Глава пятнадцатая
«Петровский» пришёл только в двадцать часов сорок пять минут.
Он выглядел очень усталым.
- Простите меня, Михал Иванович, на работе задержался. Обещал вам, что явлюсь в восемь тридцать, - агент пожал руку Гурьеву.
- Николай Васильевич, присаживайтесь! Вот самовар, вот баранки, сахар. Будем с вами чаёвничать? Чай любите? - с широкой улыбкой поинтересовался Михаил.
- А кто же чай не любит? Да ещё и с баранками! - повеселел «Петровский».
Гурьев налил стакан чая в подстаканнике и передал «Петровскому». - Пожалуйста!
- Сахар "внакладку»? - удивился тот.
- Да! Пейте, уважаемый Николай Васильевич, сколько вашей душе угодно! - Михаил подставил под кран самовара и свой стакан в стареньком подстаканнике.
- Вот спасибочки! Перекушу! Пока домой доберусь, то совсем изголодаюсь, - «Петровский» положил в стакан ложечек шесть сахара.
- Запах хороший у чая! - заметил Михаил, наливая себе заварки. - Написано китайский!
- Наверное китайский! Цвет чёрный, как у асфальта, - «Петровский» с хрустом раздавил своим широкими ладонями баранку.
Потом пили чай и молчали. Было видно, что агент действительно сильно голоден. Он делал маленькие глотки и постоянно раздавливал баранки и клал себе в рот кусочки.
- Можно ещё? - «Петровский» поднёс пустой стакан к самовару.
- Конечно же можно, дорогой Николай Васильевич! Пейте! - улыбнулся Гурьев.
Говорить начали только после того, как секретный сотрудник закончил опустошать шестой стакан.
- Настоящее удовольствие хороший чай, с сахаром "внакладку» и баранками! - выдохнул «Петровский» и вытер свою морщинистое грубое лицо ладонью правой руки. - Я аж вспотел весь! Хорошо!
- Как дела на работе? - спросил Гурьев, внимательно наблюдая за агентом.
- Спасибо, Михал Иванович, по-маленьку. Работаем. Платят хорошо, вот и стараюсь.
- Ещё много лет думаете продолжать трудиться токарем? -Гурьев изучал каждый жест
, каждое движение «Петровского».
- Сколько лет Господь мне даст здоровья и силушки, столько и буду работать. Всё от него зависит! - агент перекрестился. - А как не смогу уже двигаться, так и дома останусь. Домишко у нас с женой свой есть, сбережения кой-какие тоже. Не пропадём! Если же худо станет, то сыновья помогут. У нас их трое. Все красавцы и молодцы! Женатые. На земле твёрдо стоят! - с нескрываемой гордостью похвастался «Петровский».
- Молодцы вы с супругой, если таких сыновей воспитали! - с восхищением похвалил агента Гурьев. - Нам бы с вами ещё и спокойствие в государстве удержать, чтобы разные там террористы -революционеры его не разрушили!
- Да, Михал Иванович, правильно вы сказали! Давить этих гнид нужно! Смутьянов разных! Ишь ты чего удумали, Россию нашу переделать по своим правилам. Не пойдёт!
- «Петровский» так громко и сильно хлопнул по столу ладонью правой руки, что Гурьев от неожиданности даже вздрогнул. - Нам государь Богом даден, поэтому мы его должны беречь! Как это Россия без царя? Никак! Правильно я говорю?
- Конечно правильно, Николай Васильевич! Очень правильно! Вот давеча арестовали мы такого на базаре. На вид вроде бы приличный мужик: одет хорошо с деньгами, а императора нашего всеми непотребными словами поносил! - Гурьев наблюдал за реакцией агента.
- Что вы с ним сделали, Михал Иванович? - прожилки на крупном носу агента стали ярко-красного цвета.
- В каталажку отправили. До суда или до дальнейшего распоряжения высшего начальства, - объяснил Гурьев.
