Наша хата стояла на той улице, что тянулась верхом пригорка. А та улица, которая низом шла, это уже чуть поодаль берега реки. И жила там, в маленькой хатёнке старушка одна. Звали её Маргоха. Польское имя. Но наши сельские надменные поляки её и за родню не признавали. «Бедовала бедная женщина с единственным сыном. Муж её с войны не вернулся…» - так о ней говорили в нашей семье.
Сперва, по рассказам моего деда, она в землянке зиму зимовала. Ломала спину на колхозных полях, а дома без мужских рук всё разрушалось. Пришло время и завалилась её землянка. Люди услышали истошный крик, откопали сына, Петра. Отпоили, умыли мальчишку. Стали думать: чем вдове помочь. Сами не богатые, но на чужую беду отзывчивые. Ногами глину месили, из речки вёдрами воду носили. Сторожа напоили и с поля соломы вязанками наносили. Одним словом, из глины и соломы какую-никакую хату и сенцы построили. Зато как за работой голосисто пели, а потом новоселье всем миром справляли. На стол угощение тоже со всех печей несли.
Вот, минула зима. Однажды шла я, шла своей верхней улицей, несла свой ненавистный портфель с книжками и тетрадками. Мама догнала меня именно в ту самую минуту, когда я на Маргошин дом засмотрелась. Среди выбеленных инеем деревьев, стоял домик, маленький, как сказочный. Дым над трубой и окно светится. Мне подумалось: «Как хорошо было бы, если бы я там жила…» Я так маме и сказала. Она качнула головой и вздохнула.
Домой пришли, бабушка нас борщом с фасольками накормила, да со свежим ещё теплым хлебцем. А как услышала рассказ о том, что я о Маргошином доме сказала, подняла глаза и истово перекрестилась на образа. Принесла из сеней корзину и стала в неё складывать: круглый домашний хлеб, печёную на углях на загнётке тыкву, яичек с десяток, несколько груш, что в соломе дозревали. А ещё в бутылку козьего молока бабушка налила.
- Пошли, проведаем Маргоху…
Это мне было сказано. А я и рада. Как мы с бабушкой спускались вниз по тропинке с крутого пригорка, это может быть только со стороны смешно смотреть…
Вошли мы в хату, а там такой тяжёлый дух, что я закашлялась. Что и говорить, глинобитные стены ещё не до конца высохли. На стенах, под потолком «дурные грибы» на тоненьких ножках растут. Курочка с поздними цыплятками в углу в загородке сидит. Даже кошка и та худая, сердитая. Наверно голодная.
О чём говорили взрослые, я не прислушивалась. Меня угнетало то, что сказочная хатка бабушки Маргохи, которую я видела, когда шла по верхней дороге, оказалась мрачной, с небелёными стенами…Всего-то радости, что свежая солома на земляном полу. А бабушка Маргоха оказалась совсем не намного лет старше моей мамы. Тяжёлая работа и нищета состарили женщину. Вот такая она сказка при ближнем рассмотрении.
***
А я вам говорю, что нет
Напрасно прожитых мной лет,
Ненужно пройденных путей,
Впустую слышанных вестей…
О. Берггольц
Как бы ни гордились городские жители своим происхождением, но по части выживаемости, любой деревенский мальчишка взрослому городскому дядьке сможет фору дать. Вот, как городские ребятишки играют в «Города», так мы, дети села Букатинка играли в «Деревья» или в «Растения». Были большие знатоки бабочек, кузнечиков, жучков, особенно паучков. Часто хвастались мальчишки распознаванием змей, ящериц, ужей, речной рыбы и раков. В этих играх не отличники побеждали, а отъявленные балбесы и шалопаи. Это в учёбе они троечники, а за стенами школы они перенимали опыт у мужиков и вилами управлялись с такой ловкостью, что их уплотнять скирды наверх брали. А те скирды стояли величиной, как шести подъездная пятиэтажка. Они с завязанными глазами любую травинку, любой прутик на ощупь узнавали. Что там говорить, этих подростков наравне с взрослыми мужиками, с трактористами и доярками, на колхозные собрания в сельский клуб пускали. Возле сельсовета, пусть мелом, на «Доске объявлений» их имена среди передовиков секретарша перед планёркой писала. «А, это чей?», - спрашивали колхозницы. «А это Коля Маньчин, что на Горбах живёт…» - объяснял зав. фермою, о моём брате, который всё лето пас колхозное стадо коров. Наравне со всеми председатель колхоза, вручая премию, руку жал. А мама стояла в толпе женщин и слёзы утирала: «Видел бы покойный отец своего сына…»
Но лето оставалось позади, и загорелые мальчишки-подростки садились за откидные парты, морщили лоб над задачками и, смущаясь, читали стихи перед классом.
Помню, на школьном дворе, мы перебирали выкопанную на школьном огороде картошку. Учительница ботаники, Анна Филимоновна, задавала нам разные вопросы. Это, чтоб мы не только руками работали, но и в разговоре знания пополняли. А нужно было перечислить садовые деревья и те, которые в лесу растут. Тогда завязался спор: к каким деревьям причислить дерево каштан? Ведь каштаны не в саду растут и не в лесу. Их по пальцам можно было пересчитать даже в нашем большом селе. У школы рос молодой каштан, у сельсовета, возле сельского, недавно построенного клуба и ещё возле хат некоторых колхозников. Зато как гордились им хозяева. Тогда нам учительница много о нём рассказывала. Некоторые пословицы до сих пор помню.
«Чужими руками легко таскать каштаны из огня». (То, что каштаны есть можно и испечь в костре, как картошку… мы не знали). «Высокое дерево, нам на него не влезть и тех каштанов нам не есть». (А на него лезть никто и не собирался. Каштаны сами падали и мы, малые, уносили их домой, как сувениры). «Стоят каштаны, словно храмы, всякому взору открытые». Тут и объяснять было нечего. В районном городе, Могилёв – Подольске, возле высокой церкви, которую в те годы переоборудовали под музей, росли роскошные каштаны. Как же красиво они цвели! Красивые кленовые листья, но листья каштанов и грецких орехов были на особом счету. Мы даже названия этих деревьев выговаривали с некоторым уважением… Жаль, в Сибири они не растут…
***