Вот уж воистину неисповедимы пути Господни. Но чтобы так…
Крутихин даже не предполагал, что местная командировка может оказаться такой тягомотной. Решил, что называется, тряхнуть стариной, и на тебе! К чему это ребячество, так и не изжитое к полтиннику? Мало ему науки – ведь уже не раз испытывал на своей шкуре вечную флотскую неразбериху и коварный характер пресловутого закона всемирной подлости, который питал к нему какую-то особую привязанность. Как говорится, никогда такого не было…
В общем, всё как-то сразу пошло не по плану. В штабе базы, как водится, затянули с директивой, и выделение наряда сил откладывалось, как минимум, на день, если не больше. Гражданские тоже задерживались. Да и с погодой не заладилось: несмотря на оптимистичный прогноз небо с утра заволокло, стал накрапывать унылый дождь, предвестник ранней осени, а заявленные гидрометеоцентром «пятнадцать – семнадцать» воспринимались с большим скепсисом. На душе было мерзопакостно.
Между тем служебный автобус уже прибыл на место. Группа командированных – научных сотрудников одной из военных контор, поёживаясь и разминая затёкшие члены, с неохотной расставалась с теплым салоном. Впрочем, их неспешности была и другая причина. Помимо личных вещей предстояло выгрузить ещё и несколько увесистых ящиков с оборудованием из багажного отделения автобуса, и первых, спустившихся на землю, ждала именно эта участь.
Встречать здесь их было некому: пустынный берег Ладожского озера, в северной его части, где с незапамятных времён был организован полигон для оборонных нужд, хранил тишину. Стоящий на некотором удалении от береговой черты одноэтажный деревянный барак с несколькими жилыми помещениями и зачумлённой кухонькой, повидавший на своём веку не одно поколение испытателей образцов военной техники, зиял безжизненными окнами. И даже собачья будка, своими габаритами больше напоминающая гараж-ракушку, нежели конуру сторожевого пса, не вызывала насторожённости: сквозь прореху в её боковой стенке предательски пробивался стебель чертополоха.
Несмотря на довольно живописный пейзаж, место было уже изрядно потрёпано и загажено. Не чувствовалось хозяйской заботы. Это и понятно: после сокращения оборонных издержек либерал-реформаторами многое из того, что сослужило добрую службу отечеству, ушло с молотка или благополучно кануло в лету. А то, что ещё смогло уцелеть, лишённое надлежащего финансирования и обслуживающего персонала, доживало свой век в ожидании неизвестного. То есть, либо окончательно уйти в небытие, либо задышать новой жизнью усердием девелоперов – тех, кому приглянется этот уголок природы для возведения очередного котеджного посёлка или отеля с броским названием «Ладожская жемчужина».
Неудивительно, что некоторым подобным заведениям такое счастье улыбнулось – места на карельском перешейке порой просто сказочные. Но сюда руки предприимчивой братии дотянуться не успели. Или не смогли по той причине, что цепкая хватка кого-то из военных не позволила этого им сделать. Следовало хоть что-то сохранить, чтобы иногда пульнуть или бабахнуть: времена вновь начинали попахивать порохом, и аргументы в пользу этого срабатывали. Но денег на поддержание былого порядка не хватало и хозяйство ветшало. Хорошо, хоть периметр полигона всё ещё условно охранялся время от времени латаемой оградой и предупреждающими надписями. Впрочем, грибникам и рыбакам из местных это, похоже, нисколько не мешало.
Проводить несколько ночей в этом захолустье никого не прельщало. Тем более, в праздном безделии.
Присев на скамейку рядом c врытой в землю металлической бочкой и покосившейся табличкой с надписью «Место для курения», Крутихин посмотрел на подчинённых.
– Ну, что, господа офицеры, судя по всему, сутки в нашем распоряжении. Какие будут идеи?
– Владимир Иванович, тут по соседству есть один живописный островок, с пляжем и бухточками, – оживился Севунов, заядлый рыбак и любитель острых ощущений. – В прошлом году мы там знатных лещей натягали. Грибы, опять же, – добавил он с горящими глазами.
– То-то на неделю застряли там, когда делов-то было на пару дней от силы.
Севунов осёкся.
– Так ведь с погодой не заладилось. Вы же сами требовали: поаккуратней с погружным, уникальное, дескать. А волна была метра в полтора. Вот мы ждали, пока не уляжется, чтобы всё согласно инструкции. Там, кстати, тоже имеется участок нашего полигона. Так что всё по закону.
