Я уже почти десять лет не смотрю телевизор и не могу сказать, как на новостных каналах освещаются совещания в кабинете президента России Путина. Но по прежним репортажам из кабинета президентов Ельцина, Путина, Медведева и опять Путина могу представить, что и как там происходит в общих чертах.
В кинофильмах советского периода, особенно о войне, показывают кадры о совещаниях в кабинете Верховного главнокомандующего Сталина с участием военных. Еще больше о совещаниях в этом кабинете можно прочитать в мемуарах военачальников, наркомов, конструкторов, директоров заводов в предвоенные и военные годы, когда решались вопросы укрепления обороны страны, создания новых образцов вооружений.
Но как подобные совещания проходили в кабинете одного из секретарей ЦК ВКП(б) Сталина, не знал. Кто не знает, с 1934 года должность Сталина называлась просто «секретарь ЦК», а не Генеральный секретарь ЦК», как многие ошибочно пишут. Полистайте протоколы партийного съезда и заседания Президиума ЦК ВКП(б) от 1934 года и поймете, почему. И вообще еще стоит добавить, что по действующим в те годы Конституциям СССР партийные органы, в том числе ЦК ВКП(б), не входили в руководящие органы страны. Даже на заседаниях Политбюро председательствовал председатель Совета народных комиссаров – Совнаркома. Вначале это был Ленин, затем Рыков, потом Молотов и лишь с мая 1941 года – Сталин, впервые после Гражданской войны занявший государственный пост – председателя Совнаркома СССР. До этого он был наркомом по делам национальностей Советской России.
В 20-е годы на Сталина были возложены обязанности ведения протоколов Политбюро, т.е. чисто секретарские обязанности. Но так как на заседаниях Политбюро обсуждались государственные проблемы, которые не должны были стать достояниям посторонних, то по предложению Ленина Сталин получил название своей должности – Генеральный секретарь. Это уже потом Сталин своей трудоспособностью и влиянием на партийные массы приобрел такой авторитет в стране, что все забыли, что ни он, ни Политбюро не являются государственными органами, которые могут принимать важнейшие решения в стране. Кстати, и тогда, и в военные и послевоенные годы, протоколы Политбюро писались от руки одним из членов Политбюро.
Но я отвлекся. Сегодня я хочу рассказать о проведении одного совещания в кабинете секретаря ЦК ВКП(б) Сталина. А о чем было это совещание, вы узнаете, дочитав мою заметку до конца. О нем я узнал из газеты «Правда» от 1937 года, который наши либералы любят называть годом сталинских репрессий. Чуть позже я опубликую уже готовый материал об этом годе, как о самом оболганным годом Сталина. В совещании участвовали вместе с членами Политбюро три авиатора – Чкалов, Байдуков и Леваневский, чтобы решить важный с пропагандистской точки зрения вопрос.
Оказывается, Байдуков оставил подробное описание совещания в кабинете Сталина 25 мая, причем по свежим следам, в том же 1937 г. Оно было опубликовано в газете Правда» 21 июня, когда чкаловский экипаж уже приземлился в США. В прессе шла массированная информационная кампания, печатались всевозможные материалы, в том числе и как готовился перелет. Фактически свои заметки Байдуков писал 6 июня в Щелково, во время подготовки к перелету – в этот день летчикам дали выходной. Записки Байдуков оставил журналисту Льву Хвату. Журналист, возможно, редактировал записки, дописывал что-то, вроде идеологически выдержанных вступления и заключения, но в основе всего, несомненно, свидетельства самого Байдукова, ну хотя бы потому, что в кабинете Сталина Хват не присутствовал. Я долго думал, дать ли здесь ту старую статью, а потом ее прокомментировать? Но решил все же дать ее развернутые цитаты и свои комментарии. Мне кажется, свидетельства Байдукова довольно важные, поэтому цитаты будут обширные.
«... Это было 25 мая. В этот день, как всегда, я летал. В 11-м часу утра меня разыскали на аэродроме и сообщили о вызове к наркому обороны тов. Ворошилову. Немедля прибыл в наркомат, где застал Чкалова и Леваневского. Оттуда мы направились в Кремль.
