Книга первая. Жертва пешки

      
                Посвящается Д. Шестакову.

Перед вами — сказка о том, как Иванушка-дурачок женился на принцессе. Прошу отнестись к интеллектуальному уровню главного героя с пониманием.


            ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
          КЛУБ НЕ ДЛЯ ВСЕХ


           ГЛАВА ПЕРВАЯ


Мне двадцать три года и я очень похож на Дмитрия Быкова. Не на юного Быкова со старых советских фоток, а на такого, каким он скорей всего будет лет через двадцать, — обрюзгшего, с девятью подбородками, слегка приоткрытым ртом и вечно скапливающейся в углах рта слюною. Как вы уже, видимо, поняли, себе я не нравлюсь. 

Окружающим — тоже.

В нашей Санкт-Петербургской Академии Экономических Знаний у меня почти нету друзей, наши девушки меня не замечают, а наши преподы, услышав вопрос: «Кто такой Тихомиров?»  — начинают мучительно морщить лоб, после чего монотонно бормочут: «Тихомиров? С четвертого курса? Чего-то припоминаю…» — а в конце возмущенно выкрикивают: «У нас учатся сотни студентов. Всех не запомнишь!».
 
…В тот злополучный день — 12 сентября 21… года — в институте все шло, как обычно. Наша секс-бомба  Златка Сгущанская надела потрясающую мини-юбку, наш мажор Жорж Варламов пришел на занятия с новым айфоном, наш главный институтский казанова Владилен Лопатинский лениво рассказывал об одержанных на неделе победах. А ваш покорный слуга тихонько сидел на камчатке, зарывшись в конспекты. Предстоявший нам семинар «Проблемы оптимизации взаимодействия логистических потоков» был испытанием не из легких. Тем более, что его проводил сам доцент Хайрутдинов.

И вот именно здесь и зашел этот Новенький.

В общем-то, парень как парень. Чуть повыше меня. Почти втрое изящней (что, в общем, несложно). Что мне в новеньком сразу понравилось, так это его мушкетерские усики a la все тот же Дмитрий Львович (очень похожее рыжее безобразие колосилось под носом и у меня). Парню я вроде бы тоже глянулся, потому что спросив: «Ты не против?», - он закинул сумку ко мне на скамейку и уселся рядом. После чего церемонно представился:

— Иннокентий Смирнов. Сослан сюда из Первопрестольной.

— Иван Тихомиров, — ответил я. — Местный житель.

—  Сейчас у нас что, логистика?

— Да, вроде, как лога. Семинар-с.

— Кто ведет?

— Доцент Хайрутдинов. Гнида редкостная.

— Но меня он, надеюсь, помилует? Я ж с корабля и на бал.

 — Говорю ж тебе: гнида. Можно ждать, что угодно.

…Доцент Хайрутдинов был сегодня не в духе и, соответственно, щедр на репрессии. Златку Сгущанскую не спасли ни декольте, ни прическа, ни едва прикрывавшая трусики юбочка. Он поставил ей жирную двойку.  Жорик Варламов сдался без боя. А что касается нашего бабника (а он, между прочим, мужик с головой), то ответ у Лопаты буквально отлетал от зубов, но коварный Азад Аббасович Хайрутдинов (он же Безнал Кешбекович Хреннарылов) зарезал его на дополнительных и влепил таки пару.

А потом подошла моя очередь.

Я — увы — не Лопата, и говорить не горазд. Но графики обеих функций (и восходящей, и нисходящей) я, между прочим,  нарисовал абсолютно правильно. И формулу оптимизации вывел четко. Да, на конкретике малость поплыл, но сходу поставить за это двойку мог один Хреннарылов.

Потом жертвами распоясавшегося доцента пало еще несколько беззащитных студиозусов, ну а потом (звонок был мучительно близок) Азад Аббасович вызвал Кешу.

— Простите, я только что с поезда, — сообщил Иннокентий.

— Но вы ведь пришли на занятие? — вскинул брови Азад.

— Да, пришел.

— Вы пришли к нам на семинар. Вам, кстати, известно значение этого слова?

— К сожалению, нет. Неизвестно.

— «Се-ми-нар», — торжественно произнес Хайрутдинов, — в переводе с латинского означает «теплица знаний».  И, коль вы пришли к нам в теплицу, так уж будьте любезны делиться знаниями. Итак, в чем ошибся предыдущий докладчик?

Аудитория негодующе загудела. Так чморить новенького было слишком даже для Хайрутдинова.

— В том, — с неожиданной четкостью отрапортовал Иннокентий, — что он спутал количество параметров потоковых процессов с количеством функций взаимодействия потоковых процессов.

— Хм, — еще выше вскинул чёрные брови доцент, — и, следовательно, голубчик… следовательно…

— И, следовательно, — спокойно ответил Кеша, — эта проблема обобщенного решения не имеет. Только частные.

— Садитесь. Пять.

                ****

Это была первая пятерка, поставленная Азадом Аббасовичем за исторически обозримое время.


                ГЛАВА ВТОРАЯ


— Ты куда после школы? — спросил меня новенький.

— Да так,  — я смущенно пожал плечами. — Наверно, домой.

— В «Контактик»,  — Иннокентий имел в виду «Контакт бар», — на пару минут не заскочим?

— За пивасиком? — уточнил я.

 — Ага, за пивасом.

Я пива не пью, но Кеше об этом сказать постеснялся, и минут через десять-пятнадцать мы сидели в «Контактике».

— Похоже, ты, Ваня, не спец по пенному, — часа через пол ехидно заметил Иннокентий. — Я уже третью заканчиваю, а ты еще в первой губы полощешь. Чего так?

- Ну-у... - чуток растерялся я.

- Не уважаешь пиваса?

— Ну, если честно, то не особенно.

— И в баре тебе... не комфортно?

— Да не, все нормально.

— Но все-таки есть небольшой дискомфорт? — не отставал Иннокентий.

— Ну, может…совсем небольшой, — через силу признался я.

— И тянет домой, к родным порносайтам?

На это я ничего не ответил, но заливший мои щеки румянец без слов подтверждил, что, мол, да, чуток тянет.

— Могу предложить альтернативу, - предложил Иннокентий. - И пиву, и Саше Грей: закрытый клуб «Зебра». Слыхал о таком?

 — Не, Кеша, не слышал.

— Что, в общем, естественно. Хочешь там побывать?

— Но он же закрытый.

— Со мной тебя пустят. Пойдешь?

— Звучит крайне заманчиво.

— Хо-ро-шо, — широко улыбнулся Иннокентий, — Сперва я тебя уболтал, теперь малость поотговариваю. Во-первых, это очень опасно. Во-вторых, не приносит никаких материальных выгод. В-третьих… в-третьих, снова напомню тебе об опасности. Что скажешь, брателло?

— Скажу, что стало еще интересней.

— Силен в тебе, Ваня, дух авантюризма! Так ты точно согласен?

— Да, Кеша, точно.

— Тогда допивай свой пивас и отчаливай. Девушка! — крикнул он пробегавшей к соседним столам официантке. — May I have a bill ?

("Можно счёт?").

                ****

Закрытый клуб «Зебра» располагался на Конногвардейском недалеко офиса Газпрома. Выглядел он соответственно:  ливрейный швейцар у входа, в просторном и гулком фойе   — два неправдоподобно плечистых охранника в одинаково скверно пошитых костюмах, в затененной гостиной   — уютный камин и тяжелые, словно афишные тумбы, кресла. На пороге гостиной нас встретила хостес с такой выдающейся грудью, что, увидев её, Саша Грей наверняка б застрелилась от зависти.

  — Вам позвать сомелье? — обласкав нас светящимся взором, спросила красавица.

— Сомелье? — усмехнулся Кеша. — Зачем зря беспокоить учёного человека? Какие из нас с Ванюшей винопивцы? Вас, девушка, кажется, — он глянул на бейджик, — Татьяной зовут? Милая Танечка, если не трудно, уговорите бармена налить нам по соточке «Чиваса». Хорошо?

— Хорошо, — улыбнулась хостес, и минут через пять мы оба сидели в кожаных креслах, сжимая в руках тяжёлые стопки с двенадцатилетним виски. 
                ****

— Ты же вроде только приехал? — спросил я приятеля. — Откуда такие крутые знакомства?

— Я был членом московского филиала. Достаточно долго. Два года. Но головная контора в Питере.

— Слушай, Кеша, — встревожился я,  — а сколько я с понтом торчу за все это? У меня с собой штука. Нам хватит?

— Ванюшка, расслабься, — похлопал меня по плечу Иннокентий, — раз в месяц здешняя администрация снимает с моего страхового счета какую-то сумму, но это копейки. Забудь.

— И много там нужно внести на счет?

— Да нет, не особенно
много, — пожал плечами Смирнов. — Тысяч сорок (естественно, долларов). Но деньги не главное.

— Но у меня нет таких бабок! - выпалил я.

— Ваня, здесь кто-нибудь говорит о деньгах?

— Нет. Не говорит.

— Тогда сиди и не рыпайся. Анзорчик, паршивец,  какими судьбами? Что ты позабыл в Святопупинске?

Иннокентий покинул кресло и левой (в правой был виски) рукой ласково потрепал по загривку какого-то тщедушного восточного юношу.

— Здравствуй, Кожаный Дьявол! — ответил кавказец таким церемонным мАсковским выгАвАром, что где-нибудь в Купчино за него могли и побить.  — Резо и Вахтанг, перестаньте приставать к бедной девушке и скорее бегите сюда. Здесь сам Кожаный Дьявол, Герой Ночных Трасс, Человек-легенда!

Резо и Вахтанг — два точно таких же испорченных цивилизацией   сына Востока — бегом прибежали в каминную и поспешили представиться Иннокентию. Здоровались оба с такою почтительностью, с какой начинающие хулиганы приветствуют пожилого вора в законе.

                ****

Часа через два в гостиной стало людно и шумно. Но лишь двое из этих вновь прибывших были женщинами. Обе новые дамы были немного мужеподобны, но одна была просто мужеподобна, а вторая — мужеподобна и обаятельна. Эдакий чертик в юбке.

Первую звали Эллой, вторую — Инной. 

Тщедушный Анзор (похоже, знавший здесь всех) представил нас девушкам. Я ведать не ведаю, чего он там нашептал им на ухо, но похожая на боксёра-тяжеловеса Элла не сводила глаз с Иннокентия, а вот чертенок в юбке больше смотрел… на меня.

Ей богу, не вру! Именно на меня, а не на Кешу.

— Сегодня второй вторник месяца, — многозначительно произнесла Инна сразу же после обмена приветствиями.

— О, да! — горячо согласился я.

— И сейчас будет покер. Вы в нем участвуете?

— ?

— Вы ведь драбант?
 
— ??

— Кандидат?

— ???

— Кандидат в кандидаты?

— ????

— Ваня, — вмешался Анзор, — просто наш гость. Он вне иерархии.

— Понятно, — разочарованно протянула Инна, — стало быть, вы ничего про наши игры не знаете?

— Нет, — честно признался я. — Не знаю.

— Тогда мы начнем ab ovo . Вы любите Стивенсона?

("с самого начала")

— Боксера?

 —  Да нет, не боксера, писателя. Автора «The Suicide Club».

("Клуба самоубийц").

— ??

—  «При-клю-че-ний прин-ца Фло-ри-зе-ля».

— А! Я такой фильм… когда-то по телику видел, — наконец, хоть что-то припомнил я.

— Старинный? Советский? С Олегом Далем? Правда, Даль — душка?

— Да-да, — согласился я, — очень и очень… изящный мужчина.

 — И очень похож на вас! Я имела в виду, — хихикнула Инна, — внутренне. Вы карту для смертника — красный туз пик из этого фильма помните?  В нашей игре он значит почти тоже самое.
 
— Господа! — послышался голос красавицы-хостес. — Вас просят пройти в соседнюю комнату. На покер.


                ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Из собравшихся в клубе за карточный стол уселась почти половина (включая обеих девушек). Бесстрастный крупье распечатал колоду, с фантастической ловкостью перетасовал ее и начал выдавать всем по карте. Анзорчик (он сидел первым) получил даму треф, Резо — даму пик, Вахтанг — бубновую десятку и так далее. Последними под раздачу попали Иннокентий и Инна. Обоим достались тузы: Инне — треф, Кеше — бубен.

(Судя по тому, как равнодушно Инна отщелкнула карту, стивенсоновского рокового значения туз треф в их игре не имел).

— Второй круг! — объявил крупье.

Второй круг тоже не принес результата. Как, кстати, и третий.
Во время четвертой раздачи игроки стали нервничать. Тщедушный Анзор секунд пять прижимал к столу карту, потом посмотрел — это была двойка виней. Резо побледнел и раскрылся сразу, и опять все увидели даму (на этот раз бубновую). Вахтанг зажал свою карту между ладоней, долго-долго подглядывал в щелочку, потом, облегченно вздохнув, предъявил: это был король треф.

Раздача неумолимо продвигалась по кругу и в очередной раз дошла до Иннокентия. Он показал свою карту мгновенно. Это была последняя из оставшихся дам — виновая.

Теперь пришла очередь Инны. В колоде было пятьдесят две карты, за столом сидело тринадцать человек, и лишь одна карта оставалась не выданной.
.
Злополучный туз пик.

— Это нэчэстна! — громко крикнул Анзор (и куда подевался его роскошный арбатский говор?). — Инна — дэвушка. Она не должен танцевать на Зэбра!

— Анзорчик, остынь, — спокойно ответил Инна. — Станцую я Зебру. Не хуже некоторых. И Ванечке будет наука.

                ****

— Понимаешь, Ваня, — объясняла мне Инна, сидя со мной на одном сиденье в клубном автобусе, уносившем нас всех куда-то к черту на кулички, — ты, наверно, заметил, как по-хамски ведут себя наши водители на пешеходных переходах? И хотя все мы здесь автовладельцы, но наши сердца - с пешеходами.  Вот скажи-ка мне, Ванечка, сколько точно минут шофер обязан пропускать пешехода? Одну? Две? Пять? Десять?

— Наверное, две,  — неуверенно предположил я.

— Ответ неверный. Вискарика хочешь?

— А ты?

— Мне нельзя, у меня танец. А тебе еще рюмочка  не помешает. Ты у нас чересчур напряжен. Извини, но стаканчиков нету. Лакай из горла.

И она протянула мне початую бутылку «Чиваса».

Я плохо пью из горла, но выбора не было. И я всосал такой добрый глоток, что едва-едва не поперхнулся. Но все-таки  — не поперхнулся.

Бог спас.

— Время ожидания на переходе не ог-ра-ни-че-но! — назидательно продолжила Инна. — Водитель обязан ждать с то-го са-мо-го мо-мен-та, когда пешеход вступит на пешеходную разметку, и вплоть до то-го  мо-мен-та, когда пешеход ее покинет. При этом он не имеет права сигналить и таким образом подгонять  пешехода. Много ты видел таких водителей?

— Вообще не видел.

— Ну, вот, а наш клуб стремится к тому, чтобы хотя бы в отдельно взятом Святопупинске абсолютно ВСЕ водители соблюдали правила на пешеходных переходах. И мы проводим с ними профилактическую работу.

— Но как?! — спросил я.

— Причудливо и разнообразно. Одним из таких экстремальных наглядных уроков и является Танец Зебры. Сейчас я тебе его продемонстрирую. Только, — хихикнула девушка, — бутылку с собой не бери. Учитель с бутылкой — это аморально.    

                ****

Мы высадились из автобуса. Была уже половина десятого вечера. На улице было не очень светло, но совсем уж кромешная тьма пока не сгустилась. Мы вышли где-то на Выборгской, в районе Суздальского озера. Нерегулируемую зебру заливал желтым светом высокий фонарь на тонкой бетонной ножке. Машин почти не было.

Здесь в сумке у Инны пиликнул сотовый. Она его выдернула и поднесла к уху.

— Минуты три говоришь? Груженая фура? Отлично.

Инна закинула в сумку мобилу и легко выбежала на зебру. На середине она застыла, положила сумочку на асфальт, вскинула кверху руки и стала перебирать ногами, как бы танцуя какой-то испанский танец (сам я в танцах не очень). Вдалеке, полыхая фарами, появилась огромная фура. Она шла с превышением скорости километров на тридцать и никакого внимания на крошечную фигурку на зебре не обращала.
 
Метров за двести до зебры фура стала бибикать и только секунд через пять — тормозить. К счастью, асфальт был сухой, тормоза у машины — хорошие, а водитель был профи.Тормозил он почти без заноса и замер метрах в восьми от Инны.

Дальнейшее представить несложно: извергая потоки самой отъявленной ругани прихвативший бейсбольную биту шофер стремглав бросился к Инне, но — увидев нашу многоголовую шоблу и, особенно, двух здоровенных красавцев в неважно сидящих костюмах, моментально переориентировался, спрятал оружие за спину и решил ограничиться матерной бранью.

— Трам-там-пара-рам! —  вовсю фонтанировал матюгами водила. — Ты что же, дурында безмозглая, делаешь?! Тебе жить надоело? Надоело, трам-пам-пара-рам, иди - вешайся. А меня на хрена на зону тянешь?

— Извините, мужчина, — подал голос с обочины Кеша, — в чем ваши претензии к девушке? Какой именно пункт ПДД она нарушила?

— Трам-там-парамский пункт!!! — заорал разъяренный  шофер.

— Девушка переходила вне зоны перехода?

— Она вообще, трам-там-пара-рам, не переходила! Она, блин, стояла на месте!

— Мужчина, это не запрещается правилами. Любой пешеход имеет право переходить пешеходную зебру с любой, сколь угодно малой скоростью. А вы обязаны стоять и ждать. А если,  — усмехнулся Иннокентий, — вы с чем-нибудь не согласны, давайте вызовем ГИБДД, и оно нас рассудит.
 
— Поцелуй в там-там-пара-рам своих гайцев! — ответил ему шоферюга и, зло хлопнув дверью, умчался.

Уезжая, он попытался проехать как можно ближе к нашей, стоявшей на обочине компании, но нервы у нас оказались крепкими. Никто даже с места не сдвинулся.

Водиле не везло в этот вечер.
   
                ****

А заныканная в потайном карманчике тысяча мне все-таки в тот злополучный день пригодилась. Именно этой купюрой в начале двенадцатого я расплатился с таксистом. Спуститься в метро после целой бутылки "Чиваса" ваш покорный слуга не решился.

 

                ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

                Она
                решила
                отчетливо: «No!»,
                — и глухо сказала: «Yes!»
                В. В. Маяковский

Прошло две недели. Мы с Кешей все так же сидели вместе, но больше ни разу не заходили ни в «Контакт бар», ни в странный клуб на Конногвардейском. Сразу же после занятий Иннокентий бежал по делам, а я плелся домой, к «родным порносайтам». Но двадцать восьмого все изменилось.

Как и всегда по вторникам, у нас было только две пары, размещенные крайне неудачно — с окошком. Сразу же после Логистики (на студенческом: Логи) был двухчасовой перерыв, а потом начинались «Основы трудового законодательства» — скучища смертная, но попробуй-ка их пропустить. Но все на свете имеет конец. Закончились и зубодробительные «Основы», и уже в гардеробе Иннокентий меня спросил:

 — Иван, ты во фраке?

— ???

— Не хочешь снова съездить на Конногвардейский?

Не буду вам врать: в "Зебре" мне не понравилось. Не понравилось все - и слишком грудастая хостес, и чересчур плечистые охранники, и перегламуренные сыны Востока, и странная гусарская рулетка на ночных дорогах.

Правда, мне ОЧЕНЬ понравилась Инна, но за эти четырнадцать дней все мои чувства успели выгореть и превратились просто в приятные воспоминания. И мне что-то подсказывало, что и мне, и ей будет лучше, если эти воспоминания так и останутся воспоминаниями,  но…

Но я хорошо понимал, что, если сейчас вдруг отвечу отказом, обидчивый Кеша меня никуда уже больше не пригласит. И я снова останусь в своем неблестящем одиночестве, снова буду общаться только с друзьями по виртуальному Движу и тешить себя идиотской мечтой — пробиться на Интер и заграбастать там главный приз (сикстильярд хулиардов долларов). И…


И   — самое, братцы-то, странное — что меня моя прежняя жизнь, в общем и целом, устраивала. Это была абсолютно нормальная жизнь, ничуть, между прочим, не хуже, чем у разных там мудаков из оффлайна, не отличающих «Контр Страйка» от «Марио».

Короче, я твердо решил отказаться. И...


                ****


— Конечно, хочу, — после почти незаметной паузы ответил я.

— Тогда бери ноги в руки и поехали.


                ****

В Клубе, кроме неизбежного Анзорчика и еще пяти-шести незнакомых мне постоянных членов, никого больше не было. Не пришли и обе девушки.
Ни Элла, ни Инна.

Часа через пол вяловато-расслабленного общения под неизменный двенадцатилетний Чивасик огромная плазма в правом углу вдруг сама собой вспыхнула и огласила каминную парочкой тактов какой-то на редкость противной музыки.

— Тихо все! — всполошился Анзор.  — Обращение Президента.

Плазма, светясь чем-то черным (похоже, это был скайп с намеренно отключенной камерой), произнесла громоподобным голосом:

— Дорогие соратники! Видео последнего Испытания на Ютюбе побило все мыслимые и немыслимые рекорды. Семь миллионов просмотров! Двести сорок восемь попыток повторения с закономерным итогом: двести сорок семь трупов и одна инвалидность (подросток в Челябинске избежал столкновения с фурой, но был до полусмерти избит шофёром). Я, как ваш Президент,  — звук был пропущен через дешевый войс чейнджер и напоминал «металлический голос робота» из фантастических фильмов категории «бэ», — полагаю такую шумиху вредной и впредь КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩАЮ любую фото и видеосъемку, а так же любое выкладывание любых материалов в Сеть. Каждый, нарушивший этот приказ, будет изгнан без права восстановления. Впредь видеосъемка может вестись только мною, и размещать что-либо в Сети могу только я. Вы с этим согласны? 

— Согласны! — крикнул Анзор.

Остальные присутствующие поддержали его негромким одобрительным гулом.

— У вас есть вопросы к своему Президенту? — пророкотала плазма.

— У меня есть вопрос, — поднял руку Иннокентий. — Точнее, не вопрос, а предложение. Я бы хотел попросить допустить к испытаниям своего друга Ивана Тихомирова.

«К каким таким «испытаниям»? — удивленно подумал я. — Что это, блин, за нонсенс?»

 — Вы можете за него поручиться? — очень строго спросил телевизор.

— Да, я ручаюсь, — спокойно ответил Кеша.

— Сам испытуемый согласен?

«Да ни в жизнь не согласен! — внутренне выкрикнул я. — На фига волкУ жилетка, на хрена попу баян?»
 
А вслух произнес:

— Да… я… согласен…

— Ну, что же, голубчик. С моей стороны возражений не имеется. Но, согласно Устава, окончательное решение по такого рода вопросам принимает только Царица Ночи. Давайте мы ее выслушаем.

Изображение в плазме раскололось пополам, и в правом окошке вдруг появилась Инна — в каком-то странном, почти шутовском наряде и крошечной золотой короной на макушке.

— Царица! — проскрежетал Президент. — Вы согласны допустить к испытаниям стоящего перед вами Ивана Тихомирова?

На лице Инны отразилось небольшое смятение. Клянусь, что ее выкрашенные темно-лиловой помадой губы готовились выдохнуть «нет», но в конце концов все же сказали:

— Согласна.

— Ну, вот и отлично. Господин испытуемый, еще раз прошу подтвердить полную добровольность вашего решения.

— Подтверждаю, — ответил я.

— Тогда пройдите, голубчик, в гримерную.

                ГЛАВА ПЯТАЯ


В гримерной — крошечной комнатке напротив туалета — перед огромным старинным зеркалом сидел среднего роста мужчина в черном.

Мужчина выглядел странно. Несмотря на отсутствие броских телевизионных примет: попугайных нарядов, манерного выговора, и прочих махровых штампов, при помощи которых актеры-натуралы привыкли изображать персонажей-гомосексуалистов - я сразу понял, что мой собеседник — гей, и, что пацаны во дворе нашу встречу бы не одобрили.

— Садитесь-садитесь, мужчина, — радушно начал гример, — сейчас мы вас будем бестрепетно старить. Вы сели? И вам удобно? Чуть-чуть разбросаем тональник… Просто грех рисовать морщины на такой юной кожице. Будьте добры, чуть наморщите лоб. Так-так-так… мимические морщинки у вас все же имеются. Сейчас мы их прорисуем, углубим… Так-так-так… годков пятьдесят уже есть...

Он достал тюбик клея и белую бороду.

— Ах! — продолжил кудахтать мастер. — Ну просто рука не подымается укрывать под этой нелепой растительностью такой великолепно вылепленный подбородок. В будущем — вы слышите меня, мужчина? — ни в коем случае не отпускайте бороду. У вас превосходная нижняя челюсть, и ее надобно не скрывать, а подчеркивать (ну, и сбросить, конечно, килограммов пятнадцать, ведь на самом-то деле это не сложно). А вот сейчас будет чуточку больно. Прямо на ваши усы (сбрейте вы их, ради бога, они вам не идут, прошлый век!) мы наклеим подусники. Все, наш дед-ветеран уже вылупился.

Из зеркала на меня смотрело обрамленное неопрятной седою бородкой лицо крепко пьющего семидесятилетнего старца.
 
— А теперь, — торжествующе продолжил мастер, — примерьте, пожалуйста, этот плащик, наденьте вот этот ужасный зелёный берет и обопритесь на эти две палочки. Чего-то здесь не хватает… Пожалуй, вот этого полосатого шарфика. Ну вот, собственно, все. Внешний образ построен. Хоть прямо сейчас отправляйся на митинг к товарищам коммунистам. Хотя.... хотя, наверно, не надо. Не надо вам к коммунистам. Пожилой маразматик с портретом Сталина — это приелось, это избито. Пусть у нас будет дед-демократ! Поклонник Гайдара и Явлинского. Реликт той эпохи, когда Собчак и Клинтон были мужчинами. Наш с вами дедушка уже в зрелые годы защищал Мариинский, потом ездил по призыву Гайдара в Москву, потом протестовал против первой чеченской, митинговал в поддержку уникального журналистского коллектива, а потом… потом движ закончился, и наш дед никому стал не нужен. Зерно образа ясно?

— Кажется, да,  — кивнул я.

 — Вот и отлично! Пройдитесь по комнате. Да, нет же, не так! У вас ведь ватные ноги и налитая свинцом поясница, и через каждые 10-15 шагов вы вынуждены делать остановку и восстанавливать дыхание. Пройдитесь еще один раз. Хорошо. А вокруг вас снуют молокососы с айфонами и звонят своим наглым распутным девкам. А нафига нужны эти айфоны? Ведь в ваше-то время стояли одни телефоны-автоматы, звонок стоил пятиалтынный, и ничего — кому надо дозванивались!

— «Пятиалтынный» — это сколько? — спросил я гримера.

— Пятнадцать копеек.

— Простите, но мама мне говорила, что звонок при коммунистах стоил всего две копейки.

— Врала твоя мама! Две копейки — это новыми, а до реформы 1961 года в уличные телефоны-автоматы забрасывали пятнадцатикопеечную монетку. Уяснил?

— Уяснил.

Короче, мой театральный учитель гонял меня, словно сержант новобранца, еще добрых часа полтора или два. Но своего он добился: я полностью перевоплотился в чуть живого от ветхости старца — вовсю подволакивал ноги, боролся с одышкой, со слезой вспоминал Титова с Гагариным и от всей души ненавидел нынешнюю молодежь.


                ГЛАВА ШЕСТАЯ


На этот раз мы никуда не поехали. Мой испытательный полигон располагался буквально в ста метрах от клуба — это был переход через Невский между Казанкой и Домом Книги.
У самой зебры все наши брызнули в стороны, и я остался один на один с переходом. Ощущение жуткое. Вот загорелись зеленые цифры на прямоугольном табло. Поток машин замер, людской — резво потек в обе стороны.

Зеленые цифры показывали: «1-53».

Мне еще рано.

«0-45».

Все равно рановато.

«0-04».

Пошел.

Я поставил обе клюки на асфальт и — медленно-медленно-медленно, как и учил меня мастер — поплелся по направлению к Дому Книги.
Четыре секунды закончились быстро (я едва переполз полполоски), но моя потусторонняя внешность еще достаточно долго — секунд десять, а то и пятнадцать — заставляла весь транспорт на Невском стоять, но потом запас уважения к возрасту у автолюбителей истощился, и они стали сначала сигналить, а после — грязно материться.

Ваш покорный слуга (а к этому времени уже целых пять белых полосок остались у меня за спиной) не обращал на них  никакого внимания и посвящал все свои силы процессу переползания через Невский.

Гул мало-помалу усилился. Мат тоже стал громче и изощренней.

Шестая полоска.

Здесь раздался чей-то отчаянный вопль, после чего надо мною нависла огромная туша в кожанке.

— Трам-там-там-парарам, старый хрен! - проорала она, - Ты что, парарам-там-там, издеваешься? Шкандыбай побыстрее!

Не тратя время на споры, я обернулся и изо всех своих невеликих сил заехал туше по заднице палкой.

Кожаный вскрикнул и ухватил меня толстой лапой за шиворот.

(«Только бы борода не отклеилась!» — подумал я про себя.)

— Эй ты, нэ трожь старыка! — закричал из соседнего джипа плечистый кавказец. — А ну-ка бистро выпустил дэдушку!

— Это ты мне, черножопый? — отпуская мой шиворот, поинтересовался жирдяй.

— Кто черножопый? Я черножопый? Это мама твой черножопый! — взорвался кавказец и тут же набросился на пузана с кулаками.

Завязалась нормальная русская драка. А я, воспользовавшись шухером, поставил в тот день всероссийский рекорд: мой дед-демократ переходил через Невский целых девять с половиной минут.

 
                ГЛАВА СЕДЬМАЯ


Два дня спустя занятия в Академии оказались фактически сорванными. Нет-нет, де юре они состоялись, но вот де факто… Де факто в тот день у нас было три пары: Основы местного самоуправления, Основы планирования и проектирования и горячо всеми нами любимая Лога. Чисто формально все эти занятия имели место быть, но и студенты, и преподы размышляли на них о чем угодно, кроме скучных юридических и логистических материй.

Виною тому была Златка Сгущанская, пришедшая на занятия:

а - без лифчика,

бэ - в белой полупрозрачной кофте.

Нет-нет-нет, основы нашей морали до конца в этот день не погибли: в самых проблемных местах полупрозрачность кофты сменялась четвертьпрозрачностью, а в совсем уж запретных зонах непрозрачность вообще становилась фактически полной, но… 
Но простор для фантазии открывался такой, что размышлять об учебе в тот день могли лишь импотенты и геи. 

…На нашей неофициальной страничке Вконтакте "САЭЗ unreal" скандальное Происшествие с Кофточкой было освещено максимально подробно.  Сам легендарный видеоблогер «А man of honor» выложил пятиминутный ролик, полностью посвященный хулиганке Златке, а точнее - ее распирающим кофточку прелестям и разнообразным реакциям окружающих на это обыкновенное чудо.

И самой, боюсь, необычной оказалась реакция Азада Аббасовича Хайрутдинова. Сначала был шок. Потом — увы, тщетные — попытки все это проигнорировать. Потом — повторное нарастание интереса. И в качестве сверхкульминации выступил вызов Златки Сгущанской к доске, ее маловразумительный лепет и торжественно выставленная Безналом Кэшбековичем оценка «отлично», абсолютно, на мой личный взгляд, заслуженная нашей безбашенной героиней.   

