я мог спокойно разглядеть торговый зал и произведенные в нем разрушения.
Практически все было разрушено, сломано, сгнило и ужасно смердело. Я сидел в конце зала, ближе к подсобным помещениям, но отсюда можно было увидеть кассы. Солнечный свет, проникший внутрь через пролом, высветил сидящий, полуистлевший труп кассирши. Она сидела в той самой позе, в которой ее застала смерть. «Странно. Она на минус втором этаже погибла моментально, а я во время взрыва был на поверхности. Почему тогда я остался жив?» – подумал я. Но, не найдя ответ на этот вопрос, я продолжил сидя рассматривать торговый зал. Рядом со мной, метрах в пяти был вход на склад гипермаркета. Дверь валялась на полу, ее сорвало с петель, и я мог немного разглядеть помещение склада. Он был почти не тронут. Стеллажи, которые было видно стояли невредимыми, и на них еще стоял товар.
Я медленно пополз на склад.
Ночь 5
На следующее утро я проснулся поздно и с сильным пивным похмельем. «Вот сейчас главное не опохмеляться!» – думал я, пытаясь выползти из мокрой от пота постели. Хорошо, что в холодильнике было несколько бутылок минералки. Первую я высосал залпом. После этого ко мне вернулась способность вспоминать. «Вот я тупица!» – хлопнул я себя по лбу, я ведь должен был сегодня ехать в город вместе с отцом Георгием, заказывать строительные материалы. Было паршивое настроение от похмелья и от того, что не выполнил обещание. Где-то в глубине души заныла совесть.
Только я по старой привычке в трусах вышел во двор, как меня сразу окликнул Анатолий Иванович, стоявший за калиткой.
– Гриша! Здоров!
– Здравствуй, дядя Толя. Не знаешь, который час? Я же должен с отцом Георгием ехать.
– Ха! Так он уже давно уехал. Ни свет, ни заря. Пришел, постучал тебе в калитку. Ты не вышел, а я только выполз. – Надо заметить, дядя Толя легко переживал похмелье. Все-таки опытный человек. – Я ему говорю, что ты спишь, наверное, еще. Странный он поп какой-то. Заулыбался, махнул ладошкой и сам поехал.
– Бляха-муха. – Тихо выругался я. Мне было стыдно, за что пообещал и не сделал.
– Заходи, дядя Толя. Позавтракаем. – Сказал я, чтобы как-то сгладить свою оплошность.
– Не-а, спасибо. Я уже поел. Пойду по делам. Ты, это, отдыхай пока.
Весь день у меня было плохое настроение. Я даже не думал, что может быть так неприятно от несдержанного обещания! Ну, подумаешь! Ну, выпил (с кем не бывает?) и не поехал помогать какому-то батюшке, тем более я его практически не знаю. Так себе – «здрасьте-досвидания», а я так из-за этого переживаю. Я пытался чем-нибудь заняться по дому, хотя бы траву покосить, но долго не мог ни на чем сосредоточиться. Все валилось из рук и весь день тянуло что-то выпить, но я старался держать себя. Обычно, когда меня тянуло к пиву или к чему-нибудь по крепче я себе никогда не отказывал. Но, что-то в этот день совесть настолько замучила бессовестного меня, что я сдержался и за целый день ничего не выпил. Только целую баклажку кваса, но это не считается.
Позже вечером, я, как всегда, сидел на веранде, пил чай с вареньем и смотрел на дорогу. К моей калитке подошел отец Георгий и поздоровался.
– Добрый вечер, Григорий!
– Добрый вечер, отец Георгий! Заходите, заходите! Отец Георгий, извините меня, пожалуйста, мне так неудобно перед вами. Вчера обещал поехать с вами, а вечером перебрал так, что утром еле встал. Извините, ради Бога!
– Ну, что ты? Господь милостив! Не надо извиняться. Все в порядке, Григорий. Все хорошо. – Нет, ну, на самом деле. Очень мне совестно. Вчера обещал, и не поехал. И главное, я от пива так не хмелею, чтобы потом мне так плохо стало.
– Дааа, – протянул отец Георгий. – Зеленый змий – это от лукавого.
– Садитесь, чай, может кофе, у меня классное варенье. Садитесь, пожалуйста.
– С удовольствием. Я тоже люблю чай пить с вареньем. Это какое у тебя?
– Клубничное.
– Ой, обожаю клубничное варенье! – Совсем по-дружески сказал отец Георгий и улыбнулся. Он сел, устроился поудобнее, налил себе чашку чаю, положил в розетку варенье и с явным удовольствием стал пить чай. – Моя бабушка, покойная, Царствие ей небесное, такое вкусное варенье делала! Пальчики оближешь.
