Идея купить на новогоднюю премию велосипед в итоге оказалась самым лучшим решением. И пусть всю зиму он простоял то на балконе, то в комнате, то в кладовке, пусть его пришлось попоносить во время уборок, пусть он успел поработать пылесборником и поставкой для вещей и несколько раз выбесить неимоверно. Но когда пришла весна – настоящая весна, с сине-зелеными вечерами, теплым ветром, острым, сладко-горьким запахом от земли, тонким серебряным месяцем в черном бархатном небе, яркими, многоцветными рассветами и закатами, она поняла, что эта покупка была самой нужной и самой правильной тратой денег, самое лучшее решение из всех возможных. А ведь сезон покатушек только начинался!
Первое настоящее путешествие на велосипеде выпало на пятницу. Да, поначалу выезд планировался на субботу, с полноценной фотосессией и остановкой на пикник. Но на работе Олю достали так сильно, что до конца дня без заявления на увольнение она досидела исключительно благодаря мыслям о том, как будет лететь в легких сумерках по трассе навстречу луне, а ветер будет пытаться стащить с нее шапку. Только она, велосипед, дорога и весна – и больше никого в этом чертовом мире!
Пробно катнуться Оля решила до монастыря. Тот был старинным, но функционирующим. Местная достопримечательность, где можно было утолить свои духовные и физические потребности. По выходным и праздничным дням туда съезжались паломники и просто любопытствующие. По одну сторону монастырских стен правили службу, по другую шумел стихийный рынок. Да и сам монастырь не отставал в производстве продукции, поскольку, по старым заветам, владел коровником, пасекой, садами и огородами. Добраться одной, без личного транспорта, туда было не просто: прямого автобуса не было, ехать нужно было в объезд, через три села, с двумя пересадками. Но коллеги на работе часто хвастались, что привезли оттуда то соленье, то варенье, то хлеб местной выпечки, то мед, то вино.
– Куплю вкусное к ужину и вернусь! – решила Оля. – И развеюсь, и с пользой прокачусь!
Ехать по городским дорогам она не решилась: давно не садилась за руль, да и час пик как раз вступал в свои права. Поэтому попетляла по району, между многоэтажками, стройками и детскими площадками. Повздыхала над убитой дорогой в частном секторе. И вскоре выбралась на окружную трассу. И там уже дала себе волю.
Велосипед не подвел. Отличная скорость, легкость в управлении, да и особых усилий в кручении педалей от нее не требовалось. Оля летела вперед по практически пустой трассе, ветер свистел в ушах, навстречу плыли местные пейзажи: черно-зеленые квадраты полей, тонко прочерченные колючей проволокой еще черных, не оживших посадок. Несколько раз Оля останавливалась, делала фото, уж очень дух захватывало от этих пейзажей.
Поворот на монастырь показался настолько быстро, что в первый момент Оля подумала, что, возможно, лучше будет приехать туда завтра – а пока продолжить вот так ехать и ехать вперед, по трассе, пока не наступят сумерки или пока не угаснет эта жажда движения. Но здравомыслие тут же подсказало, что лучше поберечь себя в первый день, чтобы завтра из-за нагрузки не отвалились ноги и спина. Поэтому, поравнявшись с огромной табличкой – фото монастыря и приглашающая надпись – Оля, подчиняясь указателю, свернула влево.
Дорога тут была узкая, вся в заплатках ямочного ремонта. Вдоль нее, низко свесив ветви, стояли старые деревья. В теплое время они наверняка создавали настоящий зеленый коридор. Наверняка тут очень мило будет летом, в прохладе густой тени после раскаленного ада трассы. А еще просто отлично осенью, когда деревья стоят красно-золотые на фоне синего-синего глубокого неба. Оля усмехнулась и подумала, что наверняка в охоте за красивыми кажрами станет тут постоянной посетительницей.
