Отрывок из романа Олух Царя Небесного
Олух Царя Небесного 5. Новая редакция
http://www.proza.ru/2020/03/16/469
©
43. Травля понарошку
А сейчас о другом предательстве – интеллигентно-пристойном. Хотя бы по форме. Тут крови нет, всё как бы, всё типа вроде бы. Плевок в кастрюлю – не смертелен. А заодно познакомлю вас с моим персональным Сальери, что травил мою жизнь, травил – и отравил-таки. Не наглухо, потому что, как уже доложено, всё ненастоящее, всё понарошку. И «плевок в кастрюлю» это не «яд в бокале».
Ну, и о себе, конечно. Нелюбимом, в данной конкретной роли, и презираемом – за то, что полез, что участвовал. Да уж. Болен я и этой русской болезнью интеллигента – рефлексия, самокопание до самоистязания и прочая благоглупость. Впрочем, хватит ёрзать. Написал уж: «как надо – так и было, как было – так и надо».
Начну с него – с моего персонального Сальери. Он появился в моей жизни, как чёрт, в образе «своего парня» – и тупо соблазнил. Не знаю даже, как и назвать это явление. В появлении таких чертей было всё что угодно – мистика, ощущение неотвратимости даже безысходности – не было одного: ощущения реальности. Даже во зле должна быть ясность и подлинность. Здесь же – ощущение полной лажи. Однако я на неё клюнул.
Они как тени подкрадываются, соблазняют, а очнёшься – и не понимаешь, был он в натуре, или это мираж. И соблазнил-то, ничего не обещая, ни манны небесной, ни мирового господства, а просто – проникновенным взглядом всё понимающего человека. Как же я потом клял себя, называя привычным, для нашего повествования именем.
Так вот, раз уж есть Олух, должен быть и Злодей-искуситель. Таков закон жанра. У нас же роман, прости господи. Впрочем, я тут вот что услышал и онемел. Кто ж эти романы-то теперь сочиняет? Типа кому эти байки на сон грядущий сегодня вообще нужны! Так сказал в интервью один художник слова другому: романы – это для детей. Писать надо эссе. А если конкретно – прозаик Лимонов сказал писателю Шергунову, а я услышал. И онемел. По сути, накануне смерти первого, что уже прозвучало, как завещание.
А ведь я всю жизнь писал именно эссе, и переживал, дурилка, что до романа – не дорос. Поэтому и онемел я. И ещё оттого, что самому эта мысль в голову не пришла. И гордость за неё. Не, ну, ей богу, они нам, правда, сегодня нужны эти мушкетёры с саблями и рыцари с дамами? Признаться, я их и в детстве в упор не видел. Ладно, пусть, не туда я заехал, пусть будет поближе к нам – Онегин с Болконским. Пусть даже Татьяна с Настасьей Филипповной! Да я не против! Пусть все будут – и мушкетёры и Гамлеты, пусть будут совсем уж сегодняшние супергерои с их супер дамами.
Но мне всегда хотелось иного, хотелось узнать, а как же там было на САМОМ ДЕЛЕ. Ну, вот без этих завязок-развязок, без «законов жанра» без вымысла и слёз-соплей по этому поводу. Просто – зуд мысли, зуд слова – застрявшего в мозгу, зуд чувств – на грани, и факты – самые доподлинные. Впрочем, до… чего они подлинны? Документалистика, она ж тоже не пойми из какого сора. Короче, пока так. Одно скажу – свободный Лимонов утвердил во мне этот свободный взгляд.
А Эдичку я недавно встретил случайно на выставке, за месяц до его смерти, и руку ему протянул как родному. Он руку пожал, посмотрел внимательно, знакомы мы, нет – и пошёл не оборачиваясь. Было желание, догнать его сказать, что я тоже пишу эссе, что брат ты по крови, по духу, по любви к свободе! Да уж, что уж, так уж!.. Он вскоре умер. А мне навсегда осталось его рукопожатие.