В 16 часов мы трое были приглашены в кабинет товарища Сталина. Как только вошли, Иосиф Виссарионович встал из-за длинного стола, за которым сидели т.т. Молотов, Ворошилов, Л. Каганович и Ежов, и, приветливо улыбаясь, пошел к нам навстречу.
Поздоровавшись с тт. Молотовым, Ворошиловым, Кагановичем и Ежовым, мы трое уселись на противоположном конце стола…
….я, пользуясь затишьем, оглянулся по сторонам, разглядывая кабинет товарища Сталина. На письменном столе я заметил модель «АНТ-25», очевидно преподнесенную товарищу Сталину после прошлогоднего перелета. Не скрою, в этот момент счастье и гордость охватили меня, стало как-то теплее и радостнее от сознания, что мы в кругу больших замечательных людей нашей страны.
Иосиф Виссарионович, поглядывая на нас, с улыбкой спросил:
- Что, опять земли не хватает? Опять собираетесь лететь?
- Да, товарищ Сталин, - сказал Чкалов, - время подходит, пришли просить разрешения правительства о перелете через Северный полюс.
Все сидящие за столом смотрели на нас и слегка улыбались.
- Куда же вы собираетесь лететь? Кто будет из вас докладывать? – вновь спросил товарищ Сталин.
- Здесь не одна группа, товарищ Сталин, - заметил Климент Ефремович и, весело подмигивая в нашу сторону, добавил, что здесь только Байдуков сидит на двух стульях – его и Леваневский просит, и Чкалов просит в свой экипаж.
- Ага, группировки, - шутливо бросил Иосиф Виссарионович и еще раз внимательно оглянул нас. – Ну, давайте, тов. Чкалов».
Шутка про «группировки» в те дни была вполне зловещей, тогда как раз добивали бухаринско-рыковскую, но товарищ Сталин обладал своеобразным остроумием, современники это хорошо понимали.
«Чкалов спокойно рассказал наши планы, просил разрешения на полет на «АНТ-25» в Америку через Северный полюс.
- Экипаж – наша прошлогодняя тройка, - говорил Чкалов, - готов к полету, и самолет «АНТ-25» тоже приготовлен.
Затем высказался тов. Леваневский, прося разрешения на такой же полет, но на 4-моторонй машине. Следующее слово было за мной. Я объяснил, что мой окончательный выбор лег на «АНТ-25», и мое мнение высказано в заявлении правительству о перелете, которое мы подали вместе с Чкаловым. Я говорил о том, что «АНТ-25», несмотря на некоторую устарелость конструкции, вполне может установить рекорд дальности - самый трудный авиационный рекорд, что время весьма благоприятствует полету, учитывая огромные возможности помощи со стороны полярной экспедиции.
Когда мы наговорились вдоволь, товарищ Сталин обратился к своим соратникам: — Ну, что же, разрешим полет?
Товарищи Молотов, Ворошилов, Каганович и Ежов сразу же поддержали Сталина, и дело принципиально было предрешено».
Если знать контекст, содержание беседы совершенно понятно. Байдуков однозначно свидетельствует, что шел спор между его экипажем и Леваневским. Леваневский хотел, чтобы ставку сделали на него и дали ему четырехмоторный самолет, причем Байдукова он хотел насильно перетащить к себе в экипаж. Напомню, что статья в газете вышла 21 июня, когда про предстоящий перелет Леваневского стране еще не сообщали, никто, кроме посвященных, про это не знал. Однако, некоторые намеки в статье содержаться, и довольно прозрачные.
«Ожидая приезда начальника военно-воздушных сил и руководителя авиационной промышленности, товарищ Сталин начал нас расспрашивать о самолетах, которые мы испытывали. Мне, в частности, пришлось рассказать о машине конструктора Болховитинова, на которой мы недавно установили два международных рекорда».
Для непрофессионального литератора Байдуков удивительно точно подбирает слова: «Мне… пришлось рассказать о машине конструктора Болховитинова…». Да, рекорды на ней установлены, но машина для дальнего перелета не подходит. Однако, Леваневский настаивает. Приходится рассказывать. Зато Байдукову с Чкаловым удается отстоять свой тандем. При этом они переиграли своего соперника еще и аппаратно. Хотя у Сталина оставались еще некоторые сомнения…
«Сталин, немного подумав, сказал, что все же следует вызвать тт. Алксниса и М. Кагановича и, как непосредственных руководителей авиации, спросить их мнение….
