Из антарктических будней
Однажды наш станционный док Матвеич, появившись на ДЭСе*, рассказал мне историю, которую просил не разглашать в течение хотя бы десяти лет. Почему десяти? - не знаю. Но таков был наказ. И вот прошло уже не десять лет, а гораздо больше, и я с полным правом и без зазрения совести могу обнародовать то, о чём рассказал мне Матвеич.
Предыстория же такова: Начальник нашей станции попросил Матвеича сопровождать вездеход, идущий на буровую, доставить кое-какое снабжение. За рычагами сидел наш бессменный механик-водитель Саша Кулакевич. Он сразу же оседлал вездеход, дождался доктора, и рванул в сторону буровой, находящейся на шельфовом леднике в сорока километрах от нашей станции. Думаю, если бы не Матвеич, не видал бы больше никто и никогда ни вездехода, ни механика-водителя Кулакевича, ни самого Матвеича. Далее записано с его слов:
По прогнозам к нам шла пурга с сильным ветром. Надеялись проскочить. Час туда, час обратно – успеем. Но пурга началась раньше. На обратном пути стало заносить следы траков, по которым мы ориентировали наше движение и – проскочили поворот. Заехали в полнейшую пустыню: без всяких знаков и вех. Мело уже хорошо.
– Как ты думаешь, Палыч, – вдруг обратился он ко мне, – есть Бог или нет?
– По большей вероятности есть.
– Вот, и я стал так думать после этой поездки – есть! И без всякой вероятности есть.
– Поворачивай, – говорю Кулакевичу, – видишь, что не в ту степь едем.
Повернул. А толку? Метёт, ничего не видать. А здесь ещё и двигатель заглох. Сашка гоняет его стартёром, а он не заводится.
– Аккумулятор посадишь, – говорю – давай разбираться.
– А чего тут разбираться, не заводится! Допрыгалась Красная шапочка, закончились пирожки в корзинке.
– Посмотри в баке. Может точно – топливо того. Закончилось.
– Вчера заливал.
– Может, в другой заливал?
– Может и в другой, – без зазрения совести согласился горе-водитель.
Просунул я верёвку в бак – сухая. Значит солярки нет ни грамма.
– Это называется опа – приехали!
– Всё! Пошли в кабину, помирать будем. Замёрзнем быстро. В ночь тридцать градусов обещали.
Обошёл я вездеход, заглянул в кузов: там бухта троса и бочка.
– Что в бочке? – спрашиваю.
– Пустая, наверное. Буровики отдали.
Открыл пробку, верёвку просунул – мокрая. Понюхал – соляр.
– Есть Бог на свете, – говорю, – давай шланг, срочно переливать надо, а то действительно замёрзнем здесь.
– Нет шланга, – слышу в ответ.
– Ну, прямо из бочки мы точно не перельём. Ведро хотя бы.
– Нет ведра.
Порылся в хламе, что в кузове лежал, смотрю ведро мятое лежит, будто его кто ногами топтал. Точно – есть Бог на свете. С горем пополам перелили при помощи этого ведра половину соляра в бак. Сами им пропитались изрядно – поднеси спичку, сгоришь за минуту. Залезли в кабину, Кулакевич на стартёр жмёт – не заводится машина.
– Воздух в системе, – поясняет. – Сейчас аккумулятор сядет и тогда уже точно - сливай воду и одевай ласты.
– Не спеши, – говорю, – дай аккумулятору отдохнуть. Масло подольше прокачай и заводи. Вариантов нет.
Действительно стартёр уже на издохе, еле крутит. На каком-то десятом пуске, вдруг зацепило и двигатель зачихал и стал попыхивать, как старый дед.
– Дай на холостых поработать, – внушаю Кулакевичу, – пусть прогреется. А потом уже и вперёд.
– А куда вперёд? – Сплошная метель.
– На кудыкину гору. Поедем пока наш след ещё проглядывается, а там посмотрим.
Мотор урчит. Включили фары и, еле угадывая след от наших гусеничных траков, тронулись по ним в обратном направлении. Есть Бог. Значит выберемся. Ехали довольно долго. Следы нашего вездехода замело основательно. По времени должен уже поворот на станцию обозначиться. Он там высокой вехой отмечен. А её всё нет и нет. Но раз Бог есть, значит и веха должна быть. Она для нас спасительная. Других ориентиров не предусмотрено. Найдём веху, значит выберемся. Не найдём – пропадём. И только я так подумал, прямо по курсу веха и встала, почти упёрлись в неё. Теперь поворот и восемь километров до станции по прямой.
– Держи руль прямо, – командую ошалевшему Кулакевичу.
Он рычаги управления выровнял, дал полный газ и даже запел простуженным голосом: «Из-за острова на стержень…» Когда песню допел, то в разрывах метели увидели проблеск станционного прожектора. По времени там уже ужин. А мы должны приехать намного раньше. И так жрать захотелось!
Если начальник узнает все подробности нашей поездки, он такой нам стержень тогда вставит! Из-за острова... Достанется не только Кулакевичу за разгильдяйство, но и начальнику ДЭС: почему, мол, не проверил готовность техники к выезду.
Короче, приехали на станцию, вывалились из вездехода, как два куля, одёжу пропитанную соляром сбросили, в баньке ополоснулись, переоделись и как набросились на цыплят табака с рисом, которые Петручио на ужин сварганил - за ушами пищало. Вот так мы прокатились до буровой и обратно. На всю жизнь запомню эту поездку.
Только, Палыч, пока об этом никому не рассказывай. Лишние разговоры пойдут. Расспросы. Выговоры от начальника станции. А нам это надо?
– Но тебе благодарность точно не объявят.
– А нужна она мне? Я Бога там узрел. Это выше всяких благодарностей.
- А могли бы сгинуть не за понюх табаку. С песнями про Стеньку Разина.
- Это точно, - подтвердил Матвеич. Но Бог отвёл от беды. Я это знаю наверняка.
* ДЭС - дизель-электростанция