Вскоре деревья расступились и показался сам монастырь: высокая, почти крепостная стена и купола, возвышающиеся над ней. На сине-зеленом с розоватыми прожилками облаков небе проступал месяц – уже не молодой, тонкий серпик, а вполне себе ломоть, правда, еще совсем белый, едва заметный.
Оля остановилась и делала несколько фото показавшегося пейзажа.
По эту сторону стен монастыря никого не было, зато ворота оказались открыты. Оля, ведя велосипед в руках, медленно зашла во внутренний двор. Справа от входа стояли лавочки. Возле одной из них Оля и привязала велосипед, рассудив, что в церковь или в магазинчик с ним все равно войти не получится, а украсть его здесь не должен никто.
Летом тут наверняка было райское место. Сейчас же было чисто, но как-то неуютно: клумбы зияли черной землей, деревья стояли тоскливые и голые.
Открытой оказалась только одна из пяти церквей, и Оля медленно вошла в приоткрытые двери.
В середине было темнее, чем на улице, пусто и тихо. Тьма клубилась в углах, медленно ползла вдоль пола. Пахло сладко и приятно – ладаном и, кажется, какими-то травами. На подсвечниках у икон догорали свечи.
На стене у двери висела картинка с перечеркнутым фотоаппаратом. Но Оле очень хотелось сделать себе несколько кадров на память. Она осторожно достала телефон, включила камеру, выбрала ракурс.
– Чего вам тут надо? – недружелюбно рявкнули за спиной. И от неожиданности Оля едва не уронила телефон.
Пряча его в карман и мысленно благодаря Бога, что все-таки удержала его в руках, потому что на каменном полу ему явно пришел бы конец, Оля обернулась и увидела невысокого лысоватого мужика в засаленном темном халате.
– Ничего, посмотреть хотела, – как можно мягче ответила она. Наверное, действовало особое монастырское настроение. Вот так сразу раздувать конфликт ей не хотелось.
– Посмотрели? Домой езжайте! – все так же агрессивно ответил мужик. Монастырское миролюбие на него не действовало. – У нас для туристов другие дни! Сегодня все мероприятия только для монахинь! Завтра с утра приезжайте, тут служба будет.
– Спасибо, – кивнула Оля.
– Нечего тут шататься, – продолжил бухтеть мужичок. – Уезжайте. Здесь не проходной двор!
– А что еще можно посмотреть? За монастырем что-то красивое есть? – решила перевести разговор Оля.
– Ничего там нет, – сурово посмотрел на нее мужичок. – Грязь одна и болото. Говорю же, монастырь, нечего тут пикники устраивать! Езжайте домой!
– Ладно, – согласилась Оля, но не двинулась с места. Поведение этого неприятного типа разогнало все миролюбие и пробудило в ней дух противоречия. «И как ты меня выгонять будешь?» – крутилось на языке. Но Оля себя сдерживала.
Мужик не собирался никуда уходить, смотрел на нее выжидающе и указывал пальцем на дверь. Оля вздохнула, закатила глаза и вышла нам улицу. Мужик тут же показательно-громко захлопнул дверь церкви.
Умиротворенное настроение таяло на глазах. Опять вспомнился скандал на работе. Все, что разогнала поездка, теперь возвращалось. Чувствуя досаду от все ситуации, злость на вредного мужика, раздражение на себя, что опять смолчала, дала себя прогнать, Оля медленно пошла по монастырскому двору. Оставалось не найти свой велосипед, застрять тут – и день можно считать удачным. Оля уже прикинула, сколько будет стоить такси отсюда до дома, разозлилась на себя за то, что не дождалась завтра – а рванула кататься вот так, с места в карьер, что не поехала на трассе, а свернула в этот чертов монастырь, когда увидела свой велосипед целым и невредимым, благополучно привязанным на том самом месте, где она его и оставила. Оля облегченно выдохнула.
– Не хотите ли вкусняшек к ужину? – послышался звонкий голос справа.
