Ностальгия. Практикум

 
     Сидели мы как-то  у меня дома в деревне за шахматами  с другом детства Виктором Субботиным, играли уже, наверное, за нашу жизнь тысяча первую партию.   На столе круглом скатерть коричнево-жёлтая, стулья венские раритетные, на комоде старинном радиоприёмник ламповый «Харьков», станция «Маяк» передаёт сигналы точного времени. Задумался я над очередным ходом, а Витёк  вдруг ни с того ни с сего спрашивает: - Чего это у тебя Петрович всё такое раритетное? –  и рукой показывает на приёмник.

 –Да, - отвечаю, - нравится мне старина, какое-то успокоение даёт. Специально, вот, собираю всё, реставрирую, что могу.
- Зачем? – Опять задаёт вопрос Витёк, - чего ты всё назад оглядываешься? Жизнь вперёд идёт, а ты всё назад оглядываешься.
 –Я не оглядываюсь, Виктор Сергеевич, я живу там. Комфортно мне так, понимаешь. Поносила меня жизнь по матушке России, полетал, поездил, поплавал, пожил в общагах, в балках, в квартирах на  пятом этаже, на двенадцатом -  до чёртиков надоело. Всю жизнь домой хотелось в деревянный рубленый дом. В детство вернуться хоть ненадолго. А тебе не хотелось?
- Ну, иногда хотелось, - кивнул лысой головой  мой   друг, - да куда вернёшься, нет теперь нашего посёлка, домов наших нет, да и друзей осталось: ты да я, да мы с тобой.

   Сидим, дальше играем. Затуманился что-то взгляд у товарища моего, какая-то не шахматная дума, видимо, в голове поселилась; проиграл Витя партию и даже спорить не стал, дескать, если бы он мне не разрешил переходить, да провёл бы пешку в ферзи, то непременно бы выиграл. Ну, это у нас такая обязательная часть соревнований  с детства – разбор утраченных возможностей.
 
-  Что-то, Виктор, ты рассуропился, может водочки для равновесия? – Предложил я товарищу.
 – Пожалуй,  - неожиданно сразу согласился друг-товарищ, - разбередил что-то ты мне душу.  Обычно, на предложение выпить, он начинает с того, что пить ему нельзя, потом вспоминает, что  один старичок-кардиолог - весьма опытный врач, рекомендовал ему по чуть-чуть для эластичности сосудов, а заканчивает тем, что живём однова - давай по писярику.
 
  Принёс я водку, рыжики, картошку, колбасу поставил на стол. Водку из холодильника достал.

 - Вот, первеющее лекарство от ностальгии у нас в России, - повеселел Виктор.  Накатили мы  по писярику.
–Хороша водочка, - крякнул друг, - а что за зелье? – Взял он в руки бутылку и  прочитал на этикетке, – на «берёзовых бруньках», это как? 
- Ну, на почках или на серёжках берёзовых, значит, - а на чём ещё, не на коре же, - пояснил я  своё разумение в этом вопросе.  Витёк засомневался,
 -Где у тебя компьютер?  Давай посмотрим.  Открыли, посмотрели, выяснили: на берёзовых серёжках водка. Пока по картинкам шманались, по ходу дела насмотрелись картинок красивых с берёзами. Выпили ещё по писярику, Виктор вдруг спрашивает:
 - Ты давно сок берёзовый пил?
Удивился я, подумал, подумал и вспомнил, - в детстве, - говорю, - у нас  в роще за посёлком.
 –Вот, - повторяет он за мной, - в роще за посёлком.  И я тоже в детстве в роще у нас за посёлком. И было это сто лет назад, правильно?
– Ну, ежели на двоих посчитать, - отвечаю, - то да даже больше. Нам сейчас по шестьдесят пять, а уехали мы оба из посёлка в четырнадцать лет, то есть пятьдесят один год  тому назад на каждого,  на двоих получается сто два года.  Сказал я это и сам удивился, а Виктор даже дар речи потерял.  Как-то ошарашила нас эта цифра.
 – Как, Петрович, думаешь, сейчас сок есть в берёзах?
 - Май месяц на дворе, должен быть, - отвечаю,- а чего?
–Предлагаю,  в детство, за берёзовым соком сгонять.
 –Не вопрос, завтра с утра и съездим в Латыши на моей «Ниве».
 – Нет, ты не понял, - цокнул с сожалением он языком, - в рощу за нашим посёлком. Это посёлок снесли, а роща-то цела.
 