– А с удочками наперевес в рабочее время – тоже по закону? – Крутихин сверкнул глазами. – Ну, ладно, дело прошлое, не утопили – и то хлеб. А добираться то туда как? В тот раз, помню, катер выделялся. А сейчас всё будет с вертолёта развёртываться. Его, что ли, дожидаться будем?
– Зачем дожидаться? В нашем распоряжении плавсредство. Не ахти какое, но всё же. Вон, рядом с пирсом, – Севунов махнул рукой в сторону озера. – Целый шестивесельный ял, – добавил он, правда, не очень уверенно.
Крутихин взглянул в указанном им направлении. Действительно, на берегу, рядом с убогими мостками – тоже мне, пирс – угадывался остов какого-то ботика. Лежа килем кверху, слегка покосившись, он выглядел не намного солиднее барака и особого доверия не внушал.
– Ял, говоришь? Шестивёсельный? – Он окинул взглядом подчинённых. – На нас, вроде, хватит. Но уж больно вид у него… Ну, а если что? Кто доложит о случившемся?
Рисковать людьми не хотелось.
– Не беспокойтесь, Владимир Иванович, всё проверим. Тем более, на базе есть спасательный круг и жилеты – я знаю, где. Ну, и черпаки, само собой.
Последнее звучало несколько настораживающе, но наличие жилетов и необходимость скоротать время перевесили.
– Хорошо, действуйте.
Воодушевлённый Севунов махнул рукой товарищам, и они кинулись к бараку, будто давно ожидали подобного развития события.
Через час ял качался на волнах у пирса, оборудованный всем необходимым для предстоящего перехода: вёслами, спасательными принадлежностями и даже ржавым якорем с бухтой пенькового каната. В бараке также нашлась палатка, закопчённые котелки и прочие атрибуты, характерные для отработки навыков выживания в дикой природе. Загрузили и их. По всему было видно, что приезжающие сюда были людьми обстоятельными и зря времени терять не любили.
Глядя на уверенные, сноровистые действия подчинённых, Крутихин качал головой и тихо приговаривал – вот же сукины дети!
До острова путь занял около часа. Выгружались засветло, но когда нашли подходящую полянку и разбили лагерь, стало смеркаться. Наступало время вечерней зорьки.
– Так, Севунов, что у нас с рыбалкой? Где твои удочки?
– Оплошность вышла, – Севунов потупил взор. – Снасти в автобусе остались, забыл вынуть. Зато есть сетка, – добавил он ободряющим тоном, – с ячеей на тридцатку. В самый раз на леща! Кто её там, на базе, так удачно припрятал? – добавил он, придав лицу выражение святой невинности.
– Отставить браконьерство! – отрезал Крутихин. – Не хватало нам ещё рыбнадзора!
И, слегка смягчив тон, резюмировал:
– Стало быть, рыбалка у нас будет, как в том анекдоте: замполита не брать, снасти не вынимать, из автобуса не выходить.
Он полез в рюкзак, вытащил оттуда фляжку и положил её на брезентовую подстилку. Народ деловито зашуршал свёртками, и вскоре на импровизированном столе рядом с флягой лежало несколько бутылок водки в окружении домашней снеди – бутербродов с килькой, ломтиков сала, пупырчатых огурчиков и прочей снеди, причитающейся скромному рыбацкому застолью. Варёных вкрутую яиц и булочек с маком никто сюда брать не стал: толк в правильной закуске знали все.
Первая бутылка улетела за пять минут. Досада, терзавшая Крутихина всё это время, незаметно отступила на задний план. В общем, не всё так уж и плохо, и чёрт с ней, с этой рыбалкой. Тем более, что дождь прекратился, тучи рассеялись и в небе над водной гладью стали проступать первые звёзды.
Когда почали третью, послышались чьи-то шаги. Из сумерек на свет костра из леса выплыла фигура в тёмной сутане. Крутихин протёр глаза – неужели монах? Откуда он здесь?
– Доброго вечера вам, – обратился подошедший. – Отдыхаете?
– Вроде того, – ответил Севунов. – Прибило к берегу, вот и коротаем вечерок.
– Вообще то люди мы служивые, – Крутихин с уколом взглянул на подчинённого, – и в этих краях мы по делу
– Ну, тогда понятно.
– Присаживайтесь.
– Благодарствуйте.