Оля обернулась и увидела, что в приоткрытую дверь небольшого зеленого ларька выглядывает молодая женщина в монашеской одежде.
– Купить или так угощаете? – спросила Оля, постаравшись, чтобы ее голос звучал хотя бы ровно, без агрессии.
– Могу угостить, могу продать, – улыбнулась монашка. – Слово гостя для нас закон!
Оля улыбнулась в ответ и пошла в ларек. Внутри было очень тепло и уютно. На многочисленных стеллажах и в витринах стояла фирменная монастырская продукция. Ее было так много, что Оля растерялась. Монашка это почувствовала и улыбнулась.
– Вы у нас в первый раз, да?
«И в последний!» – хотела добавить Оля, прикусила язык. Быть как тот мужи совсем не хотелось.
– Ага, – согласилась Оля. – Заметно?
– Видно по тому, как вы растерялись, – рассмеялась монашка. – Ничего, распробуете, рассмотритесь, будете у нас постоянной покупательницей!
– Да, у вас так сразу и не выберешь покупку! – невпопад ответила Оля, рассматривая богатый ассортимент. Не каждый супермаркет мог предложить столько, сколько стояло сейчас в этом ларьке.
– Есть такое, – кивнула монашка. – Но вам помогу. Давайте для начала что-нибудь обычное. Чай? Хороший монастырский, собираем травы сами, в здешних в лесах и полях, все экологически чистое, ручной сборки. Варенье? Тоже сделано исключительно из фруктов нашего сада. Мед тоже с нашей пасеки. Пирожков нет, к сожалению, – грустно добавила монахиня. – Они у нас очень вкусные, их и хлеб сразу разбирают, хотя мы дважды в день печем. Нужно раньше приезжать, к утренней службе. Тогда успеете. Но вот пряники и имбирное печенье остались. Пряники такие себе, – понизив голос, сказала она, – а вот печенье просто отличное! Еще соленья есть!
– Это уже в другой раз, – отказалась Оля. – Я столько всего не увезу. Да и будет причина вернутся!
– О, у нас причин вернуться много, – закатила глаза монахиня, – их и кроме еды хватает. Религозные штуки я вам не предлагаю, – Оля ответила шуточный благодарный поклон. – Возле столовой у нас есть магазин побольше, там много уходовой косметики, тоже сами делаем. А еще у нас просто прекрасные места вокруг! И речка есть, и озера, и лес… Только сейчас туда вы не пройдете, сами видите, какая земля после зимы, а там грунтовые дороги, еще не высохли, – лицо монахини на этих словах стало неподдельно-грустным. Словно она заманила Олю обещанием показать красивые места, а теперь рассказывала, почему этого нельзя сделать.
Оля хотела было уже поблагодарить ее и сказать, что так хорошо, что она еще приедет, когда дороги и земля высохнут, а трава и деревья зазеленеют, но монашка продолжила:
– А вот в сады наши вы можете попасть. Их и осенью, и весной обрабатывают, утепляют, дороги там, конечно, не асфальт, но укатанные, проехать можно. А сады наши очень красивые. В сезон там не протолкнуться, все на фотосессии лезут! Мать настоятельница ворчит, но пускает, что поделаешь! Раз Бог создал красоту, значит, надо ею делиться! Сейчас там, конечно, не так, как в пору цветения, то тоже очень хорошо! А еще там маленько озеро есть! В нем сейчас так красиво луна отображается! У меня вчера свободный вечер был, я до темна там сидела!
– А где это? – заинтересованно спросила Оля.
– Недалеко, – охотно рассказала монашка, – с правой стороны вдоль монастырской стены идите и увидите.
– Спасибо, – искренне сказала обрадованная Оля.
– Вы выбрали, что покупать будете? – спросила монашка. – А то мне на службу уже надо идти. Ругаться будут, если я опоздаю.