У меня от души отлегло. Впервые за день улучшилось настроение, как будто что-то плохое не сбылось. И отец Георгий, такой простой, такой добрый, и про бабушку вспомнил и варенье так ест, не стесняется, и чай пьет. Все! Хорошо мне! Можно успокоиться!
– Ну, рассказывайте. Как съездили?
– Хорошо съездил. Договор заключил со строительной компанией.
– Со строительной компанией? – Удивился я.
– Да. С той, которая строит коттеджные дома, дачи, бани.
– Отец Георгий, извините, я может, чего-то не понимаю, но как можно церковь просто так взять и построить? Для этого же нужно разрешение получить, все инстанции обойти. А у нас же простая деревня, даже не село.
– Разве для храма Божьего нужно разрешение?
– Не знаю. Вроде на все постройки нужно получать разрешение. Вон, сейчас даже за сарай могут оштрафовать. Ну, пока никого не оштрафовали, но закон такой есть.
– Ну и что? – Пожал плечами отец Георгий и улыбнулся.
– А какую церковь будут строить? – Не унимался я.
– Небольшую. Как обычный дом из бруса. По моему проекту. Я же по первому образованию архитектор. – Ответил отец Георгий продолжая улыбаться.
– А разве церковь не каменная будет? – Еще больше удивился я. Я по глупости представлял, что батюшка тут целый храм собирается строить. Я же совсем в этом деле не опытный человек.
В ответ отец Георгий только ласково улыбнулся.
Я с каждым его ответом запутывался еще больше. А может быть, я просто в тот день был как заторможенный. Ничего не понимал и глупо спорил с батюшкой по очевидным вещам. Может я тупой?
Мы просидели с ним почти два часа, выпили огромное количество чая и съели полбанки варенья. На меня нашло какое-то наваждение, я все не унимался и спорил с отцом Георгием, что невозможно просто так приехать в деревню и построить церковь. Он же со свойственной священникам уверенностью и спокойствием говорил мне, что обязательно построить в нашей деревне церковь и точка! Уже когда стемнело и я немного выдохся, замолчал, отец Георгий встал и попрощался со мной.
– Пойду я уже домой, к себе. Спать пора. Спокойной ночи, Григорий.
– Спокойной ночи, отец Георгий. – Вконец запутавшийся попрощался я.
Мне показалось, что в этот день я упустил что-то очень важное, что-то незаметное, но имеющее огромное значение. И все из-за своей глупости и нерасторопности. Как будто, я не понимаю очевидных вещей.
День 11 или 12
Склад был не тронут. Минимум разрушений. Просто некоторые товары упали с полок и валялись на полу. Эта часть склада была забита хозяйственными товарами, бытовой химией, салфетками, кремом для обуви и всяческим хламом. Но, меня интересовала только выпивка. Поэтому я не стал долго задерживаться, рассматривая то, что мне уже никогда не пригодится.
Я полз дальше мимо стеллажей, когда вдруг навстречу мне выползла огромная, безобразная, с обгоревшей шкурой крыса. Она была жива, как и я. Но, как и я представляла собой какого-то монстра с лысой головой, кривыми зубами и клоками шерсти на спине. Может быть единственное живое существо, кроме меня. Зверь смотрел на меня горящими злобными глазами. Внезапно крыса громко пискнула и набросилась на меня. Я не ожидал этого и запаниковал. Она верещала как бешеная и несколько раз пыталась меня укусить. Это действительно страшно! Наконец, ей это удалось, и она впилась зубами мне в руку, когда я закрывался от ее укусов, я не мог совладать своим испугом, и я был слаб, чтобы защищаться. Я закричал от боли и наконец-то паника сменилась яростью. Я схватил крысу за висевшую на ней клочьями шкуру и начал рвать ее кожу. У меня за все время моего полубессознательного состояния выросли настоящие когти на руках, так что я как хищник мог разорвать живую плоть руками. Крыса продолжала визжать, заливая меня кровью. Я оторвал ее от себя и с силой швырнул в сторону. Она громко ударилась о металлический стеллаж и упала, продолжая резать мне слух громким писком. Я думал, что на этом все закончилось, но озверевшая от боли крыса попыталась снова атаковать меня. Тогда, не теряя ни секунды, я сам накинулся на нее, схватил за шею, и несколько раз ударил тушкой по стеллажу, с каждым разом впиваясь сильнее в ее тело когтями. Что-то хрустнуло, и крыса замолкла. Я отшвырнул ее подальше от себя и стал рассматривать себя и попытался отдышаться. Все мое тело было забрызгано кровью, но я не был серьезно ранен, не считая укусов на руке. Это все была кровь бедного животного. Я посмотрел в ее сторону, но зверь уже не подавал признаков жизни. Боже, что я наделал?