Разговор длился уже более полутора часов… В это время вошел тов. М. Каганович, которого Сталин сразу же в упор спросил, как он смотрит на перелет через Северный полюс.
Михаил Каганович посмотрел на нас и, помня, как мы не раз осаждали его со своими планами, сразу же сказал свое положительное мнение.
Спустя несколько минут быстро вошел тов. Алкснис, и тот же вопрос в упор последовал от товарища Сталина.
- Как, можно лететь через Северный полюс в Америку?
- Да, по-моему, в этом году условия вполне благоприятные. Только на чем лететь и кто должен лететь? – ответил Алкснис.
- Вот Чкалов и Байдуков опять хотят полететь на «АНТ-25», - сказал товарищ Сталин.
- Поддерживаю, - ответил начальник воздушных сил».
Как замечательно описывается Алкснис. "Горячо одобряю! Только что именно?"
Но как можно ли доверять воспоминаниям Байдукова, если они ничем не подтверждаются? Так вот, информацию из этой статьи можно проверить. Например, по «Журналу, записей лиц, принятых И. В. Сталиным». Байдуков, когда писал статью, не мог знать, какие сведения заносятся в журнал, и не мог предполагать, что когда-то они будут опубликовано и окажутся в свободном доступе.
По журналу мы видим, что Чкалов, Леваневский, Байдуков вошли в кабинет в 16-40. Байдуков пишет: «В 16 часов мы трое были приглашены в кабинет», - как видим, расхождение по времени незначительное, тем более возможно они потом в предбаннике сидели.
По журналу у Сталина в это время находились Ежов, Ворошилов, Лазарь Каганович и Молотов – это полностью соответствует тому, как написано в статье Байдукова. Во время разговора Сталин вызвал Михаила Кагановича и Алксниса. Согласно «Журналу…» М. Каганович вошел в кабинет в 17.25. «Спустя несколько минут быстро вошел тов. Алкснис» - по журналу Алксниса в кабинет запустили в 18.10. Очередность указана точно, незначительно плавает только время. По Байдукову М. Каганович приехал через полтора часа после начала разговора, по «журналу» получается, что спустя час, но в любом случае, при записи по памяти следует признать это очень хорошим попаданием.
«Мы пробыли среди любимых руководителей партии и правительства три часа» – на самом деле около двух. Все приглашенные вышли одновременно.
А можно показания Байдукова проверить и по Протоколу Политбюро. В статье Байдуков указывает: «Тов. Молотов стал записывать решение правительства о перелете через Северный полюс в Америку. Уже первый пункт был сформулирован и записан, как товарищ Сталин предложил еще новый пункт о том, чтобы обязать экипаж в случае неблагоприятной обстановки сделать посадку в любом пункте Канады, а в случае угрозы экипажу — произвести немедленную посадку. Как взволновало нас это мудрое сталинское отношение к людям! Забота о человеке еще раз ярко выразилась на конкретном факте, который показан внесением второго пункта в решение правительства».
А теперь смотрим выдержку из протокола: «1. Разрешить т.т. Чкалову, Байдукову и Белякову беспосадочный перелет Москва-Сан-Франциско через Северный полюс (на самолете АНТ 25).
Перелет отнести на июнь-июль 1937 года.
Обязать т. Чкалова и весь экипаж в случае какой-нибудь неувязки и опасности в полете сделать посадку до Сан-Франциско, в одном из городов Канады или Сев. Америки».
Байдуков не мог читать записи Молотова, тем более он не читал секретный Протокол Политбюро. Он воспринимал на слух только то, что говорилось. Тем не менее, описанные им формулировки практически совпадают с текстом протокола. Можно констатировать, что у Георгия Филипповича Байдукова очень хорошая память, а его свидетельства очень точные. Разумеется, это никак не доказывает достоверность других его воспоминаний. Но репутация складывается по крупицам. Если какую-то информацию можно проверить, и она оказывается правильной, то появляется доверие и к остальным воспоминаниям. А если же, как у Леваневского, регулярно встречается ложь, то и мнение о его записках получается соответствующее.