– Хорошо, – кивнула Оля. – Мне чай, варенья несколько разных баночек, печенье, раз вы его хвалили…
Монашка споро сложила выбранный товар в пакет, Оля расплатилась.
– А к вам из сел на вечернюю службу не ходят? – задала мучавший ее вопрос Оля.
– Не ходят, – грустно согласилась монашка. – На утренние всех пускают, а вот с вечерними беда!
– Я даже знаю, кто людей прогоняет, – хмыкнула Оля. – Видела тут одного кандидата.
Монашка фыркнула и пояснила:
– Это Федор. Он раньше монахом был, потом вроде как прогнали его или сам ушел, там мутная история. Но вот уже с десяток лет тут у нас работником подвизается. Он противный, скандальный, его за это начальство и любит.
Оля хотела уже высказать все, что думает о начальстве, и церковном, и своем, но тут дверь в ларек рывком распахнулась, на пороге показался Федор.
– Развлекаешь? – возмущенно спросил он у монахини. На Олю он показательно не смотрел. – Вот скажу матушке Вере, что ты опять инструкции нарушаешь, будет тебе!
Монашка посмотрела на него презрительно и закатила глаза.
– Я продукты покупала, – громко и четко, словно слабослышащему, сказала Оля Федору. – Уже ухожу!
Ей не хотелось, чтобы приветливая девушка из-за нее получала выговор и вообще имела проблемы.
Федор повернулся в ней и посмотрел долгим, тяжелым, испытывающим взглядом.
– Я вот вас, баб, не понимаю. Сказали тебе – уезжай! Нет, трется она и трется, трется и трется! Вот чего тебе надо, а? – с каждым новым словом он багровел, лицо его перекашивало от злости.
– Уезжаю, – миролюбиво сказала Оля и осторожно взяла пакет у монашки. Та молчала и отводила глаза.
– Думаешь, тут вот так можно: хочу уезжаю, хочу приезжаю? – у мужика глаза стали узкими, злыми, изо рта брызгала пена. – Вся такая хозяйка жизни?
– Ээээ, – пробормотала Оля. Мужик стоял в дверном проеме, и как теперь выйти на улицу, Оля не понимала.
– Нравится тут быть? Нравится? – продолжал наседать Федор. – Так и оставайся навсегда, чего уж! Вот запру тебя здесь в подвале, будешь знать, как не слушаться!
Оля скосила глаза на монашку. Та опустила глаза и что-то перебирала в ящике.
Вдруг на улицу тяжело, низко, звучно ударил колокол. Федор вздрогнул, словно очнувшись, осмотрелся по сторонам, остановил тяжелый взгляд на Оле. Та подумала, что просто так сдаваться не будет. Вон у нее в руках тяжелый пакет. Сейчас как врежет им по голове этому Федору, посмотрим еще, кто кого!
Но тот вдруг отвел глаза и крикнул:
– А ну кыш отсюда! Пошла! Вон! Вон!! – и топнул ногой.
Оля не стала дожидаться второго приглашения и тут же рванула прочь.
До велосипеда она бежала изо всех сил. Но даже если бросить пакет (черт с ними, с покупками, черт с ними, с деньгами!), для того, чтобы отвязать велосипед, нужно было время. Оля обернулась на ларек. Монашка, опустив голову, шла к в сторону церкви. Федор стоял на пороге и внимательно смотрел на Олю.
То и дело глядя на стремного мужика, Оля дрожащими руками отвязала велосипед, уложила в корзинку пакет с купленным. Федор не двинулся.
Оля медленно вывела велосипед на дорожку, плюнув на правила приличия, села на него, поехала к воротам. Те все еще (хвала всем богам!) были открыты. Оля выехала за ворота и медленно поехала по дороге к шоссе, время от времени оглядываясь назад. Федор вышел за порог, посмотрел на нее, начал закрывать ворота.