Отдышавшись после испуга и встречи с крысой, я пополз дальше в темноту в поисках еды и самое главное водки. Пройдя еще несколько метров вглубь, я наконец-то дополз до продуктового отдела. В нос сразу ударил запах гниения. Сгнили в основном овощи и фрукты, из выключенных холодильных камер шел густой смрад сгнившего мяса, колбас и полуфабрикатов. Вонь была нестерпимая, хотя я думал, что уже привык. Оказалось, что в зале меня спасал от удушья обвалившейся местами потолок, куда и уходил запах гниения. А дальше…
А дальше было мое спасение! Стеллажи с алкоголем! Я даже засмеялся от радости увидев в полумраке бутылки с водкой и коньяком, которые остались неразбитыми. Первый мой порыв был сразу откупорить бутылку водки и влить в себя содержимое, но что-то остановило меня.
Обычно (как страшно звучит это слово здесь), я выпиваю две бутылки через час или два после пробуждения, а сегодня я почти целый день провел без возможности опохмелиться. Боль была сильнейшая, но я уже протрезвел настолько, что начал хоть что-то понимать и вспоминать. К тому же моя борьба с крысой настолько меня утомила, что я не стал сразу пить водку. Я хотел еще немного поползать, посмотреть, потрогать, хоть на немного вернуться в обезображенный реальный мир.
Я вспомнил про убитую крысу. И тут меня осенила дикая, страшная для меня в прошлом мысль. В начале склада я заметил на стеллажах коробки спичек и жидкость для розжига. И я решил ее зажарить. Мне стало смешно от такой мысли. Что только не придет в пьяную голову или голову, умирающую от радиации и проспиртованную как у меня. До этого я никогда не жарил и не ел крыс. Но, в этот раз мне очень хотелось это сделать.
Я решил устроить себе пир. Моя внутренняя природа любителя хорошо поесть брала верх. Сначала я долго ползал по забитому дорогим алкоголем складу, искал что-нибудь интереснее водки, и нашел. Крысу я решил запить коньяком. Я нашел бутылку «Курвуазье» ВС и «Реми Мартан» ВСОП, обе по ноль семь литра и в подарочной упаковке. У меня аж в животе заурчало и слюнки потекли от предвкушения пира в аду. В прошлой жизни я любил настоящий французский коньяк. С этим богатством я пополз обратно, ближе к выходу, где были спички, жидкость для розжига и «дичь». Мне стало смешно от мысли что это моя «дичь». Я теперь настоящий охотник-выживальщик, только без ног, и медленно умирающий от радиации и алкоголизма.
Чтобы развести костер, я собрал прямо на полу немного мусора, какие-то клочки бумаги и все, что нашлось деревянного: дощечки, ручки от кухонных приборов, деревянные лопаточки для сковородок и всякое, что попалось под руку. Я не буду описывать как выпотрошил и разделал тушку зверька. Когда уже все было готово, я нанизал ее целиком на шампур, который тоже нашел на складе и развел огонь. Это не составило труда.
Я с наслаждением и предвкушением впервые в жизни, а может и в последний раз, жарил убитую мной крысу. Я давился слюной от запаха жареного мяса, а не той гнили, которую мне приходилось запихивать в себя в пьяном угаре, чтобы не чувствовать того смрада и мерзкого вкуса. Наконец, мой роскошный ужин был готов.
Я открыл бутылку «Курвуазье», отпил от горла. Впервые за несколько недель моего запоя я смаковал выпивку и откусил кусочек мяса. О, да! Это был пир достойный сатаны! Я не торопился, медленно ел, пил по чуть-чуть коньяк. Пока я все это готовил, я совсем забыл о боли, похмелье, о том, что творится вокруг. «В принципе, жить можно» – подумал я, пытаясь не замечать наступивший конец. «Пир во время чумы» - вспомнилось мне.
Как я ни тянул время, но крысу я скоро доел и обглодал косточки. Бутылка «Курвуазье» уже была пуста, но я все еще не был настолько пьян, чтобы забыться и уснуть. Я открыл «Реми Мартан» ВСОП. Это был мой любимый коньяк в той, еще нормальной жизни. Я пытался смаковать его так же, как и предыдущую бутылку, но постепенно я пьянел и скоро должен был уснуть. Как ни странно, но в этот день опьянение не давало мне успокоения. Впервые за долгое время я увидел трезвыми глазами весь ужас того, что произошло со мной и со всем миром. Я даже не знал, один я во всем мире или еще где-то есть выжившие, как эта съеденная мной крыса. Скорее бы настало забытие, чтобы не видеть тех разрушений и наступившего конца.