Монах – и точно, это был он – присел у костра. На вид ему было около шестидесяти.
– Сами-то вы откуда будете? И как величать?
– Монастырь тут у нас, неподалёку. Рождество-Богородичный. Оттуда я. А зовут меня отец Анатолий. Можно просто Анатолий.
– Надо же, бывал здесь не раз, а про монастырь не слышал.
– Так ведь его сравнительно недавно вернули епархии. В девяностые. Но история у него древняя. Основан ещё в четырнадцатом веке. Всегда почитался паствой, и от паломников не было отбоя. Правда, за годы советской власти прикрыли его, место захламилось. Я, когда трудником сюда определился, расчищал тут всё. Нас так и называли – мусорщики. Но, честно признаюсь, это ничуть нас не задевало – ведь послушание, оно выше поста и выше молитвы. А потом меня уж и в монахи постригли.
– А к Богу то, отец Анатолий, как пришли?
– А вот не поверите. Через райком партии!
– Да ладно. Добровольно, или по разнарядке? – не удержался Сеунов, лукаво сощурив глаз.
– Можно и сказать и так, и эдак. Но только с промежуточной остановкой. В реанимации. Туда я, наверное, добровольно попал, по глупости. А что до разнарядки, то по ней мне транспортное средство досталось – длиннобазная Нива, редкость по тем временам. Которая непосредственно меня туда и доставила, в эту реанимацию. Но на всё это была, видимо, божья воля.
Все притихли.
– Собственно, по разнарядке нам многое тогда приходило. Пайки к праздникам, и прочее. Спецраспределители – слышали про такие?
Крутихин кивнул.
– Удобно было. Я тогда об этом сильно не задумывался. Были лёгкие сомнения, но и вера была, что служили правому делу. Многие у нас были идейными, этого не отнять. Но не все, конечно... Руководили и направляли, куда партия велела. А за то почёт и уважение. Ну и, блага разные, понятное дело. Не то, чтобы всё доступно, но каждому по рангу. Бесчинства не было. Это сейчас многие во власти с другими мерилами, тащат всё без оглядки, мошну набивают.
Он задумался, глядя на костёр.
– Вот и мне с Ладой тогда подфартило – второй секретарь отказался он неё, Волгу ждал, ГАЗ-24. Я тогда нарадоваться не мог, когда документы оформил. Разъезжал повсюду, бывало, лихачил. Как и в тот раз – не оценил обстановку.
Налетевший порыв ветра на миг окутал его дымом от костра. Он слега поморщился, протёр глаза и поправил бороду.
– Дело осенью было. Ночью слегка подморозило, а я с утра за руль и, как водится, – по газам. Ну и вынесло меня на встречную и крутануло. А там фура шла… В общем, как жив остался, не знаю. Жена рядом была, ей тоже досталось, но не так – удар с моей стороны пришёлся. У неё пара переломов, сотрясение мозга. А меня буквально по частям собирали. Впал в кому. Врачи и не знали, оклемаюсь ли.
Он взял палку и пошевелил плохо горящие сучья. Огонь разгорелся с новой силой.
– Как-то через месяц наведался в больницу свояк. А что меня проведывать – лежу себе, бревно-бревном, толку-то! Но он настоял, и его пустили. И принёс с собой миро, освещённое на Гробе Господнем. Он его со Святой земли привёз: ему сказали, что оно несёт целебное воздействие на человека и на его судьбу. Вот он меня им и помазал – обмакнул кисточку в баночку и провёл ей мне по лбу, крестообразно. И ушёл. Так я – не поверите – на следующий день возьми и очнись!
Было слышно, как на фоне тишины запела какая-то птица.
– Когда меня выписали, где-то через неделю свояк уже к нам домой приходит и рассказывает, как всё было. И библию мне суёт. Читай, говорит, и проникайся. А там, глядишь, и совсем оправишься. Он ведь у нас верующий был, правда, не то, чтобы сильно воцерковлённый, но основные традиции чтил.