Здесь, на улице, от пережитого испуга уже не осталось следа. Оля видела, что дорога, по которой она едет, раздваивается. Одна часть, по которой она сюда и приехала, уходит к шоссе, а другая, делая петлю, возвращается к монастырским стенам. Шальная мысль мелькнула в голове Оли. Да, уродцам на работе она ничего не могла противопоставить. Но тут-то умыть мужика сам Бог велел.
Оля медленно свернула на вторую часть дороги, в несколько движений педалей набрала скорость и пару секунд спустя уже вылетела на дорогу у монастырской стены. И ткнула фак Федору. Когда тот понял, что Оля его обманула и не собирается уезжать, попытался бежать к ней, запутался в полах халата, зашатался, едва не упал, принялся грозит кулаками и что-то хрипло кричать в спину.
Но Оля его не слушала и не слышала. На всех парах она летела вперед, хохотала, словно вырвавшаяся на свободу ведьма, даже что-то пыталась напевать.
Правда, счастье полета оказалось недолгим. Весенний день уже сдавал позиции, подступал вечер. Приходящие сумерки смазывали дорогу, и Оле пришлось сбавить скорость, чтобы не потерять управление и не упасть.
А потом Оля и вовсе остановилась. Сад оказался именно таким, каким его описывала монашка. Бесконечно-огромный, он сначала плавно спускался в долину, а потом так же плавно выныривал из нее. В легких сумерках казалось, что бесконечное стадо оленей вышло к монастырским стенам, да так и замерло, подняв вверх рога. Небо над садом тоже было бесконечным, чистым, глубоким, бархатным, непередаваемого темного оттенка. И на нем наливалась червонным золотом молодая луна.
Сад был обнесен забором из колючей проволоки, импровизированная дверь была такая же: несколько сбитых досок, вокруг которой вилась проволока. Оля бы ее не трогала – но дверь оказалась призывно приоткрыта. Грех было не воспользоваться моментом и не глянуть хотя бы одним глазом на то, что там скрывалось.
Уже ступив на посыпанную песком дорожку, Оля запоздала подумала про собак, которые могли охранять сад, но тут же решила, что раз уж они не выбегают на нее с лаем, значит, привязаны где-то в глубине или их вообще нет а, собственно, зачем они и нужны сейчас, кого тут охранять?
Неширокая желтоватая песочная дорога шла прямо, через каждые несколько метров вправо и влево от нее уходили боковые дорожки потоньше. Деревья, дорожки, луна – пейзаж все не менялся, и Оля уже решила было возвращаться назад, когда увидела озеро.
Точнее, скорее всего, это был пруд: сейчас графитово-черный, с ровной поверхностью, чуть тронутой рябью. Водоем был идеально круглым. И луна действительно очень красиво отражалась в темной его глубине.
Когда Оля в очередной полезла за телефоном, то краем глаза уловила движение справа. Замерла на секунду, ожидая все, что угодно: злобный крик Федора, лай собак, возмущенных работников с вилами наперевес… Но сад замер, стоило ей повернуться в ту сторону.
Понимая, что после такого тяжелого дня, в сумерках, в незнакомом месте она сможет увидеть все, что угодно, Оля быстро включила камеру, подобрала ракурс, щелкнула. Маленькая белая тень мелькнула слева. Оля обернулась на движение, потом посмотрела в телефон. Кадр оказался смазан. Она снова выставила ракурс, замерла, белое опять мелькнуло слева, теперь ближе, четче, похожее на нелепого снеговика. Но Оля решила разбираться с причудами воображения потом. Кадр вышел не особо удачным: линии плыли, цвета кардинально отличались от тех, которые были в действительности.
Оля коротко ругнулась. С другой стороны, не могло же ей везти вечно?
«Еще один кард – и уезжаю, – решила она. – Все равно по трассе уже придется с фонарями ехать».
Подобрала ракурс. Замерла. Огромная, в рост ребенка, белая кукла резво пробежала справа. Оля выждала секунду и нажала на кнопку.