  Идея захватила нас мгновенно. Мы тут же обговорили весь план поездки. Решили, что взять и на чём ехать, как лучше добраться на пароме или через мост. Подумали: не позвать ли кого-нибудь ещё с собой из друзей детства. Получилось, что некого. Многих уже нет, кто-то живёт за тридевять земель, а те, кто здесь, по состоянию здоровья не проходят.
 
  С парома мы выехали на родной стороне одними из первых и едва поднялись в песчаную горку у села Юрчева, что в пяти километрах от нашего посёлка бывшего, так сразу же почувствовали в себе перемены.  Глаза заблестели, речь стала отрывистой  и бестолковой, пропала куда-то хромота у меня и сутулость у Виктора, и вообще он стал Витькой, а я Саником.
 
   Едем, головами вертим по сторонам, вспоминаем приключения свои детские, в этих местах с нами случившиеся. Вон, у тех тополей пацаны юрчинские у Витька велик отобрали, а потом, когда старший брат его побеседовал с ними, велик сами прикатили и ещё динамку на переднее колесо поставили в счёт возмещения морального ущерба. Вон там, на излуке ручья как-то после половодья, в заливчике наловили мы щурят целую корзину. Там вон, у плотины утопленника в первый раз  в жизни увидели, когда в пруду купались.

 –Ты, давай потише, - командует мне Виктор, - посмотреть всё охота как следует.
 
 Я за рулём своей старенькой «Нивы», не трепать же по бездорожью Витькин «Дастер». Это Витька придумал. Я спорить не стал, пусть думает, что он хитромудрый, это у него с детства заблуждение такое – считать себя умнее других. «Погоди, Витёк, я тебя ещё умою – улыбаюсь беззлобно я тихонько про себя». Нравится мне смотреть, как самоуверенная,  нарочито спокойная физиономия Витька после того как макнут его в мокрое, превращается в кисло- растерянную. Ну а что, всё по чесноку – не задавайся.

 Это у нас приколы такие. Как сказал Задорнов: «Молодые должны прикалываться». Значит, рассуждая логически, можно заключить, что если ты прикалываешься, то, значит,  ещё молодой. А кому в шестьдесят пять не хочется обнаружить у себя симптомы молодости?
 
   Переезжаем дышащий на ладан мост и попадаем в нашу дубраву. Между прочим, это самая северо-восточная чисто дубовая роща в Европе. Это так, чтобы вы знали, где наше детство с Витьком прошло.
 
  Дубы ещё не распустились; лес прозрачный чистый,  сквозь чёрные ветви пронзительно-синее небо, справа пруд блестит; всё как раньше, как в детстве. Вот и поляна, где «День пионерии» всегда отмечали. Ну, тут надо непременно остановиться, походить, посмотреть.
 
–И как это мы, Саник, тут девятнадцатого мая в пруду купались? – Разглядывает Виктор небольшой песчаный пляж, - холодно же.
 – Так мы же пионерами были тогда, Витёк, - гляжу я на гладь пруда и отвечаю на его вопрос, - молодые, кровь горячая, в голове ветер.
 – И хоть бы кто чихнул, - продолжает удивляться мой товарищ, - сейчас вот попробуй, сразу воспаление лёгких схватишь.
– Не, не надо,  Витёк, - пресекаю я его фантазии, - это в наши планы не входит, так, что не провоцируй.

Мы садимся в машину и едем дальше.