А вот что этому заседанию Политбюро предшествовало.
3 августа 1935 года самолет АНТ-25 созданный в КБ Андрея Николаевича Туполева с экипажем в составе С. А. Леваневского (командир), Г. Ф. Байдукова (второй пилот) и В. А. Левченко (штурман) предпринял попытку совершить беспосадочный перелёт по маршруту Москва — Северный полюс — Сан-Франциско, о чём было торжественно объявлено заранее (успели даже выпустить памятную почтовую марку), однако после преодоления около 2000 километров в кабину пилота стало протекать масло.
Леваневский вернулся и сел на аэродроме в посёлке Кречевицы под Новгородом. Причина вытекания оказалась простой: масла в бак налили слишком много, оно начало пениться, а его излишки - просачиваться в кабину.
Эту неудачу напрямую связали с самолетом Туполева.
Герой Советского Союза Г. Ф. Байдуков был свидетелем разбора полетов в этом деле. Байдуков вспоминал об этом так: «После неудачной попытки перелета через Северный полюс в США экипажа С. А. Леваневского в 1935 году состоялось совещание у И. В. Сталина. Выступил Сигизмунд Леваневский: «Товарищ Сталин, я хочу сделать официальное заявление».
И посмотрел на Молотова, который что-то писал в тетрадке. Наверно, Леваневский решил, что Вячеслав Михайлович протоколирует заседание, что вряд ли, конечно, было, но он стал говорить в его сторону.
Я хочу официально заявить и прошу записать мое заявление. Я считаю Туполева вредителем. Убежден, что он сознательно делает самолеты, которые отказывают в самый ответственный момент».
Туполев был здесь же, за столом. Побелел.»…….
Летчик-герой искал способа наверстать упущенные успехи. В августе-сентябре 1936 года Леваневский с Левченко совершили полёт из Лос-Анджелеса в Москву на поплавковом варианте пассажирского одномоторного самолёта Вaлти V-1A американского авиаконструктора Джерарда Валти (Gerard Freebairn Vultee).
Старт состоялся 5 августа. Маршрут проходил с посадками в Сиэтле, несколькими посадками на Аляске, затем уже с несколькими посадками в СССР; 13 сентября лётчики прибыли в Москву.
За этот перелёт Леваневский был удостоен ордена Трудового Красного Знамени, а Левченко — ордена Ленина. Прислал героям приветственную телеграмму О. Ю. Шмидт, который находился в это время на ледорезе «Литке» и осуществлял сквозной переход Северным морским путём.
Но мысль перелететь Северный Полюс не оставляла Леваневского. Но у него появились конкуренты, летчики герои Чкалов и Громов. Причем Чкалов делал это на забракованном Леваневским АНТ-25.
Леваневский на тот момент обладал богатым опытом сверхдальних перелетов, в том числе и над ледяными равнинами северных широт. С 1933 года он состоял в штате полярных летчиков «Севморпути» и даже получил высшую награду — звание Героя Советского Союза за участие в спасении челюскинцев.
Чкалов добился разрешения на совершение перелёта в США, и в мае 1937 года разрешение было получено. Старт самолёта АНТ-25 состоялся 18 июня. Полёт проходил в значительно более сложных условиях, чем предыдущий (отсутствие видимости, обледенение и т. д.), но 20 июня самолёт совершил благополучную посадку в городе Ванкувер, штат Вашингтон, США. Протяжённость перелёта составила 8504 километра.
За этот перелёт экипаж был награждён орденами Красного Знамени.
В 1937 году на АНТ-25-1 Громов М.М. (второй пилот — А. Б. Юмашев, штурман — С. А. Данилин) совершил беспосадочный перелёт Москва — Северный полюс — Сан-Джасинто (Калифорния, США), установив 2 мировых авиационных рекорда дальности полёта. За этот перелёт Громов М. М. был награждён орденом Ленина, а Юмашеву А. Б и Данилину С. А. присвоены звания Героев Советского Союза. Международная авиационная федерация (ФАИ) наградила пилотов и штурмана медалью Анри де Лаво за лучшее достижение 1937 года.