Ладно, последний раз выскажусь. Встреча-прощание с Лимоновым навеяла. Я, во-первых, не писатель. Не художник, во-вторых. А в третьих – я просто хочу выразить эту свою жизнь. Только свою жизнь. Потому что, чужие жизни меня не достают так, как моя сучка достала. И всё. Ну, а в пятых-десятых… я и живописью занимаюсь с той же упёртой бессмысленностью. Вот, собственно, и всё. И ладушки. И хватит об этом…
Так о чём я? Кстати (или некстати), Сальери жив-здоров, старый, правда, стал, немощный, да и я не мальчик. Вот я о чём, собственно говоря! В настоящем романе такие фокусы не смотрятся. Кому нужны эти эпилоги ни про что? Да и не Сальери он – так, погулять вышел. Он – не Сальери, я – не Моцарт. И писанина моя – не роман.
Он также неприятен мне, блудлив взглядом, своих серых «проникновенных глаз», соблазнивших меня однажды. Но, встречаясь с ним, мы здороваемся… за руку (вот она – интеллигентная ересь!). Недавно случайно в магазине встретились – и очень мило поболтали. Как старые приятели.
Кажется, пришло время засветить этого персонажа (хотя он у меня вовсю светится). Очень хочется употребить уничижительное – персоныш. Так, не будем себе ни в чём отказывать – персоныш Костя Аксельнардов. Уф-ф-ф!..
Слышите? Нет? И я ничего не слышу. И не вижу. Ни громы небесные не разразились, ни бездны не разверзлись. И серой не пахнет. Поймите меня правильно, он – не враг человечества, он даже не мой персональный враг. Я его выдумал. Из пальца высосал и запустил в мир. Времена были смутные и мутные. В этой мути и зарождалась тогда наша новая реальность и такие вот лидеры. Именно такое болото и оказалось под нами, а на болоте – и кикиморы соответственные. А что вы хотели?
Если бы не эпоха, жил бы такой мелкий бес, мелко пакостил, и никто бы его не замечал. А тут… слом эпох, тартар зияет пустотой… и вся нечисть активизировалась. Что, не встречали таких? Да вам любой вирусолог сегодня расскажет, как они видоизменяются и плодятся.
Вроде бы, (или так казалось?) происходил процесс мирового порядка – Гибель Империи, то есть процесс, подобный Концу Света. Но, при этом, ощущение видимости жизни. Всё было как бы. Всё не по-настоящему. Нет, убивали по телеку в натуре. Каждый день нам показывали новую криминальную Русь. Но в реальности – всё неестественно, будто постанова, срежиссированная кем-то. Ощущение величайшей аферы не покидало меня.
Вот, вот, именно АФЕРА, мистификация, а не живая жизнь. Как бы это донести. Вас когда-нибудь обманывали профессиональные аферисты? Потом вспоминаешь – всё, как в тумане было, будто под гипнозом. А тут целая страна с президентом во главе – в напёрстки играла! Поэтому подлость воспринималась обыденным явлением, а предательство – составной частью той жизни. А что вы хотите? Мы же все были участники той аферы.
Самое печальное, что всё это продолжается, и по сей день. И не только у нас. Мы не преодолели ту вязкость трясины – мы просто приспособились в ней жить. Ощущение трагикомедии и мистификации не покидает меня и теперь. Впрочем, ладно. Неладно, конечно, но об этом после, а я продолжу свой дотошный и позорный рассказ.
Костю Аксельнардова мы выбрали сами. Своими мозгами, своими голосами, своей болтовнёй, своими чувствами и совестью. Выбрали Председателем нашей Ассоциации. До него председательствовал Иван Николаев, сменивший в своё время Николая Андронова. Кто были эти Имена? – это история нашего искусства. Но история нашего искусства закончилась, началось и на этом поле – безвременье и трясина. А значит, и председатели появились именно такие.
Главное, я тоже приложил к этому руку. Я предал Ивана весело и открыто. Так было надо, время пришло – говорил я себе, своей совести, да и вообще говорил. А говорил я тогда много. Тогда вся страна заговорила, и, кстати, до сих пор всё говорит и говорит. Говорит осмысленно, изо дня в день, оформив всю эту болтовню в ток шоу. Вот и сейчас я много говорю. И всё вокруг да около. Давно замечено, кто неправ, тот и говорит много.