Кадр вышел … терпимым. Да, по оттенкам и насыщенности цветов реальности он уступал, но линии были четкими. Луна, озеро, деревья. Ничего белого в кадр не попало.
Решив больше не экспериментировать, Оля засунула телефон в карман, застегнула замок, чтобы не потерять его во время езды, подняла глаза и замерла.
В темных, почти черных сумерках в нескольких метрах от нее четко белел силуэт. Невысокий, детский, больше похожий на огромного пупса. Оля в интернете таких видела, но сейчас не могла вспомнить, как он назывался: имитация младенца, только раз в пять больше самого младенца. Мальчик – а это четко был мальчик – был абсолютно голым. Кожа у него была набухшая, сморщенная – так бывает, когда долго пробудешь в воде, синюшно-белая. Губы у него были фиолетовые. Глаза маленькие и черные.
Несколько секунд Оля и пупс, замерев, рассматривали друг друга. Первой отмерла Оля. Расстегнула, потянула с плеч куртку, чтобы закутать, укрыть – понятно что на таком холоде ребенок посинел и опух!
– Иди сюда, не бойся, – как можно ласковее позвала она.
Ребенок, словно только и ждал приглашения, молниеносно опустился на четвереньки и побежал к ней, словно собака. Двигался он на удивление быстро. Из его рта свисал непропорционально длинный синий язык. Между фиолетовых губ торчали острые, длинные клыки. Рот искривился в подобии улыбки.
Несколько томительно-долгих секунд Оля просто пыталась переварить картинку. Потом подтянула куртку на плечи – застегивать ее не было времени, – вскочила на велосипед и рванула прочь.
Ехать по сырому песку было тяжело. Велосипед тут же увяз, поехал боком, пошел юзом. Набрать скорость не получалось.
Тварь налетела на нее по касательной, больно вцепилась в ногу. Оля, взвыв, брякнулась – существо оторвалось от ноги с сухим треском вместе с куском джинсов. С глухим ударом шлепнулось на дорогу.
Оля принялась крутить педали изо всех сил. Тварь снова вскочила на четвереньки и рванула за ней.
Укушенная нога пекла, по щекам катились слезы. Но Оля старалась не отвлекаться от дороги и крутить, крутить, крутить педали.
Она уже видела импровизированную дверь, отделяющую сад от дороги, когда тварь снова вцепилась ей в ногу. На этот раз – уже в бедро. От удара велосипед завилял, завалился на бок, придавливая ногу Оли и тварь.
Лежать долго было нельзя. Оля с трудом поднялась на ноги – точнее, на одну. На другой, обвив добычу конечностями, висел уродец. И не просто висел, а радостно чавкал ее кровью. Отцепить руками его не получилось. Оля вытащила телефон из кармана и принялась лупить тварь по голове спине, плечам. Тварь зашипела, оторвала рот от раны. И Оля получила сомнительное удовольствие разглядеть существо: перекошенное синюшное лицо, кровавая пена на губах, злые маленькие глазки с вертикальными зрачками, крепкие клыки и толстый, мерзкий на вид язык.
Оля завалилась на спину и принялась бить свободной ногой по уродцу. Тот зашипел, запищал, ослабил хватку. У Оли получилось его оторвать, отбросить в сторону.
Она в ту же секунду вскочила на ноги и рванула прочь из сада, к монастырю. Там точно были люди! Они должны были помочь! В конце концов, Оля не переступала через таблички «Хода нет», не открывала закрытые двери и не нарушала прямой запрет!
Бежать не получалось. Оля скорее делала один большой шаг – и подтягивала к себе раненую ногу. Шансов с такой скоростью уйти от твари у нее не было никаких. Та сейчас очухается и наверняка кинется в погоню! И, в отличие от Оли, все конечности у уродца были нас месте!
– Сюда! Сюда! – Оля сначала услышала крик, потом сообразила, что движущееся вправо и влево желтое пятно – это не луна, а фонарь. И изо всех сил поспешила на свет.