Леваневский принципиально отказывался сотрудничать с Туполевым и решил лететь на совсем другом самолете. Это был ДБ-А (Н-209). Дальний бомбардировщик ДБ-А был спроектирован конструкторской группой Военно-воздушной академии имени Н.Е. Жуковского, возглавляемой В.Ф. Болховитиновым. Ему помогали: его заместитель по конструкторской части Сабуров, М.М. Шишмарев (конструкция и расчеты на прочность), Я.М. Карицкес (аэродинамика), Б.Е.Черток и Бузуков (радиооборудование), военный инженер И.Ф. Фролов (летные испытания), В.П. Мишин (механика), инженер-моторист Родзевич (из КБ Туполева), А.А. Енгибарян из Глававиапрома и д.р. Вскоре бригаду Болховитинова перевели из Казани в Фили на авиазавод № 22, организовав там КБ-22.
По мнению конструкторов, серийный бомбардировщик ТБ-3 можно было улучшить. В этом был заинтересован и коллектив завода, выпускавшего четырехмоторные гиганты. Технические требования к самолету предъявлялись весьма жесткие: скорость должна была составлять не меньше 310 км/ч, потолок 6-7 тыс. м., грузоподъемность до 5 тонн. ДБ-А практически перекрыл эти показатели – его скорость была равной 330 км/ч, грузоподъемность – до 12 тонн, потолок при полетном весе в 21,5 т составлял 5100 метров. Энерговооруженность машины позволяла свободно осуществлять полет и при одном выключенном двигателе со скоростью до 292 км/ч.
В конструкции самолета было немало новых технических решений. Так, поворот носовой пулеметной установки обеспечивался сервомотором, выпуск колес и посадочных щитков, открытие и закрытие бомболюков производились с помощью сжатого воздуха. В случае отказа пневмосистемы предусматривалась возможность аварийного выпуска шасси с помощью ручной лебедки, - правда, сделать это мог только физически сильный человек.
15 июля 1937 года самолёт был переброшен на Щелковский аэродром, куда переселился и весь обслуживающий персонал, которые дни и ночи проводили на аэродроме.
Ответственность за организацию перелета возлагались на Наркома Оборонной Промышленности М. Л. Рухимовича, М. М. Кагановича, Алксниса и Янсона. Рухимович был назначен представителем правительственной комиссии по организации перелета СССР – США.В первой декаде июня он выпустил Постановление, в котором говорилось следующее:
Воздушная экспедиция 1937 года была весьма рискованным мероприятием с самого начала. В качестве трансарктического транспорта решено было использовать «Дальний бомбардировщик — академия» сокращенно ДБ-А. Это была новая машина, едва прошедшая испытания, да еще и в спешном порядке модифицированная для нужд полярников.
Экипаж самолета также не прошел достаточную «обкатку». Хорошо сработавшейся парой были лишь командир Леваневский и штурман Левченко. Второй пилот Кастанаев был включен в экипаж, поскольку принимал участие в испытаниях и хорошо знал самолет, хотя и обладал малым опытом пилотирования по приборам. Радист Галковский, напротив, обладал большим опытом перелетов, но не очень хорошо знаком с оборудованием ДБ-А. Бортмеханики дополняли друг друга: Годовикова прислали с завода за доскональное знакомство с системами самолета, а Побежимов был опытным летчиком-полярником.
Взлет прошел по плану. После интервью журналистам экипаж поднялся на борт, и ДБ-А Н-209, разогнавшись по взлетной полосе, поднялся в воздух, взяв курс на Северный полюс. По воспоминаниям очевидцев события, один из правых двигателей уже при разгоне выпускал «нехороший» дымок.
До Баренцева моря экипаж добрался без проблем, но ночью погода постепенно испортилась. При подлете к Северному полюсу, 13 августа 1937 года, самолет был вынужден набрать большую высоту и продвигаться вперед против ураганного ветра. Температура на борту падала до -30°С, но летчики держались и вскоре сообщили по радио о достижении полюса.
Буквально через час, в 14 часов 32 минуты, с борта самолета поступило сообщение об отказе правого двигателя. О дальнейшей судьбе Н-209 и его экипажа ничего не известно.