Короче, только появился наш Центр искусства «Старый Сад», только мы провели первые выставки, напечатали буклеты – Костя поднял вопрос о моём несоответствии.
-Где доход? – спрашивал он меня, не сморгнув. А я не понимал, о чём это он спрашивал? Какой на хрен доход?
-Давай, говорю, ресторан здесь откроем – будет тебе доход. Идея, кстати, была прекрасная. Крыша солидная, никто не наедет. Кстати, её потом МСХ и осуществит – откроет ресторан. Он и сейчас, по-моему, существует…
Но Косте не это было нужно. Я потом только понял – ему не нужен был именно я. Я его просто раздражал, как Европу раздражают русские. Началась травля. Каждый раз, встречая меня, Костя задумывался, отводил в сторонку, и «беседовал по душам».
-Надо что-то делать, старичок, так же невозможно.
Я откровенно не понимал – о чём это он? Я, кстати, многое делал. Меня познакомили с бизнесменом, торгующем в Греции, и я уже делал загранпаспорт, чтобы лететь туда – договариваться о совместном предприятии. Косте тем более это не было нужно. Он сам хотел туда, и полетел-таки вскоре в Италию с моим директором. Что они там делали – я не знал. И никто так и не узнал. Догадывались только, за чей счёт погулял Председатель.
Однако, вернувшись из Италии, вопрос был поднят на Правлении. Поднят неожиданно. Резко. Этого, кстати, не ожидал никто. На всю нашу затею под названием «Старый Сад» всё Правление посматривало как на мечту.
Я, не дожидаясь продолжения издевательств – сам подал в отставку. Почему не боролся? Да, какое там! Я уже давно говорил себе: беги отсюда, парень, как можно быстрей беги! Я чувствовал к этому месту небывалое отвращение. Мой организм заболевал, встретив Костю, и само место стало вызывать во мне глухую, глубокую и бесконечную ненависть. И, надо сказать – до сих пор вызывает…
44. Интеллигенцию лучше не трогать
Интеллигенцию лучше не трогать. А творческую интеллигенцию в массе – вообще лучше принять как явление инобытия, мысленно заключить в резервацию и обходить стороной. Не люблю я её, хотя и нахожусь внутри оного сообщества.
К чему я её вспомнил? Так ведь нашу историю не пролетарий творил. Нет, конечно, власть в 17 захватывал солдат с рабочим. Но вот призвала их и спровоцировала именно эта – «лицемерная, фальшивая, истеричная, невоспитанная, и лживая прослойка» по Чехову. Это её нытьё в своё время привело к революционным вихрям, ну, а нынче – к не менее страшной либеральной контрреволюции. И великий раздрай общества – это её рук дело.
Раздрай в нашем сообществе «свободных артистов» и начался вскоре. Как только дошло, что телепаться бессмысленно, что сейчас не до нас – тут и началась вакханалия. И явление это стало повсеместным и массовым, то есть недовольными оказалась вся элита. Ну, «элита», это так, понты для прессы, на деле же – престарелые мальчики и девочки, в одночасье потерявшие всё, – забились в агонии.
Как кинематографисты делились и буянили – слышно было во всех необъятных уголках нашей родины. Как распадались театры, что творилось у писателей – только глухой не слышал. А вот художники грызлись по-тихому, но не менее яростно и жестоко. Как голуби.
Был такой Нобелевский лауреат Конрад Лоренц – зоолог и зоопсихолог, открывший что-то вроде морали в животном мир, по-научному – этология. Так вот, он исследовал хищников, и открыл, как благородно ведут себя волки или вороны в борьбе за власть в стае. Например, в решающей битве, слабеющий вожак подставлял шею для последнего удара противника. Но никогда победитель не пользовался этим и не загрызал побеждённого волка. Другое дело – голуби. Эти лапками и клювиками добивали врага насмерть.