- Вот это зря! Ох как зря! - гневно вздохнул «Петровский». - На месте плетей ему всыпать, а потом в кандалах на вечную каторгу отправить надо! Вот тогда бы у нас в России и порядок был бы! А сейчас развелись эти... Эти, как их, революционеры, народовольцы какие-то! Вы знаете, Михал Иванович, что этот сброд себя «Народной волей» именует? А они, ублюдки, спросили у нас, простых людей, хотим ли мы их воли? Не спросили! Сволочи! А царя Александра Второго убили! Сволочи! Ненавижу их! Ненавижу! - агент долбанул по столу уже крепким кулаком да так, что задрожал самовар и зазвенели стаканы в подстаканниках.
- Десять лет назад случилось это трагическое событие, и я ...
- Да я, как вчера, помню этот день первого марта! - перебил «Петровский» Гурьева. На следующий день в газетах напечатано было. Я жене своей читал и плакал. И жена плакала, и сыновья наши плакали. Какой страшный день! Какой страшный день! - «Петровский» принялся креститься и произносить отрывки молитв.
Потом они пили уже остывший чай. «Петровский» понемногу успокаивался. Разговаривали о видах на урожай, погоде и всякой всячине...
- Михал Иванович, если нужно будет что-то сделать, чтобы этих террористов уничтожить, то я в первых рядах! Вы не стесняйтесь - говорите! Денег мне никаких не нужно! Не нужно! - заявил «Петровский» после очередного стакана чая.
- Спасибо вам, Николай Васильевич! - искренне поблагодарил его на прощание Гурьев.
Домой Михаил пришёл только в одиннадцать часов ночи.
- Раздевайтесь, Михал Ваныч! Я вам воды согрела! Ванную примите! Щас я вам полотенец принесу! - засуетилась служанка, когда он вошёл в прихожую.
- Спасибо, Антонина, я только вот руки вымою, а потом чего-нибудь съем и снова на службу. Спешить нужно! - засмеялся Гурьев.
- Ни дня, ни ночи! - вздохнула Калмыкова и пошла накрывать на стол.
Вскоре Михаил неторопливо шагал по тротуару. В желудке было сытно и тепло после ужина. Ночь тёплая и чудесная. Прохожих мало.
Он достал часы. Было двадцать три часа сорок пять минут. «Замечательно! - подумал Гурьев и вдруг вспомнил, что
он забыл взять свой Смит Вессон, лежащий в сейфе! - Как это случилось? Почему он забыл револьвер? Апостолов ведь приказал всем иметь личное оружие! Как же это? Впервые со мной такое происходит!» - Михаил даже в отчаянии остановился. Вновь посмотрел на часы. « Нет, не успею заехать в управление! Ведь нужно ещё и извозчика поймать! Времени нет! Да чего ты расстроился, Миша? Зачем мне этот Смит Вессон? Всё и так обойдётся!» - успокоил он сам себя.
Вот и зелёная деревянная калитка дома 223 по улице Почтовая.
Михаил толкнул её. Калитка тихо, без скрипа, отворилась.
- Здрасте, Михаил Иванович! Проходите! - услышал он шёпот: в проходе стоял Таран.
- Здравствуй! Как дела? - спросил Гурьев.
- Спокойно всё! Я петли жиром смазал, чтобы калитка не скрипела. В нашей квартире только что лампу задули. Спать, наверное, легли. Пацкуды! - шепнул на самое ухо Таран. - Михаил Иванович, вы на цыпочках ходите, тихо говорите! Шуметь нельзя! За мной идите!
Гурьев пошёл за старшим унтер-офицером. Пришли во двор.
- Вон окна нашей квартиры, где эти пацкуды находятся, - Таран ткнул указательным пальцем во второй этаж дома, находящегося напротив. - Я отойду!
Была тихая лунная ночь. Такая светлая, что видны были все окна, выходящие во двор, и поленница дров, хранящаяся под тростниковой крышей напротив,
Тишина. Только пели сверчки за соседним забором. Послышался крик кота. Где-то залаяли собаки, и вновь тишина.
Для того, чтобы получше рассмотреть стену дома напротив, Михаил вышел из тени и сделал несколько шагов.
- Михаил Иванович! - вдруг услышал он шипение Тарана, - светло! Луна! Назад! В тень!