 - Вот, тут давай остановимся, – предлагает Виктор, показывая рукой на черёмуховое облако, висящее в метре над землёй.  Я уже и сам притормаживаю; тут стояла наша школа. Ходим, пытаемся угадать, где был наш класс.  У  нас тогда из-за малости школы не было кабинетной системы, по этой причине с пятого по восьмой, каждый класс учился в одном своём кабинете. Спортзал был в школьном коридоре. Спортом занимались на каждой перемене; к услугам желающих всегда были доступны кольца, брусья, перекладина, шведская стенка. Воспоминания, воспоминания…

  Едем дальше по бывшей центральной улице; вот тут стояли наши дома. Ходим  среди голых ещё молодых клёнов и берёз, старых яблонь, ищем ямы от угловых столбов, на которых стояли наши дома. Нет, нельзя найти, слишком много времени прошло. Я достаю из бесчисленных карманов охотничьего жилета  коньяк, шоколад. Оглядываемся по сторонам - вдруг случайно, по какому-то признаку найдём  всё-таки... нет, не представляется возможным.

    Я наливаю в походные рюмки дар богов и мы пьём за свидание с родиной.
 
–А чё, Саник, коньяк?  - Почти не заметно смахивает слезинку с глаза и разглядывает бутылку «Армянского» Витек (в детстве, в зависимости от обстоятельств он был у нас то Витёк, то Витек. Нюансы, сразу, так не объяснишь, надо чувствовать момент. Сейчас он Витек). – Чё, самогон кончился?
 - Чё, чё, - передразниваю я его, - мы же с тобой уважаемые люди, приехали в детство, как бы, подчеркнуть торжественность момента надо. Так,  нет? 
– А, ну да, ну да,  ты всегда любитель понтов у нас  был, - ёрничает Витек.
 –Нет, ну если хочешь, то по просьбе трудящихся я могу и самогон  предложить.
 –Ладно, ладно, - он поднимает руки  и переводит разговор, - давай банки под берёзы поставим, пока набираются, посидим, костёр разожжём, на речку сходим.

  К роще старых берёз идём пешком, выбираем подходящие деревья. Витька считает, что нужно ставить в низинке,  там, дескать, воды больше, сок наверняка есть. Я убеждаю его поставить на пригорке, там сок лучше. Эта, обычная у нас в детстве, перепалка по пустякам тоже возвращает нас в детство; мы понимаем это и улыбаемся. Всё в тему.
   
  Делаем затеси на стволах, появляется сок. Я достаю цинковые желобки из коробки от лекарств (вчера весь вечер резал их из листа, загибал, дезинфицировал самогоном)  и вставляю  желобки в дерево, подставляю банки. Всё замечательно. Витек в болотинке ставит свои банки; его слово твёрже гороху; у него сок, как он предполагает, наберётся в два раза быстрее. В затеси он вставляет заточенные сучки клёна.
 
– Вот, ты думаешь, уважаемый человек, - вспоминает он мне недавние доводы по поводу коньяка, - что ты делаешь?  Клинышки у тебя цинковые, сок будет стекать и окисляться. Отрава!
 -Витек, ты, помнится, давеча хвастался, что цинк  в «Сибирском здоровье» покупаешь и пьешь для поддержки…штанов, а тут бесплатно.
 – Ну, ты и дуб, Саник! – Возмущается он, -  высшее техническое образование и такую околесицу несёшь.
 – Какую околесицу?  Что есть твоя цинковая добавка? – Ставлю я конкретный вопрос и сам же на него отвечаю,  - одна молекула цинка и одна молекула аминоуксусной кислоты.  Окись цинка – это одна молекула цинка и одна молекула кислорода.  Кислород вреден для здоровья? Нет, не вреден, даже в чистом виде. А вот аминоуксусная кислота под вопросом.

   Витёк, ошарашенный моей эрудицией не знает что сказать.
 
–Эх, ты, бухгалтер, - добиваю я его. Виктор закончил экономический факультет и всю жизнь проработал в отделе экономике на одном из крупных автозаводов страны.
 