Наконец я заснул.
Ночь 7
Я уже не помню, почему мне пришлось вернуться в город, но, как только я завершил все срочные дела, то сразу же поехал обратно в «Новый путь». В последнее время меня часто тянуло туда. Машина была в ремонте, поэтому пришлось ехать два часа на электричке с Московского вокзала. Мое любимое место было в самом конце вагона, ближе к дверям. Ехал я налегке, только с одним небольшим рюкзаком. Обычно, в начале пути я любил смотреть из окна на пейзажи, но через полчаса мне это наскучивало, и я развлекал себя чтением новостной ленты, либо играми на смартфоне.
От платформы надо было еще полчаса идти пешком до нашей деревни. Летом я любил, медленно прогуливаясь идти по тропинке мимо соседней деревни, но почему-то в этот раз в душу залезла какая-то тревожность. Сам не понимаю, почему, но мне было как-то не по себе, пока я шел до нашего участка. Дома все было в порядке, я быстро осмотрел хозяйство и распаковал рюкзак. В холодильнике было полно пива и еды. Закуски к пиву, орешков, чипсов и рыбки было даже больше, чем нужно. Можно было прожить несколько дней в свое удовольствие. А если что-нибудь закончится, то магазин рядом, в пяти минутах ходьбы.
И только сейчас я вспомнил, почему мне было немного тревожно. На днях мне звонил дядя Толя. Мы поболтали о том, о сем, но по его голосу я понял, что он чем-то встревожен.
– Гриша, ты долго еще будешь в городе?
– Да, уже все дела закончил. Могу уже в «Новый путь» ехать.
– Приезжай. Ты нам тут нужен.
– А что? Что-то случилось? Дядь Толя
– Да, ничего особенного. Приедешь увидишь.
Больше я у него выудить из нашего разговора не смог. Он умел не отвечать на вопросы, когда хотел.
Я уже собирался звонить ему, как только распаковал вещи, но тут он сам окликнул меня у забора.
– Гриша! Приехал?
– Здоров, дядя Толя. Что у вас тут случилось?
- Привет. Ты хоть отдохнул с дороги?
- Да, уже распаковался. Ну, так, что у вас тут?
– Пошли ко мне, расскажу.
Я уже начал нервничать от такого начала. Мы зашли к нему на участок, дядя Толя пошел в дом за пивом и орешками, а я уселся за столик под навесом. Когда он сел, то сразу начал без предисловий.
– Проблема у нас Григорий. Ты же знаешь, что отец Георгий ездил в город получать разрешение на строительство церкви. Так вот, он же вроде как договор заключил с какой-то компанией и даже деньги заплатил. Часть. Не все. Авансом, так сказать. А тут, какая-то областная комиссия уперлась и отказала в разрешении, типа ваш проект не сертифицирован. Он и туда и сюда. А они на своем стоят, что разрешение не даем и точка. Принесите сертифицированный проект. Так он им никак не мог объяснить, что проект ему в фирме составляли, куда он обращался. Типа это не сертифицированный проект и комиссия его пропустить не может. И все это пока ты в городе был. Я сам толком не понял, в чем проблема, и он не понимает, но разрешение ему не дали.
– Какой на хрен сертифицированный проект? Это что такое?
- Ну, может я не так понял. Вроде проект готов, но его не могут принять. И не понятно почему. Типа бумаги не в порядке.
- Так позвонил бы мне, я может чем-то смог помочь. Мне тоже ремонт кафе администрация не одобряла, пока я все бумаги не исправил. Первый раз слышу про сертифицированный проект.
– А у него номера твоего нет. Да и не до тебя было. И тут еще одна беда. Вообще непонятно, что творится. Он возвращается, места себе не находит, а тут в деревню приезжает его церковное начальство, какой-то прото, не знаю как это у них там называется.
– Протоиерей? – Выпалил я первое, что пришло в голову.
– Наверное. Может быть. Не знаю! – Распалялся дядя Толя. - Но, не самое большое начальство, так чином пониже, но от самого главного, от митрополита. И давай на него с претензией за самоуправство. Мол мы все твои дела знаем! Ты тут самоуправством занимаешься. Приказано церковь в селе строить, то бишь, в центре сельского поселения, а не в глухом железнодорожном поселке. Ты мол, церковные деньги растратил. И вообще, приедет комиссия, будет проверка и очень может быть, что нашего отца Георгия запретят в служении, на какое-то время.