Гурьев сразу же прижался к кирпичной стене дома 223. Слева тянулась стена дома 221, к ней прилепилась небольшая кирпичная пристройка с крышей из кровельного железа.»Если преступники надумают бежать через окно, то это очень удобно! Прыгнуть из него на эту крышу. Затем с неё спрыгнуть во двор и бегом на улицу Почтовая через калитку! А здесь мы! На углу улицы - городовые! Что можно сказать? Апостолов продумал всё! Молодец! Можно, конечно, прыгнуть из окна на железную кровлю пристройки, а потом на тростниковую крышу, укрывающую дрова. Затем через высокий забор во двор дома 223 на улице Петровской. А там их уже ждут Фёдоров и Коробкин. Молодец Апостолов!»
Снова залаяли собаки. На улице и во дворе стояла тишина. Из поленницы дров доносились трели сверчков.
Гурьев посмотрел на часы. Было ноль часов двадцать шесть минут. «Сейчас начнётся!» - напрягся он.
Тишина. Совсем рядом вновь заорал кот. Тишина. Залаяли собаки.
На часах было 0 часов сорок минут. С улицы не доносилось ни звука. «Почему так тихо? Может что-то произошло?» - забеспокоился Гурьев.
- Открывай дверь! Полиция! - громкий крик разорвал тишину. - Немедля! Дверь вынесем! Полиция!
В окнах, выходящих во двор, замелькали огоньки керосиновых ламп.
- Тресь! Тресь! - кто-то сильно бил ногой по двери.
- Открывай! Полиция! - Гурьев узнал голос Апостолова.
- Щас, откроем! Погоди! - послышалось в ответ.
- К стёклам окон, выходящих во двор, приникли любопытные физиономии жильцов.
- Щас! Погоди! Не ломай дверь! - крикнул кто-то.
В это время тихо открылось окно, и из него, на кровлю пристройки, прыгнул невысокий усатый мужик в пиджаке и сапогах. За ним - второй. Длинный в исподнем белье и босиком.
Усатый уже спрыгнул на землю. Длинный что-то замешкался.
- Стоять! - что было мочи в лёгких заорал Гурьев и побежал прямо на усатого.
Тот выхватил из кармана пиджака револьвер и, не целясь, нажал спусковой крючок.
Из ствола вылетела короткая огненная вспышка, а потом раздался звук выстрела.
- Пах! - что свистящее пролетело прямо возле левого уха Гурьева.
Михаил коротко замахнулся и, с разбега, кулаком, изо всех сил, ударил в усатую морду.
- Хрясь! Чвяк! - мужик рухнул на землю.
Гурьев поднял голову. В трёх шагах от него стоял высокий худой мужик в исподнем белье.
- Иди сюда! Не дури! - вновь заорал Гурьев.
Мужик развернулся и побежал к поленнице дров. Михаил за ним. Мужик вдруг пропал.
- Где же ты, сволочь! - прошептал Гурьев, заглядывая за угол кирпичной стены.
Сильный удар в лицо... Жуткая боль на мгновение парализовала Михаила. «Поленом треснул, скотина!» - догадался он, и схватил мужика за плечи.
Потянул его на себя, а потом сильно пихнул на кирпичную стену.
- Хрясь! Хрясь!
Глаза Гурьева заливало чем-то тёплым. По лицу текло что-то липкое. «Кровь!» - догадался он и стал медленно заваливаться на бок.
Со всех сторон тревожно и громко раздирались полицейские свистки.
- Здеся он! В крови весь! Здеся, - услышал Гурьев крик Тарана и потерял сознание.
В нос шибануло чем-то резким и жутко отвратительным. Гурьев открыл глаза. Белый потолок, белые стены. Какой-то старикашка весь в белом, с ваткой в руках стоял перед ним.
- Я где? - хотел подскочить с кушетки Михаил.
- В себя пришёл! Яже ваи сказал, что с ним может случиться? Это же Илья Муромец! Богатырь! - объяснял кому-то старикашка.
Гурьев повернул голову и увидел стоящего у стены Грабовского.
- Николай Васильевич, я где? - возмутился Гурьев. - Мне нужно встать!