                ****

…Сразу же после уроков мы вместе с Кешей отправились на Конногвардейский. Ехали мы не на «Убере» (кстати, приезжать в «Зебру» на личных машинах было запрещено категорически), а — поскольку время вполне позволяло — шли в клуб пешком. По дороге мы встретили Азада Аббасовича Хайрутдинова.

Азад шел к метро. Он был одним из немногих преподов, достоверно не бравшим взяток, и, по-моему, единственным, не имевшим машины. Каждый вечер и утро наш Честный Азад преодолевал версту с гаком между Академией и Техноложкой per pedis apostolorum, и это скорбное зрелище давно уже стало привычным.

Подобострастно кивнув, мы повернули направо, а Безнал, хотя его путь до метро и лежал по прямой, неожиданно скрылся в каком-то тупиковом переулке и подозрительно долго оттуда не выныривал.

Иннокентий еще пошутил, что Азада Аббасыча там, скорее всего, дожидается Златка. Шутка была, конечно, дебильной (вы только представьте красавицу Златку с уродом Азадом!), но пробудила во мне что-то вроде ревности. Я тоже шмыгнул в переулок и… и то, что я там увидел, было, пожалуй, куда фантастичней выдуманного Иннокентием мезальянса.

Безнал открывал дверцу «Лексуса».

Повторяю по буквам:

Людмила,
Елена,
Ксения,
Стелла,
Уганда,
Самара,
Андропов.

Ослепительно черного «Лексуса» самой последней модели  — GX 460 (пять с половиной миллионов рублей без дополнительной комплектации).И это было не просто немыслимо.

Это было — невозможно.

Вообще невозможно.

Как, я не знаю… как квадратное солнце. Как валенки всмятку. Как поп-звезда традиционной ориентации.

Хайрутдинов на «Лексусе». Сроду не бравший мзды Хайрутдинов! Ну, хорошо-хорошо. Пускай даже и бравший. В нашей задрипанной Академии собирать по тысчонке на «Лексус» можно было всю жизнь.

И еще одну жизнь.

Мы с Иннокентием недоуменно переглянулись, а ослепительный лимузин с тонированными стеклами мягко помчался по направлению к Московскому. 
 
                ****

— Спешу вас поздравить! — гулко проухал с настенной плазмы голос невидимого Президента. — Выложенный мною в Сеть видеоролик «Старичок-приколист» собрал за неполные сутки двести тысяч просмотров. Первая проба прошла успешно, и Ивану Сергеевичу Тихомирову торжественно присваивается звание Кандидата в Кандидаты. Следующее испытание будет намного серьезней. Прошу кого-нибудь из Драбантов, например, вас, Анзор пройти вместе с  Ваней в гримерную и провести с ним предварительную беседу. Что это вы на меня так удивлённо смотрите? Ступайте-ступайте, голубчик.


                ГЛАВА  ВОСЬМАЯ


— Ты главное, Жанчик, не парься, — все тем же жеманно-арбатским выговором сообщил мне гламурный кавказец, когда мы уже просочились в гримёрку. — Гримироваться сегодня не надо. Твой Кувырок Вперед исполняется в натуральном виде и не требует ничего, кроме храбрости. Испытание, Жанчик, не очень серьезное и проходит его почти половина. Летальность смешная — семь-восемь процентов. Сугубо технические нюансы я тебе сообщу чуть попозже, а пока побазарим за психологию. Ты, главное, слушай внимательно и все тогда будет тип-топ.

Анзор походил взад-вперед по комнате. Было очень заметно, что необходимость говорить всерьез о предметах серьезных была ему тягостна, и он иногда поневоле впадал в свой обычный клоунский тон.

— Ты главное, Жанчик, не парься. Ведь что такое, в сущности, Жан, человек?

— ???

— Что такое, Жан, человек? Любой человек — от Билла Гейтса до уборщицы. Человек — это сочетание двух простейших инстинктов: инстинкта размножения с инстинктом самосохранения. Ты с этим согласен?

— Ну… наверно… согласен, - промычал я.

— Уже хорошо, - расплылся в улыбке Анзор. - Самосохранение, Жанчик, советует нам забиться в самый дальний и самый темный угол и сидеть там, не издавая ни звука. Инстинкт размножения требует совершенно обратного: чтобы мы распушили свой хвост, вышли на самую посещаемую в джунглях тропинку и начали громко петь,завлекая самок. Обе эти стратегии в чистом виде проигрышны. Премудрый пескарь, просидевший всю жизнь под корягой, проживет тыщу лет, но не оставит потомства. Безбашенный бабник, выскочивший потоковать в самый-самый час пик, будет немедленно сожран хищником и потомства тоже не дождется. Нужно что-то среднее. И наш Кувырок Вперед — проявление именно этой, Ванюш, золотой середины. Мда-а… Жан... се-ре-ди-ны.

После этого непривычно длинного монолога Анзор залпом выпил полбокала «Боржоми» и,отдышавшись, спросил:

— А как, кстати, Жан, обстоят у тебя дела с телками?

Я засопел и уставился в пол.

— Никак? — усмехнулся Анзор. — Ты главное, Жанчик, не парься. Здесь половина таких. Скажи правду: ты — девственник?

— Да, нет, я не мальчик! — привычно запротестовал я. — У меня уже было целых два случая, один в Архангельске, а другой у бабки в де… Да, Анзорчик, я девственник.

— А ты когда-нибудь задумывался, почему все так получилось? Почему тупые, как пробки, парни у вас на районе вовсю хороводятся с телками, а тебя эти девки упорно игнорят?

— Потому что девушки не любят… непонятного, — подумав, ответил я. — А я для них слишком странный.

— Совершенно верно! — широко улыбнулся Анзор. — Совершенно верно! Ты непонятный, нищий и незнаменитый. И это убийственное сочетание. Но ты, Жанчик, не парься. На каждый товар отыщется свой покупатель. Раньше ли, позже ли, но на горизонте возникнет золотушная телка, которая отведет тебя в загс и родит тебе долгожданного золотушного отпрыска. Но больше никакой личной жизни у тебя, Жанчик, не будет. Пару раз согрешишь в командировке, пару раз(пока жена в отпуске) сбегаешь к недорогим проституткам, и  это — все. Тебя  такая перспектива устраивает?

— Нет! — в отчаяньи выкрикнул я. — Ни в коем случае!

— Ты, главное, Жанчик, не парься, - усмехнулся Анзор. - Все ведь может еще обернуться и по-другому. Вот все говорят, что, мол, женщины любят деньги. Это — и правда, и неправда. Да, женщины любят богатых, но вокруг, например, немытых и нищих рокеров тоже полным-полно девушек, по большей части — довольно страшненьких, но встречаются среди них и красотки, вполне способные побороться за миллионера. Но они бегают за рок-музыкантами. Отчего так?

- Не знаю, - ответил я.

—Оттого, — вскинул палец Анзор, — что женщины любят не деньги как таковые. Женщины любят Успех. В любом виде. Это может быть слава, это могут быть бабки, это может быть так называемая популярность в очень узких кругах. Нищий рокер с серьгой в правом ухе все равно является господом-богом для нескольких сотен поклонников, и среди этих нескольких сотен всегда найдется очень красивая девушка, готовая разделить с ним ложе. Я тебе, Жанчик, больше скажу: Успех — это не пафосные атрибуты, вроде «Лексуса», «Ролекса» или даже айфона последней модели. Успех у мужчины — внутри,и он растворен в его взгляде,походке и в тембре голоса, и любая нормальная женщина распознает его безошибочно. Ты со мною согласен?

— Ну, не знаю… наверно, согласен….

— Ну, вот и чудненько. Ты, главное, Жанчик, не парься. А сейчас мы с тобою  чуток погундосим о чисто технических подробностях…

И Анзор на своём вяловатом мАсковском жАргоне объяснил мне нюансы завтрашнего Испытания.



 ГЛАВА  ДЕВЯТА

А вот и само Испытание. Самый-самый час пик. Полпятого вечера. Я замер у перехода через проспект Стачек метрах в трехстах от Кировского райисполкома. Этот "малый шедевр" Ноя Троцкого  смутно виднеется сквозь туманную дымку.

Стоящий на площади памятник Кирову  хмуро тычет чугунным перстом в темно-серую даль.

На зеленом табло перехода цифры «0-58».

Для меня еще рано.

А очко уже не просто играет, оно гудит и поет. Пионерским фальцетом. Может, ну его к черту? Две минуты позора, зато жив останусь.

«0-47».

Останусь жить и сойдусь с очкастенькой Верой со второго потока… как же ее, блин, фамилия? …не помню, но это не важно …сойдусь, короче, с этой Верочкой Второпотоковой, заделаю ей такого же, как и она, сутулого и закомплексованного ребенка, а райские холмики Златки Сгущанской будет наглаживать кто-то другой.

Тот, кто не струсит.
 
«0-24»

На что там указывает Сергей Миронович? По старым советским поверьям (мне мама рассказывала) на — гастроном. Только здесь нет никакого гастронома. Кстати, этот самый Сергей Миронович Киров тоже был, говорят,  дюже падок до девок и очень плохо закончил.

Замочили его. В коридорчике.
 
«0-02».

Человечек на светофоре вовсю замигал. Эх, огурчики-помидорчики! С — Богом!

Я помчался вперед, в пару прыжков запрыгнул на «островок безопасности», спустился на дальнюю «зебру» (именно так, как учили: в то роковое мгновение, когда зеленый человечек на светофоре сменился красным) и понесся на четную сторону проспекта Стачек среди уже начинавших двигаться автомобилей.

Вой, скрежет и скрип тормозов. Завыванье клаксонов и ругань водителей. Одна из машин — старинная двадцатьчетвертая «Волга» даже несильно заехала мне радиатором по ягодицам.  Но уже через четверть секунды я был на противоположной стороне проспекта и, не сбавляя скорости, помчался дальше дворами, спасаясь от самосуда разъяренных шоферов.


           ГЛАВА  ДЕСЯТАЯ


И целуются в уста
Возле каждого куста.
                В. Е. Ардов

— Ну, что же, голубчик, — поздравил меня по скайпу металлический голос  Президента,  — я с большим удовлетворением констатирую, что второе свое Испытание вы прошли столь же успешно, как и первое. Теперь вам присваивается титул Действительного Кандидата. Чтоб стать полноценным Драбантом, вам остается сделать последний шаг — совершить Кувырок Назад. По сложившейся в Клубе традиции вашим  наставником перед этим решающим испытанием будет сама Царица Ночи.

Непривычно серьезная Инна взяла меня за руку и отвела в гримерку. Сегодня эта тесная комнатка, в обычные дни напоминавшая небольшую кладовку, выглядела необычно: яркий свет был притушен, горела пара свечей, стены были завешены чем-то розовым, в углу стоял белый диван, перед ним — низкий столик, сервированный шампанским и фруктами.

Не гримерка, а дом свиданий.
 
— Слушай, Ваня, прости за дурацкий вопрос, но не читал ли ты случаем рассказ Уэллса «Новейший ускоритель»? — усаживаясь на диванчик, спросила меня оправлявшая платье Инна.

— ??? — привычно отреагировал я.

— Послушай-ка, Ванечка, я давно уже очень хочу, но стесняюсь спросить: ты книжек принципиально не читаешь?

— Когда мне читать-то?! — обиделся я.

— Возьми тоном ниже, — ответила девушка, — и угости свою даму шампусиком.

Я судорожно схватил запечатанную бутылку (это был дорогущий «Асти»), с трудом, но все-таки справился с его замысловатой укупоркой и на радостях совсем не по правилам вылил шипучку в  Инкин бокал — не по стеночке, а по центру, отчего шампанское вспенилось и перелилось через край. (Свой бокал - мгновенье спустя - я наполнил намного удачней).

— Health to you! — пригубила шампанское Инна.

— To you too ! — в унисон отозвался я.

(Мы ведь тоже, черт побери, не кроссовками щи хлебаем!)

— Так что ты там говорил насчет дефицита времени?

— Да когда мне читать-то? Я с самого детства — упертый геймер. Мне было три года, когда я нашел мамкин «Тетрис». В пять моя мама подарила мне мой первый «Дэнди» и я до усра… и я с утра и до вечера гонялся на нем в «Супермарио». Потом мне купили «Сони Плейстейшен» со «Спайдер Мэном», а в двенадцать мой дед подогнал мне старинный советский компьютер с черно-белым экраном и я рубился на нем в «Мортал Комбат», потом наступила недолгая эра «Танчиков», потом был «Контр Страйк», а потом я конкретно подсел на «Доту». Ну, и когда мне читать?

— Пожалуй, ты прав, — согласилась Инна. — Читать тебе было действительно некогда, и я умоляю простить меня за придирки. Давай лучше квакнем. Health to you, милый геймер!
 
— To you too, — отозвался я.
 
Мы допили оба бокала.

Повисла неловкая, долгая пауза. Правда, неловкой она была лишь для меня, а распластавшаяся по дивану Инна улыбалась и наслаждалась ситуацией.

— Ну, и что же ты, Ваня, сидишь остолопиком? Расплескай по бокалам остатки винишка.
 
Я дрожащей рукою схватил бутылку и налил по самую риску оба тонких бокала (на этот раз на полированный стол не попало ни капли).

— Здоровеньки булы! — продолжила Инна и осушила шампанское. — А теперь развлеки свою даму культурной беседой.

— А… об чём? О «Новейшем ускорителе»?
 
— Литература, Вань, не твоё.

— Тогда, Инн, про что? Неужто про «Мортал Комбат»?

— Ванюша, — пожала плечами Инна, — ты мужчина, тебе и решать.
 
— Но ведь девушки «Мортал»… не любят?

— Ну, я не совсем обычная девушка, хотя все эти стрелялки действительно недолюбливаю. Давай лучше поговорим о… о... о домашних любимцах. У тебя есть животные?

— А у тебя?

— Вопросом на вопрос? В тебе точно нету еврейской крови? Мой случай особый: я, Ванечка, отъехавшая гринписовка, фанатичная веганка и лесбиянка (насчет лесбиянки шучу), и при этом всю жизнь проживаю в довольно просторном загородном доме и там у меня —  настоящий зверинец. Есть даже амурский тигр. Но у тебя, насколько я поняла, несколько иные жилищные условия. Ты ютишься в однушке?

— В двушке.

— С мамой?

— Да, с мамой.

— И мама держит кота?

— А вот и не угадала! Нет, мама действительно держит кота по кличке Мейсон (он рыжий, огромный и мы с ним почти что ровесники), но кроме этого с нами живут два китайских хохлатика Тарапунька и Штепсель, приблудная кошка Масяня, кролик-убийца Гоша и бывший бездомный дворняга Полиграф Полиграфович, подобранный мною в крещенскую стужу.
 
— Выходит, мы оба с тобою чуть-чуть сумасшедшие?  — смущенно хихикнула девушка.

— Выходит, что оба. Я, кстати, тоже не употребляю мяса.
 
— Ты тоже веган?!

— Нет, просто не употребляю мяса. Не ем тех, кто глядит. Но я — не веган. Все веганы — фанатики, а я напрочь не выношу фанатизма. Однажды я даже пошутил у себя в блоге, что на Всемирном съезде вегетарианцев делегаты торжественно съели двоих мясоедов.

 — Ха-ха-ха! — засмеялась Инна. — А ты остроумный. Кто б мог подумать?

Повисла новая пауза.
 
— Ну, что ты, Ваня, затих? Принеси ананасной воды для прекрасной дамы.
 
— ???

— Прости, я забыла, что книжек ты не читаешь. Винца притарань. Видишь, трубы горят?!

Я опрометью помчался к бармену, а, когда я вернулся, Инна стояла посреди комнаты и смотрела на меня в упор.


****


— Поставь бутылку, — еле слышно приказала она, — и подойди чуть поближе.
 
Я подошёл и попытался взять ее за руку.

— Стой спокойно! Ты знаешь, ЧТО будет завтра?

— Да, — громко ответил я, — какой-то там Кувырок Назад.

 — Ты знаешь, в чем именно он заключается?

— Ну… в общем и целом… догадываюсь.

— А хочешь, — с какой-то диковинной злостью продолжила Инна, — хочешь, я предскажу тебе твое будущее на ближайшие двадцать часов?

— Ну, давай, — усмехнулся я.

— Сейчас мы с тобою потрахаемся, а завтра днем ты погибнешь.

— По… трахаемся? — смущенно гыгыкнул я. — А что? Звучит очень… за... манчиво. И я… в общем-целом… не против.

И здесь я попытался сопроводить слова действиями.
 
— Стой спокойно, дебил! — с неожиданной силой отпихнула меня разъяренная Инна.  — Не о том сейчас думаешь. Завтра днем ты по-гиб-нешь.

— Да это, киса, фигня, давай лучше пойдем  на дива…

Инна грязно (не хуже давешнего водителя) выругалась и влепила мне со всего маху пощечину.

— Похотливый придурок! Кувырок Назад — это смертная казнь. Ты понял? Невыполнимый трюк, придуманный для таких, как ты, идиотов. Вот о чем нужно думать, а не о том, куда срочно присунуть своего ненаглядного!

— Ну, киса… ну, не сердись…

— Если ты, Ванечка, - очень тихо сказала Инна, - еще раз коснешься меня хоть пальцем, у нас ни-ког-да ни-че-го не будет. Ты понял?

— Да, понял.

— А теперь успокойся, и давай поговорим о делах. Нет, я  понимаю, что смирить беса не просто, и разрешаю тебе подрочить в туалете. Мне подождать?

— Да, нет же… зачем же…

— Большое спасибо! — поклонилась мне в пояс Инна. — Спасибо, что избавил меня от томительного ожидания. Короче, Вань, о делах. Никто не мешает тебе сейчас просто исчезнуть и ни в каких здешних играх больше не участвовать. Можешь встать и уйти.

— А ты?

— А я останусь. И мы больше никогда не увидимся. Но, Ванечка, жизнь-то дороже.

— Я никуда не уйду, — убежденно ответил я.

— Ванюш, ты — кусочек дебила! - отчеканила Инна. - С одной стороны — достаточно заурядная телка, с другой — твоя жизнь. В чем проблема?

— Я… я не знаю…

— Что? Любишь меня безумно? Только не ври, ведь убью!

— Я... я честно не знаю…

— На бабки моего отца, — прошипела со злостью девушка, — ты можешь даже не рассчитывать. Он хочет отдать меня замуж за одного обедневшего английского лорда и шуганет тебя так, что мало не покажется. И, вообще, рекомендую тебе держаться как можно дальше от моего папы. Он почти так же опасен, как и Кувырок Назад.

— Инна! — взорвался я. — Мне на хрен не вперлись баблосы твоего отца. И... и... и, если я для тебя представитель низшего класса, ты так и скажи, и я повернусь и уйду. Я бедный, но гордый.

— Ванюш, ну, прости, — опечалилась Инна. — Ну, прости меня, дуру, пожалуйста. Ну, хочешь, я в носик тебя поцелую? А!  — она вдруг остановилась и со всего маху хлопнула себя по лбу ладонью. — Я, кажется, поняла, в чем твоя фишка. Ты — девственник?

— С чего ты взяла! —  опять разозлился я. — Я уже много раз имел женщину. Один раз в Архангельске, а в другой раз у бабки в дере…

— Все понятно, ты девственник. Так это вообще не проблема. На, Ванька, держи!

И она протянула мне шесть желтых купюр по пять тысяч и маленькую глянцевую визитку.

- А это что такое?

— Это, Ваня, решение твоей проблемы: позвонишь по этому номеру, — продолжила Инна, тыкнув пальчиком в карту, — в один элитный гадюшник на Каменноостровском. Закажешь там телку с четвертым номером и ногами от шеи. Два часа будут стоить двадцатник. На оставшийся чирик возьмешь две бутылки шампанского и дашь девке пятерку на чай. За лишний файфовый она заберет твою девственность нежно. Всю жизнь помнить будешь. Согласен?

   — Конечно, согласен, — кивнул в ответ я, после чего заграбастал купюры и с размаху швырнул их Инне в лицо.
   
   — Ванюш, ты — кусочек дебила,   — ослепительно улыбнулась Инна.   — И чего ж мне с тобою теперь делать? Ну, да ладно, садись, покумекаем.
 

                ****


Инна села за стол, с недостижимой для меня ловкостью открыла шампанское и разлила его по бокалам.

   — Давай,  подключайся, — она подняла свой бокал,   — будем живы!

Мы выпили залпом.

   — Еще один раз?

И снова она, не дав мне даже дотронуться до бутылки, расплескала вино по бокалам, и мы опять вздрогнули.

   — В одной древней книжке,   — продолжила Инна,  написано, что третья бутылка шампанского пахнет конским копытом. Но мы этого проверять не станем. Тебе нужно быть завтра свеженьким, а отходняк с шампузеи такой, что и врагу не пожелаешь. Короче, я правильно поняла, что к бл…м ты идти отказываешься?

 — Ка-те-го-ри-чес-ки от-ка-зы-ва-юсь! — с пьяной важностью ответил ей я.

— Просто смотаться отсюда ты тоже не хочешь?

— Почему, я хочу, но — с тобой.

— Это понятно, — кивнула Инна, со стуком спуская пустую бутылку на пол, — но ведь я никуда не пойду. Остается вопрос: что мне с тобою, таким благородным, делать?

— Сказать?

— Заткнулся, скотина! — рявкнула Инна и очень больно заехала мне кулачком в висок. — Заткнулся, а то ведь… кастрирую. Короче, решение принято. И оно называется «Новейший ускоритель». Ты меня понял, Ванюша? «The New Accelerator» the name of solution is . Давай-ка сгоняй-ка за ещё одной бутылкой, и я подробно потом тебе все объясню.


                ****


— Блин, — минут десять спустя продолжила Инна, — по-моему, третий баттл пахнет не столько копытом, сколько портянками. Проблема же, Ванечка, в том, что мы с тобою немножечко выпили, а то, что я сейчас сообщу, вещь очень-очень серьезная и от нее напрямую зависят наши жизни. Ты взял с собой паспорт?

— Конечно!

— Он у тебя в пиджаке?

— Естественно!

— Пиджак на тебе?

— Даже не сомневайся!

— Короче, Ванюша, — продолжила Инна, — вынимай-ка свою краснокожую, блин, паспортину. Вынул? Отлично. Вложи под обложку вот эту капсулу. Вложил? Ты хотя б понял, чего ты туда засунул? Ты засунул Новейший, блин, Ускоритель. В нем - твой шанс на спасение. Когда ты завтра пойдешь на дело, положи ее в рот. Положи, но не раскусывай. Раскусить ее надо за сорок секунд до начала. Табло будет прямо перед тобою — не ошибешься. Ровно за сорок секунд. Запомнил?

— Запомнил!

— Повтори!

Я, как мог, повторил.

— Хреновый из тебя… повторяльщик. Повтори еще раз.

Я, вздохнув, повторил по-новой.

 — Теперь — у меня на глазах — проверь таблетку под обложкой паспорта. Спрячь свой паспорт во внутренний карман пиджака. Пиджак повесь на вешалку. Все сделал, как я сказала?

— Все!

- Точно?

- Да, точно!

 — А теперь, идиотик, иди-ка сюда.

И она залепила мой рот бесконечно долгим поцелуем.



    ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ


(Пропущено. В оригинале - рядов двадцать звёздочек, которые в Прозе не отражаются)


    ГЛАВА  ДВЕНАДЦАТАЯ


В полпятого утром я шел по пустому и темному Невскому и улыбался. Потом (все с той же блаженной улыбкой слабоумного) ваш покорный слуга сел на корточки, вынул свой «Мейзу» (неплохая китайская копия восьмого айфона, опимальное, ИМХО, соотношение цены и качества), загрузил Яндекс и вбил в него только два слова —  «новейший ускоритель».

Инна перед самым прощанием заставила меня поклясться, что я обязательно прочитаю рассказ этого древнего бритта.
 
А клятва — есть клятва. Ее надо блюсти.

Какой-то, блин, Герберт Уэллс. Рассказ написан в середине 1902 года (мамочка родная, еще при динозаврах!), перевод некой Н. Волжиной.

Все это, мягко говоря, настораживало, но давши слово — держись.
 
Ну, братцы-геймеры, с богом!

"Иной раз бывает, что ищешь булавку, а находишь золотой. Так случилось с моим добрым приятелем профессором Гибберном.

Я и прежде слыхал, что многие великие открытия делались неожиданно, но с профессором Гибберном произошло нечто невероятное. Можно смело сказать, что его открытие перевернет вверх ногами всю нашу жизнь. А между тем он хотел только изобрести какое-нибудь тоническое средство, которое дало бы возможность людям поспевать за нашим беспокойным веком".

Ха-ха-ха! Эти доисторические англичане, разъезжая в своих дилижансах, полагали свой век «беспокойным».

Забавно!

…И здесь я вдруг вспомнил маленькую голую Инну, проводящую по моему лицу ладонью и тихо шепчущую: «А ты красивый».

Услышавши это, я начинаю краснеть. Краснеть неостановимо и безудержно. Пунцовая краска вовсю заливает мне не только лицо, но и грудь, и живот, и ,кажется, даже яички. Это я-то — красивый!

Тихомиров — красивый. Скажите это девчонкам с нашего курса.

И они обхохочутся. 

"Профессор Гибберн живет на Аппер-Сендгэйт-роуд, в одном из тех милых особнячков неопределенного стиля, которые придают столь причудливый характер этой улице. Крыша у его домика фламандская, а портик мавританский…"

Ну, не бред? Чистый бред!

Вот скажите мне, братцы, почему все эти старинные авторы так утомительно многословны? «Уж небо осенью дышало». «Лесов таинственная сень». «Крыша фламандская, дверь мавританская». Ну кому это, блин, интересно?

"Как известно всем образованным людям, Гибберн прославился среди физиологов своими работами по изучению действия лекарств на нервную систему. Снотворные, успокаивающие, анестезирующие средства — здесь он не знал себе равных".

Ну, это мы точно пропустим.

"— Но эти пустячки меня уже не удовлетворяют, — сказал он мне как-то около года назад. — Все они имеют лишь местное значение. Одни возбуждают сердце и внутренние органы, оставляя мозг в апатии; другие действуют на мозг, как шампанское…"

Кстати, коль речь вдруг зашла о шампусике: мы вдвоем с Инной выпили за ночь почти что ведро этого божественного напитка, но никакого похмелья я сейчас не испытывал.

Любовь творит чудеса! А что по этому поводу  думает автор "Новейшего Ускорителя"?

"— Это потребует чрезмерной затраты сил, — заметил я.

— Безусловно! Но и есть вы будете втрое больше".

Дальше, дальше, дальше, дальше!

"— Или, скажем, дуэль, — продолжал Гибберн. — Когда все зависит от того, кто первый спустит курок.

— Или фехтование, — подхватил я.

— Словом, вы видите, что это средство универсальное, а вреда от него никакого".

А вот это уже любопытней…

                ****


— Старший сержант Солженицын! — вдруг раздалось над самым моим ухом. — Предъявите ваши документы.

А вот это — пипец.

И не просто пипец, а - Пипец.
 

Пипец, так сказать, с Большой Буквы.

Ведь если однофамилец классика, взяв в руки мой паспорт, отыщет  в нем Инкин допинг, дело может закончиться сроком.

А на зону не хочется.

— Да-да, господин полицейский, подождите минуточку! — вовсю лепил я горбатого, а сам все стремился зацепить ногтем капсулу и выщелкнуть ее из-под обложки. И с попытки двадцатой-тридцатой это мне удалось. — Вот, — вздохнул я, — возьмите, пожалуйста.
 
Мент угрюмо проверил мой паспорт, а потом глянул в упор и спросил:

— Что делаешь ночью в городе?

— Дела сердешные! — во всю ширь улыбнулся я. — Возвращаюсь от телки.

Мое лицо светилось таким безмятежным счастьем, что даже товарищ старший сержант мне не мог не поверить.

Хотя и, конечно, не сразу. Он еще пару секунд поиспепелял меня взором, всем своим видом показывая, что видит меня и все мои делишки насквозь, но потом все же вернул документы и, кинув ладонь к козырьку, произнес:

 — Счастливого пути! Извините за беспокойство!

— И вам — спокойного дежурства, товарищ старший сержант! — ответил я любезностью на любезность.

Однофамилец иконы всех диссидентов зашагал строевым шагом по направлению к Гостинке, а я вернулся к бывшему магазину «Рыба» (ныне харчевня "Марчеллис"), особо от места нашей с ним встречи не удаляясь.

Тому была более чем серьезная причина.

В нескольких сантиметрах от того места, где только что стоял Солженицын, прямо на тротуае лежала злосчастная капсула с нелегальным лекарством.

Дождавшись, когда спина полицейского окончательно растворится в утреннем сумраке, я сел на корточки и, якобы завязывая якобы развязавшиеся на ботинке шнурки, подобрал Инкин допинг. Потом, но — конечно, не сразу, не сразу — минут через десять-пятнадцать, когда мое трепетавшее, словно заячий хвостик, сердце уже начало биться относительно размеренно, — я снова достал свой смартфон и опять погрузился в чтение.


                ****


"— Или, скажем, дуэль, — продолжал Гибберн. — Когда все зависит от того, кто первый спустит курок.

— Или фехтование, — подхватил я.

— Словом, вы видите, что это средство универсальное, а вреда от него никакого. Разве что оно на бесконечно малую степень приблизит вас к старости. Но зато ведь вы и проживете вдвое по сравнению с другими.

— А все-таки на дуэли это будет нечестно по отношению к противнику, — в раздумье сказал я.

— Это как решат секунданты, — ответил Гибберн".

Но меня снова начали одолевать сомнения.

И зачем этот Герберт Уэллс так усердно льет воду? Похоже, что всем этим доисторическим авторам платили за количество печатных знаков, а не лайков.

Дальше, дальше, дальше!
 
"…Какая-то девушка и молодой человек улыбались друг другу. Эта улыбка грозила остаться на их лицах навеки. Женщина в развевающейся пелерине сидела, облокотившись на поручни, и вперяла немигающий взор в дом Гибберна. Мужчина, похожий на восковую фигуру, закручивал ус, а другой протянул окостеневшую руку с растопыренными пальцами вслед улетающей шляпе.

Мы глядели на них, смеялись над ними, корчили им рожи, а потом вдруг они стали противны нам, и мы пересекли дорогу перед самым носом велосипедиста и понеслись по направлению к скверу на берегу моря.

— Бог мой, — воскликнул Гибберн, — посмотрите-ка!

Перед нами была пчела; она медленно перебирала крылышками и двигалась со скоростью улитки, самой ленивой улитки, какую только можно себе представить".

Клятвы, короче, клятвами, но всему есть предел. Будем считать, что я прочитал все от корки до корки, и мне очень понравилось. Именно это я и скажу своей Инке. Но на сегодня - довольно. Я спрятал смартфон и вразвалку поплелся к Гостиному.

Спешить было некуда и незачем.



       ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ


Мать моя женщина! Никакого табло передо мною не оказалось. Мое Испытание проводилось на том же самом нерегулируемом переходе, где почти месяц назад танцевала свою тарантеллу Инна.

И это было провалом. Все тоже томительное предчувствие Пипеца с Большой Буквы опять заползло в мою заячью душу.

Ибо шансы на жизнь приближались к нулю. Стартовать без команды я не имел права. А, получив команду и сразу же раскусив во рту капсулу, я вряд ли бы чем помог делу: акселератор начинал действовать через тридцать восемь секунд, и шансов прожить это время без допинга у меня не было ни малейших
.