Я тогда его слова скептически воспринял – партийный же, и до мозга костей материалист. К тому же некрещёный. Мало ли совпадений. Как говорят, после не значит вследствие. А потом прикинул – ведь он же таким образом меня окрестил! Говорю жене – неси Евангелие, то, что свояк принёс. Никогда в руках его раньше не держал, а тут любопытство разобрало. Открыл, стал читать. И тут у меня словно пелена с глаз спала и дрожь по коже. Зову жену и протягиваю ей святое писание и говорю, что знаю всё, что там дальше написано. Она – не может быть. Откуда? Так я там был, говорю, и всё видел своими глазами! И стал ей рассказывать, чуть ли не в деталях. Она вся прямо обомлела. Хотите – верьте, хотите – нет, но вот так со мной всё и приключилось. Потому я здесь и оказался – какой там райком! Жена мой выбор приняла, отговаривать не стала.
– Сейчас-то как себя чувствуете, отец Анатолий – после некоторого молчания вымолвил Крутихин.
– Да, слава Богу, живу себе, и грех жаловаться.
– А не разделите ли с нами трапезу?
– Не откажусь.
– А чарочку?
– Почему бы и нет, в компании людей служивых. Вы же тоже богоугодным делом заняты.
Монах взял протянутую кружку, перекрестился – прости, Господи – и пригубил её.
– Крепка.
Он хрустнул огурчиком.
– А церковь то про возлияние что говорит? – не удержался Севунов. – Не осуждает ли?
– Это как посмотреть. Ибо сказано апостолом Павлом в послании к ефесянам: «И не упивайтесь вином, от которого бывает распутство; но исполняйтесь Духом». Кто-то из наших считает, что это грех. А я так понимаю: грех – упиваться. А выпить да возрадоваться – что ж тут греховного? Ведь в Священном Писании упоминается, что, когда кончилось вино на брачном пиру в Кане Галилейской, Христос ведь не сказал: «Хватит уже, ребята». Он даровал им лучшее вино, то самое, в которое он обратил воду.
Он поднял кружку и, со словом «аминь» допил содержимое.
— Как-то вот так. Да и какое причастие без вина обходится?
Сидящие у костра закивали и тоже звякнули кружками.
— Считайте, что и вы причащаетесь. В том смысле, что на всякого, сюда приходящего, нисходит частица святости, потому как места здесь святые, намоленные. Кстати, все тут крещёные?
Он взглянул на Крутихина, будто именно от него ждал ответа. Видимо, нутром почуял, кто здесь старший. Навыки инструктора давали себя знать и сейчас.
Крутихин невольно поёжился.
— За всех не скажу, но сам я – нет.
— И я тоже, — вслед за ним признался Севунов.
Похоже, отец Анатолий к этой минуте уже успел слегка возрадоваться от принятого на грудь, но эта печальная новость омрачила его дух.
— Что же вы, братцы! И как вы с этим живёте-то?
Он вскочил и, что-то приговаривая про себя, стал ходить вокруг костра. Внезапно остановился, взгляд его просветлел.
— Никуда не уходите, я скоро вернусь.
Вот чудак, подумал Крутихин: куда мы с этой лодки денемся. Тем более, на ночь глядя.
И, действительно, минут через сорок его фигура вновь выплыла из сумерек.
— Так, я обо всём договорился. Завтра в десять – крещение, — произнёс он тоном, не терпящим возражений. — Приду за вами за полчаса, дорога тут не дальняя.
С этими словами он распрощался и вновь растворился в темноте, как его и не было. Все переглянулись и молча, слегка огорошенные, начали готовиться к ночлегу.
Вот оно как бывает, размышлял Крутихин, ворочаясь в спальнике. Никогда бы не подумал, что такое может приключиться. Без меня меня женить собираются!
Он припоминал, что каждый раз, когда в беседе с друзьями или родственниками речь заходила о вере или о крещении, он отшучивался и уводил разговор у сторону. Даром что Крутихин. Так, может, отказаться, пока не поздно? Сослаться на застолье, хмельной разговор. А, с другой стороны, может, так и должно быть? Ведь сам факт появления человека на свет никоим образом не связан с его желанием или волей. Да и отец Анатолий – ведь тоже в беспамятстве был, когда приобщился к православию.
Эта мысль отчасти примирила его, и он провалился в сон.
Проснулся он, когда уже рассвело. Выглянув из палатки, он увидел чью-то фигуру, маячившую у костра. Севунов? Ну, а кто же ещё? Тот что-то помешивал в котелке и увесистым половником, пробовал на вкус и что=то подсыпал туда. Крутихин потянул носом. Сквозь смолянистый запаха тлеющих углей пробивался аромат лаврового листа и перца, в котором чётко угадывалась рыбная нота. Уха, догадался он. Все-таки расставил сети этот обалдуй! И когда только успел – вроде, ложились все вместе. Вернёмся – влеплю выговор.