- Лежите, Михаил Иванович! - замахал на него руками Грабовский. - У вас голова разбита!
- Лоб у вашего Муромца оказался очень крепким! Думаю, что только сотрясением мозга отделается, без последствий. Да, сейчас рану промоем, швы наложим. Лариса, идите ко мне! - позвал он толстую тётку, одетую в белый халат.
Гурьеву обработали рану. Затем старикашка, оказавшийся хирургом, зашил её шёлковой нитью. Было больно, но Михаил даже не застонал. Потом Лариса очень быстро и умело забинтовала ему лоб.
- Готово! Можете забирать и увозить его. Можете оставить у нас до утра. - Хирург пожал плечами.
- Николай Васильевич, я домой хочу! - попросил Михаил.
- Дорогу перенесёте? - озабоченно поинтересовался Грабовский.
- Ничего с ним не случится! Это же железный человек! - вмешался старикашка. - Ему нужен покой и диетическое питание. Через две недели он должен прийти ко мне для осмотра и, возможно, для снятия швов. Да , Муромец, если у вас рана будет гноиться, тогда немедленно прибыть ко мне! А так, только через четырнадцать дней. Повязку менять через день! Понятно!
- Так точно! - вздохнул Гурьев.
- Ещё я выпишу вам рецепты. Лекарства принимать так, как написано! Понятно? - старикашка зевнул. - Поначалу у вас будет кружиться голова и даже будет тошнить. Потом пройдёт. Можете идти!
- Спасибо, доктор! - Гурьев встал с кушетки.
Михаила немножко покачивало из стороны в сторону, но в остальном он чувствовал себя довольно хорошо.
- Михаил Иванович, до квартиры вас сопроводят Потапенко и Коробкин! Думаю, что я не нужен! - Грабовский внимательно смотрел на Гурьева.
- Зачем столько забот, Николай Васильевич! Я бы и сам добрался! - улыбнулся Михаил.
- Нет! Вас довезут домой! - резко ответил Грабовский, и широкие ноздри его длинного носа раздулись.
- Хорошо! Как скажите! - радостно согласился Михаил.
Светало. Громко пели птицы. Две пролётки остановились у подъезда дома Мешковой.
- Ко мне вход со двора. Вот возьмите, - Гурьев протянул Потапенко связку ключей.
- Спасибо, Михаил Иванович! Сами не пытайтесь встать! Сначала я, а поможет мне Коробкин! - предупредил вахмистр.
Они, не торопясь, помогли спуститься на землю Гурьеву. Коробкин держал его под руку, пока Потапенко возился с ключами, открывая калитку.
В дверь квартиры вахмистр негромко постучал.
- Кто тама? - немедленно раздался голос Калмыковой.
- Антонина, открывай! - ответил Гурьев.
- Иду, Михал Ваныч! Вы ключи свои забыли, наверное? - открылась дверь.
- А! - хотела заорать служанка, но вахмистр показал ей кулак.
- Молчи, баба! Молчи! Не мешай пройти! - прошипел он.
Антонина прикрыла губы ладонью правой руки и рыдала.
Гурьева провели в гостиную и усадили в кресло.
- Дверь затворяй! Иди сюда! Чего там застыла? - угрожающе тихо сказал вахмистр.
Калмыкова всхлипывала, левой рукой, подолом халата, вытирала слёзы, правой - прикрывая рот.
- Слушай, Антонина! Твоего хозяина ранили, но никто не должен об этом знать! Ни соседи, ни твои подруги, никто! Ты поняла? - вахмистр сделал зверское лицо.
- Да! Да! - закивала головой служанка.
- Слушай тогда дальше! Сейчас поможешь поручику обмыться, потом уложишь его в постель, а сама в аптеку! Вот тебе рецепты! - Потапенко взял её за руку, которой она прикрывала рот и сунул в ладонь бумажки. - Спроси у врачей когда и сколько чего пить. Только запомни или запиши! Поняла?
- Поняла! - наконец произнесла Антонина.
- Михаил Иванович, мы тогда отбываем! Если дело какое срочное, пусть ваша прислуга телефонирует в управление! - вытянулся перед Гурьевым вахмистр.