И ещё на что хотелось бы обратить внимание – уровень жестокосердия был прямо пропорционален потере благ. А кто потерял больше всего в нашем сообществе? Конечно же, мы – монументалисты. Напомню, в советской стране монументальное искусство процветало и хорошо оплачивалось. Мы и оформители приносили такой доход в Худ Фонд, что на эти деньги и содержались все наши базы работы и отдыха.
У нас всё проходило по закону военного времени. Костя, как истинный интеллигент, оказался и великим провокатором. Даже после моего ухода – он не успокоился. У него появился смысл в жизни – уничтожение меня как явление. Началась травля, вернее, продолжилась, но уже в масштабе всего нашего сообщества. Он обкладывал меня грамотно и вдумчиво.
К тому времени, мы поделились на два лагеря. Мы выбрали нового председателя – нашего старого знакомого, Ивана Лубенникова. Так что звезда Аксельнардова закатилась, но не угасла. Звезда засияла с новой силой и яростью.
Я не помню точно, что и как он творил (он просто мелькал всюду), но началась великая буча. Мы сначала фактически, а потом и юридически развалились на два сообщества. Не буду вдаваться в юридическую её часть, (я до конца так и не понял её хитросплетений) но вот война всех со всеми была яркой и незабываемой.
Вообще-то война была чисто провокационной, вызванной слухами, ненавистью и безысходностью положения. У нас не оказалось главного – повода для войны. Так яростно можно было драться только за бабло. А бабла нам не светило нигде. Комбинат развалился, «Старый сад» был декоративной вывеской неких туманных амбиций. Короче, заказов не стало, а люди, которым нужно было как-то существовать – остались. Вот, собственно, и вся недолга.
Это был своего рода «момент истины». Когда человека в одночасье лишают всего – с ним происходит непонятные вещи. В этом состоянии у людей вскрывается их сущность. С кем в «разведку идти» сразу становится ясно. Впрочем, у нас и до «разведки» не дошло – 100 баксов стали моментом истины. Объяснюсь. Галерейщица Наталья Сопова платила нам энную сумму. Сумма покрывала аренду, а из остатка – мы получали каждый по 100 баксов. Это была единственная плата за мои годичные мучения. Вот эти 100 баксов и явились яблоком раздора.
-А на хрена нам Цыганов теперь? – сказал друг детства, после того, как я перестал председательствовать. На что комсомольский лидер в прошлом, а ныне – новый председатель Центра «Старый сад» Меньшиц возразил:
-Юра создал всё это, поэтому он будет работать с нами.
Вот так. Комсомольский лидер заступился, а друг детства («наши отцы дружили, старичок!») – предал меня с лёгкостью фокусника. Впрочем, создалось впечатление, что он даже не предавал меня – он просто так жил. Он был так искренен в своём цинизме, так непосредственно обо всём этом рассказывал, что казалось порой, а как иначе?
Причём, из нас четверых, Петя был самый «упакованный». Он был шустрый, мобильный, и, если бы не водка, он вполне мог улететь в райские миры, где вообще нет забот – одни наслаждения. Хотя в принципе, водка и помогала ему – он уже жил в тех райских мирах. Бабы и водка – а разве бывает что-то ещё в райских кущах?
Впрочем, тогда он зашился аж на два года – и жизнь для него потеряла всякий интерес. Уже через год он вставил зубы, купил иномарку, нашёл и освоил кучу монументальных заказов. (Через год и «расшился», потому что не видел смысла в такой глупой жизни). У него было две мастерские, бригада исполнителей. Я, говорил, не успеваю всё охватить. Деньги валяются под ногами. Их надо только взять, старичок. А «старичок», сколько ни всматривался – денег под ногами так и не увидел. Я занимался живописью. А это во все времена было делом убыточным.
Как же я тогда выживал? Ну, судьба мне тоже подкидывала деньжат. Вообще-то тезис о жестокости мира был тогда вытащен из забвения и вбит в мозг в несколько гипертрофированном виде. «Как жесток этот мир!» – слышалось отовсюду. Этот тезис был на слуху, он культивировался, его использовали повсюду как жупел. Наш дорогой телевизор буквально заходился в экстазе дурных новостей. Нас зомбировали страхом.