Когда стало ясно, что летчики уже не прилетят в конечную точку маршрута на Аляске, для их спасения был задействован весь полярный воздушный флот. Однако все попытки отыскать и спасти пропавших людей окончились неудачей.
Я больше десяти лет был одним из руководителей здравоохранения в Хабаровском крае и участвовал в заседаниях и когда наша контора называлась отдел здравоохранения крайисполкома, и когда стала называться управлением здравоохранения администрации края, и когда стала департаментом здравоохранения. Не часто, но бывал на заседаниях Хабаровского горкома и крайкома КПСС, заседаниях крайисполкома, а потом коллегии администрации края. Бывал на различных совещаниях в Минздраве России и на одном заседании коллегии Минздрава СССР, когда министром был Е.И.Чазов. Естественно, моя память сохранила воспоминания лишь об отдельных совещаниях, но таких, где рассматривались и решались особо важные вопросы. Для Байдукова таким совещанием было это, в кабинете Сталина, и поэтому он так точно описал все, что проходило в этом кабинете. Не удивительно, что важный вопрос полета самолета через Северный полюс в Америку обсуждался на таком уровне и так всесторонне.
Но завершить свою заметку хочу рассказом, как проходили совещания у Сталина в годы войны. Об это есть немало свидетельств участников этих совещаний из числа партийных и военных деятелей самого высокого уровня.
В годы войны на плечи Сталина легла огромная моральная и физическая нагрузка, которая изрядно подорвала его здоровье. Причём вождю даже в самые сложные, и даже критические моменты просто необходимо было сохранять спокойствие, железную выдержку, не допускать суетливости в работе, воодушевлять своей целеустремленностью и энергией других. Любое негативное изменение в поведении или настроении могло иметь самые тяжёлые последствия.
«Сталин был так загружен работой, что некогда ему было теряться или дар речи терять, - вспоминал Вячеслав Молотов, - в его положении показать растерянность - нельзя было ни в какой ситуации. Он переживал – конечно, да, но не показывал этого. Утверждать, что не переживал - это нелепо»
Есть версия о растерянности Сталина в первые дни войны; о том, что он якобы сбежал на дачу, и не знал, что предпринять – но кто бы не растерялся на его месте? Есть легенда — будто бы Сталин предложил Гитлеру прекратить военные действия взамен утраты Прибалтики, Молдавии, значительных частей Украины и Белоруссии. Её, в частности, раскручивал Д. А. Волкогонов. (Обезопасив себя оговоркой: «хотя в достоверности у меня не было и нет полной уверенности, но вероятность этого отрицать нельзя»). В действительности никаких фактов в пользу этой версии нет.
П. А. Судоплатов с уверенностью говорит: никаких попыток переговоров с Гитлером о сепаратном мире, якобы вызванных паникой Сталина, не было и быть не могло. Это всё вранье, Сталин работал по-другому: «Это выдумки. «Любая форма мирного соглашения являлась для них неприемлемой. Но, как опытный политик и руководитель, он нередко использовал в своих целях поступавшие к нам разведданные для зондажных акций, а также для шантажа конкурентов и даже союзников».
То, что рабочий день Сталина в годы войны длился порядка 14-16 часов ежедневно - этого не отрицают даже зарубежные и антисталинские историки. Каждый день он рассматривал множество самых различных оперативных, кадровых, технических, разведывательных, военно-экономических, дипломатических, политических вопросов. Тысячи документов, на которых стоит подпись Сталина, приводили в движение огромные массы людей.
В течение дня у Сталина проходило в среднем 5, а бывало, что и до семи заседаний и совещаний - ГКО, Ставки, с наркоматами, членами ЦК партии, работниками Штаба партизанского движения, руководителями разведки, конструкторами и т.д.
Нередко бывало так, что, как только заканчивалось одно заседание - Поскрёбышев впускал следующую группу товарищей. И такой «конвейер» замедлился только во второй половине 1944-го / в 1945-м годах, когда разгром противника стал лишь делом времени.
Сталину удавалось справляться с колоссальной нагрузкой, обрушившейся на него с самого начала войны. Громыко в своих мемуарах искренне удивляется, как вождю удалось дожить до Победы. Режим его работы и моральное напряжение военных лет были ужасающими. В те годы, по свидетельству Громыко, Сталин почти всегда выглядел уставшим.