- Да, конечно! Идите, Потапенко! Спасибо вам за всё! - Михаил попытался встать.
- Сидите, Михаил Иванович! Сидите! Лечитесь! Выздоравливайте! - вахмистр и унтер-офицер направились к двери. - На ключ запри после нас! - приказал Антонине Потапенко.
- Михал Ваныч, что с вами? Господи, что же это творится? Бандиты напали, Михал Ваныч? - запричитала служанка после того, когда они остались одни.
- Антонина, помоги мне встать! - попросил Гурьев, - шатает меня почему-то.
Гурьев подошёл к зеркалу и посмотрел на своё лицо.
- Ничего себе! Ну и рожа! Чёрт побери! - в сердцах выругался он.
Лица не было. Только щёки, состоящие из огромных фиолетовых синяков с красным отливом под заплывшим глазами. На лбу повязка.
- А вы свой костюм видели? - всхлипывая, тихо спросила Антонина.
- Ещё нет! Сейчас! - Гурьев, с трудом вращая шеей, осмотрел себя. - Ну ничего себе! Он же новый! Костюм - то новый был! Уф!
Правый рукав пиджака был оторван и держался только на нескольких нитках. Левый вроде бы не пострадал. Зато полы пиджака и брюки были залиты пятнами уже засохшей крови.
- Придётся выбрасывать! Уф! Ну и служба! Антонина, приготовь мне воды! Обмоюсь я...
После принятой ванны Гурьев почувствовал сильную слабость. Антонина помогла ему добраться до кровати.
Михаил лёг и моментально провалился в какую-то чёрную пустоту.
Проснулся от невыносимой головной боли. У Гурьева никогда в жизни она так сильно не болела.
- Ой-й-й! - застонал он и, с трудом поднявшись, сел на кровати.
В окне уже серело. С реки слышались пароходные гудки.
Михаил встал и, как пьяный, шатаясь из стороны в сторону, вышел на кухню.
- Михал Ваныч! Михал Ваныч! Вы целый день проспали, я не хотела будить, - подскочила с табуретки служанка.
- Правильно сделала! Воды попить дай мне, пожалуйста! Голова раскалывается! - Гурьев, морщась от боли, взял кружку, которую подала ему Калмыкова.
- Михал Ваныч, я в аптеке была. Купила всё то, что в рыцетах указано. Пилюли от головной боли, порошки от тошноты и ещё какие-то леденцы. Ой, я забыла от чего! Ой, забыла! Я..
- Неважно! Давай мне, Антонина, пилюли от боли в голове! Сейчас она, проклятая, треснет! Давай пилюли! - Застонал Гурьев.
Потом Михаил вернулся в постель, отказавшись от еды. Головная боль стала потихоньку утихать, и он заснул.
Проснулся от терзавшего его голода. Было светло. Михаил достал часы. «Ого! Уже почти восемь утра! - Гурьев рывком встал и хотел было идти искать Антонину, но вдруг вспомнил, что ещё не одет. - А вечером я перед Антониной был в исподнем белье! Боже мой! Какой позор! Стыдно то как!»
Михаил облачился в старый мундир и вышел на кухню. Калмыкова сидела за столом и огрызком карандаша что-то писала на куске тетрадного листа.
- Антонина, доброе утро! От голода умираю! Спаси меня! - улыбнулся он.
- Ой, Михал Ваныч! Доброе утро! Идите в столовую! Я вам сейчас принесу, всё уже готово. Михал Ваныч, да потом умоетесь! Покушайте сначала! - служанка подскочила с табуретки и принялась доставать с полок тарелки.
После обильного завтрака Гурьев прилёг отдохнуть и нечаянно заснул. Открыл глаза уже в два часа дня. Желудок крутило он невыносимого голода. Михаил встал и пошёл на кухню.
- Михал Ваныч, а я вас уже будить хотела! Обед готов! Будете кушать, а Михал Ваныч? - Калмыкова с какой-то странной нежностью смотрела на Гурьева.
«Жалеет, наверное! Да любой нормальный человек глянет на мою рожу и прослезится,» - подумал Михаил.
