Жертвам военных конфликтов посвящается…
Могучий воин вынес на поляну товарища, и положил его в нагретую полуденным солнцем траву. Тот был ранен и смотрел внутрь себя со слабеющей привычкой жить.
- Что в тебе осталось? - спросил могучий.
- Ничего, - прошептал тот остатком удерживаемого от боли воздуха.
- Тогда не закрывай глаза, что бы я тебя видел – сказал могучий, подкладывая под его голову охапку валежника.
- Воды бы,- чуть слышно отозвался раненый.
- Подожди, - могучий взял котелок и направился к ручью, питающему живое отдельно от войны.
Когда он вернулся, товарищ уже не дышал, оставив равнодушие глаз открытым для исхода последней слезы.
- Как я без тебя умирать теперь буду? - произнес могучий, обращаясь к принятому пустотой бытия веществу.
Он сел рядом и почувствовал тщетность щемящего душу ожидания. Из памяти нахлынуло трепетное волнение далекого раннего детства, когда его мама впервые не пришла к нему, навсегда решив умереть дальше от нищеты и отверженности.
Напарник существовал для войны преторианцем, и отличался от легионеров в случайной доброте неистраченного рассудка, а потому дрался лишь в бою, и зачем-то не добивал раненых, потому иногда возбуждал сомнение в центурионах, особенно на празднованиях с вином и наградами.
В последнем сражении вся центурия пала в согласии с противником. Убив последнего, могучий выжил для поиска своего товарища под упокоенными долгом телами, прежде чем ощутил на окровавленных руках взаимную душу. Теперь он остался один со своей её частью до возвращения в казарму.
Могучий снял с себя лорику, поднял лежащий под ногами кусок разбитого скутума, и, сорвав с него бронзовую оковку, принялся сдирать с земли привычную могилу.
Пройдя мешающий травянистый слой, могучий ощутил заботливую прохладу земли с грибным запахом, и, наконец, прислонился разгоряченным лицом к проступающей жилками глине. Когда яма была вырыта, он бережно взял на руки тело и некоторое время ходил с ним вокруг предстоящей судьбы, потом, прикрыв лицо товарища куском щита, предал его земле.
До самого заката могучий сидел перед последним пристанищем своего друга, вспоминая разговоры на привалах, где он мог искренно слушать его речи, и с доверием не понимать сказанного, поскольку друг говорил не о маневрах и боевых машинах, а о загадочных мудрецах древнего Мира, убитых на всякий случай без военной причины и вознаграждения. В такие вечера могучий был особенно спокоен и быстро засыпал, не испытывая боли от полученных ран и памяти о женщинах .
Когда Солнце коснулось земли, воин встал, закинул за плечо копье со шлемом, и пошел быстрым шагом к свету, словно пытаясь избежать темноты, в которой ему раньше не было так безнадежно и одиноко.