Принимать же зелье заранее тоже было занятием глупым и бесполезным: оно действовало чуть больше минуты, и в момент "икс" его эффект мог закончиться.

В очередной раз меня спасла Инна. Во-первых, она приказала поставить на свои вызовы отдельную ото всех мелодию — «While My Guitar Gently Weeps» Джорджа Харрисона, чтобы я узнавал их сразу. Во-вторых, моя Инка, тусовавшаяся вместе с другими драбантами в полукилометре от зебры, пообещала мне позвонить ровно за сорок секунд  до команды.
 
Как она эту команду могла предугадать? По приближению Черной Вдовы — мотоциклистки на черном «Харлее», делавшей мои шансы на выживание нулевыми. Вдова передвигалась со скоростью два километра в минуту, Инна ее засекала (с помощью портативного звукоулавливателя) примерно за километр, и сразу же после первого тарахтения «Харли» должна была дать мне команду.

В теории все было гладко.


                ****


Итак, я стоял на краю перехода и ждал сигнала.

Было шесть часов вечера. Автопоток валил густо. Ближний ко мне (и, соответственно, ехавший к городу) трафик был еще относительно божеским, а вот тот, что из города, — просто последний день Помпеи: сплошная, почти без зазоров, несущаяся со скоростью семьдесят километров в час автомобильная колонна.

И зачем зря гонять дорогие "Харлеи"?

Шансов выжить и так и ни малейших.

Но это все лирика. Лирика.

Держим ухо востро.
 
«I look at the world and I notice it’s turning, — запел с того света Джордж. — With every mistake… ». Я раскусил свою капсулу и, по совету прочитанного рано утром фантаста, крепко-крепко зажмурился.

Вкус, кстати, довольно приятный. Мятный такой холодок. Сквозняк во рту.

Так я стоял секунд тридцать, а потом мой смартфон завибрировал и разразился противным звонком, очень точно скопированным со старинного дискового телефона.

— Я вас слушаю! — выпалил я в микрофон гарнитуры.

— Стартуй! — заухал в наушниках роботоподобный голос Президента.

Я открыл оба глаза. Акселератор уже начал действовать. Все машины стояли. Вернее, еле-еле ползли, как полз некогда я во время своего исторического перехода через Невский.
 
Жестко следуя всем наставлениям Инны — максимально неспешно, семенящим прогулочным шагом — я пересек шоссе, а на последней полоске медленно-медленно развернулся и начал возвращаться к месту старта.

На середине пути чье-то длинное серое «Вольво» почти полностью перегородило мне дорогу. Обходить мне его было лень, и, вспомнив великого Ленечку Ё*нутого из арт-группы «Война» (мир его беспокойному праху!), я с трудом, но забрался на радиатор, перешел оттуда на крышу и опасливо спрыгнул на черневший за «Вольво» асфальт. Дальнейший мой путь был совсем уже бессобытийным: я миновал еле плевшуюся на своем черном «Харлее» Вдову, обогнул какой-то и вовсе застывший на месте «Чероки»,  потом  — чуть катившуюся бежевую девятку.

Правда, здесь эффект Ускорителя кончился, и последние метров семь-восемь мне пришлось попетлять, словно зайцу на псовой охоте. Но все завершилось благополучно.
 
Ну, а как только я встал на обочину, началась жесточайшая ломка, о которой меня честно предупреждала Инна. Правда, ломало почти что без боли. Но я предпочел бы боль. Накатила ужасная вялость и какое-то странное безразличие ко всему на свете.

Помню лай своры шоферов, ответные вопли драбантов, восхищенный взгляд Инны, неискренние поздравления Кеши с Анзорчиком, помню, как меня, словно раненного бойца, отводили под руки в клубный автобус, и как мы наконец-то поехали на Конногвардейский.


                ****


За час с лишним дороги физическая ломка прошла, но психологическая продолжилась. И что-то случилось с оперативкой. Я почти не запомнил саму процедуру приема: смутно припоминаю сидящего в маске на троне Презика, стоящую рядом с ним Инну в нелюбимом мной «царском» наряде, удар картонным мечом по плечу, какие-то бессмысленные латинские заклинания и повешенный мне на шею Большой Орден Зебры на платиновой цепочке.

Потом был бокал осточертевшего за день шампанского и — слава Аллаху! — отбой.

                ****

— Поздравляю, Ванюш! — сказала мне Инна, когда мы с ней шли по бульвару по направлению к Дворцовой. — Ты был сегодня просто великолепен.

— Когда? Днем или ночью?

— В обеих своих ипостасях.

— Это слышать чертовски приятно.

Минуты две или три мы шли по бульвару в смущенном молчании.

— Ты чего такой квелый? — спросила любимая.

 —  Чего-чего, — вздохнул я, — все из-за этого чертова Акселератора. Корежит, блин, не по-детски.

— О, да, — посочувствовала возлюбленная, — он на тебя как-то особенно сильно действует. Как ты по крышам бегал! Ну, а теперь… теперь сам понимаешь: чем выше взлетел, тем больнее падать.

— Это ты точно подметила.

— Слушай… — сказала она и чуть-чуть покраснела, — здесь ведь еще есть такой вот нюанс. Быть драбантом — удовольствие недешевое. Бесплатных полгода пролетят очень быстро, а потом в кассу Клуба придется внести достаточно круглую сумму. Двадцать пять тысяч евро.Тебе нужно срочно найти работу.

— Блин, можно подумать, — скривился я, — что мне где-то дадут заработать такие деньжищи!

— А, может быть, где-нибудь и дадут,  — лукаво сверкнула глазенками Инна, — ну, скажем, в фирме у моего папы. Ты не хочешь с ним познакомиться?

— А он… не…

— Я вчера тебе все насвистела по поводу лорда. Нет,Вань, у меня никакого жениха-иностранца. Да и не существует  на свете таких дурных бабок, которые могут заставить английского аристократа жениться на бандитской дочке. Какого-нибудь темного забалканского князя, конечно, можно купить задешево. А вот настоящего лорда — нет, и мой папа с этим смирился.

— Ты… бандитская дочка?

— Да,  — спокойно ответила Инна. — Тебя это смущает?

— Ни капельки!

— Нет, конечно, — еще сильней покраснела девушка, — мой папа давно уже не ездит на стрелки и, уж тем более, никого не... заказывает, но его темное прошлое видно сразу. Так что у тебя, милый Ванечка,есть самый последний шанс соскочить. Мы можем остаться просто друзьями.

— Инн, прости, — буркнул я, — у меня сейчас ломка и я ни хренашеньки не соображаю, но мне вдруг послышались странные речи. "Останемся просто друзьями". «Можешь свалить». Ты действительно это сказала?

 — Действительно.

— Инна, еще раз прости, я и в нормальном-то состоянии говорун неважнецкий, а сейчас… короче, роман у меня с тобой, а не с твоим папой. И мне глубоко наплевать и на его крутизну, и на его бабки, и на его неприглядное прошлое. Нет, ты пойми меня правильно: он твой отец и я его глубоко уважаю, но, если мы друг другу не понравимся, мы просто перестанем общаться. Хорошо?

— Хорошо, — закивала Инна, — но только ты ему, скорее всего, понравишься.

— А почему?

— Но это же МОЙ папа. И мы с ним очень похожи. Хочешь завтра с ним встретиться?

— Ой, зайчонок, прости! — завилял хвостом я. — Завтра я не смогу, завтра мы с Кешей приглашены на днюху к одной однокурснице. Можно, я встречусь с твоим отцом послезавтра?

— Что это за од-но-кур-сни-ца? Красивая? — встревожилась Инна.

— Да так… ничего особенного…

— Как зовут?

— Зовут ее Злата. Фамилия Сгущанская.

— Имя просто роскошное! Полька?

— Еврейка.

— Фотку покажешь?

— У меня нет ее фото! — поклялся я и — соврал (в моем новом смартфоне хранилось четырнадцать фоток Сгущанской и ещё в старом корейском "Самсунге" - штук пятьдесят).

— Темнишь что-то, Ванечка, — со вздохом заметила Инна. — Темнишь и юлишь. Ладно, будем считать нашу первую ссору законченной. Иди к своей польской еврейке. Но послезавтра ты должен, как штык, быть ровно в шестнадцать часов возле папиного офиса. Договорились?

— Договорились!

— А вот и мой "Уберок-бизнескласс". Подвозить тебя, Ваня, не буду: нам в разные стороны.

 И так и не поцеловав меня на прощанье, Инка хлопнула дверцей и укатила. А я - нога за ногу - поплелся по направлению к "Адмиралтейской".



       ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ


…Я все никак не могу взять в общении с Кешей по-настоящему правильный тон. Ведь с одной стороны — он мой друг, пока что не сделавший мне ни единой гадости или подлости. С другой — еще вчера вечером он готов был спокойно смотреть, как мои кишки наматываются на колесо мотоцикла. Ну, и — с третьего боку — мы оба с ним члены элитного клуба, отделенного от остального человечества некой невидимой, но очень прочной перегородкой.

Здесь хочешь-не хочешь, а сблизишься.

Тем более, что у нас теперь появилось и общее дело. Нам со Смирновым нужно было купить совместный подарок для Златки Сгущанской. Немного подумав, мы выбрали телескоп.

Звучит идиотски?

Вы плохо знаете Златку. Рассматривать ночью лунные кратеры — ее  мечта с детства.

Обойдя десятка два магазинов, мы наконец приобрели телескоп (к сожалению, самый дешевый) и пару букетов: я — белых роз, а Кеша — сиреневых лилий.

                ****

…Когда мы со Смирновым вошли в прихожую, первое, что мы увидели, — это море цветов. Их было больше, чем в цветочном магазине. Повсюду стояли подарочные корзины - корзины с цикламенами, корзины с орхидеями, корзины с гиацинтами и альстромериями, корзины с теми же розами-лилиями и снова — корзины, корзины, корзины с чем-то фантастически дорогим и никому не известным.Содержимое этих корзин был способен идентифицировать либо флорист-профессионал, либо сотрудник кафедры высших растений. 

Сгорев от стыда, мы поставили свои жалкие букетики в срочно найденные для них трехлитровые банки и прошли в комнату.

(Да, я забыл упомянуть, во что в этот вечер наша красотка была одета. На Златке был новенький топик, изящные остроносые туфельки, атласные шаровары и что-то вроде чалмы на макушке. Наряд идеально подчеркивал и ее симпатичное личико, и два тугих холмика, и безупречно плоский животик, и — забегу чуть вперед — великолепно скрывал недостатки ее пятой точки).
 
                ****

...Итак, в большой комнате, кроме самой новорожденной, жалкой кучки гостей и бесконечных корзин с букетами, находилась старшая сестра Златки Милена и их мама Лариса Абрамовна.

Милена (на полголовы выше Златки) была одета в какое-то странное  черное платье с оборками. Наряд мне сперва показался кричаще безвкусным (как у свидетельницы на провинциальной   свадьбе), но,  присмотревшись,я понял, что он не лишен своеобразной вульгарной законченности и стоит бешеных бабок. Что же касается  мамы Ларисы Абрамовны, то ей было хорошо за пятьдесят, и ее жизнь была в прошлом. В настоящем у нее оставалась лишь сравнительно неплохая фигура и взрывной иудейский темперамент.

 — Ой, спасибо вам, мальчики, за ваш телескопчик! — пропела она с чуть заметным еврейским акцентом. — Как же Златка о нем же мечтала же! Вы меня, Ваня и Кеша, конечно, простите, но дочка моя чуток с прибабахом. Плохого о ней не скажу: чистюля, красава и женихи, — Лариса, вздохнув, показала на ряды бесконечных корзин, — за ей табунами бегают, но с головой моя доча не дружит. Все хочет смотреть на Луну (чи на Солнце?), и что ты прикажешь с ней делать?! Так что подарок ваш, мальчики, попал в самую тютельку!

— Мама! — зло крикнула Злата.

— А шо я такого сказала? — пожала плечами Лариса Абрамовна. — И чего здесь неправда? Ладно, дети, мне нужно на кухню, а вы пока поухаживайте за девушками.

                ****

Девушек в комнате было трое: Злата с Миленой и толстая Леночка (классическая некрасивая подруга). Парней, кроме нас, было четверо: Владилен Лопатинский, Жорж Варламов, Квачков с пятого курса и какой-то потрепанный жизнью сорокалетний дяденька, представившийся настолько небрежно, что я расслышал лишь нечто вроде «и-ы-хым» и решил называть его про себя Серафимом.
 
Серафим, насколько я понял, был Златкиным официальным бойфрендом, из-за чего я и дал ему лет тридцать пять, хотя с виду он был и постарше.

— Как вы относитесь к решению Трампа перенести посольство в Иерусалим? — спросил он меня минуте на третьей нашей беседы, уже перепрыгнувшей с погоды на политику.

— Наверно, никак, — пожал я плечами, — я, знаете, очень далек от проблем Ближнего Востока.

Но здесь я вдруг вспомнил о Златкиной национальности и произнес как можно громче, чтобы меня услышала хлопотавшая на кухне Лариса Абрамовна:

— Хотя, конечно, Иерусалим  — единая и неделимая столица Израиля. В этом нет никаких сомнений!

— Вы действительно думаете, что Трамп что-то изменит? — продолжил пытать меня Серафим. — По-моему, ничего у него не получится. Не с такой челкой и не к такому делу.

— Мой Фима, — светясь, уточнила Злата, — очень любит историю и политику. И досконально их знает. Они с мамой все время ругаются из-за Израиля.

(Произнесла она это таким восхищенным тоном, что было понятно: в конфликте мамы и парня она полностью на стороне Серафима. Бедная Лариса Абрамовна!)

— Вы не любите Трампа? — удивленно спросил я Златкиного ухажера. — Неужто Обама лучше?

— Разница между Обамой и Трампом, — ответил мне Серафим, — отлично видна на двух фото: на обоих идет достаточно сильный дождь. Так вот, на первом Обама держит зонт над Мишель, а на втором Трамп спасает собственную прическу, а рядом идет промокшая до нитки Меланья.

Присутствующие захихикали. Серафим отнесся к успеху спокойно (он, похоже, привык быть душою общества), а вот взгляд Златы светился такой нескрываемой гордостью, что мне стало немножечко больно.


                ****


Здесь, к счастью, вернулась Лариса Абрамовна. Мы уселись за стол и начали праздновать. Тамадою был Кеша, проявивший столько застольных талантов, что некрасивая Леночка буквально сожрала его глазами, да и красавица Златка, стоило ее бойфренду отвлечься, не раз и не два бросала на Кешу весьма и весьма неспокойные взгляды.

А вот моделька Милена вела себя странно. Она весь вечер смотрела в упор… на меня.  Не на речистого Кешу, не на мажора Варламова, не на профессионального бабника Лопатинского и не на Квачкова с пятого курса (чей донжуанский потенциал так и остался в тот вечер величиной неизвестной), а — повторюсь — на скромного автора этих записок.
 
Вот бы казалось, чего ей меня целый вечер разглядывать?  На мне надписей нет, и весь мой прикид (включая часы и расчёску) стоил втрое дешевле,  чем одни ее туфельки. А что касается чисто мужской привлекательности, то…

Не будем о грустном. 

Но она почему-то не отрывала взгляда от моего заурядного фейса. Мы раз пять выходили курить, но вокруг Златкиной старшей сестры неотступно вился Лопата и возможности переговорить у нас не было. Но в конце концов Милка Лаптя отшила почти прямым текстом, и мы остались с ней с глазу на глаз.Выпито к этому времени было порядочно (настолько порядочно, что Златку ее бойфренд Серафим на пару с Ларисой Абрамовной увели отсыпаться в соседнюю комнату), и Милена тоже была под немаленькой мухой, да и мои поросячьи глазки — не буду вам врать  — то и дело собирались в кучку.

Итак, мы оба были уже хорошо подшофе, и говорила, в основном, моя спутница, а я стоял рядом и разминал незажженную сигарету (я почти не курю, но Милене в этом признаться стеснялся):

  — Златка дура, — взахлеб трещала красавица, — носит позорные лифчики за две тысячи и вообще она опустилась нет я скажу что уж если ты девушка то лучше робу надень но белье должно быть дорогое я Ваня сама ненавижу безмозглых блондинок разговаривающих только о шмотках но белье у меня номерная Escora за тридцать две тысячи ничего уж такого особенного но это Ваня белье а не чехол для танка а дура Златка вообще теперь одевается словно Дуняша из колхоза "Красный лапоть" да я понимаю что денег у Фимы в последнее время хронически нет а она с другими не хочет но это ведь не повод чтобы…

— А эти… цветы… — наконец, спросил я, — они что... тоже от ее парня?

 — Ага от него блин дождешься он сам пришел без подарка нет двадцать пять косарей на праздник он все-таки дал я блин понимаю что на дворе жуткий кризис и санкции и у каждого могут случиться проблемы с бабками но если ты живешь с симпатичной девушкой в два раза тебя моложе ты просто обязан ее обеспечить а дурочка Мелкая….

— Ему же лет тридцать, этому Серафиму?

— Почему Серафиму? Его зовут Никодим. По-домашнему Дима или Фима. Тридцать? Ах Ванечка если бы! Все сорок восемь!

— Он женат?

— Да лучше бы был женат,  — печально вздохнула Милена, — Нет он не женат и у них все очень серьезно и они уже вместе целых шесть лет.

— А для чего он тогда нужен Златке?

— Потому что дура и ведь главное в августе вроде бы бросила а сейчас блин опять к нему возвратилась но слава богу это все ненадолго а я ей Ванюша таких блин самцов подгоняла а она блин вцепилась в своего нищебродика и…

— Так цветы ей кто дарит?

— Об этом Вань попозжей. А пока,  — эта очень красивая женщина посмотрела мне прямо в глаза и ослепительно улыбнулась, — а пока ты не мог бы ответить на один МОЙ вопрос?

— Да-да, конечно, - закивал я.

— Ты ведь — Ванечка Ё*нутый?

— Почему «ё*нутый»?

— Ты что НИЧЕГО не знаешь?

— ???

—Тогда возьми свой десятый айфон и нагугли в нём «Ванечка Ё*нутый».

Я достал мейдинчайник и сделал все именно так, как меня попросила красавица.

Ёксель-моксель!

Гугл выкинул тысячи ссылок. Ссылки вели на тысячи сайтов, и в каждом я пробегал взад-вперед по переходу и лихо запрыгивал на крышу несущегося на всей скорости «Вольво». У самого верхнего и самого популярного ролика было два миллиона просмотров.

За двадцать восемь часов.

                ****

— А что касается наших цветочков, — прошептала мне Милка в ухо, — то их всех подослал ваш доцент Хайрутдинов. Тьфу блин чурка нерусская!



     ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ


Пей, моя девочка, пей, моя милая,
Это плохое вино.
               
                А. Вертинский


Мы ушли из гостей в половину двенадцатого вдвоем с Никодимом. Так получилось: Кеша пошел провожать некрасивую Леночку, Варламов, Квачков и Лопата отправились догоняться в какой-то шикарный ночник, и мы со Златкиным  великовозрастным бойфрендом поневоле остались с глазу на глаз.

  — Ну, что, на маршрутку? — спросил я его.

  — Не, Ваня, не надо, — ответил мне Никодим. — Все пока не так плохо, и на такси я бабло наскребу. Ты (мы на «ты»?) ведь тоже живешь на Восстания?

— Да, на Пятой Советской.

— А я на Девятой. Так что я тебя без проблем подброшу почти до самого дома. Только слушай, Ванюша,такси ведь намного удобнее вызывать на какой-нибудь стационарный адрес. Златкину хату мы уже прохихикали, так давай-ка на пару минут зайдем ну хотя бы вот в это фешенебельное заведение.

И он тыкнул пальцем в ярко горевшую красную вывеску «Круглосуточное Кафе «Фортуна».

Мы поднялись по шести обледенелым ступенькам в крошечный зальчик, сели за круглый пластмассовый стол и заказали у немолодой официантки два по сто «Ред Лейбла».

 — Какой у вас адрес? — спросил Никодим у подавальщицы.

— Брестский, 12, — ответила девушка.

 — Алло, это «Таксовичков»? — прокричал Златкин бойфренд в динамик своего кнопочного сотового (мой циничный племянник называет такие модели "орехоколами"). — Будьте добры, на ближайшее. Эконом-класс, оплата наличными. От Брестский, двенадцать до Девятой Советской, дом двадцать шесть. Семьсот сорок рублей? Что ж, отлично. Меня это устраивает.

— Ну, что, друг Иван, — произнес он минутою позже, ополовинив свой виски, — ты ведь впервые в гостях у Златы Геннадьевны?

— Да… в первый раз… — ответил я и покраснел.

— О, боже! Ты это брось, — засмеялся мой собеседник, — я редко включаю «мужа-ревнивца». Когда имеешь дело с такой суперкокеткой, как Злата, есть два пути: либо ревновать ее ко всему, что движется, и в конце концов застрелиться от ревности, либо, хоть это звучит и нелепо, просто ей доверять и надеяться на лучшее. Я предпочитаю второе.  Ты, я смотрю, — еще раз улыбнулся он, — весь вечер ходил на площадку дымить на пару с Миленой, хотя ты и не куришь. Красивая женщина?

— Да, очень красивая, но…

Я помедлил в поисках нужного слова.

— Немножечко перегламуренная?

— Ага, — согласился я.

— Между прочим, из двух сестер именно Милена намного лучше приспособлена к семейной жизни. Во-первых, она прекрасно готовит…

— ??? — не поверил я.

— Когда уезжает Лариса Абрамовна, — назидательно произнес Никодим, — всегда готовит именно Милка и готовит — ты только, ради Христа, не проболтайся Ларисе, — значительно лучше матери. А что касается Златки…

— Неужто и она кулинарка?

— Да нет, Голде Геннадьевне подвластны только два блюда: жареная картошка с чесноком и блинчики со сметаной. Когда она живет у меня, я ем оба этих кулинарных шедевра дней по десять подряд и вовсю их нахваливаю.

— Искренне?

— Совершенно искренне. Златка — вечный ребенок, и два этих гастрономических подвига для нее... — Никодим на минутку задумался, — что-то вроде игры в «дочки-матери». Она как бы мама, а я… я — тот самый толстенький мальчик из подготовительной группы, которого девочки вечно заставляют быть «папой».

Никодим залпом допил остатки «Ред Лейбла» и вдруг затрясся в беззвучных рыданиях.

 — Она пропадет без меня, — спустя полминуты выдавил он. — Совсем пропадет. Вчистую.

— Почему «без вас»?

— Потому что мы завтра расстанемся.

— Почему?

— Потому, — произнес Никодим, стирая с правой скулы две мокрых слезных дорожки, — потому что на дворе сейчас Кризис, и на моей маленькой фирмочке накопилось долгов на пять миллионов. Завтра днем я объявлю о банкротстве, и она меня бросит. Это, кстати, будет банкротство честное. И у меня не останется ни черта.

— Но ведь деньги — не главное?

— И кто тебе сказал эту глупость?

— Так все… говорят.

— Понимаешь, Ванюш, — покачал головой Никодим, — деньги не главное, когда они есть. А если их нету, становятся главным. И завтра я сделаю следующее: мы с ней с лета нигде не бывали, и неделю назад я поклялся, что уж в эти-то выходные мы обязательно съездим загород. Завтра я позвоню и скажу, что наша поездка в очередной раз откладывается. И она меня бросит. Причем, бросит не из-за денег. Так ей потом будет легче.

Здесь телефон в кармане у Никодима оглушительно запиликал и, будучи вынутым, сообщил, что такси уже прибыло.

 — Ваня, ты допил свою отраву? — спросил без пяти минут бывший Златкин бойфренд.

— Ага, — кивнул я.

— Тогда я сейчас рассчитаюсь и мы поедем.

Ровно минуту спустя мы вышли на улицу.

— Знаешь, что, Вань, — продолжил он, подходя к нашей машине, — а всё -таки жаль, что ты тоже нищий.

— Почему?

— Тебе б я доверил свою Златоглазку. Но ты этот приз не потянешь. Увы.

Все оставшиеся минут тридцать пути Никодим не замолкал ни на минуту, но говорил лишь о Трампе, Кремле, государстве Израиль, остром  кризисе русскоязычной словесности и о том, что ужасный виски «Ред Лейбл» был любимым напитком Фиделя Кастро.

 

       ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ


На следующий день ровно в шестнадцать ноль-ноль мы встретились с Инной возле Приморской. Инна впервые была за рулем и меня поразила неброскость ее машины — это был «Рено Логан» последней модели (семьсот тысяч по акции).

«А вдруг, — с робкой надеждой подумал я, — и богатство ее отца тоже несколько… э-э… преувеличено? Вдруг этот папа такой же бандит, как я — супермен?».

Ехали мы недолго. Во дворе высокого бизнес-центра на набережной Инна привычно перепоручила машину секьюрити, взяла меня за руку, зашла в шикарный зеркальный лифт и стрелой вознеслась на двадцать четвертый этаж.

Этаж был полностью занят фирмой Инкиного папы и набит всевозможной охраной, словно подсолнух — семечками. Мы прошли через три КПП и в самом-самом конце оказались возле четвертого. В прозрачной пластмассовой будке сидел седой и тщедушный мужчина с уксусным ликом Акакия Акакиевича.

— Здравствуй-здравствуй, красавица! — фамильярно расплылся в улыбке охранник.

— Здравствуйте, милый Порфирий Петрович! — уважительно отозвалась Инна. — Очень рада вас видеть. Молчел — со мной.

(«Почти угадал!» —  довольно подумал я. — «Порфирий Петрович» стоит «Акакия Акакиевича»).

— Это тот самый Ванечка Ё*нутый? - пристально посмотрев на меня, поинтересовался охранник.

— Так точно, — кивнула Инна.

— Второй раз в своей жизни, — усмехнулся Порфирий, — встречаю человека с миллионом просмотров в Ютюбе. Первым был Путин, второй — твой молодой человек. К сожалению, юноша, - обращаясь ко мне, продолжил охранник, - правила безопасности у нас одинаковы и для суперзвезд, и для простых смертных. Так что вам — я еще раз извиняюсь — все же придется встать лицом к стене и немножко раздвинуть ноги и руки. Вы уж простите, но служба есть служба.

— А Путина вы бы тоже стали шмонать? — не сдержавшись, спросил его я.

— Нет, Путина трогать не стал бы, — хихикнул телохранитель, — но вы ведь не Путин. Т. е. в смысле сетевой популярности — Путин, а во всех остальных отношениях — нет. Есть над чем поработать. Так что давайте, Иван Сергеевич, как можно скорее минуем формальности.

Я с омерзением встал лицом к стене и, как заправский зека, раздвинул руки и ноги.

— Вот и все, — секунд тридцать спустя удовлетворенно констатировал Порфирий Петрович, — только ладошки еще покажите. А теперь уже действительно все. Прошу!

— Это папин начальник охраны, — шепнула мне Инна, — отличный мужик и золотая голова. Папа ему доверяет абсолютно. Силовик, а зовут, — представляешь? — Порфирий Петровичем!  Правда, смешно?

— А что в этом смешного?

— Да, ничего-ничего. Давай, Вань, заходи.

Мы оказались в просторном предбаннике, где уже дожидались приема человек семь или восемь. Инна рассеяно кивнула секретарше и, не сбавляя темпа, подошла к дверям.
Присутствующие осуждающе зашушукались, и кто-то сказал громким шепотом: «Дочка!».
Инна смело толкнула тяжелую дверь, и мы прошли вовнутрь.

                ****

Кабинет был не очень большой, но вид на залив из него открывался шикарный (видно было почти что до самой Финляндии).

Инин папа — невысокий и кряжистый немолодой человек с короткой спортивной стрижкой — даже не делал вида, что занят бумагами, а просто сидел и с прищуром смотрел на меня.

— Папа, это Ваня, — представила меня Инна, — Ваня, это Степан Аркадьевич.

— Ваня, вы любите водку?  — неожиданно спросил меня Иннин папа.

— Да, нет, если честно, не очень, — попытался ответить я чистую правду, но здесь злыдня Инка больно пихнула меня локтем в бок, и я тут же поправился. — Хотя, если предложите, отказываться не стану.

Степан Аркадьевич надавил кнопку вызова секретарши.

— Раечка, — сказал он вбежавшей почти двухметровой блондинке, — принесите нам литр «Абсолюта», ну и горячего. И лимонада для Инны.
 
Длинноногая Рая дело свое знала туго: уже через десять минут в кабинет въехал низенький стол с покрытым изморозью пузатым графинчиком, дымящимся блюдом тоненьких венских сосисок, искрящейся горкой красной икры, тонко-тонко нарезанным черным хлебом и несколькими открытыми бутылками «Вод Логидзе».
 
(«Блин, так и спиться недолго! — ужаснулся я про себя. — Четвертый день не просыхаю).
 
— Ну, — произнес Степан Аркадьевич, заполняя ледяным «Абсолютом» две большие хрустальные рюмки и отдельно — зеленым, как малахит, лимонадом высокий бокал для Инны, — за… знакомство!

Больше всего на свете я боялся публично опозориться, но с рюмкой своею управился на твердое (как мне показалось) «четыре».

 — Первый раз в жизни пьешь водку? — спросил меня Инкин отец.

— В третий, — честно признался я.

— Среди молодежи пить водку не принято?

— Ну… это… смотря, среди какой молодежи.

— Т. е. ты хочешь сказать, — усмехнулся Степан Аркадьевич, — что водку среди молодежи пьет одно быдло?

— Ну, почему сразу «быдло», — смутился я, — просто это люди… с альтернативной шкалой социальных ценностей…

— А сосисками почему не закусываешь?

— Извините, но я не ем мяса.

— Прямо, как Инка. А чем мотивируешь?

— Ну, я… как бы против любого… убийства. Считаю его делом… не богоугодным.

— Ты верующий?

— Нет, атеист.

— Теперь это модно?

— Да, модно. Но я не из-за моды.

— Короче так, Ванечка, — по-отечески улыбнулся Степан Аркадьевич, — если водку не любишь, неволить не стану. Пей лимонад. Новое время — новые песни. Для тебя с моей дочерью  -  «Воды Логидзе», для отработанного материала, вроде меня, — злодейка с наклейкой. Если честно, в ней мало хорошего, и вы правильно делаете, что не пьете.
 
Он налил себе водки, нам с Инной — «Тархуна», и мы снова выпили.

— Учишься? — полуминутой позже спросил меня Степан Аркадьевич, закусывая водку кусочком хлеба с наложенными на него четырьмя дымящимися сосисками.

— Ага, учусь,  — кивнул я.

— Денег нету?

—  Нету.

— За двадцать семь тысяч в месяц ко мне работать пойдешь? На пятидневку. С четырех до десяти.

— За двадцать семь тысяч… рублей?

— Естественно.

Я ожидал, если честно, не этого и очень хотел немного поторговаться, но - тут же почувствовал новый злодейский удар локтем в бочину и произнес:

— Я согласен.

— Молодец! — удивленно ответил Степан Аркадьевич. — За копейки — согласен. Небось половина народа в твоем институте за такие гроши и жопу от стула не оторвет?

— Ну, если честно, то да… не оторвет.

— А ты все же согласен?

— А я вот согласен.

— Ты, Вань, молодчага!

Последовала новая пауза. Степан Аркадьевич с очень похожим на Инку прищуром смотрел на меня в упор. А я, покраснев, любовался  заоконными видами.
 
— Слышь, дочура, — наконец-то прервал тишину Иннин папа, — оставь на минуту нас с Ванечкой для нелицеприятного мужского разговора.