Несколько шагов спустя за высоким темным силуэтом удалось различить очертания деревянного здания – то ли сарай, то ли шалаш.
Когда до вожделенной цели оставалось несколько метров, фигура опустила фонарь на землю, в два шага подошла к Оле, подхватила ее за предплечье, поволокла, подняла с земли фонарь, втолкнула Олю в сарай-шалаш, шагнула следом, закрывая дверь.
Оля просто лежала на земле, тяжело дыша, боясь пошевелиться, не способная поверить в свое чудесное спасение.
– Как ты? – в наклонившемся над ней лице Оля узнала Федора.
– Хреново, – прохрипела Оля, ожидая, что тот опять начнет орать и ругаться.
– А я тебе говорил, не нужно тут шляться, когда солнце уже садится! – тяжело вздохнул Федор.
– Лучше объяснять надо было, – фыркнула Оля. – Готова поспорить, после ваших объяснений съедают почти всех!
– Слушать надо, а не спорить, – тяжело вздохнул Федор.
– Что это за тварь такая? – спросила Оля. Она попыталась сесть, но ноги горели и пекли так, что она не сдержалась и застонала.
– Упырь, – пожал плечами Федор. – Кому ж еще быть!
– Откуда он в монастыре? – не сдержала удивления Оля. – Тут же типа святая земля!
– Тут – это где? – уточнил Федор. – В монастырь он не суется, ему туда нельзя. А сюда из местных никто не ходит, потому что знают.
– И давно он тут живет? – спросила Оля, переводя тему. Местные, значит, знают и после темноты не ходят. А не местным, как вот она, например, что делать?
– Давно, – пожал плечами Федор, – еще с 90-х. Года точно не скажу. С тех пор, как убогая Фекла свое дитя в пруду утопила, он и живет.
Оля вздрогнула.
– А зачем она дитя в пруду утопила? – спросила она хрипло.
– Так убогая – говорю же! – пояснил Федор. – Время такое было, тяжелое. Монастырь строился, деньги нужны были, спонсоры… А спонсоры тогда тоже своеобразные были. Просто так им помогать интересу не было. Нужно было что-то взамен давать. Кто отпущение грехов просил, кто плиты в монастыре именные или иконы с подписью, мол, святой дар такого-то, кто-то родственников в монастырском склепе просил похоронить… А кто с монашкам хотел покувыркаться.
– О Господи, – выдохнула Оля с ужасом.
– Не поминай имя Господа всуе, – сурово сказал Федор и перекрестился. – Дело-то такое было, житейское. Кто ребеночка приживал, тому рожать давали, а дите потом под усыновление шло. А что, младенец чистый, родители нормальные… А Фекла умом тронулась. То кричала, рожать не хотела. А как родила, ребенка не отдавала. Все ждали, что она после родов успокоится, семью младенчику хорошую нашли уже. А Фекла ночью придушила сиделку, которая ее сторожила, да младенчика в пруд и вкинула. Ее тогда в дурку свезли, она и померла там вскорости. А младенчик остался, живет. Не жалуется.
Оля на последние слова хотела съязвить – это кому еще в такой ситуации жаловаться! Но тут в дверь поскреблись – словно собака лапой.
– А вы его не боитесь? – внезапно севшим голосом спросила Оля.
– А чего мне его бояться? – удивился Федор, вставая с лежака и направляясь к двери. – Он меня хорошо знает. Я его погреться пускаю. Кормлю. Я его, считай, вырастил. Он бы без меня тут пропал.
Дверь отворилась с противным, долгим шорохом. Тварь на фоне опустившейся уже на землю ночи выделялась четким белым пятном.
– Угощайся, – предложил Федор. – Тут тебе сподручнее кушать будет.
Уродец медленно перевалился через порог и все так же на четвереньках двинулся к Оле.
Как оказалось, ехать кататься после работы было не самым лучшим решением.