Глава 289
Двор находился в Нанте, куда 29 августа Людовик XIV со всем двором прибыли в сопровождении лейб-гвардии и мушкетеров. Д’Артаньян по выздоровлении прибыл туда же. У Фуке были все возможности отказаться от поездки, или же скрыться по дороге, и более проницательный человек, разумеется, должен был бы заметить опасность и принять надлежащие меры для своего спасения. Но Фуке ощущал себя на подъёме, и этот восторг от достигнутого высокого административного положения, подпитанный надеждами взобраться ещё выше, сделал его вовсе слепым.
В Нанте же заседал Королевский Совет, который в этот раз присутствовал в полном составе, включая министров и государственных секретарей Летеллье, Кольбера, Бриенна, Лионна, и, разумеется, самого Фуке. Суперинтендант ожидал новых милостей от Короля, ведь совсем недавно он дважды снабдил его весьма заметными денежными суммами в десятки миллионов! Вопреки совету друзей он не отказался от поездки, а видя благожелательное отношение, которое ему демонстрировал Людовик, он находился в приподнятом настроении и ожидал самого лучшего развития ситуации для себя. Он наивно полагал, что все предупреждения о нависших над ним угрозах – это плод воображения завистников, которые выдают желаемое за действительное.
Продажа должности генерального прокурора сделала его полностью уязвимым перед Королевским судом, который, если бы он не совершил эту роковую ошибку, не мог бы преследовать его. Несмотря на то, что Фуке также, как и д’Артаньян, был совершенно разбит лихорадкой, он не только прибыл в Нант, но и не пропустил ни одного важного мероприятия с участием Короля, и явился на заседание Королевского совета, чтобы поприветствовать Его Величество.
— Как ваше здоровье, господин Фуке? — поинтересовался Людовик с видом крайне глубокой озабоченности и сочувствия. — Не лучше ли вам отдохнуть и прилечь? Ваше здоровье очень важно для меня и для Франции! Берегите себя!
— Благодарю, Ваше Величество! — ответил польщённый Фуке. — Кажется, мне немного не по себе, но одно ваше участие в моём здоровье действует на меня лучше всех лекарств! Я непременно скоро поправлюсь!
— Я очень надеюсь на это, господин Фуке, но всё же я рекомендовал бы вам бережней относиться к себе, — сказал Людовик. — Я пришлю вам Жана-Батиста Дени.
— Ваше Величество, ни один Жан-Батист не улучшит моё самочувствие так, как это сделали вы одной своей улыбкой одобрения! — возразил Фуке.
Король сделал вид, что не понял намёка Фуке на Кольбера, которого также звали Жан-Батист. Однако, вспомнив про Мольера, он решил пошутить.
— Что вы имеете против имени Жана-Батиста? — спросил он. — Кажется ваш приятель Поклен, или как он себя называет Мольер, тоже носит это имя?
— Пожалуй, шутки господина Мольера будут для меня лучшим лекарством, чем припарки и порошки господина Дени, — решил отшутиться Фуке. — Во всяком случае я предпочитаю его из всех остальных Жанов-Батистов.
— Ну что ж, будь по-вашему, — ответил Людовик и ласково погладил Фуке по руке. — Лечитесь теми средствами, которые вам больше по душе, но только выздоравливайте побыстрей.
Фуке эту настойчивую заботу о своём здоровье со стороны Людовика воспринял как доказательство своей ценности для Короля. Людовик же попросту не желал оттягивать арест Фуке, но понимал, что арестовывать больного человека крайне нежелательно, ведь подобное обстоятельство вызовет крайне нежелательную волну сочувствия к Фуке со стороны следователей и судей, а он запланировал детальное и беспристрастное разбирательство дел суперинтенданта с гласным судом и приговором в конце дела.