Инна хмыкнула, но подчинилась. Уходя, она снова пихнула меня локтем в печень и прошептала: «Ванюшка, держись, сейчас будет самое трудное».


                ****


Лишь только Инна скрылась за дверью, ее непонятный отец опять разлил водку по рюмкам и кивком головы пригласил меня выпить.

Вторая рюмка — согласно известной народной пословице — пошла «соколОм». Я занюхал ее кусочком черного хлеба и попытался залить бушевавший в желудке пожар «Водами Логидзе».

— Да, водовка, Вань, не твое, — с сожалением констатировал Степан Аркадьевич. — Почему согласился ишачить за двадцать семь тысяч в месяц?

— Потому что так хочет Инна, — честно сознался я.

— А ты бабу слушаешь? Ну, и дурак. Нашел, кого слушать. Ведь Инка моя с прибабахом. Плохого о ней не скажу, девка очень хорошая: чистюля, красава, от женихов отбоя нету, но мозгов в голове  — на копейку.

(«Какое-то дежавю!» — подумал я про себя, вспоминая точно такие же речи Ларисы Абрамовны).

— Решать ты все должен сам, — назидательно поднял палец Степан Аркадьевич, — ежели ты, конечно, мужчина. Ну что, Ваня, еще по одной?

— А, может, не надо, Степан Аркадьевич?

— Не уважаешь?!

— Да, нет… уважаю.

— Тогда, Ванька, пей!

И безжалостный Инкин отец снова наполнил ледяным «Абсолютом» две большие хрустальные рюмки.

Рюмка пошла — согласно все той же пословице — «мелкой пташечкой». И я ее с наслажденьем занюхал еще одним мягким ломтем удивительно вкусного чёрного хлеба.
 
— А вот скажи-ка мне, Ваня, — почти что без перерыва продолжил Инкин папа, — ежели меня вдруг замочат, и мой бизнес накроется, ты Инку бросишь? Ничего не говори. Просто смотри мне в глаза.

Целых две бесконечных минуты мы играли с Инкиным папой в «гляделки».

— Нет, походу, не бросишь, — убирая свой взгляд, удовлетворенно констатировал Степан Аркадьевич. — Но — Ваня — учти: если вдруг передумаешь, я тебе с Того Света яйца  отрежу. Веришь?

— Да, верю.

— Кстати, тех, кто меня замочит, — усмехнулся Степан Аркадьевич, — я с Того Света тоже достану. Ладно, Вань, не бери себе в голову. Ты парень вроде нормальный, и у тебя все должно быть чики и поки. Короче, иди и доложи гражданину начальнику, что первый тур ты прошел на «отлично». И мой тебе  добрый совет: водку больше не пей. Не твое.

 

        ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ


...А ровно через четырнадцать дней приключилась беда — нашу группу Вконтактике заблокировали. Причины блокировки были более чем очевидны: ведь всё это время девяносто девять процентов контента "САЭЗ unreal" было посвящено непростым отношениям Златы Эс и Азада Ха. Сам скандальный видеоблогер A Man of Honour  (похоже, окончательно переквалифицировавшийся в папарацци) выложил пару пикантных роликов, запечатлевших эту сладкую парочку в ночном клубе "Голодный енот" и модном антикафе "1984".  Так что если нас что-то и удивило,  так это не то, что группу, наконец, заблокировали, а, скорей, то, что ее умудрялись так долго не трогать. Но — так или иначе — с понедельника наша шарага осталась без паблика, т. к. новая неофициальная страничка «САЭЗ the naked truth»  должна была заработать  только с пятницы.

Что было крайне прискорбно. Как зло пошутил Иннокентий: Бог посылает штаны тому, у кого он только что отнял задницу. Ибо во вторник утром случилось ТАКОЕ, что посещаемость несуществующего паблика должна была побить все рекорды.

Но давайте-ка обо все по порядку. Во вторник, как вы понимаете, отыскалось немного желающих опаздывать утром на Логу. И где-то уже в восемь сорок почти вся наша группа: и Варлам, и Лопата, и мы со Смирновым, и все остальные мученики науки — толпились у главного входа, смоля последние вольные сигареты. Не было только троих: нашей главной секс-бомбы, неприметного троечника Толика Лубневского и не спешившего что-то сегодня на службу Азада.
 
Итак, мы стояли всей группой у главного входа (где курение было запрещено категорически, и где курили все и всегда, начиная с времен довоенных), стояли, портили никотином воздух и — от нечего делать — пунктуально отслеживали все подъезжавшие к преподавательскому паркингу автомобили.
 
Первой подъехала голубая ректорская «Волга». Из нее, по-стариковски покрехтывая, вылез сам Александр Александрович Коломойский и под гул наших льстивых приветствий поднялся к себе на четвертый этаж.

Потом подкатил сияющий новый «Фольксваген» доцента Петрова (известного взяточника). С Петровым никто не здоровался, потому что его «Основы макро и микроэкономики» все мы сдали (и большинство - не за так) полгода назад.

Потом подъехала старая серая «Мазда» профессора Хейфица. Хотя его хитрый предмет все мы тоже спихнули еще прошлой осенью, профессора мы горячо поприветствовали: он был дядькой невредным и мзду брал по-божески.

Потом прибыла новая «Лада Приора» аспиранта Амбарцумяна, потом - средней сохранности «Опель Кадет» ассистента Гукасова,  потом — беленькое (как у Инки) «Рено» аспирантки Костомолоцкой, потом — ярко-красный, как петушиный гребень, «Москвич" лаборанта Кияткина, а потом…

Нет-нет, дайте собраться мне с силами.

Короче, потом…

(Это будут стихи).

Словно гордый линкор среди утлых рыбачьих лодок.

Словно юная мисс Вселенная среди дряхлых  посетительниц райсобеса.
 
Словно пара страниц Михаила Булгакова, случайно подверстанных в книгу Дарьи Донцовой.

Короче, потом на наш паркинг заехал огромный «Лексус» GX 460, принадлежавший, как вы, видимо, помните, Азаду Аббасовичу Хайрутдинову.
 
Первым из чудо-машины вышел владелец, а ещё через четверть минуты… ещё через четверть минуты выяснилось, что наша способность чему-нибудь удивляться вычерпана не до донышка… короче, пятнадцать секунд спустя — в сияющей беличьей шубке, ажурных черных колготках и чёрных же ботильонах — из «Лексуса» вылезла Златка Сгущанская.

    
                ****


— Мне искренне жалко Никодима, — прошептал мне на ухо Кеша.

— Мда, Кешка, недолго, — вздохнув, согласился я, — она убивалась по своему долгожителю.

(Мы оба отлично помнили, как целую неделю подряд Златка ходила к нам на занятия в каком-то растянутом свитере, драных джинсах и с собранными на затылке во вдовий пучок немытыми жирными волосами. Все это время ни с кем не общалась и молча смотрела  куда-то в окно. И вдруг — такая метаморфоза!).

— А Азад-то, похоже, совсем с глузду съехал, — продолжил я. — Его ж остальные преподы сожрут теперь вместе с ботинками.

— И со шнурками, - кивнул Иннокентий. - Есть на свете такая всесильная штука, носящая имя "старческой похоти". Помнишь, как в "Карамазовых"? «И цыпленочку». И этот цыпленочек, Вань, посильнее, чем "Фауст" Гете.
 
— Какой, Кеша, цыпленочек? — ни слова не понял я.

— Уже никакой, — вздохнул Иннокентий. — Хороший ты, Ванечка, парень. Но — темный.


                ****


Когда мы вошли в аудиторию, Златка села на первую парту, поближе к Азаду. Вокруг возмутительницы спокойствия сама собой образовалась зона отчуждения: шесть ближайших к секс-бомбе столов оказались не заняты, хотя дальше народ сидел по двое.
 
Взошедший на кафедру Азад Аббасович (одетый, кстати, по-жениховски), заметив все это, немного нахмурился, но, решил сохранить хорошую мину при неудачной игре - написал на доске сегодняшнюю тему: «Механизм межфункциональной координации управления материальными потоками»  — и совсем уже было завяз в объяснениях, когда сидевший рядом со мной Иннокентий неожиданно вскинул руку и задал вопрос:

— Извините, Азад Аббасович, но можно мне пересесть?

— Да-да, пожалуйста, — пожал подбитыми ватой плечами доцент.

Иннокентий поднялся, пересек почти всю аудиторию и сел за один стол со Златкой.

...Увидев такое, несчастный Азад посерьезнел лицом еще больше, но сделать, увы, ничего не мог. А потерявший берега Иннокентий всю Логистику что-то нашептывал в ушко соседке, а та в ответ полыхала своими перламутровыми зубками.

Если бы нечто-то подобное Кеша Смирнов позволил себе с любой другой чикой, то за столь беззастенчивый флирт на занятиях он бы вылетел с Логи со скоростью звука. Но, поскольку дело касалось его личной возлюбленной, бедный Азад только тяжко вздыхал и каменел подскульями.

Лично мне его было немножечко жалко.

 
                ****


— Не хочешь во время окошка заскочить в «Контакт бар»? — спросил меня Кеша сразу же после Логи. — Кстати, Злата Геннадьевна тоже, наверно, пойдет вместе с нами.

— Пойти в «Контакт бар»? — удивился я. — Чтобы потом все «Основы» дышать перегаром? Кеш, ты в уме?

— Ва-ню-ша! — по слогам промурлыкал мой друг. — Ну, нельзя быть настолько законопослушным. Ты ведь все-таки Ваня, не при детях будь сказано, Ё*нутый. И вдруг испугался каких-то «Основ». А пивной аромат мы потом зажуем лаврушкой.

— Ты, Кеша, — потупился я, — просто какой-то козел-провокатор. Просто жирный усатый тролль.

—  Это, Ванечка, спорный вопрос: кто из нас двоих жирный.

— Ладно, — прервал я его (Кеша, похоже, был готов балагурить до вечера), — сейчас я сделаю один важный звонок и постараюсь присоединиться к вашей компании.

— Звонок кому? Инне?

— А хоть бы и Инне. Что — нельзя?

— Да, можно, Ванечка, можно. Make love not war!

("Занимайся любовью, а не войной!").


                ****


— Слушай, Кеша, — спросил я его после короткой беседы с возлюбленной, — а можно с нами пойдет моя Инна?

— Да ради бога, Ванюша! Конечно же, можно. Больше народа — меньше тоски.



      ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ


Официантки в Контактике нашу компанию недолюбливали и звали за глаза «англичанами». А когда к нам присоединилась Инна, причем почему-то — при полном параде: однотонное красное платье, крошечные бриллиантовые сережки и собранные в «бабетту» белокурые (sic! вчера были черные)  волосы — терпение официантки дошло до предела. Ненатурально улыбаясь, она нервно поигрывала блокнотиком и упорно смотрела в окно.
 
— Что будете пить, my darling? — галантно спросил Инну Кеша.

("Моя дорогая")

— Ананасовый сок, — улыбнувшись, ответила та.

— За рулем?

— За рулем.

— How pity it is!  — вздохнул Иннокентий. — За рулем. Оне за рулем-с… Ну, значица, так: стакан ананасной воды для прекрасной дамы, пол-литра «Пинты светлой» для Ванечки, цельный литр — для меня, ну, а вам что, the last but not the least бесценная  Злата  Геннадьевна? Ром, виски, мартини, самбуку?

("Как жалко ... последняя по перечислению, но не по значению...").

— Тоже стакан ананасного сока! — с вызовом ответила Сгущанская.

— Я чо-то не понял, — огорчённо развел руками Кеша. —  Чо девки сегодни совсем, что ли, не пьют? А как же мы вас тверезых на сеновал тащить будем?

Инка и Злата прыснули в голос. И даже бесстрастная официантка с превеликим трудом подавила улыбку.

— Осталось, — продолжил вовсю валять дурака Иннокентий, — решить нелегкий вопрос с закуской. Поскольку половина собравшихся — вегетарианцы, предлагаю заказать большой набор сала. В условиях вялотекущей российско-украинской полувойны поступок, конечно, не слишком патриотичный, но — как не крути — дюже гарный. Надеюсь, шановни друзи украиньско сало кохают?

— Усе дюже кохают! — ответили мы стройным хором.

— Вот оно как! Скабееву смотрят, а сало украинское едят? Так и запишем. Ну ладно, политику в сторону. А для наших веганов закажем еще гренок с сыром. Вот, пожалуй, и все,  — он мельком глянул на бейджик, — дорогая Светланочка. Вот, пожалуй, и всё на сегодня.

— Два стакана ананасного сока, — повторила официантка, — три по ноль-пять «Пинты светлой», большой набор сала и большие гренки с сыром. Все правильно?

— Правильно!

— Сейчас принесу. Подождите минуточку.

 
                ****


— Об чем будем беседовать? — спросил девушек Кеша. — О пресловутой «Матильде»?

— Ради бога, не надо! — взмолилась Инна.

— Тогда, может, о вечном? Ну, скажем, о… Карлосе Кастанеде? — предложил Иннокентий, и лицо его стало непривычно  серьезным.

— А почему не о Жириновском? — хихикнула Инна.

— А причем здесь Жириновский?

— А причем здесь Кастанеда?

— Притом, — выражение на лице Иннокентия стало молитвенным, — что я уже целых четыре года иду по его «Пути Воина».

— И далеко ты ушел? — вновь ужалила Инна.

— Путь воина не делится на этапы, — не принял этой шутки Иннокентий, — путь воина — это образ жизни, или образ смерти, что, в принципе, одно и то же.

Здесь официантка принесла наш заказ. Мы с Кешей решительно цапнули толстые кружки с «Пинтой», а обе девушки взяли стаканы с ледяным и слегка мутноватым соком. Ни к гренкам, ни к салу никто не притронулся.

— А почему ты все время говоришь: «путь воина» да "путь воина", — вдруг с интересом спросила Злата, — ты что, Кеша… солдат?

Инна презрительно фыркнула. Смирнов вперил в нее негодующий взор и продолжил:

— Воин отличается от невоина только  сознанием собственной смертности, — всегда говоривший репризами Кеша вдруг стал неожиданно многословен. —  Обычный человек ведет себя так, как будто он будет жить вечно. Воин же помнит о стоящей у него за спиною Смерти и всегда готов к встрече с нею. У каждого воина есть место силы и место смерти. И Воин приходит туда, чтобы увеличить силу и отсрочить смерть. Он чувствует смерть за своим левым плечом и, увидев ее, начинает свой последний танец. Чем сильнее воин, тем длинней его танец, но, пока танец (даже самый короткий) длится, смерть не может его победить. И…

— Слушай-, Кешка, — наморщила лобик Злата (и наморщила явно не из кокетства: Смерть и Космос были ее любимыми темами), — вот ты говоришь: «пока танец длится, смерть не может его победить». Так что получается, твои солдаты… бессмертны?

— Клас-си-чес-ка-я о-шиб-ка не-о-фита! — назидательно вздернув вверх палец, по слогам промурлыкал Смирнов (мы со Златкой хихикнули: это была любимая фраза ассистента Мигулина, преподававшего в нашей группе «Трудзак»). — Бессмертие — участь Богов, а Воин — лишь человек. И он, к сожалению (хотя, причем здесь сожаления? Воин не знает сожалений), он, к счастью, не может вмешаться в предначертания смерти. Но Воин способен (на время) остановить свою смерть. Можно сказать, что эта отсрочка — своеобразный сговор между смертью и теми, чей дух безупречен.

— Красиво, Кешка, поешь! — вновь хихикнула Инна. — А ведь ты должен помнить эту цитату: «Друг мой Аркадий, не говори красиво!». Цитата настолько заезженная, что даже Иван назовет нам источник. Ваня, прошу!

Я промолчал, глядя в пол.

— Ванечка, ну! — как бы в шутку (а, может, уже и не в шутку) начала злиться Инна. — Ваня, чему тебя в школе учили? Хватить позорить мои седины!

— Это Пушкин, нет, не Пушкин… Тургенев, — вдруг вместо меня ответила Злата, — роман «Отцы и сыновья».
 
— Эх, Ванечка-Ванечка! — тяжко вздохнула Инна. — Вот уж воистину: облажался по-полной. Даже совместный роман Непушкина и Тургенева не читал. Так бишь, о чем это я? А! Послушай-ка, Кеш. Вот ты постоянно мусолишь каких-то там «воинов». А ты видел моего отца?

— Да, видел, — ответил Кеша.

— И слышал?

— Естестественно, слышал. Видел всего один раз, а слышу о нем почти ежедневно.

— Мой отец — воин?

— Это трудный вопрос, — немного смутился Кеша, — но, если брать силу духа, то — да. Естественно, воин. И воин великий.

— А ведь он слыхом не слыхивал ни о каком Кастанеде. И над любой его книжкой уснет через минуту. При этом мой папа отнюдь не дурак. Девяностотомник Толстого в нашей домашней библиотеке весь читан и перечитан.

— Понимаешь, — подумав, ответил Кеша, — есть воины от рождения, не нуждающиеся ни в каких руководствах. Твой отец, очевидно, такой. А что же касается всех остальных…

Кеша чуть-чуть помолчал, положил себе в рот здоровенный кусок подкопченного сала, прожевал и продолжил:

— А что же касается всех остальных, то ведь каждый из нас ищет в книгах именно то, чего ему не хватает в жизни. Твоему отцу не хватает мягкости, и он нашел ее у Толстого. Мне не хватает суровости, и я  пытаюсь найти ее у Кастанеды.

— Да, Кеша, — повесила голову Инна, — ты, конечно, прирожденный софист и диалектик. И спорить с тобой невозможно. Особенно мне, малограмотной, в сущности, девушке... Ладно-ладно, сдаюсь… Ну, и как поживают наши пивасики? Иннокентий, смотрю, свою литру практически допил, а двоечник Ваня и здесь сплоховал.

Смирнов взглянул на часы и крикнул пробегавшей мимо официантке:
 
— Светочка, счет!

 Минут пять спустя официантка принесла длинный чек с перечислением всего нами выпитого и сожранного.

— Сколько с меня? - спросил Иннокентий, взглянув на итоговую цифру. - Тысяча двести двадцать рублей? Вот вам полторы тысячи. Сдачи не надо.

Официантка благодарно кивнула и моментально исчезла вместе с деньгами и чеком.

—  Ну что, господа, — продолжил Кеша, с неподдельной завистью глядя на Инну, — Ване, Злате и азу грешному придется, видимо, встать и отчалить. Не у всех есть свободное посещение, как у… некоторых. Инка, ты тоже уходишь? Когда мы с тобой теперь встретимся? Вечером в Клубе?

— Да, вечером на Конногвардейском,  — кивнула Инна.
 
После этого она помахала нам ручкой и убежала. Так и не поцеловав меня на прощанье. Правда,  сегодня это, наверное, не означало обиду. Просто Инка стеснялась меня целовать при посторонних.
 
      
                ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ


В тот день был второй вторник месяца. Как и всегда в Большой Вторник, народу в «Зебре» было вдвое больше обычного, но как-то... неравномерно больше. С одной стороны, просто некуда сесть, с другой   — двух-трех-четырех завсегдатаев, неизменно маячивших в Клубе в обычные дни, мы именно в этот день стабильно не досчитывались.

Над этими вечно отсутствующими ядовито подшучивали, но официальных мер не принимали.
У меня с приходом на Конногвардейский в тот Большой Вторник, кстати, тоже возникли проблемы. Мой начальник на новой работе категорически запретил мне отлучаться. Никакие резоны на Иосифа Александровича (так звали моего мини-шефа) не действовали. Обещание выйти в субботу — не помогало. Иосиф был человеком суровым, полагал меня «взятым по блату мажором» и гонял беспощадно.
 
Ситуация складывалась аховая. Объяснять посетителям "Зебры" реальное положение дел было абсолютно бесполезно. Человек так устроен, что из двух-трёх возможных причин любого события всегда выберет самую пакостную. И, прогуляй я свой первый покер, ко мне бы навеки прилипло клеймо «дезертира» со всеми, как говорится, вытекающими.

С горя я попытался объяснить это Инне и даже попросил ее повлиять на Степана Аркадьевича, как на единственного человека, способного обуздать моего мини-шефа. Но Степан свет Аркадьевич (при всей своей пылкой любви к единственной дочери, далеко не всегда под ее дудку плясавший) ответил оглушительным львиным рыком и перевел проблему в категорию не решаемых.

Спас дело начальник охраны. Узнав о нашем с Инкой фиаско, Порфирий таки уболтал Иосифа Александровича дать мне отгул, поведя дело так, что грозный Степан Аркадьевич об этом попросту ничего не узнал.

...Короче, в полпятого вечера мы вместе с Кешей вылезли на «Адмиралтейской» и одними из первых оказались в "Зебре".

Часа полтора мы просидели за вискариком, болтая с Резо и Анзором (третий сын гор, Вахтанг, принадлежал к числу тех, у кого в Большой Вторник находились дела поважнее) буквально обо всем на свете: о баттле Гнойного с Оксимироном, о последних еэсовских санкциях, о дутом деле режиссера Серебренникова и о сенсационных скидках на восьмые айфоны. Инна в тот вечер сильно опаздывала, и я совсем уже было собрался ей позвонить, как вдруг моя сладкая девочка нарисовалась  вживую. Вид у нее был вновь весьма необычный: вместо вечернего платья — блейзер и джинсы, вместо бриллиантовых серег — грошовые клипсики и вместо… здесь я тяжко вздохнул и почесал в затылке… вместо взбитых в «бабетту» белокурых волос ее умную голову обрамляло иссиня-черное каре (как у Нины в "Кавказской пленнице").

Нет, с тёлками, блин, не соскучишься!

Инна рассеянно пригубила виски и охотно включилась в нашу беседу (Анзорчик как раз сверхподробно рассказывал о своей двухнедельной поездке в Лас-Пальмас), Инна в ответ поделилась деталями своего недавнего вояжа в Черногорию и, отдав дань лёгким светским условностям, отвела меня в сторону и спросила:

 — Все нормально с Иосифом?

— Да, Порфирий его пусть с трудом, но окучил, — ответил ей я.

— А папа?

— Степан же Аркадьевич, по-моему, вообще не в курсах.

— Эх, Ваня-Ваня, — заохала Инна, — с огнем ведь играешь. С огнём!Ну, ладно, Порфирий тебя, если что, защитит. Хотя… Да нет, он мужик нормальный и ТЕБЯ подставлять не будет.

— Господа, проходите на покер! — послышался профессионально поставленный голос красавицы-хостес.


                ****


За покерный сел уселось в тот вечер ровно двадцать пять человек. Большинство из присутствующих не меняло привычек: Резо и Анзор сели в самом начале, Кеша, Инна и я — в конце.

Крупье начал раздачу. Первый круг прошел вхолостую (мне выпала десятка пик, Инне — шестерка бубен).

Крупье начал вторую выдачу и — практически сразу — вдруг послышался выкрик Анзора:

— Вот сука!

Анзорчик поднялся  и показал туза пик.


                ****


В автобусе бедный Анзор сел в соседнее с нами кресло и тут же начал оправдываться.

— Все пучком! — сказал он. — Инна, ты извини, что я за столом выругался, это чисто от неожиданности. Ты прощаешь ведь, Инн?

— Да-да, я прощаю, — каким-то особенным сестринским тоном утешила его Инна.

— Я тогда выкрикнул от неожиданности. Сначала мне показалось, что в руках у меня туз бубен, а оказалось — туз пик. Ну, я и крикнул. От неожиданности. Все нормально ведь, Инн?

— Нормально, Анзорчик, нормально.

— При первой раздаче, — все никак не мог сменить тему Анзор,  — ко мне пришла дама пик, а потом, я решил, что туз бубен, а оказалось — тук пик. И я не сдержался. Это ведь с каждым бывает?

— Да, практически с каждым.

— Ну, и хорошо, — продолжил Анзорчик, — а мы скоро на место приедем? Нам еще долго осталось?

— Минут десять-пятнадцать.
 
— Ну, десять минут — это долго. Как все-таки странно: ко мне шли одни пики. Сначала дама, а потом туз. Или я об этом тебе уже говорил?

— Говорил.

— Ну, и отлично. Все, хватит про карты. Давай лучше, Инночка, песню споем. Есть отличная чисто грузинская песня…— и Анзорчик тихонечко заголосил, — Нетав сад арис кидевца, удзирод урджи халаси… Знаешь, Инн, эту композицию?

— Нет, Анзорчик, не знаю.

— Плохо, что ты не можешь подпеть. Тогда просто сиди и слушай. Песня очень и очень хорошая. Просто отличная песня.

Сцоред исети рогорц шениа,
Наиареви тцарсули

Тоненьким голосом вывел Анзорчик.

Нангреви нарикаласи,
Чагарасавит шемогрчениа.

— Сейчас будет по-русски, - продолжил он, - Инна и Ванька, а ну подпевайте!

Расцветай под солнцем, Грузия моя,
Ты судьбу свою обрела.

— И чего вы, друзья, не поете? Давайте грянем все вместе!

Не найти в других краях таких кра-а-асот...

И здесь Анзор вдруг побелел, схватился за сердце и грохнулся в обморок.


                ****


Привести его в чувство удалось лишь врачам «Скорой помощи». Естественно, ни о каком Танце Зебры после этого не могло быть и речи, и Анзорчик с позором был изгнан из Клуба.


                ****


А я, проводив Инну до дому и возвратясь в полвторого к себе на Девятую Советскую, достал свою верную «Мейзу» и набрал в Яндексе: «Учение дона Хуана».

Именно с этой книги Смирнов посоветовал мне начинать свой  Путь Воина. Как бы там не глумилась над этим учением Инна, мне все-таки нужно было иметь гарантии, что со мной никогда не случится того, что случилось с Анзором.


               
          ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ


Миновали три скучных недели. Все это время я каждый вечер пахал, аки негра,у себя в офисе, а днем полуспал-полубдил на учебе. Короткие встречи с Инной случались лишь после работы (и то, если меня отпускали со службы действительно в десять, что случалось нечасто), а длинные — только по выходным.  Инна здорово дулась из-за того, что у меня для нее нету времени, и все мои робкие оправдания, что она, мол, своими руками запихнула меня на эту ежевечернюю каторгу, отскакивали от нее, словно мячик от стенки.

Girls will be girls.

("Такова, увы, женская логика!")

(Инна даже с горя  пообещала, что выпросит у Степана Аркадьевича неоплачиваемую недельку «на отпуск», но и сама, похоже, в возможность подобного чуда не верила).

Дела в институте шли ни шатко, ни валко. Сайт «САЭЗ the naked truth» неделю назад пал смертью храбрых, и все институтские сплетники перебрались в сообщество «САЭЗ as it is» . Злата Эс после того прискорбного случая больше ни разу на черном "Лексусе" в Академию не приезжала, зато ее пару раз видели выходящей из светло-жемчужной «Тойоты» Иннокентия С-ва. Скандальный блогер A Man of Honer снял об этом очередной видеоролик, а доцент Азад Ха поставил владельцу «Тойоты» пять двоек подряд и не допустил к зачету. Потом Иннокентий и Злата поссорились, и легкомысленная красавица — по одной из версий - возвратилась к Азаду, а по другой — сошлась со студентом-мажором Эдиком Л-вым, которого все институтские кумушки давно уже прочила ей в кавалеры.
 
Сайт «САЭЗ as it is» взахлеб комментировал этот любовный четырехугольник, с каждым новым комментом неумолимо приближаясь к закрытию.

Ну, а теперь с вашего позволения я перейду к описанию всех остальных  — веселых, не очень веселых и даже просто трагических происшествий, случившихся в те окаянные дни.


                ****


...В то бесконечно далекое утро я проснулся в превосходном настроении. Тому было три основных причины: первая называлась: «Инна» (каждое  утро, если мы с вечера с ней не поссорились, я просыпался с желаньем петь и плясать), вторая носила аристократическое название: «предстоящий уикэнд» (мы с Инкой могли, наконец, забуриться на целые сутки в какую-нибудь тмутаракань и досыта там насладиться друг другом; т. е. и эта вторая причина тоже носила гордое имя моей сладкой девочки), и, наконец, причина намбер фри называлась «выдача жалованья». Ровно в два часа дня ко мне на карту должны были капнуть аж целых двадцать четыре тысячи сто девятнадцать рублей сорок восемь копеек. Что именно сделать с такою чертовой уймой денег, я пока не решил. О, боже! О, боже! Ведь мы вдвоем с Инкой наконец-то, сможем пойти в какое-нибудь относительно приличное место, и Инка впервые получит возможность заказывать то, что ей хочется, а не то, что позволяют мои средства,и…

Короче, и эта третья причина называлась точно так же, как и две первые.

Инна на первое, Инна на второе, и она же — на третье.

Инна, Инна, Инна, Иннаиннаинна!

                ****
 
…Наверно, лишнее уточнять, что с утра на занятиях я думал только о бабках, и, когда во время второй пересменки мой  мэйдинчайник негромко мяукнул, оповещая хозяина о полученной им эсэмэс, я вперился взглядом в экран, позабыв все на свете.

Эсэсэмэска гласила:

«Уважаемый Иван Сергеевич! На Ваш счет поступила Зарплата в размере 1 683 298 рублей и 51 копейки. Благодарим Вас за то, что Вы пользуетесь услугами нашего  банка».

Бред нетрезвой кобылы!

А, может быть, и не бред. Может, это Порфирий подлянку подкидывает. Народ в офисе перешептывался, что он дюже горазд на такие проверки.

И я тут же набрал мини-шефа.

...Иосиф Александрович не относился к тем душкам-начальникам, что легко и охотно отвечают на звонки подчиненных. Но трубку снял сразу.

— Здравствуй, Ваня, в чем дело? — сурово спросил меня мой мини-шеф.

— Иосиф Алексаныч, с зарплатой проблемы! — обиженно выпалил я.

— Что, деньги к вам не дошли?

— Да, нет… дошли...

— Сумма выплачена не полностью?

— Полностью, Иосиф Алексаныч. Более чем.

— Ну, и какие тогда могут быть претензии ко мне лично? Высказывайте их главбуху. Номер главбуха я вышлю тебе эсэмэской.

Короче, не буду подробно описывать все свои терзания и треволнения, и сообщу только выводы. После длинной беседы с главбухом выяснилось, что моя месячная зарплата составляла (до вычетов) двадцать семь тысяч евро. Именно евро. Все зарплаты в конторе исчислялись лишь в этой валюте, которую клерки в приватных беседах именовали "рублями".

Такой вот миленький офисный жаргон.

Не буду вам врать. Ни на какие занятия я после такого удара по голове не пошел. Я тупо сидел в институтском буфете, пил ядовитый бачковый кофе, заедал его коржиком и думал о том, что на третьем десятке своей глупой жизни таки выбился в миллионеры.

Ну, и что теперь делать?

Я достал мэйдинчайник (тебя теперь тоже придется менять, прости, старый друг!) и нагуглил: «Путевки в Пальма-де-Майорку». Цены были копеечные: двести пятьдесят тысяч рублей за самую дорогую путевку. И мы с моей девушкой теперь легко можем такое позволить. Но вот — время? Как выкроить время на отпуск?

Нафига мне вообще все эти миллионы, если я всё равно никуда не могу съездить с Инкой? Раньше не мог из-за бедности, теперь — из-за занятости. И что изменилось?

Я тяжко вздохнул, вынул свой телефон  и вновь потревожил Иосифа.

И опять — в разительном несоответствии со своими привычками — Иосиф Прекрасный ответил мне сразу:

— И снова здравствуйте, Ваня. Теперь что случилось?

— Иосиф Александрович, — писклявым от наглости голосом ответил я, — мне нужно срочно взять отпуск за собственный счет. На неделю.