–Я экономист, - возмущается он, - а, не какой-нибудь бухгалтер-счетовод.

 Эффект достигнут, я его сделал, я удовлетворён, но Виктор не сдаётся, - ладно, только давай не будем смешивать потом мой сок с твоим.
- Хорошо, не будем, - говорю я примирительно, - всё как в детстве,  ни дня без споров.
 – Ну, да, всё реально,  - улыбается только что  возмущавшийся   спорщик, - всё, как в детстве.

   Мы разжигаем костёр, достаём закуски.
  Солнечный день, ленивый ветерок относит дымок костра. Внизу блестит речка. Всё как в детстве. Вот только блеяние барашка, как в народе называют бекаса – маленькую болотную птицу, летающего неподалёку и разыскивающего самку, тогда не было. Сейчас здесь просто заболоченное место; люди здесь больше не живут, и животный мир постепенно заселяет его, будто и не было здесь  улиц с деревянными тротуарами, домов, огородов, дворов. Всё исчезло,  пропало, как и не было.
 
   Уважаемые люди накатили ещё по писярику, закусили деликатесами. Хорошо.
 
 -Ну, что, - предлагаю я, - пойдём, проверим, как там сок набирается.
 
  Сок набирается, но не так быстро, как нам хотелось бы. Надо как-то скоротать время. Весенний день долог. Всё, вроде, уже осмотрели, пропитались запахами родных мест, пропитались детством.

 –Давай в ножички  сыграем, - предлагает Витёк.
– Ха, ножички это тема, - соглашаюсь я с его предложением, - а ты все приёмчики помнишь?
 – Сейчас вспомним, - Витёк берёт с пенька мой нож и начинает его приставлять ко лбу – это расчёска, к локтю –локотки, на пальцы – пятёрочка, на плечи – погончики. Чт ещё есть? Давай, ты вспоминай.
 
  Я вспоминаю: коленки – это с колена, сапоги – это со щиколотки, и самое простое начало – это совсем просто – воткнуть с размаха нож в землю, правда, держать его надо за лезвие.  Игра в ножички заключается в том, что нужно метнуть нож так, чтобы он обязательно воткнулся в землю острым концом. Фишка  в том, что для старта он устанавливается то на лоб, то на плечо, то на локоть. Так, что игра довольно сложная. Не играли мы, разумеется, оба с детства. Азарт мгновенно овладевает нами; кто помнит движения лучше? кто выиграет? как в детстве.
 
– Только, всё по чесноку, - сразу ставит условия Витёк.

– Идёт, а на что играем? – Злонамеренно подталкиваю я его к самому главному. Ибо самое главное здесь то, что настоящая игра предполагает наказание проигравшему. Проигравший должен зубами вытащить колышек из земли, забитый так, что снаружи над землёй остаётся всего миллиметра три.

– Ну, всё как в натуре, всё по - настоящему,- распаляется тот.
 – Значит на колышек, Витёк, - это, ты сам сказал. Всё по чесноку, давай!
 На «расчёске» Витёк застревает.
– Зараза, башка босиком, - объясняет он свои неудачи,-  лысина тормозит нож,  если бы у меня шевелюра была как у тебя, я бы тебя сделал.   
 – Ну что Витёк, колышек забивать? 
 - Может, простишь?  - Жалобно смотрит на меня друг.
Я представил, как Витька толстый, согнувшись через своё пузо, будет тянуться до колышка, лысая голова, седые волосы; закашляется, ещё, не дай Бог, удар его хватит от потуг.
– Ладно, коньяк с тебя, - великодушно конвертирую я долг.
–Годится, - радуется Витёк, - по первому требованию. Базара нет. Он надевает фуражку и добавляет, - пить вместе будем.
 