Я глубоко убеждён, что д’Артаньян ни словом не обмолвился ни с кем о полученном назавтра приказе. Но приказ подготовил Кольбер, подписал Король, и скрепил печатью канцлер Сегье. Этот последний, по-видимому, всё же рассказал об этом, как минимум, своей супруге. Это поступок, которого следует опасаться всем мужьям на государственной службе: раз уж вы не можете обойтись без жены, то, по крайней мере, не разбалтывайте ей ничего, кроме того, что вы хотели бы сообщить всей Франции! По-видимому, уже было много посвящённых в это дело лиц из числа приближённых Короля, хотя сам Фуке не обратил внимания на царившую при дворе атмосферу таинственности, или же не придал этому обстоятельству никакого значения, отнеся его, быть может, на счёт ожидаемого им предстоящего повышения. В окружении Людовика XIV все перешептывались, поспешно и тайком читали какие-то записки и сразу же их прятали и уничтожали, как только предоставлялась такая возможность. Казалось, что при дворе перестали говорить, и стали только переписываться. Возможно ли, чтобы люди, находящиеся друг от друга на расстоянии менее трёх шагов, слали друг другу письменные сообщения? Немыслимо!
Мушкетеры и гвардейцы прохаживались тут и там в кулуарах дворца, а двери королевского кабинета были закрыты для всех, секретарь Роза не пускал к Королю никого, кроме нескольких редких избранников, но в их число пока ещё входил и Фуке, что заставляло его думать, будто вся происходившая вокруг него камарилья ни коим образом не касается его персоны.
Безмятежность Фуке очень легко объясняется. Он чувствовал себя фактическим хозяином страны, Король был юн и неопытен, Королева-мать отошла от дел, Мазарини больше уже не было на свете. Фуке считал, и не без оснований, что Королю будет нелегко обойтись без него, тогда как Фуке с лёгкостью обошёлся бы без Короля, если бы ему и дальше продолжали действовать так, как он действовал до сих пор. Арест такого человека, как Фуке, фактически был государственным переворотом, но только лишь неформальным, так как формально Людовик XIV уже был Королём Франции и главой государства. Ему предстояло сделать шаг от формального положения хозяина королевства до положения фактического его хозяина, и в этом деле он всецело полагался на д’Артаньяна. Выбор его, несомненно, был единственно верный. Были люди могущественней его, или более ловкие, но они не были столь же преданными своему Королю как капитан мушкетёров. Были, возможно, люди и более преданные, то есть преданные до фанатизма, но они не обладали достаточной решительностью, храбростью, рассудительностью, осторожностью и даже мудростью, и при этом требуемым авторитетом, знанием своих солдат, умением их расставить в самых ответственных местах. Сочетанием всех качеств д’Артаньян был уникальным человеком, единственным в своём роде. Даже в этих непростых обстоятельствах Людовик опасался, что какие-то мелочи будут недостаточно учтены и что-то в результате пойдёт не по плану. Исход задачи, которую возложил Король на д’Артаньяна, казался не предрешённым даже самому Людовику. Но д’Артаньян не допускал и мысли о невыполнении приказа. Он не выполнил бы его, разве что лишь в случае внезапной собственной смерти, впрочем, я не уверен даже в этом. Это был уже не тот молодой и горячий гасконец, который мог бы быть обманутым коварной и обаятельной миледи, не тот уже достаточно зрелый, но ещё недостаточно осмотрительный и готовый к любому коварству мушкетёр, которого смог провести Мордаунт, этого человека не смог бы обмануть никто в этом мире. Даже я, хотя мои шансы я оцениваю наиболее высоко, поскольку никто не знал его так хорошо, как я. Я не хвастаюсь, я просто сообщаю правду. Ведь Атос относился к нему по-отечески, Портос – по-дружески, и только я видел в нём партнёра, а иногда соперника в увлекательнейшей и азартнейшей игре под названием «жизнь», такого соперника, которому желают победы во всех случаях, кроме тех, когда его победа означает ваше поражение, но и в этом случае такого, с которым не будешь плутовать, и по той причине, что плутовство рано или поздно раскроется, а также и по той причине, что ты слишком уважаешь и любишь своего соперника, чтобы прибегать к столь подлым приёмам. Я соревновался с ним в том, кто лучше ухватит у Фортуны то, что ему причитается. Но д’Артаньян не соперничал со мной, он просто шёл своей дорогой и время от времени дружески махал мне рукой. Выбор Короля был удачным, и этот выбор предрешил исход борьбы.