– Бляха-муха!
– Ты подожди! Это еще не все. Как этот прото уехал. Отцу Георгию плохо стало. Давление под двести, боль в груди, на него жалко смотреть было. Сам бледный, руки трясутся. Чуть не плачет. Ты мое мнение знаешь, Гриша, я сначала к нему особо без симпатии относился. Я тебе честно скажу, я вообще попов не люблю. А тут мы со Светланой Семеновной у него две ночи ночевали. Ухаживали за ним. По очереди. Ему сейчас лучше стало. И представь, скорую не разрешает вызывать. Говорит, дайте мне вон те таблетки, я их от давления пью и все.
– А что ж ты дядя Толя, мне не позвонил? Что ж ты Анатолий Иванович такое от меня скрывал? Мы что с тобой, больше не соседи? Или дружба у нас только на словах?
Мои слова задели дядю Толю. Я понял это по тому, как опустились уголки его рта.
– Горячий ты, Григорий, не в меру. А что я должен был делать? Звонить, мол, так и так, приезжай? У тебя свои дела есть. Ты у нас человек семейный, бизнесом занимаешься. Отец Георгий чуть со стыда не сгорел, когда мы за ним ухаживали, ему как-то тягостно было за весь этот скандал. Просил никому не говорить. Стыдно ему было. А за что стыдиться? За самоуправство какое-то? Это еще доказать надо.
– Эх, а я-то думал, приеду. Отдохну хоть.
– Так отдыхай. Никто твоему отдыху не мешает. Мы что можем сделать? Отцу Георгию уже лучше. Он уже в нашей помощи не нуждается. Тихо у себя дома сидит и чай с вареньем пьет. Даже на улицу не выходит. Комиссию ждет. Я к нему по двадцать раз на день захаживаю, ему уже надоело, наверное, мое присутствие. Твоя очередь глаза мозолить! – Не выдержал и попытался кольнуть меня дядя Толя.
– От меня не сильно пивом шмонит? – Спросил я.
– Я сам с тобой бухаю! Как я определю?
– Ладно, жвачку пожую. Пойду, навещу нашего батюшку.
Когда я подошел к забору отца Георгия, то застал его на участке. Он что-то перебирал в сарае. Я лихорадочно пытался вспомнить, как надо правильно здороваться со священниками. Я ведь в церковь не ходил, даже в музеи, которые в городе. Только в детстве, в школе нас с экскурсией возили в храм, который тогда еще был музеем и все. «Как же надо здороваться? Как же надо здороваться?» – билась в голове мысль. Очень хотелось сделать отцу Георгию приятное и правильно его поприветствовать.
– Благословите, святой отец! – Наконец выпалил я.
Он посмотрел на меня, улыбнулся как солнышко и позвал рукой.
– Храни тебя Господь, Григорий. Заходи в дом. – И сам пошел открывать мне дверь.
Я, молча, зашел к нему. Боже! Я еще не видел такого чистого, светлого, словно одухотворенного дома! Как будто пылинки боялись куда-то присесть. Все было светлое, чистое, мягкое и словно издавало какой-то звонкий свет. Домик был маленький, но очень уютный. Сразу бросался в глаза красный угол с иконами и лампадкой. У стены стол с белой чистой скатертью (ни одного пятнышка, даже от варенья), пара стульев, скромная кухонная мебель и настоящая старинная русская печь. В доме нашлось место даже для полочки с книгами. Все было идеально расположено, ничего лишнего, ни миллиметра показухи. Скромность и достоинство чувствовались во всем. Не знаю, что на меня нашло, но на меня вдруг накатилась такая волна умиротворения и спокойствия. Как будто мне показали другую жизнь. Стыдно было вспоминать мой бардак с кучей хлама, неубранной постелью, забитым пивом холодильником и немытой посудой. Из такого восхищенного состояния меня вывел мягкий голос отца Георгия.
– Хочешь чаю с вареньем?
– Благодарю, отец Георгий, с удовольствием.
Движения священника были плавные, словно он летал. Он вскипятил чайник, достал пачку листового чая.
– Этот чай мне знакомый присылает из Баку. Астаринский чай. Мы вместе служили в погранвойсках. Я тогда служил в Астаре на границе с Ираном и там такой дивный чай растет! Просто волшебный! Сорок минут заваривается, но ооочень вкусный. Я несколько чашек выпиваю.
– А я все время чай в пакетиках пью. И кофе растворимый, а не зерновой. Химия одна, но я уже не представляю, как на натуральные продукты перейти.