 — А почему не на два месяца? — изумился Иосиф Виссарионович (так мы звали его за глаза).

— Потому что два месяца — это нереально. А неделю обе мои сделки потерпят. Пока что их можно доверить Кацману, а потом я добью их за сутки.

— Ванюш, — подозрительно ласково отозвался Иосиф,  — а ты, вообще, в курсе, что на твою должность люди с красными оксфордскими дипломами выстраиваются в дли-и-инную очередь?

— В курсе.

 — И готов от всего отказаться?

— Готов. Зачем мне ваше бабло, если у меня не остается ни минуты свободной для любимого человека?

— Ну… Ваня! Ну… Ва-ня!!! — на минутку опешил Иосиф. — Скажу тебе честно: будь эта фирма моей, ты б из нее сейчас вылетел со скоростью звука. Но я всего лишь наемный работник, и ко мне еще утром спустили подписанный боссом приказ о предоставлении тебе неоплачиваемого отпуска сроком именно на неделю. Обе сделки возьмет себе Кацман. Доволен?

— Доволен!!!

— Ты, Ваня, какой-то немного… юродивый. И я тебе... если честно, немного завидую.


 
     ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ


А уже утром в субботу мы с Инкой мчались на взмыленном «Убере» в Пулково. Мы с ней жутко опаздывали. Ведь было уже девять тридцать, а регистрация завершалась в пятнадцать минут одиннадцатого. Виноват был не я. Ваш покорный слуга был готов уже в шесть утра ровно, а вот копуша Инка, приехавшая ночью с двумя чемоданами, (моя мама тактично слиняла к подруге на дачу), умудрилась убить три с половиной часа на сборы и забраться в такси лишь в девять десять.

В такси мы чуть-чуть отдышались, вытерли пот со лба и вовсю принялись предвкушать предстоящее путешествие.
 
— Ты ведь уже была в Испании? — спросил я Инну.

— Да, в Мадриде и Барселоне. Но Канары — это не совсем Испания. Это что-то вроде испанского Сочи. Совершенно особенная курортная область со своим колоритом. А ты, Ванечка, где побывал?

— Да, нигде. Три раза в Финке. Один раз в Хельсинки, а два раза просто визу выгуливал. Ой, Инка, смотри, блин: Стамеска!  Уже сколько натикало? Половина? Теперь точно успеем.

— Успеем, Ваня, успеем, — кивнула Инна. — Тебе понравилась Финка?

- Знаешь, Инн… не особенно. Мы с мамой захотели сэкономить и вместо «Аллегро» поехали в Хельсинки на маршрутке (сберегли  по две тыщи на рыло). Маршрутка нас высадила в три часа ночи посреди города на проспекте Маннергейма, и мы решили дождаться рассвета в «Макдональдсе». В полчетвертого рядом с нами закончилась дискотека, и в «Макдак» набилось две сотни нетрезвых подростков. Причем нетрезвых - по-фински. Т. е. в хлам, в драбадан и в сосиску. Короче, пришлось нам с маменькой перебираться в соседний «Сокос» и заплатить там за номер сто десять евро. Скупой платит дважды!

— А визу ты где выгуливал?

— Да в этой… заброшенной деревеньке на русско-финской границе. Как там ее? Ну, рядом со Светогорском. Индигирка? Да, нет же, не Индигирка. Суматра? Причем здесь Суматра? Иллинойс? Индианаполис?

— Вань, — попыталась отвлечь меня Инна, — да забудь ты про эту деревню, какая нам разница?

— Нет, Инка, теперь это дело принципа. Я просто обязан ее припомнить. Но, блин,  не могу! Все вертится в голове этот самый Индианаполис и перегораживает все входы и выходы. Все, блин, не могу больше мучиться. Сейчас гляну отметку в загране.

Я похлопал по внутреннему карману своего пиджака и обомлел.

— Инна, — прошептал я просевшим от ужаса голосом, все еще краешком сердца надеясь, что чудовищное мое открытие окажется фейком, над которым мы с Инкой еще посмеемся, — ГДЕ МОЙ ЗАГРАНИЧНЫЙ ПАСПОРТ?

— Где-где, — пожала плечами Инна, — в Караганде! Во внутреннем кармане твоего смокинга.

— КАКОГО смокинга?

— Синего.

— Инна, — простонал я: мои ноги слабели, перед глазами мелькали какие-то звезды и полосы, и я был близок к нормальному обмороку, — Инна, синий пиджак ты меня заставила снять, потому что в нем я похож на пенсионера. На мне сейчас ЧЕРНЫЙ пиджак. А в синем остались путевки и паспорт.

— Может… успеем вернуться? — еле слышно предложила Инна.

— До конца регистрации двадцать минут.

— Путевки-то сдать хоть сумеешь?

— Они обе горящие. Со скидкой сорок процентов. Такие обратно не принимаются. Да уж… — я уперся потерянным взглядом в окно, — вот уж, Инка, воистину…  не жили хорошо и не хрен начинать.

— Ваня, — попыталась утешить меня любимая, — зачем ты так себя мучаешь? Никто ведь не умер.

— Тебе легко говорить, — все так же обиженно глядя в окошко ответил я, — а я дальше Финки не ездил.

— Ваня, — вдруг очень серьезно спросила Инна, — ответь мне, пожалуйста, как на духу. Для тебя что важнее: канарский песок или я?

— Естественно, ты!

— А сколько у тебя с собой денег?

— Две тысячи евро. Вчера вечером поменял. Ну, и тыщ двадцать деревянными.

— Ну, вот и отлично! — Инна вдруг развернулась к водителю. — Шеф, намечается смена маршрута. Сколько будет стоить доехать до Псковской области: район такой-то, деревня такая-то?

Водитель малость опешил, вступил в долгие переговоры с логистом и наконец произнес:

— Четырнадцать с половиной тысяч.

— Нас это устраивает, — довольно кивнула Инна, — остановитесь сначала возле обменника, а потом заскочите в ближайший магазин «Рабочая одежда». 


                ****

— Ин, знаешь, а я ведь вспомнил, — промямлил аз грешный, когда мы вдвоем с возлюбленной, обвешанные бесчисленными свертками (в них были два ватника, две пары сапог и две пары высоких валенок в блестящих чёрных галошах) выходили из этого антигламурного магазина.

— Что ты вспомнил, Ванюша?

— Я, Инка, вспомнил, как называется этот чертов чухонский поселок. Ну, где я когда-то выгуливал визу.

— Ну, и как?

— Иматра, Инка, И-мат-ра.

 — Ванька, ты чудо! — хихикнула Инна и, отложив два пакета с галошами, поцеловала меня взасос.



                ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ


В деревню мы добрались только вечером. Я, если честно,даже не знал, что бывают такие глухие деревни. Бедный таксист едва не угробил машину, и при расчете (хотя тачка была не его) мне пришлось ему дать пару тысяч сверху.
 
В деревеньке везде лежал снег, причем лежал основательно и — я не знаю — ну, как бы… по праву. У нас, в СПБ снежок выпадал всего-то два раза и, выпав, тут же конфузливо стаивал, а здесь, в настоящей, глубинной России давно воцарилась зима — зима лютая,долгая, рождавшая всякие нехорошие ассоциации с замерзшими насмерть полярниками и мальчиками у Христа на елке.
 
И, кстати, дубак в нашем с Инкою доме стоял тоже - сугубо конкретный. Похоже, с начала морозов наш дом не протапливали. Дров, правда, было в избытке — аккуратно наколотых звонких березовых дров, но первых минут двадцать пять  от огня в русской печке мороз в этом доме, казалось, только усиливался.

Но потом стенки печки прогрелись, красный столбик в висевшем над самым диваном термометре приподнялся до «плюс девяти», и мы с Инкой решительно скинули куртки (ни свитеров, ни штанов, ни сапог пока не снимая).

Потом начал шуметь, бормотать и плеваться стоявший на черной чугунной конфорке чайник, после чего мы с возлюбленной достали кило черствых пряников и попили чайку из больших алюминиевых  кружек.  Потом на огромной, словно тележное колесо, сковородке заскворчала яичница из пары десятков яиц, а Инка нарезала хлеб и болгарскую брынзу и вынула прямоугольную фляжку «Немирова».
 
— Инна, — с ужасом выпалил я, — но я же обещал Степану Аркадьевичу никогда не пить водку!

— Ваня, расслабься, — пожала плечами Инна, — я тоже много чего ему обещала. Он вообще думает, что бокал шампанского под бой новогодних курантов — это максимальное количество алкоголя, попадающее за раз в мой желудок. Так что, Ваня, расслабься. Мы с морозу, нам можно.

Мы проглотили с Инкой по сто обжигающих грамм настоенного на березовых бруньках напитка, закусили его великанской яичницей и бутербродами с брынзой, а после запили все это холодным брусничным соком.

— Хорошо! — сказал я и снял свой заношенный свитер.

— Хорошо! — согласилась Инна и скинула кофту, оставаясь лишь в полупрозрачном топике.  — Сколько там на термометре?

— Уже целых четырнадцать. Тебе, киса, тепло?

— Да, довольно тепло.

— Но ведь ты бы,наверное...  — заалев, пробормотал я, — не отказалась бы от... дополнительного источника  обогрева? В лице, скажем, меня?

— Не знаю – не знаю, — наморщила носик Инна, — все зависит от твоего поведения. Будешь вести себя неправильно — будешь греть сам себя на диване. А я пойду в личную спальную.

— Ну-у, И-и-инна! — расстроился я.
 
— А что такое? — Инка скорчила строгую рожицу. — Ой, боже, что с нами? Скупая мужская слеза? Ну, Ваня, ну будь же мужчиной. Профукал путевки — наказан. Неделю без секса. А что? Будем жить, словно брат и сестра, а вот, когда возвратимся в Питер…  Ой, а что с нами? Мы плачем?

— Да, нет, — назло этой стерве во всю ширь улыбнулся я, — никто здесь не плачет. Неделю без секса, делов-то! Просто… — я сделал паузу, — просто мне, как ученому, интересно: а что  это за…

Я осторожно коснулся пальцем топика:
 
— А что это за две необычные выпуклости?

— А это, Ванечка, — в тон мне отозвалась Инна, — прелюбопытнейший феномен.  Так называемые «сиськи». Ты их раньше когда-нибудь видел?

Я негодующе замахал руками:

— Что вы, что вы, коллега! И как вы только могли меня заподозрить в подобном?
 
— Показать? — бесстыже глядя мне прямо в глаза, спросила Инка.

— А пуркуа бы не па?  — ответил я по-французски.

Все так же вовсю полыхая бесстыжими буркалами, Инна скинула топик (под ним не было лифчика) и выпустила на волю свои чуть загнутые кверху грудки.

— Эй-ей, ма-ла-дой че-ло-век! — через пару секунд всполошилась она. — Экс-по-на-ты ру-ка-ми не тро-гать!!! Губищами — тоже. Просто стоим и смотрим. Глазками.
 
— Ну-у, И-и-инна! — взмолился я. — В конце концов, это бесчеловечно.

— Неужто? — довольно хихикнула Инка.

— Вот те истинный крест! За такую жестокость ты в аду гореть будешь!В геене огенной!

 — Я правильно поняла, что коллега немного страдает от гиперэрекции?

— Угу, — кивнул я, — вы рубите фишку, коллега.

— Кстати, мне, — продолжила моя стервозная возлюбленная, — тоже, как путешественнице, интересно. Вот я не раз слышала: "гиперэрекция" да "гиперэрекция", «эрекция» то, да «эрекция» сё. А что из себя представляет это явление, так сказать, in vivo?

— Желаете понаблюдать?

— В общем и целом, не против.

— Изучайте, коллега!

И я скинул трусы и джинсы.

— Какое забавное зрелище! — продолжала вовсю юродствовать Инна. — И долго вот это образование… назовем его... скажем... квазиогурчик может находиться в строго вертикальном положении?

— Сколь угодно долго, коллега!

— Просто невероятно! А что, кстати, будет, если означенный квази слегка… помассировать?

— Он может обмякнуть, лишившись тонуса.

— Простите, коллега, но это нонсенс. От массажа квазиогурцы только крепнут. Ведь так?

— Нет, коллега, не так.Он может выстрелить и потерять тонус.

— Хотите проверить экспериментально?

— Эксперимент, в общем и целом, рискованный, но… пуркуа бы не па?

И пытливая Инна тут же принялась за экспериментальную проверку. Секунд через пять я не выдержал и хищно впился ей в губы.

— Коллега, — запротестовала Инна, — возьмите себя, пожалуйста, в руки! Мы с вами, прежде всего, исследователи, и, стало быть, мы…

Дальше продолжить этот псевдонаучный бред она не сумела, потому что мои охамевшие руки уже стащили с нее и джинсы, и трусики, а вконец распоясавшийся квази проник именно туда, куда он давно стремился проникнуть.

Полминуты спустя она уже больше не ёрничала, а только тихонечко взвизгивала и рвала мою спину когтями.

А что касается меня…

                ****

А что касается меня, то я оглох и ослеп и не помнил даже собственное имя.

Я видел лишь запрокинутое лицо возлюбленной, видел ее полуприкрытые глаза и наполовину распахнутые губы, слышал ее загнанное дыхание, чувствовал ее больно впивающиеся в мои бока коготочки и еще ощущал, как там, где мы с нею сливались в единое целое, что-то громко чавкало и хлюпало.
 
Больше всего я боялся, что у меня не хватит дыхания и остановится сердце. Но — пронесло. Хватило. Я и сам не заметил, как мы переменили позу и теперь я дышал ей в мокрый затылок и чувствовал, как подо мною колышатся мягкие полушария ее попы.

«О, Боже, — подумал я про себя, — если это сейчас не завершится, я все равно ведь подохну. От счастья»


                ****


И вот именно здесь наконец-то пришло разрешение.


                ****


Очень долгое и неправдоподобно обильное. Длилось оно почти полминуты.


                ****


— Ты жива? — осторожно спросил я Инну, промокая ей спину и ягодицы заранее припасенным, но все равно улетевшим куда-то к дьяволу в ад полотенцем.

— Не знаю, — еле слышно прохрипела любимая, — дай немного подумать. Да, вроде, жива.

— На спину перевернуться не хочешь?

— Не сегодня, Ванюш, не сегодня. Разреши мне так полежать. Сил двигаться нету.

Я наклонился и поцеловал ее за ухом.

— Хорошо, полежи. Ботаничка-исследовательница. Мученица, блин, науки.

— Какой, Ваня, науки? Ты меня отодрал, как последнюю сучку.
 
— А ты и есть, — захихикал я, — ты и есть... распоследняя сучка.

— Сам дурак! — еле слышно ответила Инна.

И мы, крепко обнявшись, заснули.
 


     ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ


Эта наша с ней первая деревенская ночь вполне могла оказаться последней, если бы в полночь я вдруг не проснулся и не догадался отодвинуть печную заслонку. Последствия моей предусмотрительности оказались не слишком приятными: весь жар из печи улетел в стратосферу и утром столбик комнатного термометра вновь застыл на нуле.

Но по сравнению с гибелью от угара даже такой вариант был — приемлем.

Хотя насмерть замёрзшая Инка все равно поносила меня на все корки.
 
— Ну, Инок, — отпирался я, — не отодвинь я заслонку, мы б с тобою вообще б не проснулись.

— Лучше вообще не проснуться, — шипела любимая, — чем проснуться в полузамороженном состоянии. Что нам теперь делать?

— Хороший вопрос. Вообще-то нам может помочь один дедовский способ.

— Пшёл нахрен, развратник! Неделю без секса!

— Инок, ты в уме?

— Хорошо, — чуть смягчилась любимая, — наказание может уменьшиться, если ты протопишь мне баню. И мы отогреемся.

— Бу сде, тащ начанык! — радостно выпалил я.

— Ага, — усмехнулась Инна, — экий ты ловкий и быстрый: «бу сде!». Это тебе не горячей водички в джакузю набрать. Пятьдесят ведер с колонки наноси, полкуба дров наколи, котел нагрей, а я пока кашу сварю и баню помою.

— Дров же у нас до хренища.

 — Эти дрова для дома. А дрова для бани в сарае. И их надо еще наколоть.

С дров я и начал. Колобашки были сухие и ровные, тяжеленный колун на длинной и гладкой ручке был насажен на совесть, и уже через час за моею спиной выросла горка дров в полтора моих роста, после чего хозяйка сказала, что этого хватит.

С водой было хуже. Ближайшая к нам колонка располагалась шагах в семидесяти, и дорожка в глубоком (повыше колена) снегу была едва-едва намечена. Ходке на пятой я ее протоптал, но возникла новая сложность: будучи крайне неопытным водоносом, добрую четверть воды я расплескивал, жидкость тут же замерзла и дорога моя превратилась в каток.

Пришлось проложить параллельную тропку и воду носить с осторожностью. Но — так или иначе — часа через два пятьдесят полных ведер в котел и кадушку были вылиты, печка под черным котлом — растоплена, и я наконец-то присел на крыльцо отдохнуть.

Еще часа через три с половиной (небо над нами из серого стало лиловым) банька прогрелась, и мы вдвоем с Инкой отправились париться.

Сначала мы исхлестали друг друга вениками, потом облились холодной, как космос, водой из стоявшей в сенях обледенелой кадушки, потом снова пожарились в этом филиале ада, называвшимся обманчиво мирным словечком «парилка», стараясь пересидеть друг друга (счет: «два — один» в мою пользу), потом я подлез к разомлевшей Инке с непристойными предложениями и был послан далеко и надолго.

— Если хочешь любви, то получишь ее не здесь, — зло отрезала Инка.

— А  где? — насторожился я.

— Пошли, покажу.

Инка сбросила простынь и, оставшись в чем мать родила, побежала за двери. Я (тоже полностью голый, хотя моя нагота - в отличие от - ничей глаз и не радовала) последовал за нею.

Вокруг не было ни души.

Прошагав метров двадцать по снегу, мы оказались на крохотном мостике, перекинутом через замерзшую речку. Инка, зазывно тряся сосочками, забежала на мостик и громко сказала:

— Если хочешь, то здесь.

— Инок, ты в уме?

— Не хочешь — как хочешь! — пожала плечами возлюбленная. — Ты же у нас экстремал.  Ваня Е*нутый. Или врут интернеты?

— Нет, Инусик, не врут.

— Так в чем же проблема? У бедного Ванечки Ё*нутого писюн от мороза скукожился?
 
— Да нет, Ин, не скукожился. Это, кстати, заметно невооруженным глазом. Очки купить?

— Купить. Но потом. А сейчас?

— А сейчас в квартире газ! — громко выкрикнул я и, взбежав на закачавшийся под тяжестью моей туши мостик, принялся за свое черное дело.

                ****


Больше всего я боялся, что ничего не получится.

Но все получилось.

Еще я боялся, что мостик обрушится.

Но он устоял.

Потом я зело опасался того, что процесс подзатянется, и мы себе что-нибудь отморозим.

Все завершилось за две-три минуты.

Ну, и четвертым моим смертным страхом было, естественно, то, что нас кто-то застукает.

Но никто ничего не увидел.

                ****

Отстрелявшись, мы пулей вернулись обратно в предбаннике и долго сидели там на деревянной скамье — пристыженные и притихшие.

— Инн, — вдруг спросил ее я, — а ты не можешь сказать, почему этот твой the New Accelerator никогда не используют ни спортсмены, ни спецназовцы?

— Ты о чём? — как некстати разбуженная, переспросила Инна. — А! Об этом... о Но-вей-шем Ус-ко-ри-те-ле… Ну, во-первых, почему «не используется»? Очень даже используется. Но — тайно и не повсеместно Тому есть следующие причины…

Инка завернулась в огромное ярко-красное полотенце (кстати, купленное в бутике для Канаров и очень странно смотревшееся в этом предбаннике), осадила стаканчик «Немирова», закусила грибком и продолжила:

— Ну, Вань, что касается спецназа, здесь и так все понятно: у этого снадобья слишком короткий период активного действия и слишком жестокие ломки после. Принявший его человек через пару минут становится абсолютно беспомощным и сам начинает нуждаться в охране. В исключительных случаях Акселератор применяют, но есть намного более мягкие допинги, более удобные для специальных операций.  А что касается… Ваня, ты меня слушаешь?

— Слушаю, слушаю, - закивал я.

— А почему твои глазки забегали, а по пухлым устам забродила улыбка сатира?

— Да нету, Ин, никакой улыбки.

— Точно нету?

— Точно.

— Тогда, Ванька, учти: ты мне так все натер, что ни сегодня, ни завтра у нас ничего не будет. Так и скажи своему шаловливому другу.

— А если, — смущенно замямлил я, — какие-нибудь… э-э… нетрадиционные методы?

— В нетрадиционных местах ты мне тоже все расхреначил. И они все поставлены на профилактику.

— А если, — попытался поторговаться я, — ну, хотя бы… массаж?

— Мануальный?

— Ну, хотя б мануальный.

— Ну, ладно, — обреченно вздохнула Инна, - хрен с тобой, золотая рыбка. Поможем. Блин, и с кем я связалась? Маньяк! Сексуальный маньяк! Иван Сергеевич Чикатило.

После этого Инка честно принялась выполнять обещанное, ни на секунду не переставая ораторствовать:

 — А что касается, Ванечка, скажем,боксеров, ведь всем нам (спокойно сиди!) совершенно понятно, что даже самый хилый ботаник, наглотавшись (кому было сказано сидеть спокойно?!), даже самый хилый ботаник, наглотавшись Акселератора, без труда нокаутирует чемпиона мира, то здесь нам, Ванюшка, — она укусила меня за ухо, - начинает мешать полнейшая невозможность скрыть сам факт приема. Причем для разоблачения не требуются никакие специальные пробы. Факт применения выявляется органолептически.

— Что ты имеешь в виду? — из последних сил спросил я.

— Сразу же после приема Акселератора кожа начинает издавать отчетливый запашок ацетона. Причем — на весь ринг. Ты… ты — уже?!

— Да, Инка, все. Разрядился.

— Не узнаю друга Ваню. Что-то ты скорострелишь. Ну да ладно, пойдём лучше греться.

 И мы побежали в парилку.




     ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ


А в понедельник вечером произошло неприятное, но — неизбежное. Когда я полез в сумку за очередной бутылкой "Немирова", то не нащупал там ничего, кроме грязных носков и разорванных треников.  Я был почему-то уверен, что в сумке позвякивает еще, минимум, пара "Берёзовых брунек", но она оказалось обидно пустой. Конечно, мы с Инкой могли бы прожить остаток недели и на сухую, но... но жить на сухую нам не хотелось.

Без Бахуса Венера чахнет.

В деревне имелись два магазина и оба — на самой окраине. Один назывался «Катюша» (так звали хозяйку), второй — «Мини-Маркет», но местные окрестили его «У мента», так как его владелица была замужем за бывшим участковым. Спиртное после девяти ни там, ни там не продавали: конкуренты зорко пасли друга и чуть что — сигнализировали наверх.

На часах уже было двадцать два тридцать, но мы с Инкой все-таки вышли на улицу, надеясь на чудо. На дверях «Катюши» висел огромный амбарный замок, а вот «Мини-Маркет» еще функционировал. Внутри не было никого, кроме пышной фальшивой блондинки (хозяйки) и маленького беззубого мужичка (посетителя).

— Здравствуйте, здравствуйте, дорогие ребятки, — расплылась в улыбке блондинка, — давно мы вас ждем. Что закончилось из столичных припасов? Конфетки? Спиртное? Или, — блондинка хихикнула и показала глазами на выложенные рядом с кассой презервативы, — вон эти… враги детей?

— Водка закончилась, — громко признался я.

— Так поздно, ребятки, поздно. Мне не жалко, вы люди хорошие, но наш губернатор Турчак,  — здесь блондинка прибавила к фамилии уже бывшего на тот момент хозяина области пару эмоциональных эпитетов, — так вот, этот (ряд эпитетов) губернатор такие (ряд еще более сочных эпитетов) законы напринимал, что я, дорогие ребятки, ни вина, ни пива, ни водки вам продать не могу. Совсем не могу. Даже не уговаривайте.

 Как вы, наверное, и сами догадываетесь, человек, пришедший во внеурочное время за водкой, сдается не сразу. И мы вдвоём с Инной фальшивую блондинку и подкупали, и уговаривали, и ублажали тончайшей восточной лестью. Но все это было напрасно. Жена бывшего участкового смертельно боялась не то Турчака, не то конкурентов, не то кого-то еще. При этом что-то в ее тоне и взгляде подсказывало, что наша проблема относится к категории решаемаемых, но — в другом месте.
 
Так ничего и не добившись, мы купили лишь тетрапаковскую упаковку персикового сока и пачку лежалого финского сыра, после чего опечаленно вышли на улицу. Вслед за нами увязался и беззубый.

— Так это, — крикнул он вниз, не спускаясь с крыльца, — вам ведь надо идтить либо в эту, блин, в Африку, либо, блин, к Буратине.

— Куда? — ни слова не понял я (не очень, кстати, приятно беседовать с человеком, стоящим на почти двухметровом возвышении).

— Ты только парень, учти, — продолжил беззубый, — что этот, блин, Буратина — последняя сволочь. Такой, сука, отравой торгует, что, блин... туши свет! А Африка… Африка тоже, конечно, говно-человек,  но бухло у него первосортное. А этот твой Буратина — скотина последняя! В долг рубля не дает и такую парашу народу втюхивает, что каждый раз молишься, чтобы кегли не двинуть. А вот Африка — бывший учитель. Теперь шилом торгует, а когда-то учил меня алгебре и геометрии. Такой, сука, расклад. Ну, что, мужики, покандёхали?

—  Хорошо, покандёхали, - ответил я за обоих.

— В Африку или к Буратине?

— В Африку!

Шли мы недолго. Дома через три от «Мини-Маркета» стояло просторное двухэтажное здание, отличавшееся от соседних домов новой крышей и крепким забором. Подошли мы к нему задами. Сидевший рядом с крыльцом здоровенный черный кобель — помесь кавказской овчарки и лайки — сначала грозно загавкал, но, увидев нашего провожатого, потерял к нашей троице интерес и возвратился в будку.

Мужичок постучался условным стуком по закрытому ставню.

 — Сейчас – сейчас!  — послышался  красивый мужской голос, и ставень плавно открылся. — Подождите минуточку!

— Ты хоть понимаешь, Лена, — продолжил все тот же отменно поставленный бас,  обращаясь к кому-то в доме, — что ты меня просто позоришь? Дочка учителя, хорошо, бывшего учителя, учителя на пенсии, не может выполнить э-ле-мен-тар-ных арифметических действий! Какие там, к дьяволу,  дискриминанты! Какие квадратные уравнения! Ты сможешь хотя бы прибавить одну вторую к одной трети? Ле-на, я жду!

— У дочки своей уроки проверяет, — пояснил нам беззубый. — Дочку Ленкой зовут. Из поскрёбышей. Любит, сука, ее до усёру!

— Ну, — продолжал басок, — что прежде всего надо сделать? Привести дроби к общему зна…

— Знаменателю, — пискнул в ответ детский голос.

— Я жду. Приводи.

Последовала двух-трехминутная пауза.

— Ну? — все не мог успокоиться оперный бас. — Общий знаменатель какой? О, Господи! Шесть! Шесть у них общий знаменатель. Два умножаешь на три, а двойку на тройку. Короче, Ленусик, давай мы сделаем так. Сейчас я переговорю с клиентами и, ежели ты, когда я вернусь, не решишь мне эту задачу, то пеняй на себя. Договорились? Не слышу ответа!

— Договорились, — пропищал голосок юной мученицы. 

Полминуты спустя в раскрытом настежь оконном проеме появилось тщательно выбритое лицо асолютно седого мужчины в толстом хемингуэевском свитере.

— Ну, здравствуй-здравствуй, Полушкин, — с неудовольствием пророкотал он, увидев беззубого, — и зачем ты пожаловал? Ты разве не знаешь, что в долг я не верю?

— Знаю-знаю, Максим Африканович, — покорно ответил беззубый, — я людей к вам привел.

— Надежных людей?

— Надежных.

— Твоя рекомендация, конечно, дорогого стоит. Только кто б за тебя самого поручился? — здесь этот высокий мужчина, не одним вязаным свитером и богатырской статью, но и всеми своими ухватками очень похожий на покойного американского классика, высунулся из оконного проема и вперил в нас изучающий взгляд. — Так-так-так. Лица, вроде, хорошие. Из Москвы?

 — Нет, из Питера.

— Еще один плюс.  Где живете?

— В доме… — замялся я, — в таком… э-э… большом синем доме…

— У Блатковых, — подсказала Инна.

— У Блатковых, — покачал головою седой, — сразу за горкой? А вы, стало быть… Инна?

— Инна.

— А вашего… мужа зовут…?

— Иван.
 
— Ну, что же, отлично, — приободрился Максим Африканович. — Я тоже больше не буду ходить вокруг да около и все сообщу напрямую. Продаю я коньяк и водку. Цена им одна: пятьсот рублей за пятилитровую канистру. На части не разливаю, в долг не верю.

— А качество?

— Нормальное качество. Букета и аромата не гарантирую, но для здоровья мой товар безопасен. От меня еще никого вперед ногами не выносили. Правда, Полушкин?
 
— Чистая правда, Максим Африканович!

— Из уважения к вам, как к столичным гостям, могу дать попробовать, хотя я и противник дегустаций. Что будете пить: коньяк или водку?

— Ну, давайте… коньяк, — нерешительно предложил я.

— Сею секунду!

Максим Африканович на пару мгновений отошел от окошка и вернулся с пластмассовой черной канистрой. Потом он свинтил у канистры ребристую крышечку и осторожно наполнил кирпичного цвета жидкостью толстенький стограммовый стаканчик. После чего протянул его мне.

Коньяк как коньяк. Обычный дешевый коньяк-горлодёр без выраженного послевкусия. Отпив небольшой глоток, я передал стопку Инне. Та едва пригубила и отдала остатки Полушкину.

— Ну, и как? — спросил я.

— Нормально! — махнула рукою Инна. — Вроде, и в правду не окочуримся. Бери, Ванька, товар
.

Я сунул в окошко малиновую пятисотку, а Максим Африканович спустил вниз канистру.
 
Практически сразу ставни захлопнулись и последнее, что я услышал, было:

— Ты решила задачку?

— Решила.

— Ответ?

— Пять шестых!

— Гениальный ребенок! Ответ верный, но, тем ни ме…

Чем закончилась эта беседа, мы так никогда и не узнали, потому что уже через пару минут отошли на добрых полсотни метров. Там мы расстались и с нашим беззубым вергилием. Наш маленький провожатый, получив пару сотен за хлопоты, вприпрыжку побежал к Буратино, а мы не спеша возвратились домой.
 
Т. е. к Блатковым.

(Ударение, кстати, на первом слоге: к БлАтковым, а не к БлаткОвым). 


                ****


Ну, а что касается чудовищной пятилитровой канистры, то за оставшиеся несколько дней мы почали ее лишь на четверть, но в Петербург увозить постеснялись. Выбрасывать тоже было жалко, и мы припрятали этого монстра на чердаке, с тем, чтоб расправится с ним во время следующего приезда.

И так как в этой деревне мы уже абсолютно точно никогда не появимся, тот, кто узнал место действия и сумеет найти нашу нычку, может пить горлодёр с легким сердцем.

Мы с Инкой на него не обидимся.



     ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ


Вернулись мы в воскресенье вечером все на том же всевыносящем «Убере». Как истинный джентльмен, я сделал крюк километров в двадцать и сначала высадил Инну у нее в Сестрорецке, а потом возвратился к себе на Восстания.