- Антонина, накрывай на стол! Неси всё, что есть! Умираю с голода! - сказал он и пошел а столовую.
- Хороший у вас аппетит, Михал Ваныч! Кушаете хорошо! Это значит, что выздоравливать начали. Слава тебе Господи! - Антонина перекрестилась. - Я уж думала, что вы долго болеть будете! Испужалась сил моих нету, - призналась она.
- А что со мной будет? - усмехнулся Гурьев, поедая суп на курице. - Доктор обозвал меня Ильёй Муромцем. Шутник он, однако!
- Не, Михал Ваныч, дохтур не шутник! Вы и правда сильный мущина, и правда, как Илья Муромец! - совершенно серьёзно подтвердила Калмыкова.
После обеда Михаил прилёг и вновь заснул. Разбудила его служанка.
- Михал Ваныч! Михал Ваныч! - звала она его через приоткрытую дверь в спальную, - вечер уже! Кушать готово! Михал Ваныч!
Гурьев подскочил. На часах было восемь часов пятьдесят минут.
- Ну я и спал! Как убитый прямо! - признался он Калмыковой.
- Так я и говорю, Михал Ваныч, выздоравливать начали! - ласково улыбнулась служанка.
Утром Гурьев поднялся в семь часов. Тщательно выбрился. Чувствовал он себя очень хорошо. Только вот в зеркало смотреться не захотел. Противно было видеть свою опухшую физиономию, да заплывшие глаза.
Антонина успела сходить на базар и купить еды на целый день. Михаил позавтракал и, вставая из-за стола, вдруг вспомнил, что нужно поменять повязку.
- Антонина, у нас бинт есть? - на всякий случай спросил он.
- Нету, Михал Ваныч! А он, что нужен? - округлились глаза у Калмыковой.
- А как же! Мне же лоб надо перевязать! Доктор так сказал. А что разве в рецептах он не указал бинты? - удивился Михаил.
- Не-е-е, - протянула служанка. - Нету тама бинтов! Так я прямо щас сбегаю в аптеку, Михал Ваныч, да и куплю! - Калмыкова быстро сняла передник и косынку.
- Пожалуйста, Антонина! Купи! Деньги у тебя есть? - попросил Гурьев.
- Есть ещё! - крикнула служанка уже закрывая дверь.
«Забыл попросить, чтобы газету «Донская пчела» купила! - с опозданием подумал Михаил. - Ладно, завтра!»
-Дрень! Дрень! Дрень! - затренькал дверной колокольчик.
«Кто это там? Может Антонина ключи забыла?» - Михаил пошёл открывать дверь.
- Ох ничего себе! Мать честная! - перед Гурьевым стоял Сергей Шубинский, в свежей белой рубашке с галстуком и выглаженном форменном сюртуке.
- О! Вот это сюрприз! - обрадовался Михаил. - Доброе утро, Серёжа, заходи!
Шубинский колебался. Было видно, что он испугался вида Гурьева. Его румяные щёчки даже побледнели. Наконец он кивнул головой.
- Радость то какая, Серёжа! - прижался к нему в прихожей Гурьев, - брат в гости зашёл! Проходи в столовую! Сейчас я самовар поставлю. Служанка ушла, но я сам справлюсь!
- Нет! Не надо! Я завтракал, - резко отказался Шубинский, садясь на стул. - Ты, Мишанька, как себя чувствуешь? Я на тебя смотрю, и моё сердце холодеет.
- Серёжка, чувствую себя прекрасно! Рожа только немного посинела, и глаза заплыли. Хотел повязку поменять, да бинта дома не оказалось. Послал служанку в аптеку! - хохотнул Гурьев.
- Мишань, ты в Ростове на Дону всего несколько дней, а уже "понты колотишь". Настоящим ростовцем стал! - вздохнул Шубинский.
- Что делаю? Какие "понты"? Зачем их колотят? - не понял Гурьев.