– А ты не раздумывай. Просто резко возьми и начни правильные вещи делать, и питаться правильно и в храм ходить и Богу молиться.
– Я молиться не умею, святой отец.
– Ой, перестань меня так называть. Ты у меня гость, а не в церковь пришел. – При этих словах, он как будто что-то вспомнил и замолчал.
– Отец Георгий, я слышал…
– А вот чтобы молиться, Григорий, не обязательно все молитвы знать. Душа у человека должна к этому стремиться. – Перебил он меня.
– Я слышал, как у вас тут…
– Я когда молодой был, очень был озорной. Никого не слушался, хулиганил. Еле школу закончил, и провалил все экзамены. Меня хотели устроить в Большой университет, на факультет географии. Там еще наша родственница преподавала. А я не захотел и провалил все экзамены. Пошел в армию служить. Попал в пограничники, и меня распределили на пограничную заставу в Астаре. Мне очень повезло с воинской частью и с заставой, на которую я попал. Командир у нас был человек не злой, солдат просто так не обижал. У нас было строго с этим. Ну, были, конечно, инциденты, деды, салаги, но таких ужасов, о каких другие рассказывают после службы у нас не было. И вот однажды стою я на посту, на вышке, охраняю границы советской Родины. А до этого я письмо получил из дома, но не успел прочитать. Разворачиваю конверт, прошу сержанта меня подстраховать минут на пять и начинаю читать. А там, мама мне пишет, что соседский сын, Колька, поступил в политехнический институт. Колька этот был хулиган, матерщинник и двоечник хуже меня. Я как это прочитал, у меня от потрясения ноги на вышке отнялись. Меня потом с нее несколько человек спустили вниз. Хотели в госпиталь везти, но пока в санчасть отправили, а там я в себя пришел на следующий день. Сразу как вернулся на заставу, попросил у капитана бумагу и ручку и сел писать письмо. Написал маме: пришлите мне учебники по геометрии и алгебре за десятый и одиннадцатый класс. Когда все учебники получил, капитан мне комнату выделил и даже в наряды редко записывал. Я всю службу, готовился. Читал, решал уравнения, учил, учил и все время учил. Никто мне не мешал. Приехал, сдал экзамены и поступил в архитектурно-строительный институт. Вот такие дела. А как я служить в церкви стал, я тебе потом расскажу.
Я вернулся к себе от отца Георгия с тяжелым настроением. Было такое чувство, как будто я виноват, что не могу ему помочь. И кажется, во всей деревне было такое чувство. Все уже хотели построить эту церковь, к которой сначала относились как к какому-то чудачеству.
День 13 последний
Удивительно, но я проснулся с ясной головой и почти без похмелья. Голова болела, болело все тело, но это не из-за выпитых двух бутылок коньяка, а из-за радиации и моего медленно разложения. Мысли в умирающем мозгу скакали как бешеные. С одной стороны я понимал, что обречен, с другой стороны я все еще находился в состоянии между сном и явью. Сны были настолько реалистичные, что казалось – то была настоящая жизнь, а не этот кошмар, в котором я пребывал. Пить не хотелось. Точнее меня мучила настоящая жажда, а не желание утопить реальность в алкоголе. Я просто неподвижно сидел на полу в полуразрушенном складе гипермаркета и пытался примирить себя с мыслью о скорой смерти.
Наконец мне это надоело, и я решил сделать хоть что-нибудь кроме постоянного пьянства и сна. Я нашел пластиковую баклажку с питьевой водой. Но, даже один глоток принес столько боли и тошноты, что я отбросил ее подальше. Вода более не была пригодна для питья. Только алкоголь. Либо умирай от жажды, либо умирай от пьянства. Прекрасный выбор! Хотя настоящая причина смерти – радиация и лучевая болезнь. У меня и так не оставалось сил. Единственное что еще держало меня в живых, это водка. Я вообще больше ничего не хотел. Мне было все равно. Ни пить, ни есть, ни двигаться. Мною овладела полная апатия. На мгновение мне даже показалось, что прошла боль во всем теле. По крайней мере, я какое-то время ее действительно не чувствовал.
Я медленно выполз со склада в торговый зал. Меня сразу же окружил полумрак и чувство внутреннего отвращения к этому месту. Сразу же вспомнились дни и ночи боли, пьянства, тошноты. В ноздри ударил неописуемый смрад гниения и гари. Если бы у меня были ноги, я бы сбежал отсюда без оглядки. Я взглянул наверх. Сквозь разбитый потолок, точнее разбитую парковку виднелось серое безоблачное небо. Защемило сердце, так что очень захотелось плакать.