Утром с чугунной башкой я попёрся на лекции, приличия ради высидел пару часиков, после чего осторожно слинял к себе в офис. Альтернативно одаренный Кацман умудрился за эту неделю поставить  сделки на грань разрыва, так что мне пришлось срочно связываться с клиентами и убалтывать их на личную встречу. Одна из встреч должна была состояться на следующий день в три часа дня, а вторая – сразу же после неё, в половину пятого.
 
...Про обе эти важнейшие договоренности я во вторник даже не вспомнил. И партнеры по сделкам, скорей всего, тоже.

                ****


А началось все с того, что во вторник я встал в шесть утра и, стараясь не разбудить полуночницу маменьку, сперва (до конца не проснувшись) выгулял Полиграфа, а потом заварил себе кофе и отправился допросыпаться на кухню. Инка в подобную рань еще, естественно, дрыхла, и в поисках роскоши человеческого общения я обычно просматривал свою ленту в Фейсбуке. В ленте в то утро не было ничего интересного, и я минут через пять оказался на Яндексе, где хотел уточнить пару-тройку нюансов для предстоящего семинара по Логе.

Вот говорят, что, мол, сердце — вещун.

Не знаю, братцы. Не знаю.

Может, у кого-то оно и вещун, но лично мое в то проклятое утро молчало, как рыба.

...Итак, я завис в то проклятое утро на Яндексе и, прежде чем заняться делами, по привычке покликал на «Новости», а в «Новостях» — на "Происшествия". Есть у меня такая особинка. Люблю почитать о несчастьях ближних. Грешен. В то ужасное утро почти все происшествия были особенно мерзостными: «Пожар в здании Следственного комитета ликвидирован» (ну этих, положим, не жалко), «В Ногинске упавший телевизор убил годовалого ребенка» (куда смотрели, уроды?!), «В Ставрополье отчим осужден на 12 лет за надругательство над 11-летней падчерицей» (нет, видимо, все-таки надо завязывать с чтением этого ресурса), «Президент компании «Терра Инкогнита» найден мертвым в своей постели».

То есть?

А… это, конечно, другая «Терра Инкогнита». Мало ли в мире компаний с одинаковыми именами!

Почитаем-почитаем.

«Покойный с 2011 года занимал пост президента АО "Терра Инкогнита». Эта фирма ведет многопрофильный бизнес, в том числе — занимается намывом территорий на Васильевском острове Санкт-Петербурга, которые предназначены для строительства жилья».

Пока все сходится.

«Бизнесмена нашли мёртвым в гостиной собственного дома в ночь на 14 ноября. Как стало известно «Фонтанке», около двух ночи в Сестрорецке найден мёртвым президент АО "Терра Инкогнита» Степан Вершинин. Следов насильственной смерти не обнаружено».

Б***ь… это он.

«Подробнее о событии. Стала известна причина смерти генерального директора крупной фирмы, труп которого…»

А ну-ка…

«Мужчина, которого нашли мертвым в гостиной его собственного дома в Сестрорецке, скончался от заболевания. Об этом «Росбалту» сообщили в пресс-службе Следственного комитета Петербурга. Назначена судмедэкспертиза, идет проверка. Ранее сообщалось, что умерший — 52-летний гражданин Швейцарии, директор крупной строительной фирмы».

А я и не знал, что у него было швейцарское гражданство...

 Ну, и что теперь делать?

Что делать-то, бл...?!

И я набрал номер Инны.

                *****


— Инн, это правда?

— Да, Ваня, правда.

— Что делать будем?

— Пока ничего. Телефон я сейчас отключу, но ты в панику не ударяйся. Встретимся вечером ровно в одиннадцать в Клубе. Вань, ты запомнил?

— Запомнил. Но почему так поздно?

— Раньше я не успеваю.

— А разве Клуб в это время работает?

— Будет работать, куда он денется. В папин офис пока не ходи. Короче, вечером встретимся и все-все обсудим. До встречи, Ванюш.

— До встречи. Ты, Ин, держись.
 
— Я держусь. Как умею.



      ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ


Время до вечера тянулось убийственно медленно. Оно, если честно, вообще не тянулось. Стояло, как вкопанное. Все это кончилось тем, что я, несмотря на запрет, съездил в офис. Офис был оцеплен ОМОНом, и суетившиеся во  дворе служивые осуществляли выемку бумаг и компьютеров. Я — понта ради — помахал перед носом одного из них служебным удостоверением и нагло потребовал, чтобы меня пропустили. Парень в маске послал меня матом и, в общем-то, поступил благородно.

Ведь вполне мог изъять и меня.

Потом я пешочком добрел до Приморской, но возвращаться домой не хотелось, и я решил съездить в шарагу. Доехав, зашёл в «Контакт бар» и увидел сидящего у окна Иннокентия.

Иннокентий был в курсе.

 — Ужасно жалко Степана Аркадьевича, — сказал он мне вместо «здравствуйте», — он ведь умер… не своей смертью?

— Не знаю, — честно ответил я. — Прямых улик нету, но, судя по тому, как засуетились Органы, дело явно нечисто. Все это очень похоже на заранее запланированный наезд.
 
 — Да, — закивал Иннокентий, — я тоже так думаю. Степан Аркадьевич завершил свой Путь Воина. Убили его в спину, по-подлому, но это стало еще одним доказательством его силы. Встретиться с ним лицом к лицу враги не решились.

Слова Кеши меня покоробили, но повторить Инкино изречение: «Друг Аркадий, не говори красиво» — я не осмелился: мешала траурная торжественность момента. Почему-то на свадьбах, поминках и похоронах можно нести любой бред, как будто сам факт прекращения (или предполагаемого начала) еще одной жизни делает хороший вкус не обязательным.

— Ты знаешь, — вдруг спросил Кеша, — что Златка ушла от меня к Хайрутдинову?

— Что-то слышал, — пожав плечами, ответил я, — но ты лучше плюнь и забудь. Она ни тебя, ни его не любит. Азада ещё понять можно: у него кризис среднего возраста (как ты там говорил? «И цыпленочку»?). А у тебя, прости, что?

Смирнов ничего не ответил.

— Меня, — бестактно продолжил я, — сейчас, если честно, больше Инка волнует. Каково ей сейчас? В двадцать два года вдруг стать наследницей целой империи! Одинокая девка без всякой помощи. И хочется ей помочь, и как-то страшно, что это будет неправильно понято. Ох, боюсь, разлучат нас эти миллионы!

— Ваня, ты не о том сейчас думаешь, — назидательно произнес Иннокентий.   — Внешние обстоятельства не принципиальны для Воина. Он обязан идти вперед навстречу неизбежной и даже в чем-то желанной Смерти.

Потом я часто вспоминал эти его странные слова, но в тот злополучный вечер моя интуиция, я повторюсь, молчала, как рыба. И я понимал лишь одно: у Кеши снова мистический сдвиг, спорить с ним бесполезно и оставшиеся до встречи с Инной десять с чем-то часов мне следует провести как можно дальше от моего друга.

Я даже решил не идти на сегодняшний Покер, понимая, что уж в этот-то вторник ни одна сволочь не посмеет обвинить меня в трусости.

                ****


...Немного подумав, я возвратился домой, включил свой компьютер и убил шесть часов за просмотром «Крестных отцов» (в обратном порядке: сначала второго, а после и  первого). Учитывая предшествовавшие просмотру события, зрелище было актуальным донельзя.


                ****


...Ну, а в Клуб я пришел к десяти. И он был очень похож не то на развороченный улей, не то на местечко в зоне оседлости после небольшого погрома. Больше всего меня поразила красавица-хостес, неожиданно заговорившая — истерично и многословно, - и почему-то с сильнейшим полесским акцентом.

Из рассказов красотки выяснилось, что за два с половиной часа до моего прихода состоялся Покер, и туз пик достался Иннокентию. Однако Кеша потребовал новой раздачи. Оказывается, что по никем не используемому, но никем до сих пор и не отмененному правилу, любой игрок, получивший рокового туза, может потребовать еще одну карту. Если масть этой карты будет красного цвета, его навсегда изгоняют из Клуба, а вот, если черного, — он  получает право вызвать на баттл Президента и в случае победы занять его место.

Кеше выпал туз треф.

— А дальше… дальше… — произнесла несчастная девушка и забилась в рыданиях.

Как мне потом объяснили стоявшие рядом драбанты, баттл оказался воистину смертным: Иннокентий и Главный дважды выходили на полосу и все четыре груженные фуры сумели под проливным дождем затормозить, никого не задев.

Пятая фура Смирнова всё-таки сбила.
 
— Он жив?!  — крикнул я.

— Непонятно, — ответил рассказчик (это был малознакомый драбант с огромным семитским носом на круглом славянском лице и весьма подходящей к носу фамилией - Клювачев), — никто не знает, жив он или нет, - продолжил парнишка, - мы ему «Скорую» вызвали, а дожидаться не стали. Все согласно инструкции.

— Да жив он. Жив, — вдруг подал свой голос, по-моему, впервые за все это время хоть что-то сказавший охранник Алексей. — Доставлен в больницу «Пьяная Травма», бывшая Двадцать Пятое Октября, сейчас... кажется… Александровская. Жив твой приятель. Но состояние тяжелое.

                ****


К стыду своему должен признаться, что в «Пьяную Травму» я выбрался лишь через две недели. Смирнов Иннокентий Михайлович, 1994 года рождения, место рождения  — город Москва, к этому моменту из больницы уже выписался. На занятия он не ходил, его мобильный с домашним молчали, на звонки в дверь никто не откликался. Пришлось мне прибегнуть к такому старинному способу связи, как воткнутая между дверей записка, но никакого ответа и здесь не последовало. И я, немного подумав, решил, что Смирнов Иннокентий Михайлович со мною общаться просто не хочет.

                ****


Не буду вам врать: второе за неполные сутки трагическое известие взволновало меня значительно меньше, чем первое. Но вот о назначенной Инной встрече я на какое-то время просто забыл и вспомнил о ней лишь в пятнадцать минут двенадцатого.

К этому позднему часу народ в клубе уже рассосался, и я остался в гостиной в полном одиночестве. Подумав, я вынул свой мейдинчайник и попробовал вызвонить любимую.

«Абонент временно недоступен».

А чего б ты хотел? Сегодня все идет не по плану.

И, чтоб как-нибудь оправдать свои посиделки в гостиной, я вызвал нашу хозяйку и попросил принести еще сто граммов виски. Она исполнила просьбу с какой-то странной поспешностью и принесла почему-то не сто, а двести пятьдесят.
 
Ну, в конце концов, много — не мало. Я отпил добрый глоток и посмотрел на часы (настоящий Rolex Datejust 36 — недавний подарок Инки). Было уже «23-30». Оставаться здесь одному, задерживая кучу народу, становилось слегка неприличным. Нет, если б я был настоящим барином, несчастья холопов не трогали бы мое сердце, и я мог бы слоняться по Клубу хоть до утра.

Но какой из меня «настоящий барин»?

Я ведь и сам — глянем правде в глаза — стопроцентный плебей, вознесенный минутной прихотью одной очень богатой девицы в ряды как бы аристократии. Но прихоть эта — ещё раз посмотрим правде в глаза — потихоньку проходит, и мне пора возвращаться туда, откуда пришел.

Т. е. "к родным порносайтам".

Ибо в новой жизни мультимиллионерши Вершининой для меня места нету.Ну, и отлично!

Только надо вернуть ей подарки. Так-так-так. Из дома вышлю макбук, а сейчас я сниму чёртов Rolex (семьсот тысяч деревянными) и швырну ей в лицо. Для такого, как Тихомиров, третьесортного жиголо такие крутые котлы — слишком жирно.

— Таня! — выкрикнул я.

 Белорусская наша красотка подбежала ко мне подозрительно быстро. Нет-нет, вся обслуга в Клубе была образцово вышколена, но в тот грёбаный вечер наша Мисс Восьмой Номер выполняла любые мои пожелания, казалось, еще до того, как я успевал их сформулировать. Вот и сейчас она появилась, уже неся на подносе еще  одну порцию виски, еще один сок и — почему-то — открытую пачку «Парламента», зажигалку и пепельницу.

Нафига мне «Парламент»? Ведь я не курю!

Ну, да бог с ним.

 — Милая Танечка, — обратился я к хостес, — возьмите, пожалуйста, эти часы и передайте их Инне, когда она в следующий раз здесь появится.

Хостес решительно отвела мою руку.

— Таня! — начал немного сердиться я. — По-моему, в моей просьбе нет ничего неприличного. Передайте, пожалуйста, «Ролекс» Инне Вершининой и скажите, что он от меня. Такие часы стоят слишком дорого, чтобы я мог оставить их просто «на память». Неужели не ясно?

— Уаня! — вдруг ПРИКАЗАЛА мне хостес (ее белорусский акцент стал почти что карикатурным, ну...как будто она передразнивала Александра Григорьевича Лукашенко). —  Во-упервых, садитэс. Во-увторых — убэрыте ч-часы. В-третьих, выпейте уиски. Залпом. Ну, а теперь прыкурывайте.

— Но, Таня, я не курю!

— Прыкурывай, я говорю! — опять ПРИКАЗАЛА мне Таня.

И я ошарашенно закурил сигарету.

— Уитя и Лёша! — позвала она охранников. — Возьмите Ивана Сергэевыча под руки. Ну а теперь пройдемте в холл. Это, Иван Сергэевыч, повесили полтора часа назад, сразу же после вашего прихода. 

                ****


В холле висел большой портрет Инны в траурной рамке. Под портретом чернели цифры: «1995 — 2017». Восемь цифр и только пять слов:

«Трагически погибла при переходе улицы».


     ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ


(пропущено; в оригинале - три десятка рядов типографских звёздочек, не отражающихся на Прозе.ру).




     ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ


…Ровно через три дня состоялись совместные похороны отца и дочери. Способность ходить, говорить и смотреть к этому сроку вернулась ко мне не полностью, и мой отчет будет вынужденно кратким.

Хоронили их в Сестрорецке на местном кладбище на лучшем, как мне объяснили, месте. Степан Аркадьевич лежал в огромном парадном гробу из красного дерева и выглядел до неприличия естественно, как будто просто устал и прилёг на минутку. А вот с  Инной я так и не попрощался — ее гроб был закрытым («Тебе этого лучше не видеть!» — деликатно шепнул мне на ухо распоряжавшийся похоронами Порфирий).

Знакомых (по крайней мере, живых знакомых) у меня на этом траурном сборище почти не было. Кроме хронически занятого Порфирия — только Иосиф и Кацман. Кацман держался предсказуемо пришибленно, а вот Иосиф Прекрасный, пожалуй, ещё меньше походил на себя самого, чем лежавший в гробу Степан Аркадьевич. 

Иосиф был странно взъерошен,до полусмерти напуган и пьян, словно рота сапожников.

— Здравствуй, Ванюшка! — почти что облобызал он меня. — Искренне... и-ык... рад тебя видеть. Искренне. Совершенно искренне. Ну, и что ты решил? Пойдешь наниматься к иудам? Возьмешь их... и-ык... тридцать сребреников?

— К каким иудам, Иосиф Александрович?

— А то он не знает! К новому... и-ык... руководству. Ты возьмешь их сребреники?

— Нет, не возьму, — ответил я только для того, чтоб отвязаться.

— Ваня! Ты наш человек! — закричал Иосиф, после чего попытался поцеловать меня в губы, но поскользнулся и чуть не упал. — А меня самый главный иуда зазывал на ЕГО, — он показал указательным пальцем на гроб, — на ЕГО, Ваня, место,  Не в могилу, а — в кабинет. Предлагал должность геника.

— А вы?

— А я отказался. Ну, не мудак ли? — Иосиф хихикнул. — Я вот когда-то назвал тебя, Ваня, юродивым. Искренне при этом полагая, что уж я-то аб-со-лют-но нормальный. Но сегодня вдруг выяснилось,  что я точно такой же галимый дурдом, как и ты. Ведь эдакий шанс выпадает раз в жизни! А я отказался. Ну, не юродивый? — и он  вдруг запел нестерпимо фальшивящим тенорком. — Ма-а-альчишки у бедного Йоси отняли ко-о-опеечку. Вели их зарезать, как ты зарезал Степана А-а-аркадьевича Ве-е-ершинина!

После чего мой начальник затрясся в беззвучных рыданиях. Но здесь нас, к великому счастью, позвали в церковь, и мой бывший шеф поневоле прекратил истерику.

                ****


Дальнейших подробностей я не запомнил. Отпевание было богатым, священник — седовласым и представительным, басы и сопрано невидимых певчих звучали на редкость красиво. Осознание того страшного факта, что в этом прямоугольном ящике лежит моя Инна, ко мне так и не пришло.

В смерть Степана Аркадьевича я поверил, а вот в смерть его дочери — нет.

...Еще мне очень не понравился начальник службы безопасности, произносивший рядом с разрытой могилой прощальную пятиминутную речугу. Он как-то чересчур обтекаемо говорил о причинах гибели своего шефа, и несколько раз уточнил, что мстить никому не собирается.  Похоже, что и эта фирма, и ее мертвый босс были для него пройденными этапами, и он сейчас думал совсем о другом. То бишь — о собственном будущем.

И это Порфирий, которому несчастный Инкин отец доверял бесконечно и абсолютно. Как все же меняются люди в минуту злую!

На поминки я твердо решил не идти, да меня на них, в общем-то, и не позвали. Но на выходе с кладбища ко мне вдруг подошел сам Порфирий и завел вот такую двусмысленную беседу:

  — Слушай, Ваня, ты номер не поменял? — спросил он меня еле слышным шепотом.

 — Нет, — так же тихо ответил я.

— И не меняй. Недель через несколько ты мне можешь понадобиться. Для очень и очень серьезного дела. Ты понял?

— Да, понял.

— И, Ваня, запомни: еще ни-че-го не закончилось.
 
— То есть?

— Потом объясню. А пока жди звонка.

Все это он произнес совершенно бесстрастным голосом и с таким равнодушным лицом, как будто бы спрашивал, как пройти к туалету. После чего повернулся ко мне спиной и заспешил к очередному гостю.
 
А я проводил его взглядом, а потом ошарашенно посмотрел на высокий и черный холмик, под которым осталась лежать моя Инна. И, пожалуй, впервые в жизни я пожалел, что родился на свет атеистом.



               
        ЧАСТЬ ВТОРАЯ
        КЛУБ ДЛЯ НАРОДА

     Я... молодости клясть не буду
     За росчерк звёзд над головой,
     За глупое пристрастие к чуду
     И за карман дырявый свой.
         
            Арсений Тарковский


         ГЛАВА ПЕРВАЯ


Если мой календарь не соврал, прошло две недели. Деталей не помню. Да и вообще почти ничего не помню.

Помню, что снял однокомнатную на Техноложке в двух шагах от шараги, но на занятия так и не выбрался. Помню беспробудное двухнедельное пьянство, вечно сновавших по хате б***ей и то, что деньги закончились двадцать восьмого.

Что было, наверное, к лучшему. Ибо уже тридцатого утром я проснулся у мамы на Пятой Советской: проснулся живым, почти трезвым и — в общем и целом — здоровым. Пара запекшихся кровяных колтунов и гигантская гематома под правом глазом (видно, крупно повздорил с каким-то физически крепким левшой) — не в счет.

Все могло завершиться значительно хуже.

                ****

...Я встал, потетёшкал свою гематому и тихонько протопал на кухню, где с наслаждением выпил два литра  компота. Потом решил что-то съесть, но не смог. Ни оставленные мамой котлеты (мать до сих пор продолжала надеяться, что когда-нибудь я вернусь к мясу), ни пюре с кабачками, ни обильно потевшая близ морозильника трехлитровая банка с вегетарианским рассольником не выдавили из меня ни капли желудочного сока.

Аппетит отсутствовал напрочь, хотя последний раз я по-настоящему ел ещё, видимо, с Инной. В той занесённой снегами скобарской деревне.

Мысль о том, что Инны больше нету, потихонечку стала привычной. И просыпаясь, я больше не хватался за сотовый, чтобы пересказать ей свой сон, а увидев на улице что-то забавное, уже не прикидывал, как рассмешу этим Инну, и встретив на улице классную телку, я больше ее не оглядывал с головы и до ног и с тайной гордостью не решал про себя, что моя девушка в тыщу раз лучше.

И да, за эти четырнадцать дней я, кажется, ей изменил. Я, правда, не был в этом уверен на все сто процентов, но, скорее всего, — изменил. С вызываемыми на съемную хату телками зависали, как правило, Лапоть с Варламом, а я этих шлюшек только оплачивал. Но все-таки был один случай, заставляющий меня думать, что Инна уже — не единственная моя женщина.

О, боже, какая нелепость! Неужто та толстая тетка с обвисшими сиськами теперь — «моя женщина»? Неужели она теперь стала считаться «моею» лишь потому, что я слегка потревожил ее пещеру своим обутым в резину члеником?

Ерунда. Ничего эти несложные действия ни для меня, ни, тем более, для нее не значили. Ведь я, слава богу, помню, что это такое, когда мужчина и женщина сливаются в единое целое, и совершенно точно знаю, что та двухминутная секс-гимнастика ни малейшего отношения к этому таинству не имела.

…Виновато вздохнув, я сходил на кухню и с жадностью выпил остатки компота, после чего возвратился в мамину комнату и зачем-то вплотную приблизился к книжному шкафу. Книг в шкафу было мало. Когда четыре года назад наконец-то расселили нашу коммуналку, и мы наконец переехали из двух огромных, как футбольное поле, комнат в эту сравнительно небольшую квартирку на Пятой Советской, мать взяла только самое ценное. Три четверти маминой библиотеки вывезли за гроши букинисты, но самые лучшие книги она оставила: знакомые с детства беленький четырехтомник Довлатова, серенький шеститомник Грина, и двадцать темно-зеленых томов Льва Толстого. И целая полка поэзии: синие с золотом Ахматова и Цветаева, купленные еще при совке за какие-то нереальные деньги (каждый том - ползарплаты), несколько томиков Бродского и Мандельштама, приобретенные уже сейчас — за копейки, и красный двухтомник какого-то А. Тарковского.

Никогда не слыхал про такого поэта. Но раз его мать при переезде не выбросила, значит стихи он писал неплохие.
 
Я взял в руки маленькую книжечку, наугад распахнул и прочел:

Отнятая у меня, ночами
Плакавшая обо мне, в нестрогом
Черном платье, с детскими плечами,
Лучший дар, не возвращенный Богом,

Прочитав, я ровным счетом ничего не понял. Ведь этот поэт умер тысячу лет назад. Откуда он мог знать про Инкино б***ское черное платьице, (которое этот Арсений Тарковский так деликатно назвал «нестрогим»), про вечно вылезавшие из этого платьица ее худенькие детские плечики, и про то, что, вспоминая все это, я каждую ночь реву, как корова, а потом наконец забываюсь и засыпаю — тревожным и хрупким сном на полчасика, и, проснувшись, каждый раз вспоминаю, что случилось что-то самое-самое-самое страшное, и пару мгновений не могу точно вспомнить, что именно, а потом, наконец-то, осознаю,что на свете больше нет Инны.

Откуда он мог это знать?

Заклинаю прошлым, настоящим,
Крепче спи, не всхлипывай спросонок,
Не следи за мной зрачком косящим,
Ангел, олененок, соколенок.

 — Ангел, олененок, соколенок,  — повторяю я и тут же чувствую, как по моим отощавшим за время запоя щекам ручьем текут слезы.

Я не знаю, где твоя держава,
И не знаю, как сложить заклятье,
Чтобы снова потерять мне право
На твое дыханье, руки, платье.

Дочитав до конца, я плачу в голос, как отшлепанный кем-то грудной младенец. Стихи я тут же запоминаю намертво и в течение нескольких дней повторяю их тысячу раз.

Именно с этих случайно прочитанных строчек и началось мое медленное выздоровление.
 

                ГЛАВА ВТОРАЯ


Через несколько дней я присел за свой видавший виды компьютер (подаренным Инкой макбуком я почти что не пользовался) и сделал то, что каждый вменяемый человек сделал бы в самом начале этой повести: посмотрел отзывы о «Зебре» в Интернете. К моему удивлению, никакой информации об этом закрытом клубе в Повсеместно Протянутой Паутине не было. Зато были тысячи отзывов о каком-то Общедоступном Клубе «Зебра» с электронным адресом: www. Zebra358.ru., а фактическим — на Ленинском, 128.

Отзывы были самые разные:

 «Внимание, это развод!»,

«Отличное место, великолепное обслуживание, убойные квесты»,

"Пасаны, это днище!"

«Отсеяли в третьем туре. Немного обидно, конечно. Но через год я снова попробую».

«Тебя бортанули, а меня приняли. Завидуй мне, лузер!».

 «СТАРУХИ, НИВЕРЬТЕ МИХЕЕВУ!!!!!»,

«Участвую в этой движухе полгода. Движ, в общем и целом, норм, на кеш выставляют по-божески, но совсем уж лохов могут кинуть. Вступать или нет — пусть каждый решает своей головешкой»,
 
«Хочу выразить искреннюю благодарность бессменному Председателю Клуба Алексею Михееву за его подвижническую работу с молодежью. Мой внук Виталий уже целых восемь месяцев ходит в этот замечательный Клуб, и результат налицо: мой внук  бросил пить и курить, регулярно посещает школу и учится почти что без троек. Персональная пенсионерка Зинаида Ивановна Брежнева»,

«Ну, в принципе, место ни чо так. Разочек-другой тусануться сойдет, но на большее ИМХО не тянет.»,

"ЧИСТО ДЕВАЧКАВОЕ: диффчонки, ихнее еже месячное галасование – это чисто кидалово. На самом-то деле голоса ваши ни кто неучитывает и приз достается той, которая даст Михееву. Инфа 100%".

И т. д. и т. п.

Все-таки странная вещь – Повсеместно Протянутая Паутина. Проходя мимо этой конторы в реале, я б туда – сто пудов – не зашёл. Но у Сети свои правила. И я зачем-то тыцнул по ссылке и оказался на www.Zebra358.ru.

Так-так-так. На дизайнере сэкономили. Какой бы кликнуть раздел? Ну, допустим, раздел «Наши новости». Новости, в общем-то, средней хреновости: несколько видео — чувачки в одинаковых куртках с разной степенью борзости совершают кувырки назад и вперед. Вот застывший посреди зебры чувак в их фирменной полосатой одежде пытается остановить груженую фуру. Чувачок остается жив,  но фура не останавливается.

Так-так-так. Теперь тыцнем значочек «залонгиться».Ну, и чего тебе надобно, старче? Хорошо-хорошо, вот мой ник — «wanya_jobnutiy», мой пароль (старый номер домашнего телефона), мой емэйл и номер мобильного. Ты доволен?

Робот был очень доволен и, кивнув, моментально скинул на сотовый четырехзначный код: 9859. Я бодро вбил эти цифры в окошко и тут же прочел:

Шаг второй.

Кем бы вы хотели быть:

А) подписчиком
Б) действительным членом.

Мда, воистину трудный выбор. Как там острил один мой знакомый академик? Трагедия нашей жизни в том, что мы становимся действительными членами только тогда, когда наши члены становятся недействительными. Каламбур-с. Дядя шутит. Нет, не буду я просто подписчиком. Принимайте меня сразу в члены.

Сказано — сделано. Я оформил заявку и поймал моментальный ответ:

 "Уважаемый wanya_jobnutiy!
Мы рады Вам сообщить, что Вы зачислены действительным кандидатом в Общедоступный Клуб «Зебра». Отбор кандидатов проходит в три тура.
Тур первый – Медленный Переход. Образец подобного перехода Вы можете посмотреть, пройдя по ссылке такой-то...

Внимание!

В течение 2-3 минут на указанный Вами при регистрации  номер придет СМС с  указанием времени и места Медленного Перехода. Если и время, и место Вас устраивают, пошлите в ответ СМС с цифрой «1», если Вы хотите пройти испытание позже, пошлите в ответ СМС с указанием устраивающего Вас числа и времени. Если Вы отказываетесь от испытания, пошлите в ответ СМС с цифрой «2».
Если у Вас есть вопросы, позвоните нашему менеджеру по телефону такому-то … в любой будний день с 10 до 18».

Я кликнул по ссылке и увидел… себя самого, переходящего в старческом гриме Невский.
 
Ну, уж нет. Это слишком.

Всему есть предел. И я набрал номер менеджера. 

                ****

Вместо обычной классической музыки и убийственной мантры «Ваш звонок очень важен для нас», я почти сразу услышал взволнованный девичий голос:

— Вы позвонили в «Открытый Клуб «Зебра». Старший менеджер Елена слушает.

— Здравствуйте, девушка, — не до конца поверив такому счастью, ответил ей я. — Вас беспокоит кандидат в члены Клуба Ваня Ё*нутый.

— Здравствуйте, Ваня. Очень рада вас слышать. Чем я могу вам помочь?
 
— Простите,  но вы, очевидно, меня не расслышали. Я - «Ваня Ё*нутый».
 
— Да-да, я вас поняла. — ответила девушка, — В чем заключается ваша проблема?

— Понимаете, Лена, — как человек, избалованный славой, я немного опешил , — дело в том, что я — своего рода… селебретис. А мне предлагают вступать в ваш Клуб на общих основаниях.

— К сожалению, Ваня, — в нежном голосе девушки вдруг прорезалась пара  стальных левитановских ноток, — наши правила для всех одинаковы. И никакая сторонняя популярность не может ускорить или замедлить прием. Я очень сожалею.

— Видите ли, Лена, — глубоко вздохнул я, — я ведь, собственно, популярен именно в вашей… э-э... узкой области. На ролике, иллюстрирующем правила Медленного Перехода, снят именно я.  Понимаете?

— Ах, вот оно как! - задумалась девушка.- Наверное, это меняет дело. В ближайшие... десять-пятнадцать минут вы будете доступны по этому номеру?

— Да, Лена, буду.

— Давайте сделаем так: сейчас я свяжусь с руководством, а потом обязательно вам перезвоню.

                ****


Перезвонила она через две с половиной минуты и торжественно попросила прийти к ним в Клуб в любое удобное для меня время.


        ГЛАВА ТРЕТЬЯ


Офис Открытого Клуба представлял собой три с половиной комнатки на первом этаже старинного брежневского дома. В приемной сидела Елена (увы, проигравшая  тому визуальному образу, что сложился в моей голове во время нашей беседы, с разгромным счетом: она была лет на десять постарше и килограммов на двадцать пять тяжелей той трепетной юной особы, которой мог бы принадлежать ее голос), и в режиме нон-стоп разговаривала по телефону.

Завидев меня, она прикрыла трубку ладонью и прошептала:

— Вы — Ваня?

— Да, — кивнул я.

— Пройдите, пожалуйста, в соседнюю комнату.

В соседней комнате за точно таким же, как у Елены, столом сидел молодой белобрысый парень и самозабвенно раскатывал «Доту».Раскатывал, надо признаться, неплохо.

— Вы — Ваня? — спросил меня этот прыщавый юноша, с неудовольствием оставляя катку.

— Да, вроде бы Ваня, — не стал отпираться я.
 
— Тот самый? Ё*нутый?

Мой матерный ник был озвучен с таким пиететом, что обижаться было бы глупо.

— Да, ты угадал, — кивнул я. — Так некоторые долбоклювы меня окликают в Сети.

— А ты Дотку катаешь?

— Сейчас уже нет, а раньше катал. Десять тысяч часов за три года.

— Цельный те-е-ен фаузент?—
уважительно протянул парень,  — Это серьезно. У меня только файф. Тогда тебя можно спросить как человека более опытного? А ты когда-нибудь пробовал геймить не через дамаг, а через скорость?