 Пьём чай. Проверяем банки; набралось где одна треть, где и того нет. Чем бы ещё заняться, чтобы ещё круче, плотнее в детство залезть.
  Виктор вспоминает ещё одно детское развлечение: – помнишь, как мы с шестами через лужи прыгали? 
 – Ну, помню, -  понимая, к чему клонит Витёк, подтверждаю я.
   – Давай через вон ту лужу прыгать будем, - предлагает он, - как в детстве.
 Я чешу в затылке; вес у Виктора килограммов сто не меньше - как он себя  в роли прыгуна представляет?
 - Ты как прыгать собрался? Ты же толстый вон какой, тебе от земли-то не оторваться.
 – Не, ну, ты в принципе согласен, - наседает друг мой Витька.
 – А ты что, на слабо меня берёшь? Давай, мне-то что? Я за любой кипиш, кроме контактного каратэ.
 - Давай на спор, на коньяк, - предлагает друг.
 «А, вон что, - догадываюсь я, - жаба Витека задушила». Вслух говорю, - ты что, два коньяка мне задолжать хочешь?
–Ну, ты согласен или нет?
 –Да, согласен, чего мне вилять, только почему обязательно через лужу прыгать надо?
  - Ну, интересно, драйв, адреналин в крови появится, пацанами себя почувствуем.
 Так себе аргументы, конечно, ну да ладно, чего это я заднюю включать буду - не по-пацански.
 - Всё, давай шесты выбирать, - подводит черту Витёк.
 
 Шест каждый выбирает себе сам. Я вырубаю в липняке жердь чуть ли не в руку толщиной. Витёк долго шарахается по подлеску, и находит, наконец, сухостойную осинку чуть тоньше моего «шеста».

- Витя, - решаю я образумить соперника, - тебе не кажется, что сушина твоя сломается, и ты упадёшь  в лужу. 
– Всё рассчитано, я пробовал её на излом, не боись, - успокаивает меня тот и   чистит топором «шест» от коры. – Значит прыгаем? – Ещё раз уточняет   мой товарищ, - условия известны, так?
-Да, что ты привязался, - вскипаю я, -  что ты переспрашиваешь, будто мы с парашютом сейчас прыгать будем.
 –Тогда я, как честный человек должен  тебя предупредить, что в институте я ходил в секцию легкоё атлетики.
– И что, неужели с шестом там прыгал? –  Удивляюсь я.
 - Нет, спринтерским бегом занимался, но рядом шестовики тренировались. Меня на шест  не взяли потому, что я ростом не вышел, но  технику прыжка я знаю и даже прыгал сам, так для себя, так что друг мой ситцевый вот такие дела. Может, сразу сдашься?
– Ну  и жук же ты Витек, - упрекаю его я, как в детстве был хитренький таким и остался.
 –Хе, хе, мы же в детство приехали, всё должно быть взаправду, - выкручивается Витек.
 – Ладно, пошли прыгать.

 Турнир по прыжкам с шестом развивается  по всем правилам жанра. Главное, что мы реально в это  вовлечены, то есть, чувствуем себя реальными  пацанами.

 – Вот, это будет стартовая доска, - Витек втаптывает в грязь кусок коры от своего «шеста», - заступать нельзя. Приступаем к квалификационным соревнованиям, - надеясь, видимо, на мою лоховатость в легкой атлетике, с явным чувством превосходством в теме, объявляет он. Я не спрашиваю что такое квалификационные соревнования. Я знаю что это такое.

  Подкидываем пятак: мне выпадает прыгать первым. Лужа  небольшая – метра два с половиной, но ведь мы ветераны-пенсионеры, для нас это  приличное расстояние, к тому же, когда мы прыгали с шестом-то в последний раз. 
  Я разбегаюсь, втыкаю свою жердь в середину лужи и прыгаю. Через лужу я почти перелетаю, но одной ногой  наступаю в воду, и, подняв фонтан брызг, приземляюсь второй ногой в прибрежную грязь.
 
– Так,- радостным голосом объявляет  бывший легкоатлет-спринтер,  - квалификацию ты не прошёл, заступ был, да и не допрыгнул.
 – Ну, ты покажи класс, прыгун, - стряхивая грязь со штанов, - предлагаю я.
 