«Надо выбираться из этой тюрьмы, из этой могилы» - думал я. Умирать, так с музыкой. На поверхности, на земле, а не заживо погребенным на минус втором этаже. Желания выживать больше не было. К черту алкогольную диету и водку, которая продлила агонию. Хочу хоть в последний раз увидеть землю.
Но, как туда добраться? Как выбраться из торгового зала наверх? Я быстро, не раздумывая, метнулся назад на склад к стеллажам с горючей жидкостью, тряпкам и одноразовым мангалам для шашлыков. Соорудил из шампура и полотенца импровизированный факел, хорошо пропитал его жидкостью для розжига и поджег.
Я находился на минус втором этаже, но потолок, точнее минус первый этаж, где располагалась подземная парковка, был полностью разрушен. Сквозь дыры в потолке я видел небо. Мне нужно было всего лишь проползти один этаж, и я выйду на поверхность. Всего один этаж.
Импровизированный факел больше дымил и искрил, чем давал свет. Хотя на самом деле в нем не было необходимости. Там, где раньше были эскалаторы, свет проникал через дыры. К тому же мои глаза уже настолько привыкли к темноте, что я без особого труда ориентировался.
Карабкаться вверх было не тяжело. Мои руки уже привыкли тянуть за собой тело и обрубки ног. Тяжелым было предчувствие того, что меня ждет там. Я не питал иллюзий. Я знал, что медленно выползаю из своей могилы навстречу не жизни, а смерти. На поверхности радиация убьет меня быстрее, чем голод и алкоголь внизу. Воли жить, и цепляться за жизнь уже не было. Но, природа человека неисправима. Даже осознав, что меня ждет, я все равно медлил, все равно оттягивал последний момент и все равно полз наверх. Вот остались последние метры, и я вылезу на убитую землю.
Когда я выполз, то несколько мгновений старался не смотреть вокруг себя. Я разглядывал свои руки, переводил дыхание, пытался несколько секунд смотреть вниз, чем увидеть наступивший конец света.
Наконец, я собрался с духом и поднял глаза…
Внутренне я был готов к тому, что увидел. Но, реальность оказалась куда страшнее. Только руины и выжженная земля. Пустота, поглотившая мир. Мертвым было все. На поверхности не осталось ни одного здания. Ни одного. Все было разрушено до основания. Вместо домов кучи строительного мусора. Это даже не было похоже на картины катастроф после землетрясений. Там хотя бы на месте домов оставался строительный мусор. Здесь же все было словно равномерно разглажено по земле. Дома были не просто разрушены, а словно разбросаны. Когда будто гигантский утюг прошелся по поверхности земли и разгладил все складки. Ни деревьев, ни домов, ничего живого. Пустота вместо когда-то большого, красивого, живого города. От горизонта до горизонта на все четыре стороны света только одна безжизненная пустыня. Жизнь, превращенная в пыль.
Наивно было думать, что кто-то остался в живых. Даже если где-то выжили люди, я не хотел их видеть. Никого из них. Мне больше не нужны были эти люди. Ни живые, ни мертвые. Я даже не ненавидел их, за то, что они совершили. Мне было безразлично. Они заслужили свою судьбу.
Мне вдруг, нестерпимо захотелось в деревню. В домик, к дяде Толе, к батюшке, отцу Георгию. Я хотел туда. И тут меня прожгла страшная мысль.
У меня ведь никогда не было домика в деревне. Это все иллюзия, глупые сны. Я в жизни не знал никакого Анатолия Ивановича, отца Георгия. В нашей области нет никакого Октябрьского района, нет деревни «Новый путь». Это все мне приснилось. Никто из моих знакомых не строил никаких церквей. Я сам даже не крещеный и не умею вести себя в храме. Откуда же такие видения? Сон, продолжающийся несколько дней? Целый мир? Неужели, я еще и умом повредился? А какая, собственно, разница? Все равно же это мой последний день. Но, я очень хотел туда. К ним. К не существующим людям. Я так и не узнал, смог ли отец Георгий построить церковь.
Я настолько обессилел, что мне уже было безразлично на все, что происходит вокруг. Хотелось только одного, закрыть глаза, лечь и чтобы все закончилось. Радиация и постоянное пьянство сделали свое. Может быть, сегодня, впервые после начала этого кошмара я усну без привычной бутылки водки.
Я лежал на куче разбитого строительного мусора несколько минут. Веки тяжелели, глаза постепенно закрывались. Во рту стоял невыносимый металлический привкус. Боль исчезла. Проваливаясь в сон, я боялся пошевелиться, чтобы не проснуться и не затянуть агонию.