- Да так в Ростове на Дону говорят. «Колотить понты» - это хвастаться или хвалиться. Не знаю даже какое слово подходит лучше. Вот один купец, на улице Большой Садовой, стал огромный дом - дворец строить, а другой купец, напротив его дома, стал свой сооружать. Да ещё больше! Да ещё красивее! Фамилии их я тебе не буду называть. Сам потом узнаешь. Так вот, второй купец «понты колотит», то есть показывает всем, что он богаче и важнее. А вот другой случай. Прошлой весной, когда жарко уже было, один купчик три вагона сахара- песку высыпал на мостовую, да и начал по нему на санях ездить. Зиму сделал! «Понты колотил» - одним словом. - Объяснил Шубинский, стараясь не смотреть в лицо Гурьева.
- А-а-а! Теперь я понял! Так я ставлю самовар, Серёжа?
- Серьёзно тебе говорю, что я позавтракал и очень спешу на службу. К тебя зашёл, потому что в субботу у нас, в прокуратуре, рассказывали историю о том, что какой-то новенький, из жандармов, поручик, когда банду революционеров брали, одними руками двух бандитов убил. Сам, говорили, тоже пострадал. Я понял, что речь о тебе идёт. Сегодня, прямо с утра, к тебе и поехал, а ты «понты колотишь». - Объяснил Сергей. - Скажи честно: сильно плохо тебе, Мишань?
- Так я тебе честно и отвечаю, что позавчера мне дурно было и даже очень. Вчера значительно лучше! Целый день ел да спал. Сегодня я чувствую себя просто замечательно! - объяснил Гурьев.
- Ну и Слава Богу! - облегчённо вздохнул Шубинский, - у меня на душе легче стало, хотя твоё лицо меня ужасает.
- Да это просто синяки! Правда лоб рассекли, но что уже поделаешь? - пожал плечами Гурьев. - Серёжа, а правда, что бандиты померли?
- Говорят, что да! Да и чёрт с ними! Всех их давно убить надо было! - Шубинский поднялся со стула, - пойду я, Мишань, на службу надо! Дела! Дней через несколько к тебе загляну.
- Серёжа, а скажи ка мне, что за школьница у тебя в квартире живёт? - Гурьев решил удовлетворить своё любопытство.
- Да какая она школьница! - густо покраснел Шубинский, - ей уже давно почти двадцать два года! Выглядит хорошо! Что делает у меня в квартире? Так ростовские купцы на день рождения мне её подарили! Интересная история была. Потом расскажу, Мишаня! Идти надо!
Гурьев закрыл за Сергеем дверь. Пришёл на кухню. Сел на табурет. Настроение, которое вроде бы стало улучшаться, резко покатилось вниз.
«Неужели и правда убил? Как же это я? Не рассчитал? Грех это! А вообще какой грех? Я же выполнял свой долг! Один из них меня в упор стрелял. Убить хотел! Мне же пришлось защищаться... Здесь было так: выполнить долг и спасти свою жизнь! А как иначе?» - размышлял он, но на душе у Михаила легче почему-то не становилось.
Зря Гурьев переживал! Через несколько дней он узнает о том, что государственные преступники, которых они брали на улице Почтовой, остались живыми.
Старший унтер-офицер Таран, лично видевший как Гурьев расправился с бандитами, рассказывал следующее:
- Сволочь эта с револьвером в упор стреляла в поручика. Пуля чуть его ухо не задела! Гурьев же не испугался: побежал на преступника и как вдарит того своим кулачищем! Тот не просто упал! Бандит сначала всем телом подлетел вверх, а только потом грохнулся на землю. Рожа теперь у него плоская, как сковородка! Блины хорошо жарить! Ха-ха-ха! Зубы из горла доставали! Ха-ха-ха! Второй, пацкуда, поручика поленом по лбу огрел. Сильно! Гурьев же успел того за плечи схватить и припечатать к стене кирпичной. Лежит теперь этот соколик в больнице в наручниках, под охраной, и глазами вращает. Слова произнести не может! Геройский поручик этот Гурьев! Я таких смелых никогда ещё не видел!
Этот рассказ и стал основой всех разговоров среди полицейских, прокурорских чиновников, охранников Богатяновской тюрьмы в городе Ростове на Дону на долгие месяцы.