На самом деле мир существовал по своим законам. Конечно, любой эпохальный слом не мог проходить гладко. Жестокость была. Но, опять же, она была прямо пропорциональна баблу. Чем больше стояло на кону – тем кровавей был выход. Так что сообществу «свободных артистов» повезло – наша война без бабла была виртуальной. Реальной была только ненависть. И ещё мастерские.
От Союза остались только рожки да ножки. Если раньше корочки члена Союза – были пропуском в рай, то, после всего, что случилось со страной – членство стало почти что бессмысленно. Но у художников оставались мастерские. И жуткая костлявая рука русского капитализма потянулась к ним. Мы зависли в ожидании медленной казни. И воплощением манны небесной стала для нас мэрия, а богом стал – Юрий Лужков.
Тут и началась чехарда. То нам отдавали мастерские в безвозмездное пользование, (на деле – из «нужных» помещений художников выкидывали), то оказывалось это слухом. Какое-то постановление вроде бы вышло, но его всё время пытались пересмотреть, и всё это время нас терзали слухи о том, что, хотя и оставят нам помещения, но введут коммерческие цены. А это равносильно потере, потому что цены были неподъёмными.
В 1994 году умер мой отец. По негласной традиции, заведённой у нас, мастерская оставалась наследнику, если тот художник и успел вступить в СХ. Я успел, поэтому оказался обладателем двух мастерских. Одна была моя, та, что и по сей день моя. Вторая – на окраине Москвы, но фондовская. Разница в том, что моя принадлежала городу, а СХ арендовал её, а я, в свою очередь, арендовал ее у СХ. Отцовская принадлежала СХ, и считалось, что она более надёжна.
В двух мастерских можно работать, если жизнь бьёт ключом, море заказов, и у тебя, как у Пети, бригада исполнителей. Но, что уж там, не был я Петей, и жизнь моя, хоть и била ключом, но как-то иначе. Короче, чтобы как-то выжить – я её сдал. Сдал своему же коллеге – художнику.
Он оказался глупым малым, но с баблом и, что самое страшное – весь в понтах. Он занимался вообще непонятно чем – фотографировал и делал портфолио фотомоделям. Причём не сам, он только организовал студию, которую курировали бандиты. Всё это выяснилось много позже, когда уже ничего нельзя было поделать.
Теперь представьте – фондовские мастерские, занимающие весь чердак огромного дома, коридорная система, то есть туалет с душем, на десять мастерских в коридоре. Художники в основном пенсионного возраста, то есть советские до мозга костей. А тут – молодые непонятные девахи, не обременённые моралью и воспитанием. И бандитская покрышка, которая просто наводила страх. На меня написали телегу в Союз.
К этому времени как раз и вышла моя книженция. И, судя по реакции – её прочли. Мастерскую у меня отобрали, а травля вступила в свою завершающую фазу. Костя предложил выгнать меня из Союза, а значит отобрать и последнюю мастерскую. Придумал какие-то ключи от «Старого Сада», которые я не хотел отдавать. Мне позвонил один чувак из окружения Аксельнардова, которого я и не помню толком, и понёс такую нутряную ересь, что типа дни мои сочтены. Было ощущение, что мне позвонил истеричный урка из сериала, с угрозами по понятиям…
В башке звенела пустота. И самый распространённый вопрос неудачников засветился в той пустоте: «За что?». Что я вам сделал? Создал этот грёбанный Центр, положив два года своей персональной жизни. Кстати, помещение до сих пор закрыто (на ключ, которого у меня не было), и что там внутри – неведомо. Ресторан открылся и функционирует, (я правильно прикидывал) но на базе СХ, то есть деньги искусством и они не смогли заработать.
Так и встретил я кризис среднего возраста – свой выстраданный сороковник. Без денег, без Марины (мы тем летом и расстались), с гнусным непередаваемым ощущением бессилия. Моя энергия, мой мозг, мой талант, вся моя личность, наконец, – всё было растоптано этим явлением инобытия под названием «Костя Аксельнардов». Он победил меня. А порой мне кажется, что он победил всех. Всю нашу страну, нашу душу, наше будущее. Всё.