Наконец я сел в электричку…
Ночь
Электричка привычно везла меня в деревню. Было немного грустно, два месяца лета уже пролетели и скоро должно наступить то время, когда хочется еще немного удержать теплые деньки и беззаботность.
Машина все еще была в ремонте. Но, меня все равно тянуло в деревню на выходные, поэтому я, не раздумывая, с утра купил билет и поехал на электричке. У таких путешествий была своя прелесть. Не надо было сидеть в напряжении за рулем, можно смотреть в окно как мимо тебя проплывают поля, дачные поселки, река и леса. Настроения пялиться в смартфон, читать ленту или играть в игры не было. Рюкзак с вещами я положил рядом с собой. Хорошо, что в этот день было мало пассажиров, и я ни с кем не делил скамейку.
В голове крутились разные мысли, но я никак не мог сосредоточиться и думать о чем-то одном. Было какое-то тревожное предчувствие. С утра мне было не по себе, хотя вроде никаких проблем у меня не было. Странным было то, что я не мог вспомнить, что же произошло буквально на днях. Как будто я начисто забыл, что было в последние несколько дней.
Я вышел на своей станции и не спеша пошел по перрону. Мимо с грохотом промчалась электричка, по соседним путям навстречу шел товарняк. Когда можно было перейти пути, чтобы идти через соседнюю деревню, я увидел, как на станции стоят отец Георгий, Анатолий Иванович, Светлана Семеновна и другие наши соседи. Они стояли и улыбались мне, как будто пришли меня встречать. Я удивился этому, потому что никого из соседей не предупреждал, что приеду. Первый ко мне подошел отец Георгий и внезапно широко улыбаясь, обнял меня. Я опешил от такого приветствия.
- Здравствуй, Гриша.
- Благосло…
- Благословляю! – Перебил он меня. И продолжая широко улыбаться, взял за руку.
- Привет Гриша.
- Здравствуй, дядя Толя. А что это вы все меня тут встречаете? – Спросил я.
- А мы тут всех встречаем. – Ответил вместо него отец Георгий. – Пойдем. Ты наверное устал с дороги.
После его слов я действительно почувствовал, как сильно я устал физически. Хотя, я ничего не делал, просто приехал на электричке в деревню. У меня слегка закружилась голова, и я оступился на ровной дороге. Но, отец Георгий крепко держал меня руку и не дал упасть. Мы прошли пару минут в неловком молчании, и тут я вспомнил.
- Отец Георгий, а что с церковью? Разрешение так и не дали? Чем все закончилось?
- А ты посмотри Григорий. Вперед посмотри.
Я поднял глаза и чуть не упал от изумления.
Передо мной, там, где должна была быть наша деревня стояла огромная белая каменная церковь. Не церковь, а храм. Он был неимоверной высоты, его золотые купола-маковки достигали облаков. Храм невозможно было объять взглядом. Он как белая стена от горизонта до горизонта ослеплял своей белизной. Белые стены не резали глаза ярким светом, а как будто ласкали взгляд. Казалось, что свет шел от самого храма. Стекла окон отражали яркий свет, но было ощущение, что свет шел изнутри. Он был огромен и поглощал все видимое пространство вокруг. Он возвышался надо мной и как будто всей своей массой готов был обнять меня и тех, кто рядом со мной.
Я с открытым ртом стоял перед храмом и вдруг упал. Я попытался встать, но у меня не получилось. Повернувшись, я увидел, что у меня нет ног. Обрубки ниже колена. Кожа на мне белая, словно покрытая чешуйкой. Это результат ожога. Я все вспомнил. Все. До мельчайших подробностей. Меня душили рыдания. Я никак не мог понять, что надо делать. Как себя вести? Отец Георгий взял меня на руки, как ребенка и понес. Он шел в храм, а за ним шли соседи, которых у меня никогда не было.
Вдруг зазвучали колокола. Это была самая лучшая музыка, которую я слышал. Она проникала в тело и в душу. Я физически чувствовал перезвон колоколов. Было такое ощущение, что эта музыка в моем мозгу. Отец Георгий держа меня на руках, поднимался по ослепительно белой лестнице. Бесшумно отворились ворота храма. Изнутри врывался наружу мягкий зовущий свет.
- Вот мы и пришли. - Тихо сказал отец Георгий.
Он опустил меня на ноги. Я посмотрел вниз. Да. Мои ноги были на месте. Кожа нормальная, без ожогов. Я больше ничему не удивлялся. Я все принял и вошел в храм.