— Пару раз пробовал, — честно признался я.

— И как прокатило?
 
— Ну, ИМХО, не очень. А ведь обычно мжалнир покупаю, а спид… — я немного задумался, стараясь быть максимально объективным, — нет, спид — это не вариант. Особенно, если  в атаке.

— А ты собираешь мом с башером?

— Да, нет, что за дикая мысль! Хотя… — здесь я вновь погрузился в себя, — хотя... если тим совсем хилый, то да, собираю. Но потом все равно продаю и беру себе что-то покруче, типа сатаника.

 — Да-а, Ваня, — с неподдельным почтением произнес белобрысый, — ты на сто пудов прав, а моя долбанутая сборка — сплошные дифузы!
 
— ОМГ! — удивился я. — Сплошь дифузы? Реально?

— Клянусь всемогущим Ктулху! — торжественно произнес парень и приложил руку к свитеру.

— Сочувствую, бразе, сочувствую, — приободрил его я (этот яростный геймер нравился мне все больше и больше). — А с арчидом ты дружишь?
 
— Не очень.

— Ну, и зря. Тебя, кстати, как люди в оффлайне зовут?

— Тоже Ваней, — смущенно улыбнулся парень.
 
— Я буду звать тебя «Джонни», согласен?

— Согласен!

— А арчид ты напрасно игноришь. Когда апнешь арчид, врагам станет о-очень куёвенько. И попробуй еще поабузить армлет. Армлет — вещь не для каждого, но в умелых руках превращается в вундервафлю. Любой деф нахрен сносит!
 
— Хорошо, я попробую, — кивнул парень. — Так ты сейчас к Лехе?

— Ну, если именно так зовут твоего начальника, тогда я к Лехе.

— Так чего ты застрял, проходи! — во все двадцать восемь зубов (обе пары восьмерок — в силу слишком юного возраста — пока что отсутствовали) улыбнулся Джонни. — Заходи, не стесняйся, у нас все по-простому.

                ****


Председатель общедоступной «Зебры» был среднего роста и средних же лет мужчиной, одетым, мягко говоря, необычно: в изумрудно-зеленый костюм, ярко-красный галтук и клоунскую полосатую сорочку. Над его лбом возвышался похожий на запятую кок, а на ногах сверкали лаковые штиблеты, способные вызвать приступ нешуточной зависти у самого П. П. Шарикова. Короче, он выглядел так несолидно, что мне захотелось сразу же повернуться и уйти. Но я себя пересилил и, пожав его потную руку, выдавил:

 — Очень, очень приятно!

— Взаимно, Ваня, взаимно, — произнес председатель неожиданным басом, — ты (мы ведь на «ты»?) оказал мне великую честь самим фактом своего прихода.

— Так уж и великую! — попытался я чуточку снизить градус славословий.

— Великую, Ваня, великую! Сам Ванечка Ё*нутый — предмет любви и зависти миллионов, присоединился к нашему скромному движу. И да, Вань, запомни: часа через пол сюда нагрянет наша пресс-секретарь и сделает из тебя информационную бомбу.

— Возьмёт интервью?

— Какое, Вань, интервью? — протестующе замахал Михеев. — Интервью — это дикость, двадцатый век!  Нет, наша прессуха (замечательно, кстати, злое*учая тетка) превратит тебя в сенсацию месяца. Сначала запустит слух о твоём приходе в Движение. Потом категорически его опровергнет. Потом разместит на стороннем ресурсе твое чистосердечное признание, что ты в принципе, мол, и не против вступить в нашу «Зебру», но последнее слово скажешь попозже. Потом объявит все это фейком и проплатит потоки отчаянной ругани, поливающей и тебя, и меня, и Движуху. А потом запостит шикарный видос процедуры твоего вступления и скан твоего членского билета №1 (как у Ленина). Вот как, Ваня, дела нынче делаются! А ты – "интервью", "интервью"! Ну, давай по чуть-чуть.
 
Алексей распахнул дверцу сейфа, вынул большую бутылку «Бифитера» и наполнил две рюмки:

— Ну, Ванюш, за удачу!

Мы выпили и закусили конфетами. Михеев налил еще по одной и спросил:

— Ну что, звать Илону?

— А, может быть, не сегодня? — взмолился я.

Алексей погрозил мне  наманикюренным  пальчиком:

— А ты, Ваня, не промах! На целлюлит не подписываешься? Ну и, в общем-то, правильно. Я и сам такой же. Ну, давай за успех!

Мы выпили еще по рюмке. Михеев вернул бутылку «Бифитера» в сейф и продолжил:

— Я ведь, Ванечка, фишку секу. Короче, Илону... Дмитриевну мы с собой заберём по-любому. Но, чтобы не киснуть, прихватим еще одну тёлочку. Надеюсь, что Девушка Месяца тебя устроит?

— Что за Девушка Месяца?

— Ну, у нас тут, Ванюш, каждый месяц — путем а-абсолютно свободного волеизъявления — выбирается самая клевая цыпочка Клуба. И она, эта самая клевая цыпа, сегодня может поехать с нами. Если ты, конечно, не против.

(Я тут же, естественно, вспомнил «чисто девачковый» комментарий про «еже месячное галасование». Не про эти ли выборы в нем говорилось?)

— Ты о чем там, Ванюш, призадумался? — поинтересовался Михеев. — Опасаешься вдруг прогадать? Не боись! Герла на тысячу баксов. Я ее наберу?

Мне очень хотелось отправить этого провинциального щёголя на три нецензурных буквы, но меня, как всегда, подвёл избыток интеллигентности. И вместо категорического отказа я пробурчал нечто маловразумительное, после чего Михеев окончательно сел мне на шею.

— Ой, а глазки, смотрю, заблестели! — гыгыкнул он. — Я, короче, Ванюшка, герлу набираю?

 — Хорошо, набирай,— кивнул я.
 
Михеев вынул десятый айфон и вышел для разговора в соседнюю комнату. Отсутствовал он неожиданно долго:  не то Девушка Месяца не поднимала трубку, не то категорически не поддавалась на уговоры. И только минут через десять-пятнадцать все такой же веселый и бодрый Михеев вернулся в оставленный им кабинет и произнес:
 
— А ты, Ваня, реальный селебретис! Сперва эта цыпа вообще никуда не хотела ехать. Чего я ей только не впаривал. Ни в какую! Но, как только я ей сообщил, что здесь ее ждет сам Ваня Ё*нутый, она тут же сдалась и пообещала примчаться. Илона тоже в дороге и будет минут через двадцать. Ну, что еще по одной?

— Нет, Алексей, я не буду, — решительно отказался я.

— Да давай! — продолжал напирать Михеев.

— Сказал, не буду, значит, не буду! — почти выкрикнул я, ибо запасы моей толерантности истощились полностью.

— Да, ладно, Вань, успокойся. Не хочешь — не надо, — неожиданно быстро сдался Алексей. — Чего ты орёшь, как белый медведь в июльский зной? Пошли лучше в соседнюю комнату, и я тебя — пока время терпит — представлю твоему подшефному.

И мы перешли в соседний кабинет, где яростный геймер Джонни продолжал вдохновенно раскатывать Доту.

Порядки в Открытом Клуба были настолько либеральными, что нам с Алексеем пришлось подождать, пока Ваня закончит катку.

— Ну, ты, Вань, отстрелялся? — спросил его шеф минуток эдак через пятнадцать. — Хочу познакомить тебя с твоим наставником. Или вы с ним знакомы?

— Да, мы с Ваней знакомы,  — сказал я за обоих.

— Отлично! — привычно расплылся в улыбке Михеев. — Стало быть, так. Ваня Большой, я сейчас обращаюсь к тебе: сидящий перед тобою Ванечка Маленький — твой подшефный. Ты с ним должен пройти все три круга ада: сперва Медленный Переход, потом Кувырки Вперед и Назад. А теперь, Ваня Маленький, пришел твой черед напрячься: Ваня Большой — твой наставник, и ты обязан ему подчиняться беспрекословно. Скажет тебе отрубить себе ухо, и ты сделаешь это так быстро, как будто тебя зовут Винсент Ван Гог.  Уяснил?

 — Да, — кивнул Джонни.
 
— Кроме того ты будешь должен… — здесь в  приемной раздался какой-то шум, Михеев осёкся, и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, расплылся в очередной тридцатидвухзубой улыбке.— Ой, Илоночка, все хорошеешь! — промурлыкал Михеев и, приобняв какую-то полную даму, со вкусом поцеловал ее в губы. — Ой, красотка! Никак похудела?

—  Леш, ты меня в краску вгоняешь! — благодарно зарделась Илоночка.
 
— Нет уж, девка, колись: килограммов десять-пятнадцать сбросила? Увиливать глупо,  ибо факт налицо, — Алексей ущипнул ее за бок, — талия, как у юной Гурченко. А я ведь тебе подобрал кавалера. Прошу любить и по возможности жаловать, — он указал на меня, — в этой неказистой на вид оболочке бьется сердце героя. Перед тобою сам Ваня Ё*нутый. Слыхала?

 — Конечно, слыхала, — кивнула Илона Дмитриевна и, смерив меня настороженным взглядом, с неженской силой пожала мне руку. — Иван  — имячко знаменитое. Весь Рунет обсуждает.

— Ты можешь сделать из Вани сенсацию месяца?

— А почему бы не сделать, — пожала плечами Илона, — и не таких раскручивали. Вы на каком курсе учитесь? — спросила она, развернувшись ко мне.

— На четвертом, — ответил ей я.
 
— Пре-вос-ход-но! — кивнула Илона. — Я так примерно и думала. Значит, наша с вами целевая аудитория — учащиеся одиннадцатых классов. Учитесь как, хорошо?

— Если честно, то средне.

— Это именно то, что нам нужно: классический ход из голлливудского блокбастера — унылый задрот превращается в супергероя. Пройдет «на ура». А как у вас, Ваня, с девушками?

Здесь председатель состроил скорбную мордочку и что-то долго нашёптывал пресс-секретарше на ушко.

— Ин-те-рес-но! — еще раз кивнула Илона. — Неожиданно и креативно. Прямо  «Сто лет одиночества» Борхеса. Ну что же линию Инны мы обозначим пунктирчиком, такие трогательные тру лав стори, рассчитанные на чисто женскую ау…
 
Здесь Михеев с размаха заехал Илоне ребром ладони в бок, и та поневоле замолкла.

— Ну, и чо ты, Ванюш, приуныл? — как ни в чем не бывало продолжил Михеев. — Слыхал русскую мудрость: приуныл — прибухни? И мы таки прибухнем. Почекай-ка хвалыночку.
 
Полминуты спустя он вернулся все с той  же бутылкой «Бифитера» и четырьмя стаканами.

— Ну, — произнес Алексей, торопливо разливая резко пахнущую можжевельником жидкость по гранёным двухсотграммовым ёмкостям,  — как там сказал великий русский поэт Александр Семёныч Кукушкин? Поднимем стаканы, содвинем их разом да здравствуют музы, накатим заразу!

Мы подняли вверх стаканы, и здесь — судя по лёгкому шуму в приемной — в Клуб зашёл еще один посетитель. Он сперва тоненько поздоровался с сидевшей в предбаннике Леной, а потом, отбивая высокими шпильками дробь, приблизился к нашей двери. После чего распахнул ее настежь и замер в дверном проёме.

Это была Златка Сгущанская.

 
 
        ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ


— Златочка! Кисанька! — засуетился Михеев (я вспомнил Кешино: «И цыпленочку»). — А мы и не ждали тебя так рано. Что ты так торопилась? Хотелось на Ванечку поглядеть? Короче, Злата — это Ваня. Наш супергерой. Короче, Ваня — это Злата. Главное украшение нашего Клуба.
 
Я глянул Златке в глаза и не нашел в них желания афишировать наше знакомство. После чего осторожно пожал ее руку и пробурчал пару самых затёртых банальностей, подобающих первой встрече.

Потом мы всем скопом (оставив смотреть за хозяйством двух младших - Лену и Ванечку Маленького) ссыпались вниз к зеленой Михеевской «Мазде», но спустившийся вместе с нами Михеев категорически отказался  пачкать руки баранкой и вызвал такси. Почти моментально приехавший «Убер» за какой-нибудь час с небольшим довёз нас до площади Восстания и высадил возле пафосного ресторана «Москва».

Дела у народного Клуба шли явно неплохо, потому что ни сам председатель, ни его странный наряд удивления в пафосном месте не вызвали — он, похоже, здесь был завсегдатаем.Гренадер-официант в дорогой черной тройке, деликатно пригнувшись, набил в свой планшет надиктованный Лёшей заказ и буквально минут через несколько притаранил четыре салата "Голодное детство" очередной  джин «Бифитер» и бутылку чилийского. Дальнейшие вялое пиршество заняло часа три с половиной. Михеев вовсю фонтанировал несмешными остротами, Илона, вынув айфон и блокнот, скрупулезно фиксировала детали будущего пиар-проекта, мы со Златкой скучали. Наконец, к половине одиннадцатого все было съедено и выпито, и настал долгожданный момент разбежаться.
 
Лёха явно стремился набиться в провожатые к Злате, но та его мягко переориенировала на Илону. Ну, а в заказанном мною такси мы со Сгущанской впервые остались с глазу на глаз.

 — И нафига ты поехал со мной? — зло спросила коллега. — Тебе же отсюда до дома три шага. А я и сама сумею добраться, мне не пять лет.

— Ничего, — кивнул я, — прокачусь и туда, и обратно. Деньги есть. Тыщей меньше, тыщей больше.

— Деньги есть? — захихикала Златка. — Ты же все пропил!

— Откуда инфа?

— От Варлама с Лопатой.

— Понятно, — брезгливо скривился я, — вот уж воистину: кумушки-сплетницы! Да, они тебе правду сказали. Всю зарплату я пробухал и про*б. Но немного деревянных осталось.

— И откуда деревянные-то? — фыркнула Златка. — У мамки выклянчил?

— Ну, уж нет! — возмутился я. — Как ты только могла подумать? Я могу быть пьяный, могу быть сраным, могу быть заблёванным и обоссанным,  но у матери денег я не возьму. Ей самой не хватает.

— Красиво сказал! — одобрила Злата. — Прямо, как… Кеша.

— Как, кстати, он?

— Очень плохо.

— Ты его видела?

— Да, — посерьезнев, кивнула Сгущанская. — Но деталей не будет. От слова «совсем». И ты бы, кстати, не переводил бы стрелочки. Баблосы откуда? Подался в любовники к очень богатой старухе?

— Нет, Златка, нет.

— К старику?!

Я не выдержал и рассмеялся.

— Ты просто сексуально озабоченная дурочка, — со смехом продолжил я. — Деньги с прежних времен. Хотя это не очень хорошие деньги. Короче… я продал макбук. Инкин подарок.

— А часы?

— Как видишь, пока что не продал.

— А собираешься?

— Пока что не собираюсь. И послушай, — я сделал паузу, — если ты ляпнешь сейчас какую-нибудь гадость про Инну, мы можем поссориться. И навсегда.

— Ой-ой, напугал корову сеном! — рассмеялась Сгущанская. После чего чуть-чуть помолчала и продолжила. — Ну, да ладно-ладно, я больше не буду нести негатив про твою королеву, Царствие ей Небесное! Честно, Ваня, не буду. Ой, блин… — она схватилась двумя руками за голову, — ой, чего-то башка у меня закружилась. Чертово чилийское! Можно я лягу?

— Конечно.

И она легла вдоль сиденья, положив свою голову мне на колени. Минут пять полежала молча и даже, кажется, чуть прикорнула.

— Ты до сих пор ее любишь? — вдруг спросила она, глядя вбок.

— Да, — кивнул я.

— Я тоже никак не могу позабыть своего идиотика. Я это про Димку.

— Почему «идиотика»?

— Потому что, если я в чем-то и была уверена, так это в том, что он у меня на всю жизнь. Что я за ним, как за каменной стенкой, доживу до глубокой-глубокой старости. Т. е. до сорокета. Но стена оказалась не каменной и нае...лась. Ты знаешь, — она перевернулась с правого бока на спину и стала смотреть мне прямо в глаза, — от него ведь целых полтора месяца не было ни звука, а сегодня он вдруг мне прислал эсэмэску. Очень-очень красивую. С рифмами. Хочешь, дам почитать?

— Ну, давай.

Злата достала восьмой с плюсом айфон, чуток его полистала и поднесла к моему носу зажженный экран с таким текстом:   

Я не знаю, где твоя держава,
И не знаю, как сложить заклятье,
Чтобы снова потерять мне право
На твое дыханье, руки, платье.

— Он потом мне сказал, — продолжила Злата, — что это стихи какого-то Алексея Таньковского. Наверное, врет. Наверное, сам сочинил. Теперь мне придется менять свой номер.

— Почему?

— А то я вас, — усмехнулась Злата, — мужиков, не знаю. Сегодня стихи, а завтра матюги. Стихи очень-очень красивые, верно?

— Да, Злат, красивые.

Златка крепко зажмурилась и произнесла:

— Мне больше никто таких красивых стихов не напишет. Ни-ког-да.

Из-под ее накрашенных век потекли ручейками слезы.

— Златка, не плачь, — заканючил я. — Мы с тобою еще… очень молоды, и у нас еще будет очень и очень много хорошего!

— Дерьма у нас, Ваня, — ответила Злата, вытирая салфеточкой слезы, — еще будет целых четыре вагона, а все хорошее — кончилось.

— Но плакать не надо! — умолял ее я.
 
— Да я, Ваня, не плачу. Это просто сухое чилийское. Я просто сегодня пьяная в жопу… Эй, мужчина! — вдруг обратилась Злата к водителю. — Вы не могли бы притормозить на минуточку? Нет, мужчина, не здесь. Заверните вон в тот переулок.

Наше зеленое «Вольво» послушно свернуло в какой-то заброшенный темный тупик.

— А теперь, мужчина, — Златка вынула из своей сумочки хрустящую пятитысячную, — вы не могли бы пойти погулять на полчасика?

Водитель хихикнул, сграбастал пятерку, выдернул ключ зажигания, надел свою куртку и покинул салон.

— А теперь расстегни, Вань, ширинку, — приказала мне Злата.

— На... фига?!

— Потому что инвалиды должны помогать друг другу.


 
        ГЛАВА ПЯТАЯ


Прошло три долгих дня. Я почти позабыл эту странную псевдонародную-«Зебру» и спокойно жил своей жизнью. Да и то ведь сказать: в виду неумолимо приближавшейся сессии мне было немножко не до развлечений. Я торчал в Академии с утра и до ночи, не вылезая с пересдач и отработок. Что же касается Златки, то я как-то сразу понял, что тот случайный оральный секс — не повод для сближения, и мы с ней держались как просто коллеги.
Правда, когда у меня вдруг возникли проблемы с Логой, и я (безо всякой, клянусь, задней мысли!) поведал о них Сгущанской, она, похоже, таки замолвила за меня словцо, потому что наутро злой, как целая сотня чертей, Хреннарылов поставил мне зачет автоматом.

Сразу же после этой приятной неожиданности со мной приключилось вот что: мой мэйдинчайник мяукнул и высветил незнакомый номер. Будучи на позитивчике, я анонима не проигнорил, а, тыкнув пальцем в зеленую трубочку, заорал:

— Аллоу!

 — Алло! — услышал я тенорок Вани Маленького. — Здравствуй… те. Это вы, Ваня?

— Да, это я. А почему мы на «вы»?,

— Да я это так… ну, короче, неважно. Я просто хотел узнать, когда мы будем тренироваться по Медленному Переходу. Вы… т. е. ты… обещали.

А вот это был просто удар поддых! Если б из псевдо-«Зебры» мне позвонил кто угодно:  Михеев, Илона, Леночка-пышечка,  я бы всех их послал, не задумываясь. Но отшить мини-Ваню? Моего брата по Доте?
Нет, на это я был неспособен, и, печально вздохнув, произнес:

— Хорошо-хорошо. В пятницу вечером сможешь?

— Конечно!

— Встретимся в восемь на Невском.

                ****


Я зачем-то выбрал для Вани ту же самую зебру, где когда-то бесчинствовал мой старичок-приколист. Отличие — причем очень существенное — заключалось в том, что с нами сегодня не было ни двух дюжих охранников, ни талантливого режиссера-гея. Правда, две стариковские палки я все же с собой прихватил. По нашему плану мини-Иван должен был изображать хромого инвалида-имбецила: двойная — физическая и умственная — убогость могла всё же стать хоть какой-то гарантией от немедленного самосуда.

Опираясь на палки и подволакивая хилые ноги, мой тезка приблизился к переходу со стороны Казанского (а я это всё, затихарившись за кустиками, снимал на Ванин планшетник).

Вот мой краткий отчет об увиденном:

"На табло загорелось «1-50». Идти еще рано. Мини-Ваня переминается с ноги на ногу и что-то оживленно втолковывает стоящей рядом бабульке. У той на лице нарисовано почти непреодолимое желание дать обиженному Богом рублик.

«0-45». Переход начинать рановато. Мини-Ваня меняет аудиторию и начинает общаться с двумя какими-то гламурными кисами. Те дарят ему ослепительные улыбки. Да он донжуан, наш имбецил!

«0-15». Похоже, что все летит к черту! Самая расфуфыренная из кис вдруг хватает мини-Ваню под руку и начинает насильно переводить через Невский. Блин, в график они не уложатся!

Однако... Однако! ...Все протекает не так уж и скверно: мини-Ваня всей своей массой виснет на слабенькой ручке гламурной фифы и заставляет ее идти через Невский медленно — со скоростью дождевой капли, сползающей по оконному стеклу. Их никто не торопит. Вид красавицы и чудовища производит своего рода бинарный эффект и гипнотизирует широкие шофёрские массы намного сильней, чем бы их мог по отдельности заворожить и самый беспомощный фрик, и самая обворожительная красотка.
 
Итак, наша парочка с небывалой неспешностью вразвалку форсирует Невский. На все это уходит…

Десять минут и пятнадцать секунд!"

Мой "вечный" рекорд двухмесячной давности перекрыт почти на минуту. Радость побежденного учителя, заливающего на Ютюбку видос победителя-ученика, не знает пределов.   

               
     ГЛАВА ШЕСТАЯ


— Нет, ты посмотри, чего вытворяют эти перцы в Ёбурге! — покачал головою Михеев.

Зрелище действительно было внушительным и напоминало не то выступление китайских акробатов, не то показательный матч в ЭнБиЭй: ёбургские перцы с недосягаемой ловкостью совершали Кувырки Назад и Вперед, не обращая и тени внимания на снующие в обе стороны машины. Их искусность  была такова, что зрелище начинало казаться постановочным, а машины — не настоящими, но... но здесь вдруг самый крутой из ёбургских сорвиголов решил пойти на рекорд и на самой последней секунде развернулся назад. Увы, он  самую малость не рассчитал и сперва получил толчок от голубого «Вольво», после чего, потеряв от удара скорость, столкнулся с зеленой «Маздой» и отлетел под колеса черного «Фольксвагена».
 
— Что с ним? — спросил я.

— В лепешку, — спокойно ответил Михеев, — при таком плотном трафике шансов нету вообще.

— Это показывали наш филиал в Екатеринбурге?

— Не, не наш, — усмехнулся Михеев, — но и ничей. У них там Уральская Народная Республика. Они даже называются по-другому: не «Зебра», а «Тельняшечка».

Беседа наша происходила три дня спустя после мини-подвига моего мини-Вани и была посвящена инструктажу перед предстоящим нам с Кувырком Вперед. Инструктаж уже, собственно, подошёл к концу, да и сцена моего вступления в «Зебру» с торжественным мне вручением билета №1 уже тоже была отвидосена и отфоткана, и мы  уже тихонечко встали и начали приближаться к выходу, когда провожающий нас Председатель вдруг как бы случайно спросил:

 — Слушай, Ванька, давно хочу уточнить, но все как-то стесняюсь… она ведь тебя тоже звала Иван Сергеевич Чикатилов?

— Что ты имеешь в виду? — насторожился я.
 
— Ничего-ничего… просто меня она называла Алексей Викторович Чикатилов. Это, если ты вдруг не знаешь, мое имя-отчество: Алексей Викторович.

Я снова сначала ни слова не понял, а потом таки понял и тут же взорвался:

— А ты, друг Алеша, немножечко не охренел ли в атаке?!

— Ванюша, ты зря обиделся! — заюлил Председатель — Просто я парень прямой и всегда говорю то, что думаю. Ведь и ты у нее был не первый, и она у тебя не последняя. Когда ты это поймёшь, тебе жить станешь легче. Значительно легче. Ну, давай, Вань, удачи!

И он протянул мне свою вечно потную руку.

У меня - к стыду моему — не хватило гражданского мужества эту влажную длань проигнорировать и я через силу потискал ее, а потом мы вместе с подшефным вышли на улицу.

                ****


— Слушай, Джонни, — спросил я подшефного минут сорок спустя, когда мы уже начинали готовиться к Кувырку Вперед на проспекте Стачек, — а зачем тебе вся эта бодяга?

- Какая бодяга? - не понял подшефный.

- Да зебровская. Ведь реально же можно и в ящик сыграть и на всю жизнь инвалидом остаться. А ты, извини, не похож на запойного адреналинового наркомана. На хрена тебе все это нужно?

Мы сидели в странном «Кафе из 80-ых» в двух шагах от памятника Кирову. Оба мы пили чай (я — по желанию, мини-Ваня — в виду полной запретности для него алкоголя) и закусывали его крекерами.   Крекеры были соленые и с приторно-сладким чаем не сочетались совершенно.
 
— А для чего тогда жить-то? — тихо спросил мини-Ваня.

— Как для чего? — удивился я. — Жить, чтобы… жить. Чтобы кушать и какать. Чтоб раскатывать Доту. Чтоб трахаться. Чтобы есть холодное мороженное в жаркий июльский день, как сказал бы любимый писатель моей мамочки.

— Вот именно, «трахаться»! — с обидой выпалил Джонни. — А если не с кем?

— Говна-пирога! — усмехнулся я. — Мне сейчас тоже не с кем. И ничего — живу. И под «Жигули» не бросаюсь.

— Но ведь у тебя уже было что-то… серьезное?

— Было, да сплыло.

— Но ты ведь его добивался? — спросил мини-Ваня.  — И шел же при этом на риск?

— Да, конечно же, шел, — спокойно ответил я. — Молодой был и глупый.  И… и... вот как бы получше это тебе объяснить?

Выступать в неожиданной роли учителя мне было противно. Еще шестьдесят дней назад точно такие же прописные морали читал мне Анзор, а я краснел и хлопал ресницами. А теперь разглагольствую я, а стесняется Ваня.Дурацкая смена ролей. Неприятно.

- Прости,ты играешь в шахматы? - пересилив себя, спросил его я.

— Во что?!  - удивился подшефный.

При слове «шахматы» на прыщавом лице мини-Вани появилась такая гримаска, как будто бы я ему предложил немного побегать в пятнашки.

— Да-да, я согласен, — смутился я, — шахматы — это не Дота, игра стариковская, но на ней объяснять будет проще. Так ты разбираешься в шахах и матах?

— Когда-то чуть-чуть разбирался, — неохотно признался подшефный, — даже был первый разряд.
 
— О, первый разряд — это круто, я играю, конечно, значительно хуже, но это неважно. Так вот, друг мой Джонни… ведь ты, естественно, знаешь, что такое так называемая «гусарская атака»?

— Да, знаю, — кивнул мини-Ваня.

— На всякий случай я уточню: «гусарская атака» — это такой разудалый наезд на соперника, совершенно не вытекающий из позиции. Его обожают любители в скверах. Каждый безбашенный дедушка, систематически жертвующий ферзя на «аш-7», имеет в скверике кличку «Алехин» и пользуется всеобщим уважением. Не мне тебе объяснять, что жертвы этого псевдо-Алехина некорректны, и любой мало-мальски серьезный игрок их за пару ходов опровергнет. Согласен?

— Согласен.

— Так вот, тебе, Джонни, не кажется, что все эти наши Кувырки Назад и Вперед — очень похожи на дедушкины жертвы? Раз-другой такой фокус проходит, но потом появляется настоящий соперник и очень жестоко за это наказывает. Ты согласен?

— Ну, допустим, что даже согласен. И что нам тогда делать?

Лицо мини-Вани выражало крайнюю степень растерянности. А на меня он глядел так, как будто я был, как минимум, Буддой. Мне стало смешно.

— Да не смотри ты так на меня, милый Ванечка, — фыркнул я. — Я не царь и не бог. Ровно месяц назад я был точно таким же, как ты, идиотом, и сейчас старше тебя лишь на опыт одного поражения, — здесь я надолго задумался и машинально умял пару крекеров. —  Что делать, ты спрашиваешь? А просто ИГРАТЬ ПО ПОЗИЦИИ. Не гнаться за псевдоэффектными жертвами, не искать немедленного мата, и вообще — не набиваться на аплодисменты заглядывающих через плечо болельщиков, а спокойно играть, как учили: гармонично располагать фигуры, постоянно усиливать давление и терпеливо выискивать возможности для атаки. Не «гусарской», а — настоящей. Согласен?

— Башкою согласен,  — прошептал мини-Ваня, — а сердцем… наверное, нет. Хочется что-то эффектно пожертвовать. Душа просит.

— Значит, — тяжело вздохнул я, — пойти отсюда домой ты отказываешься? Будешь делать свой Кувырок Вперед?

— Да, Ваня, буду. Прости меня, тезка.

                ****


Двойной переход рядом с райисполком выглядел точно так же, как и два месяца назад, когда я проходил здесь свое боевое крещение. Декабрь давно уже стал осенним месяцем и мало чем отличается от октября. Разве что стало немного темней.

Чугунный памятник Кирову в густой предвечерней тьме был едва-едва виден. Судя по всему, все наши микроскопические людские заботы давно уже были Сергею Мироновичу до фонаря. С тех пор как лучший друг физкультурников замочил его в смольнинском коридоре, Мироныч раз и навсегда осознал полную тщету всего земного. Киров хмуро тыкал чугунным перстом в густой предвечерний сумрак и напряжённо всматривался в светлое будущее.

Мой подшефный то ли вообще не мандражировал, то ли очень искусно это скрывал. Одетый в полосатую курточку мини-Ваня стоял у самого перехода и рыл, словно добрый скакун, то левым, то правым копытом. Я, находясь на противоположной стороне проспекта Стачек (на той, где метро), скрупулезно все это фиксировал на его же планшетник.

 Когда на табло засветились цифры «00:04», мой друг рванул (все согласно инструкции). Но, увы, это было последнее, что произошло по плану: секундой спустя один долбоклюв на зеленом «Ниссане» стартовал преждевременно и едва не сбил мини-Ваню. Ванька все-таки выпорхнул из-под его колес на островок безопасности и вынужден был сразу же побежать дальше (зеленый человечек на светофоре уже вовсю мигал). Как это часто бывает, один глупый баран испоганил все стадо, и машины на той стороне тоже двинулись с опережением, из-за чего мини-Ваня попал в самую гущу их неуклонно разгоняющегося потока.

Там он дважды поцеловался со смертью: в первый раз, когда тонированная семерка здорово поддала ему под зад, во второй — когда подержанный мерс с архаично торчащим кольцом затормозил буквально в паре сантиметров от его кроссовок. Но мой подопечный, к великому счастью, скорость не сбросил и страшная  участь ёбургского перца его миновала,  — он сумел, устояв на ногах, обогнуть новый синий «Рено» и выскочить на мостовую.