Нормальный рабочий режим: с не очень раннего утра до 7-8 часов вечера - у Сталина был только когда у него была нормальная семья. После самоубийства жены (в 1932 году) этот режим резко изменился.
В 1934 году для Сталина построили новую дачу в подмосковном районе Кунцево в лесном массиве. Поездка на дачу из Кремля занимала не больше 15 минут. В Кремль Сталин приезжал теперь только один раз, в 17–18 часов, и работал до 22–23 часов, иногда и позже.
Ночевать всегда уезжал в Кунцево, и на поздний ужин часто приглашал соратников. Сталин, по многим свидетельствам, пил вино, в качестве средства от мучившей его бессонницы.
Во время войны в 1941–1945 годах периоды сна ещё больше сократились. Важные решения нередко нужно было принимать в любое время дня и ночи. Ни о каких выходных днях или отпусках до конца 1944 года и речи не было.
Сталин работал и в Кремле, и на даче. Дача стала настоящим филиалом Ставки, и сотрудники Генерального штаба часто докладывали обстановку на фронтах именно здесь. На территории дачи был быстро сооружен большой подземный бункер с рабочими кабинетами.
По внешнему периметру дачи располагалась дальнобойная морская зенитная артиллерия. Во время налётов немецкой авиации на Москву пушки грохотали всю ночь. Непосредственно на территории дачи было установлено несколько установок зенитных пулемётов, на случай возможного выброса немецкого десанта. Три или четыре месяца, когда шла битва под Москвой, основной рабочий кабинет Сталина в Москве был перенесён под землю, в районе станции метро «Кировская».
Жуков вспоминал: «Очень часто на заседаниях ГКО вспыхивали острые споры. Сталин обычно расхаживал около стола, внимательно слушая спорящих. Сам он был немногословен, и часто останавливал говоривших репликами «короче!», «яснее!»
Заседания открывал без вводных, вступительных слов. Говорил тихо, свободно, только по существу вопроса. Был лаконичен, формулировал мысли ясно. Если на заседании ГКО к единому мнению не приходили, тут же создавалась комиссия из представителей крайних сторон, которой и поручалось доложить согласованные предложения».
Начальники Генерального штаба почти ежедневно, а иногда и по нескольку раз в сутки встречались со Сталиным. Если не встречались - он звонил им по телефону. Маршал Василевский пишет: «Я не имел телефонных разговоров со Сталиным лишь в дни выезда его в первых числах августа 1943 года на встречу с командующими войсками Западного и Калининского фронтов, и в дни его пребывания на Тегеранской конференции».
Огромная работа проводилась по формированию и подготовке стратегических резервов, по материально-техническому обеспечению действующей армии.
Работа Сталина в Ставке была строго регламентирована. Было точно определено, когда, кто и каким способом докладывает ему обстановку на фронтах. Был установлен порядок подготовки и утверждения нормативных документов, сроки отработки информации, получения донесений с фронтов и из управления наркомата обороны.
Первый доклад Верховному Главнокомандующему производился в 10-11 часов, обычно по телефону, а в 16-17 часов начальник Оперативного управления Генерального штаба с картами масштабом 1:200000 по каждому фронту с нанесённой обстановкой до дивизии, а то и до полка, и докладывал Сталину о действиях наших войск и противника, о намерениях командующих.
Война постоянно была крайне напряжённой и динамичной, требовала гигантских затрат материальных средств. На разных этапах войны, протяжённость фронта превышала 4-6 тыс. км. Глубина территории, охваченной боевыми действиями, была свыше 2,5 тыс. км. А сроки для принятия решений и доведения их до войск становились предельно сжатыми.
Это требовало от военно-политического руководства, и в первую очередь от Сталина, предельного напряжения всех духовных и физических сил, сохранения выдержки и верности суждений при любых опасных и затруднительных обстоятельствах.
Бесспорная заслуга Сталина заключается в том, что он в такой критический период истории нашей страны сумел твёрдо направить важнейшие процессы, происходившие на фронте и в стране, а также в сфере внешней политики, в ту колею, которая привела к Победе.