  Витек берёт наперевес свой шест, очень похоже, прямо как в телевизоре перехватывает его несколько раз в руках, потом разбегается, втыкает шест в лужу и прыгает. Фрагмент Витькиного прыжка мне запоминается, как кадры видеосъёмки рапидом: шест втыкается в середину лужи и чуть ползёт вперёд, Витек прыгает, но вдруг зависает на старте – с левой ноги у него, застряв в болотной грязи, соскальзывает  бордового цвета, видимо, арендованный у супруги, резиновый полусапожек, и всё же Витек  летит, «шест» наклонён в его сторону,  достигнуть апогея прыгуну не удаётся. Болтая ногами и взрываясь фонтаном нецензурной брани, прыгун валится в центр лужи.
 
   Зрелище трагикомическое: толстенький лысенький дедушка садится на задницу в лужу. Сразу просто встать он не может, для этого ему сначала нужно подняться на четвереньки. Едва не черпая лицом воду, Виктор Сергеевич встаёт на четвереньки. Я срываюсь с места, захожу в воду и подаю свой шест Виктору,  - Держи, прыгун. Тот судорожно хватается за жердь, я вытаскиваю его на сушу. Вид у Витька ужасный: с одежды течёт вода, лицо ошарашенно – испуганное, в глазах обида и вопрос – как это случилось? Я не могу удержаться от смеха. Несчастный замахивается на меня шестом, матерится, потом  быстро идёт к костру, а я бегу за его сапогом на ту сторону лужи.  Прыгун садится на бревёшко и стаскивает с себя верхнюю одежду.
 
  День тёплый, Виктор Сергеевич сидит на бревёшке в  одних трусах и  дамских полусапожках, пьёт горячий чай. На лице у него появляется улыбка:

 - Во, Петрович, как я в роль вошёл, да. Без дублёра сам прыгал, не удачно правда, но ведь, сам.
 – Да уж, - наконец, перестав сдерживаться, смеюсь я от души и вспоминаю ,  –  помнишь, как вон там, у ветлы в детстве Серёга Смирнов в прорубь залетел? Ты ведь тоже был тогда.
 – Это когда на рогатках железных катались? – Уточняет Виктор.
- Ну, да Серёга  в тот раз по шею в прорубь нырнул. Мы тогда тоже костёр разожгли, чтобы его высушить, домой-то он идти боялся - взбучку получит.  Дело в апреле было, по последнему льду уж, считай. Как он не простыл тогда. Час, наверное, в одном пальто моём сидел у костра, а я домой бегал одеваться в материну фуфайку.

  Мы  сидим, вспоминаем свои детские подвиги. Наконец одежда у Виктора немного высыхает и он одевается;  мы идём собирать банки. Сока набралось гораздо меньше, чем мы ожидали, но по трёхлитровой банке всё-таки каждому достаётся.
 – Ну что поехали домой в настоящее, - предлагаю я.
 Виктор смотрит на часы, - да, пора, а то на шестичасовой паром не успеем.
 Мы стоим на палубе парома, смотрим на реку  туда, откуда, только что вернулись, на берег нашего детства. Солнце садится за горы; сколько раз в детстве видели мы эту картину заката.  Сейчас она точно такая же, как и пятьдесят лет назад; столько лет прошло, а будто вчера было наше детство.
 –А здорово мы с тобой, Петрович, ностальгию  сегодня загасили да? – Виктор смотрит на меня выцветшими от времени голубыми глазами. Во взгляде моего друга лёгкая грустинка, удовлетворение, и покой; он шмыгает носом, наверное, всё-таки простыл.
  - И это всё твой проект, Виктор Сергеевич - от замысла и до постановки трюков. -  Отвечаю я и трогаю его ещё волглую куртку.
 – Не, ну правда же  здорово всё получилось?
 - Нормально, Григорий, - словами Жванецкого отвечаю я.
 – Отлично, Консантин, - мгновенно реагирует мой товарищ, и мы вместе смеёмся.