Ложились вместе. Эта фраза, произнесённая мысленно, внезапно вернула его к событиям минувшего вечера. Монах-инструктор, крещение – а не приснилось ли ему это? Уж больно необычна была вся эта история.
– Севунов, я вижу, ты зря времени не терял. Но об этом позже. Заманил нас сюда на рыбалку, – Крутихин кивнул в сторону яла. – Ну, порыбачили мы.
Он пнул ногой пустую бутылку.
– Какие дальше планы-то будут?
– Как какие? На повестке дня крещение – вы же знаете.
Значит, не приснилось.
Коллеги медленно выползали из палатки, разбуженные диалогом и запахом ухи. Загремела посуда.
– Угощайтесь, Владимир Иванович, а то сейчас ничего не останется после этих проглотов. Знаю их.
Севунов протянул ему миску.
– То, что доктор прописал. После вчерашнего.
Уха, действительно, была на славу. Тройная, из ладожской воды – всё как положено. Ладно, с наказанием пока повременю, примирительно подумал он.
Когда дело дошло до чая, появился вчерашний монах.
– Доброго здравия, служивые. Ну, что, готовы?
– Готовы. Чайку, может?
– Спасибо, некогда чаёвничать. Братия в нетерпении. Идёмте.
Путь, действительно, оказался недолгим.
Берег неподалёку от монастырских построек, оборудованный всем необходимым, уже ждал их. Крещенская купель была организована прямо в озере. Свежеструганные сходни источали смолянистый запах – создавалось впечатление, что всё это было срублено за минувшую ночь.
Крутихину казалось, что, начиная с этого момента, всё, происходящее с ним, напоминало сон. И проплывающие мимо него одухотворённые лица монахов в белых одеждах, и лик богородицы на чудотворной иконе, которую принесли к месту крещения. и хор певчих на заднем плане. И, словно не он, а кто-то другой, его губами читал «Символ веры». Затем – облачение в белую крестильную одежду – надо же, приготовили и её, скользкие ступени сходней, прохладная ладожская вода, в которую он трижды окунулся с головой. И даже это не смогло пробудить его.
Очнулся он, когда почувствовал прикосновение к груди крестика и запах елея, которым батюшка помазал его лоб. Надо же, почти всё так, как рассказывал отец Анатолий, подумал он.
И уже в лесу, по дороге к лагерю, он осознанно перебирал в памяти детали прошедшего священнодействия. Особенно отчётливо припоминалась та неподдельную радость, которой светились лица монахов, участвующих в церемонии. Видно нечасто выпадает им подобная участь. Да и кто нынче местом крещения выберет в этот глухой островок, хоть и с древней судьбой. Возможностей то теперь хоть отбавляй, на любой вкус. А у них, этих монахов, что называется, не было ни полушки, а тут алтын – сразу две чистых души. Может, они эдак целый годовой план выполнили, согласно разнарядке епархии, мелькнула у него шальная мысль. Но тут же отогнал её – не успел креститься, а опять за своё. Людям верить надо, а не искать всюду скрытые смыслы и корыстные цели.
Да, интересная вышла поездка, думал Крутихин, держа в руке румпель яла по пути на базу. Не ждал, не гадал, и вдруг оказался крещённым, и не где-нибудь, а на рыбалке. Правда, в местах, о существовании которых он до сих пор не подозревал, где тихо и неприметно, по своим законам, молитвах о судьбах мира, как и на горе Афон, откуда в своё время пришла на этот остров православная святость – жила монастырская братия. Собственно, а чему здесь удивляться? Ведь, согласно писанию, первых своих последователей Спаситель обрёл именно в среде рыбаков. Да, неспроста всё это, неспроста. И – как знать – может, жизнь его с этого момента примет иной оборот. Как, впрочем, и для Севунова, сидящего на банке и усердно орудующего веслом.
Тут в кармане звякнул телефон. Крутихин достал его и взглянул на экран. Пришедшая смс-ка извещала, что на следующее утро к ним, наконец, должен был выйти катер, а днём планировался и вылет вертушки.
Ну, вот и слава Богу, подумал он и тут же поймал себя на этой мысли. Смысл этой фразы, наверное, именно сейчас впервые обрёл для него своё истинное значение. Он осторожно взглянул на коллег – все они были при деле и им было не до него – и как-то неловко, незаметно для них перекрестился.