Да и как же мог Людовик выбрать кого-то другого после того, что для него совершил капитан его мушкетёров?
Обладая укреплённой крепостью Бель-Иль-ан-Мер со своим гарнизоном, имея в распоряжении фактически целый флот, Фуке, который носил титул Вице-Короля Америки, завязал теснейшие отношения во всех правящих кругах, который преобладал во всех этих кругах, и к тому же занимал должность генерального прокурора, а не только лишь суперинтенданта финансов, постепенно лишился почти всего – крепости, флота, прокурорской должности. Но эти потери были ещё не роковыми, как ему казалась, поскольку он готовился стать первым министром. Эта мысль, а также твёрдая вера в своей нужности Королю, ослабила его осторожность.
Вечером д’Артаньян получил у Летеллье запечатанный пакет, в котором хранился в полном секрете подписанный приказ об аресте Фуке и тысячу ливров на расходы.
Придя к себе, он тут же вскрыл пакет и прочитал приказ. В нем говорилось следующее:
«Именем Короля,
Его Величество, решив по веским соображениям обезопасить себя от господина суперинтенданта финансов Фуке, постановил и повелевает младшему лейтенанту конной роты мушкетеров господину д'Артаньяну арестовать вышеупомянутого господина Фуке и препроводить его под доброй и надежной охраной в место, указанное в меморандуме, который Его Величество вручил ему в качестве инструкции. Следует следить по пути за тем, чтобы вышеупомянутый господин Фуке не имел ни с кем общения, ни устного, ни письменного.
Дано в Нанте 4 сентября сего 1661 года (Подпись) Людовик».
К приказу был приложен меморандум, указывающий, какие действия следует совершить и в каком порядке. В первую очередь д'Артаньян со своими мушкетерами должен был арестовать Фуке по выходе из дворца. В сопровождении пяти или шести человек он должен был препроводить его в квартиру королевского камергера, вокруг которой его отряд должен был расположиться на страже.
Затем в документе указывалось:
«Господину д'Артаньяну следует принять меры предосторожности, не теряя Фуке из виду с момента ареста и не позволяя ему класть руки в карманы, чтобы он не имел возможности выбросить какую-нибудь бумагу, и сразу же по прибытии в упомянутый зал он должен сказать ему, что Король требует принести ему все бумаги, которые он имеет при себе, и внимательно проследить за тем, чтобы он не спрятал ни одной из них».
Отдельный документ предусматривал, что, если д'Артаньян окажется лишен «возможности действовать в результате приступа лихорадки», он может воспользоваться услугами двух приданных ему в помощь господ офицеров лейб-гвардии Деклаво и Мопертюи.
Еще один указ предписывал д'Артаньяну послать одного бригадира и двух мушкетеров в Ансени, чтобы выполнить приказ, который будет передан им там на следующий день. Полученный ими приказ предписывал им останавливать всех курьеров, посланных не от имени Короля. Это было сделано для того, чтобы Париж как можно позднее узнал об аресте Фуке. В пакете были еще и другие подписанные господином Летеллье депеши с печатями, приказывавшие комендантам крепостей и замков, в которых должен был останавливаться кортеж с арестованным, «оказывать господину д'Артаньяну всю затрёпываемую им помощь». Письмо к господину де Камарсаку, коменданту замка в Анжере, предписывало вывести из замка находившийся там небольшой гарнизон. Другое письмо Короля содержало инструкцию мэрам и эшевенам этого города принять д'Артаньяна и его отряд, снабдить его жильём и провиантом, причём расквартировать отряд предписывалось бесплатно, а за провиант разрешалось взымать плату. На эти цели, как я уже указывал, д’Артаньяну было вручена тысяча ливров. В Анжере, где капитану мушкетёров предстояло ожидать дальнейших указаний, д'Артаньян имел право предпринимать любые шаги, необходимые для обеспечения его пленника надежным местом жительства. Ему поручалось обеспечить Фуке меблировкой на этот случай и соответствующим его статусу обслуживанием со всеми удобствами, но при этом предписывалось обыскивать его вплоть до белья.
(Продолжение следует)