                ****


— Блин, я чуть не родил! — заорал я на тезку, когда мы с ним повстречались в условленном месте у выхода с «Нарвской». — Ты, бл..., зачем надо мной издеваешься?

— Да, Ванек, все нормально! — ответил сияющий, словно новенький орден, Джонни. — Такой кайф! Такой кайф! С этим, поверь, ничего не сравнится.

— Ага, не сравнится! — не сдался я. — А если бы этот мерс затормозил бы на долю секунды попозже? Без ног бы остался?

— Да и хрен с ним, с ногами!

— А если б тебя, как того лихача, просто отбросило бы под колеса? В гробу бы лежал?

— Ну, и лежал бы, — пожал плечами мини-Ваня, — кто не рискует, тот не пьет шампа... Тезка, ты ничего не понимаешь! — здесь мой подопечный раскинул руки крестом и заорал. — Ты НИХРЕНА не понимаешь! I’m the king of the world !!!

("Я - Властитель этого мира!" - цитата из блокбастера "Титаник").

               
                ГЛАВА СЕДЬМАЯ


Через два дня мы вдвоем с Кацманом сидели в антикафе "1984" и пили купленный в соседнем универмаге "Чивас". В глубине души я понимал, что это последний мой "Чивас Регал", ну, если не в жизни, то на ближайшие два-три года — точно. Кризис крепчал, дела неумолимо шли под гору, и любимый напиток топ-менеджеров становился мне явно не по карману.

— За тебя пью, Аркашка! — подымая тяжелый стакан, крикнул я Кацману. — За тебя и твое процветание в обновленной "Терра Инкогнита". Не жалеешь, что остался?

— Да, не, Фанек, не фалею! — прошепелявил Кацман. — Работа префтифная, платят нормально, конефно не так, как при Фтепане Аркадьифе, но по нынефним фременам  — нифефо. А ты не фалееф, фто уфол?

— Нет, не жалею.

— Теперь где работаеф?

— Да нигде.

— А с финансами как?

— С финансами, вроде, нормально. А вот без финансов — куёвенько.

— Фря ты так, — вздохнул Кацман. — Нафад фернуться не фофеф? Я бы с нуфными фелофеком перегофорил, и тебя бы, наферно, профтили. Фто фкафеф?

- Нет, Аркаш, не хочу. Решение мое твердое и обсуждению не подлежит. Хотя за заботу — спасибо. А те обе сделки так и сорвались нахрен?

- Форфалиф, - тяжело вздохнул Аркаша, - тофнее, только одна форфалаф оконфательно. Фторую удалоф фпафти. Но она, конефно, профла уфе не по бефналу, а фа налифку и бефо фякиф отфрофек.

Я, наверно, дальше не буду мучить читателей особенностями Кацмановской речи и начну приводить все Аркашкины монологи в обычной транскрипции. Так и мне, и вам будет легче.

- И бонус, конечно, пришлось увеличить (не говоря об откатах) - продолжил Аркадий, - но сделку мы все-таки вытащили. Наш новый геник Валерий Николаевич меня очень за это хвалил. И обещал утвердить завотделом. Наверху три недели мурыжили, а вчера, - Аркадий по-девичьи покраснел, - а вчера... наконец, подписали.

- Так ты теперь вместо Иосифа?!

- Фмефто.

- С тебя причитается! - выкрикнул я. - И "Чивасиком" ты не отделаешься. Гони шампузею!

- "Лев Голицин"?

- Х*ицын! Французское "Асти" неси!

В антикафе, естественно, никакого "Асти" не было, и безжалостный я погнал бедного Кацмана в соседний лабаз. А сам подошёл к барной стойке и спросил себе кофе.

Бармен включил кофемашину, аппарат заурчал и начал сплевывать в белую чашечку коричневые брызги двойного эспрессо. А полминуты спустя к барной стойке подшкандыбал не очень понятный мужчинка.

Мужчина без социального статуса, без возраста и, если можно так выразиться, без пола.

Ростом примерно с меня. Под носом гаденькие и реденькие усики, как у спутника Сатаны Коровьева из сериала "Мастер и Маргарита". Узкий сдавленный лоб и впалые щеки изрезаны глубокими возрастными морщинами, хотя на старика он был не похож. Оба глаза прикрыты круглыми черными очёчками.Неширокие плечи безвольно ссутулены, обе руки опираются на сукастые палки.
 
— Здорово, Инк! — поприветствовал странного гостя бармен. — Как дела и делишки?

— Де-ла хо-ро-шо, — кивнул Инк, выталкивая из своей гортани воздух с очень заметным усилием.

— Тебе как всегда?

— Да. Как всег-да. Че-ты-рес-та.

— Дурака не валяй! Бери сразу бутылку, а, если останется, то возвратишь, — ответил бармен дежурной барменской шуткой и сам же громко ей рассмеялся.

Необычный посетитель, громко стуча обеими палками, с убийственной медленностью проследовал за самый дальний столик. Там его уже поджидала бутылка джина "Победа" (фирменный напиток антикафе) и маленькая сырная нарезка.

— Каждый вечер к нам ходит, — шепнул мне бармен. — И каждый раз надирается до поросячьего визга. И жалко его, и надоел — сил нет!

Бармен ударил себя ладонью по горлу, показывая, как осточертел ему этот странный посетитель.

— Давно он у вас?

— Как ни странно, не очень. Две недели, как зачастил. Но — каждый божий день.

В это время диковинный пьяница успел налить себе пол-стакана и выпил их с той же жадностью, с какой обычные люди пьют в жаркий июльский полдень холодную воду. Потом закусил свое пойло кусочком сыра и оцепенел.

— Ему сколько лет? — спросил я бармена.

— А вот этого никто не знает. Выглядит на шестьдесят, но на самом деле, наверное, сорок. Так пить, как он пьет, до шестидесяти никак не протянешь.

Посетитель к этому времени уже вышел из оцепенения и, нацедив еще пол-стакана сивухи, снова их выпил: на этот раз уже без азарта, никуда не торопясь и смакуя. Его серые щеки порозовели, движения обрели увереренность и он даже начал что-то мурлыкать себе под нос. Учитывая его возраст, я готов был услышать "Подмосковных вечера", а, может быть, даже и "Очи чёрные", но этот странный алкаш напевал композицию "Пьяное солнце" из репертуара певца Alexeev.

— Пьяное солнце, оно уйдет и больше не вернется — бубнил себе под нос удивительный алкоголик. — Я не хочу смотреть назад, где пламенеющий закат себе и мне вскрывает вены...

А через пару минут наконец появился Аркадий с бутылкой.

— Твоего "Асти" не было! — с порога крикнул Аркашка. — И я взял нам "Мартини".

(Что было у двух этих напитков общего, знал только Кацман).

— Если ты хочешь использовать этот "Мартини" в качестве бабоукладчика, то со мной у тебя ничего не получится, — съязвил ваш покорный слуга. — Я не такая.

— Фигню не пори, — вконец засмущался Аркадий.

— Ладно-ладно, расслабься, — приободрил его я, — и разлей по стаканами свою бормотуху. Ну, — я поднял стакан с горьковатым вермутом, — за нового начальника лучшего в мире Отдела инвестиций! За тебя, брат Аркадий. Когда станешь магнатом и купишь свой первый "Лексус", смотри-ка, не зазнавайся и старых друзей не забывай.

— Ну, фто ты, ну, фто ты, какой ефе "Лекфуф"! — благодарно зашепелявил Кацман.

После чего мы чокнулись и выпили.
 
...Несколькими секундами позже, проглотив свою порцию вермута и со стуком ставя на стол опорожненную емкость, я поднял глаза и с увидел у нашего столика незаметно подковылявшего соседа-инвалида.

Мысленно матюгнувшись, я выдавил из себя улыбку и произнес что-то вроде "зраус-с-сте".

Сосед снял очки и сказал:

— Здравствуй, Ваня.

Под частой сеткой глубоких морщин скрывалось страшно изменившееся, но вполне узнаваемое лицо Кеши Смирнова.


                ГЛАВА ВОСЬМАЯ


...Я, как все говорят, человек достаточно стрессоустойчивый, но в тот вечер на пару минут онемел.

— Ты почему, — наконец, спросил я первую же попавшую на язык ахинею, — пропускаешь занятия? Сессия скоро!

— У меня академка, — спокойно ответил Кеша.

— Через год, значит, вернешься?

— Нет, не вернусь.

— Почему?

— Потому что у меня теперь другие интересы.

— Кешка, брось! — настолько фальшиво, что самому стало стыдно, выкрикнул я. — Ты просто устал. Пройдет какое-то время, старые раны затянуться, и начнется еще одна жизнь. Ведь мы еще очень молоды и...

— У меня перерезан седалищный нерв, — перебил меня Кеша. - Два не самых фатальных последствия — недержание и импотенция. Еще есть вопросы?

— Н-нет... — пискнул я.

— Ну, тогда я пойду?

— Да-да, конечно... — все еще пребывая в каком-то дурацком оцепенении, кивнул ему я, а потом завопил. — Кешка, а я ведь ходил к тебе в больницу!!! И домой... домой я тоже.. ходил...

— Я знаю. Ты Златку видишь?

— Да, изредка вижу.

— Что-то мне в твоем голосе подсказывает, — усмехнулся Кеша,  — что ты ее не просто видишь, а еще и потрахиваешь.

— Да нет, как ты мог так подумать! — запротестовал я.

— Потрахиваешь, Ваня, потрахиваешь. Покерфейс из твоей круглой рязанской ряшки никакой. Да ты, Ваня, расслабься, ведь я не ревную. Т. е., конечно, ревную, но это не главное. Изменой меньше, изменой больше, какая, в жопу, разница! Но ты, Вань, когда ее снова увидишь, прочти ей такие стихи:
 

Из камней Шумера, из пустыни
Аравийской, из какого круга
Памяти — в сиянии гордыни
Горло мне захлестывает туго?

Во время декламации лицо его переменилось и на какое время он стал почти прежним Кашей.

— Ты запомил? — чуть-чуть помолчав, добавил он уже будничным голосом.

— Запомнил.

— Повтори.

Я повторил.

— Большое тебе, Ваня, спасибо. Прости, я пойду.

И, вернув на нос очки и еще больше ссутулясь, он зашаркал по направлению к выходу.
               
                *****


— Кто это был? — спросил Кацман.

— Да, так, — через силу ответил я, — один... мой знакомый. Мы вместе учились.

— Еще до революции?

— Кеше — двадцать три года! — с неожиданной для самого себя злостью вдруг крикнул я. — И он один стоит десяти таких, как ты!

- Ванюф, ты фего?

- А ничего! Просто, ежели ты откусил свой кусочек халявы, то сиди на попе ровно и радуйся. А нормальных людей не суди.

Аркадий насупился и какое-то время говорил со мной очень холодно. Но продержался недолго. Кац был очень отходчивым. И я в этом убеждался неоднократно.



       ГЛАВА ДЕВЯТАЯ


А на следующее утро снова была Злата, снова была Лога и неразлучный с ними обеими Азад Аббасович. Правда, окружавшие их декорации слегка поменялись. Ведь после нашей с Кацманом пьянки наступил не вторник, а  пятница, и Ее Величество Лога явилась к нам в виде лекции.

Вообще-то лекции нам обычно  читал заведующий кафедрой, действительный член АН РФ Светозар Валерьянович Хорунжий. Но в тот день Светозар улетал на конгресс в США, и великая честь замещать академика  выпала скромному кандидату наук Хайрутдинову.

Азад читал лекцию плохо. Заикался и мямлил, фатально не мог совладать с мощью голоса и то еле слышно что-то шептал себе под нос, то орал, словно Жирик на митинге. Короче, контраст с  циничным и артистичным Светозаром (кстати, именно господину Хорунжему и принадлежала солёная шутка про действительные и недействительные члены, итак, контраст с циничным и артистичным научным светилом был разительным, а провал, к сожалению, полным.

Правда, сам Хайрутдинов его не заметил. Когда набежавшие после лекции подхалимы стали под видом вопросов купать его в лести (в их числе оказались и Златка, и даже - увы! - заболтавшийся с ней ваш покорный слуга) так вот, когда главные Азадовские лизоблюды: Толик Петров, Сергей Иванов и Светочка Полубояринова — принялись засыпать его комплиментами и даже без тени стыда намекать, что, мол, Светозару Валерьяновичу до Азада Аббасовича далековато, Хайрутдинов воспринял это как должное. На его пухлых устах играла смущённая улыбка человека, с успехом выполнившего почти непосильную работу и имеющего право чуть-чуть отдохнуть на лаврах.

Дело кончилось тем, что Безнал вдруг пригласил всех нас в (!!!) "Контактик". И, хотя мы хорошо понимали, что сам он идет туда только из-за Сгущанской, мы зачем-то упорно делали вид, что Златка — точно такой же член нашей компании, как и все остальные: мол, просто мудрый наставник гуляет в лицейских рощах с любимыми учениками, а то, что самый любимый его ученик почему-то одет в мини-юбку, а лицейские  рощи вдруг стали шалманом — так это, мол, дело случая.

Академический диспут за кружкой пивасика продолжался часа полтора и закончился в половине шестого. Дальше все шло по накатанному: Азад был мягко, но непреклонно отправлен сопровождать Полубояринову, а в одном такси со Сгущанской вновь оказался аз грешный.

— Ну, и куда ты сейчас направишься? — со смехом поинтересовалась Сгущанская. — До дому, до хаты? Иначе мамка заругает?

— Ну да, я домой, — невозмутимо ответил я, — но причем здесь моя мама? Просто... куда ж мне сегодня поехать? В бордель?

— Ты спец по борделям? — съязвила Златка. — Впрочем, кого я спрашиваю? Человека, потратившего на б*дей полтора миллиона?

— Не полтора, а один! — обиделся я. — А, точнее, семьсот сорок тысяч.

— Один? Ну, это в корне меняет дело. Ничего-ничего, — продолжила брызгать ядом Сгущанская. — Теперь ты у нас поневоле станешь пай-мальчиком. Хочешь — не хочешь, засядешь дома и через год отрастишь ещё одну целку.

— Вторую невинность, Златуля? — подхватил я легкий мячик кокетства. — И хотел бы ее отрастить, да мешают от-дель-ны-е лич-нос-ти.

- Ну, вот и дождались, - ответила Златка, вдруг резко меняя свой тон. - А я-то, дура, поверила, что на свете бывают мужики-джентльмены. Нет, все мужчины — козлы, и это, блин... — она сморщила лоб. - Короче, не теорема, а очень-очень похожее на "теорему" слово? На букву "а"?

— Аксиома?

— Спасибо. Да, все мужики — козлы, и это аксиома.  Ты, конечно, имеешь в виду, — она с демонстративной отчётливостью выговорила это мерзкое слово, — тот халявный минетик с проглотом? Да, милый Ванечка?

— Ну, зачем ты так грубо?! — обиделся я.

— А затем, — еще жёстче отрезала Злата, — что я не хочу делать вид,  что это был чупа-чупс. Это был именно член, милый Ваня. И не чей-то, а твой.  И сейчас ты, конечно, тоже рассчитываешь на очередную халяву? Миллион про*бал и теперь ищешь дурочек, оказывающих бесплатные секс-услуги?

— Златка, остынь! - крикнул я. — Во-первых, ты не дурочка. Во-вторых, то, что было тогда в машине, это не секс-услуга. В-третьих, если б я был треплом, об этом бы уже знала половина института, а я даже тебе самой напомнил об этом впервые.

— Ты что, до сих пор никому не похвастался? — удивленно спросила Злата.

— Да за кого ты меня держишь?!! — завизжал я.

— За кого, за кого, за — мужчину.

— Ну, значит, я не мужчина, ибо я никому ничего не сказал.
 
— А ты ведь не врешь, — задумчиво хмыкнула Злата. — Если б ты что-нибудь выболтал, сплетня бы тысячу раз возвратилась ко мне. А в шараге всё тихо. Как странно! Как странно... Мужик - а не сплетник... А! — она чисто мальчишеским жестом ударила себя  по лбу кулаком. — Ты просто ждал продолжения. Потому и молчал, как птица.

— Как рыба, — поправил я.

— Да, спасибо, как рыба, — кивнула Златка. — Ведь так?

— Нет, не так. Впрочем, думай, что хочешь.

— Уж и не знаю, Ваня, как ты, — Златка развратно откинулась на спинку сиденья и на ее устах заиграла многоопытная улыбка, — а лично я проведу этот вечер гламурненько. Сейчас заеду до хаты, быстренько переоденусь, а после нагряну в элитный ночник, где нюхну пару-тройку дорожек, напрыгаюсь досыта а под утро сниму очень-очень богатого папика.

— Злата, зачем же ты так?! - крикнул я.

— А затем! — скорчила презрительную мордочку Сгущанская. — Мне двадцать три года, что мне — дома сидеть? Еще насижусь, когда сорокет нагрянет. Или, может, с тобою пойти? На последние двести рублей дерябнуть пиваса, а в полпервого ночи где-нибудь в кустиках поелозиться? Ах, да, сейчас холодно, значит, не в кустиках, значит, в парадной. Ваня, я — жен-щи-на, и все эти купчинские гоп-варианты - не для меня.

— А сколько стоит ночник? — спросил я.

— Да, дорого, Ванечка, дорого. На твои двести тридцать рублей туда по-любому не сходишь.

— Но у меня, вообще-то, не двести рублей, — похвастался я,- а тыщ где-то пятнадцать.

— Пятнарик? — хихикнула Злата. - Ну, это в корне меняет дело. Пятнашки нам хватит. Для разогрева. А  потом я сниму себе лысого спонсора, а ты - томного папика-гея, и они заплатят за продолжение банкета.

— Ну, и что тогда делать? — спросил ее я.

— Не знаю, Ванюша, что делать. Наверное, тупо разъехаться по домам.

— А если я найду деньги?

— Ты и найдешь? Не смеши.

— А если я все же, — махнул рукой я, — если я все-таки... вдруг возьму и продам этот грёбаный "Ролекс"?! Ты не подскажешь, как это сделать по-быстрому?

— А после не будешь жалеть? — прищурясь, спросила девушка.

— Не буду! — поклялся я.

— Ой, подумай-подумай-подумай! Ну... да... ладно... — произнесла она после паузы. — Если хочешь, поможем. Ты... ты хотя б документы на эти котлы не посеял?

— Нет, Злат, не посеял.Они дома, в серванте.

— Точно в серванте?

— Да, точно.

— Тогда мы подвезём их попозже. Я дам честное слово, и мне там поверят. По дороге не передумаешь?

— Не передумаю! Говори адрес скупки.

— Нет, Ванечка, это не скупка, — скривилась Злата. — Я ведь все-таки не последняя сволочь. Это, Ваня, ломбард. Потом приподымешься и выкупишь.

       
                *****


В круглосуточном ломбарде на "Чкаловской" вертлявый оценщик, чем-то очень похожий на Леху Михеева, сперва не на шутку расстроился из-за отсутствия документов, но потом действительно поверил Златкиным клятвам подвести их с утра и выдал нам сто тридцать тысяч пятёрками (простому человеку с улицы, как шепнула мне Злата, он отслюнили бы максимум тысяч сорок).

Потом мы смотались на улицу маршала Захарова, где жила Златка, и после ее почти моментальных (часа два с небольшим) прихорашиваний отправились в "Будда бар" рядом с площадью Александра Невского.

Место было настолько гламурное, что даже Злата немного робела. И поехали мы туда не напрямую. Чуть-чуть не доезжая до места, мы вылезли из своего скромного "Убера" и пересели на наемный "Лексус". (По иронии судьбы это был черный "Лексус" той же самой серии (GX 450), на которой когда-то доцент Хайрутдинов возил Златку в шарагу).

В самом "Будда баре" мне очень хотелось забиться куда-нибудь в угол, но Злата выбрала самое видное место возле фонтана. С моментально соткавшимся как бы прямо из воздуха официантом она завела вот такой удивительный разговор:

— Видите ли, — застенчиво глядя куда-то в пол, сказала она надменному, как адмирал, жрецу сервиса. — Мы с мужем студенты и хотели бы посидеть по-студенчески. Максимально скромно. У вас кофе сколько стоит?

— Какой? — уточнил официант.

— Эспрессо, — ответила Злата.

— Двести двадцать рублей.

— Ой, как дорого! А — американо?

— Сто девяносто.

— Дайте два американо, пожалуйста. Свежевыжатые соки почем?

— Четыреста двадцать рублей двести грамм.

— Два стакана свежевыжатого яблочного сока  и... я даже не знаю... наверно, бутылку "Блю лейбл".

— Двенадцати или двадцатипятилетнего?

— Наверно, второе.

— Двадцатипятилетний "Блю лейбл", — уважительно уточнил официант, — стоит шестьдесят восемь тысяч рублей за бутылку.

— Что делать, мужчина!Что делать! — пожала плечами Сгущанская. — Дороговато, конечно, но у нас с мужем праздник. Студенческий. Доцент Хайрутдинов выставил нам зачёты автоматом. Такие знаменательные события мы всегда отмечаем двадцатипятилетним "Блю лейбл".

Официант молча кивнул и притаранил бутылку, два дымящихся кофе и маленький кувшинчик с соком. В чем была фишка сверхдорогого "Блю лейбла" я, если честно, так и не понял. Виски как виски. "Чивасик", по-моему, вкусней.

— Димка мне говорил когда-то, — продолжила моя спутница, — что у настоящего... горец как по-английски?

— Хайлендер.

— Что у настоящего хайлендера виски должен быть старше, чем подруга. Сегодня ты, Ванечка, горец. Мне двадцать три, а вискарику на целых два года больше.

После этого тоста мы вновь пригубили элитный напиток, дав мне возможность в очередной раз убедиться, что денежки за него сдирают ни за что. Виски, простите, но я повторюсь, как виски. А стоит пять тысяч рублей за сто грамм.

Галимый обман трудящихся!

— Видишь ту телку с вытянутой лошадиной мордой? — дерябнув райской амброзии, спросила меня Златка. — Это, Ванечка, Нелли — самая дорогая б*ядь "Будда бара". С виду она так себе, но в койке — супер. Уже трех пожилых мужиков заездила насмерть и очень этим гордится.

— А что это за азиаточка возле колонны? — спросил ее я.

— Ой, и этот туда же! — презрительно хмыкнула Злата. — Это, Ванечка, Мия — самая красивая девушка "Будды". Ее отец немчура, а мать кореянка. Мия — девка, конечно, симпотная, но катится прямо на дно. Пьет все, что горит, спиды всякие нюхает и уже второй год живет без документов.

— А чего так?

— Так жизнь повернулась. Три года назад ее заманили в подпольный бордель и почти год продержали в секс-рабстве. Сбежать у нее получилось случайно, а паспорт там так и остался.

— Бордель заграницей?

— Зачем заграницей? Если Мийка не врёт, то где-то на Лиговке.

— А рядом с пропащей корейкой кто?

— О, это Сергуня - миллиардер-алкоголик, первый жених на всю "Будду"! Однажды здесь у него какая-то фря спионерила сто тысяч бакинских, а он просто махнул рукой. Сказал, что не хочет поднимать шума из-за ерунды.

Так, попивая самый элитный из всех "Джонни Уокеров" и перемывая косточки соседям, мы просидели часов до пяти. Я уже начал чуть-чуть сомневаться насчет продолжения, когда захмелевшая Злата сама вдруг спросила:

— Ну что, едем в "Алекс"?

— А что это такое? — удивленно спросил ее я.

— Это такой дорогой почасовой отель на Звенигородской. Место малость отстойное, но ведь других вариантов нету. Не домой же нам ехать?

— Да-да-да, — кивнул я, — альтернатива отсутствует. Если не "Алекс", то — кто?

— Значит, поехали в "Алекс". Ты возьмешь для нас номер с джакузи?

— Легко, Злат, легко!

— Как классно! — запрыгала барышня. — Я фанатка джакузи! Давай, быстро поехали! Только...

Она осеклась, прижалась ко мне своей твердой грудью с напряжёнными сосочками и, глядя мне прямо в глаза, спросила:

— Ведь ты её больше не любишь?

— Кого "её"? — спросил я, хотя хорошо понимал, о ком идет речь.

— Свою Инну, — еле слышно сказала Сгущанская, испепеляя меня раскаленным взором.
 
В этом взгляде, наверное, было все: и зависть, и робость, и похоть, и зверская ревность. Все, кроме любви. Любви в этом сером, бездонном, затягивающем, словно омут,  взгляде не было ни на копейку.

— Понимаешь, — ответил я после паузы, — я Инку... люблю. И буду любить всегда. Тебя я тоже люблю. Но — по-другому.

— По-другому? — оскалилась Злата. - Пи**ец! Он любит меня по-другому. Ну, это мы хавали. Жену любит так, а любовницу - раком. Молодой человек! — раздраженно позвала она официанта. — Принесите, пожалуйста, счет и закажите такси.

Счет тут же соткался прямо из воздуха, а такси у подъезда загудело мгновением раньше.

— Наличные или по карте? — спросил официант.

— Безнал! — громко крикнула Злата и, сверкнув "Визой Голд", оплатила наш счет. — Не провожай меня, Ванечка, мне не пять лет, — прошептала она и — исчезла.

А я остался сидеть за полупрозрачным столиком перед наполовину початой бутылкой "Блю лейбл"

*****


— Вы позволите мне написать на этикетке вашу фамилию? - спросил официант.

— Зачем? — удивился я.

— Чтобы вы ее допили во время вашего следующего визита.

— Да-да, подпишите, — кивнул ему
я - чисто, чтоб отвязаться.

И поскольку вероятность моего появления в "Будда баре" в ближайшие лет пятьдесят стремится к нулю, любой из наших читателей, зашедший туда и представившийся Тихомировым, может хлебнуть миллионерского пойла на халяву.



                ГЛАВА ДЕСЯТАЯ


Пропущена (двадцать пять рядов звёздочек, не отражающихся на Прозе ру).



ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ



- Ваня, прости, но я это требую ка-те-го-ри-чес-ки, - по слогам сказал я, выходя на продуваемую всеми ветрами обочину Выборгского шоссе.

- Шеф, да ты сбрендил! - сфамильярничал мини-Ваня. - Я в одном шаге от членства. И должен все зачеркнуть и отступить?

- Я про Кешку тебе не рассказывал?

- Да, рассказывал, - хмыкнул подшефный. - Ну и чо?

- Ты хочешь, как он?

- Шеф, не утрируй. Ну, не повезло человеку. Почему именно мне должно тоже не повезти? К тому же чел зарывался. Зачем-то вызвал на баттл своего Президента. Лично я не намерен сражаться с Михеевым. Мне и в драбантах неплохо.

- Ой, Ваня-Ваня-Ванечка! - простонал я и разгладил ладонью лицо.
 
Башка моя просто раскалывалась.После утренней ссоры со Златой я так и не поспал ни минуты. И мне, по-хорошему, сейчас полагалось лежать на диване с холодным компрессом на лбу, а не участвовать в жарких дискуссиях.

— Если твердо решил залезать в мясорубку, - продолжил я после паузы, - то лезь туда сам, без меня. Тихомиров тебе не помощник.

И я повернулся к мини-Ване спиной и зашагал прочь.

- Эй, шеф! - закричал мне в спину подшефный. - Неужто вы меня бросите?

- Ну, и брошу, - ответил я. - Тебя нельзя бросить? Ты, с понтом, особенный?

- А я ведь, шеф, все равно кувыркнусь, - прошептал мини-Ваня. - Что с тобою, что без тебя.

- А на планшет кто фиксировать будет?

- Сам себя сфоткаю, - просияв, сообщил мини-Ванечка. - С помощью так называемой селфи-палки. От чего вероятность трагического исхода возрастёт, безусловно, в разы.

- Шантажируешь?

- А почему бы мне вас  и не пошантажировать? Вы что, с понтом, особенный?

- А, если я не поддамся?

— Простите, шеф, но вы себя плохо знаете, — многоопытно усмехнулся Джонни. — Несмотря на сравнительно юные годы вы — типичный старорежимный интеллигент, зацикленный на идеях гуманизма. И, если вы меня бросите, а я после этого нае... т. е. гафкнусь, что скажет ваша чуткая совесть? Она ведь вас просто замучает, словно Пол Пот КампУчию.

- Что за Пол Пот?

- А хрен его знает. Мой дедушка так всегда шутит. Какой-то древний диктатор. Типа Грозного или Дракулы.

- Я вот, Ваня, смотрю на тебя, - тяжело вздохнул я, - и не ничего понимаю: то ли ты нянечкой во младенчестве на пол уроненный, то ли сразу таким получился. Лезешь к дьяволу в пасть и посвистываешь. Слабоумие и отвага?

- Именно шеф: слабоумие и отвага! Девиз нашего циничного поколения.

Диалог наш продолжался еще очень долго, и в конце мини-Ваня меня уболтал. Когда один умирает с похмелья, а второй просто пышет энергией, исход их дискуссии очевиден. И часа через пол (уже начинало смеркаться) мы занялись подготовкой к Трюку.

 Справедливости ради должен отметить, что трафик в тот день был в три раза слабей, чем во время моего октябрьского подвига. Ванечку Маленького, у которого и так на уме были одни хиханьки и хиханьки, это, похоже, расслабило окончательно, и он вышел на дело, не вынимая рук из карманов (и фигурально, и буквально).

Легко стартанув по моей команде, он пересек половинку шоссе, довольно плотно набитую транспортом, уходящим из города, потом - половинку шоссе с автотранспортом обратным (его оказалось до неприличия мало), а потом совершил главный фокус - на дальнем конце развернулся и помчался  обратно.

Причем сперва там все тоже было нормально. Настолько нормально, что я даже решил это видео в Сеть не выкладывать. И вот сразу же после этой мыслишки из-за поворота и вынырнул чёртов "Фольксваген". За рулем была женщина — классическая старая дева с котом на заднем сиденье. И эта неюная дева ударилась в панику: в ситуации, когда ни ей, ни Ване абсолютно ничего не угрожало, со всей дури врезала по тормозам, что в условиях легкой изморози нельзя было делать категорически.

Грешно так говорить, но последствия были не самыми страшными (другие машины не пострадали). А вот серый "Фольксваген" сперва занесло, потом перевернуло на крышу, ну а потом (уже кверху колесами) он с размаху впилился в железобетонный столб и выгнул его в дугу.

...Когда я подбежал к смятой в гармошку машине, первое, что я увидел, был выглядывавший из переноски совершенно живой и даже, по-моему, не очень испуганный кот.

Но хозяйка погибла.



    ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ


- Ты все по инструкции делал? - спросил меня побелевший от страха Михеев.

- Да, - кивнул я, - все согласно инструкции: сперва убедился в наличии трупа, потом вызвал ГИБДД, а потом приказал Перевозчикову (первый раз в жизни я называл мини-Ваню по фамилии) немедленно скрыться.

- А он?

- А он меня не послушался. Тупо дождался гайцев и сдался властям.

- Вот, блин, полудурок! - взорвался Михеев. - Геймер, блин, недоделанный. Что делать будем?

- Тебе, Леша, видней, - пожал я плечами. - Ведь случай, наверно, не первый.

- Да, нет, - тяжело вздохнул Лёха, - в такое дерьмо мы с размаху вступили впервые. Как ты думаешь, он нас ментам выдаст?

- Откуда мне знать? - развел я руками.

- Да уж, блин, удружил, - тоже развёл руками Михеев и - в качестве средства от всех несчастий - снова вынул из сейфа бутылку "Бифитера". - Удружил нам твой Ванечка. Лена, - крикнул он в коридор, разливая пахучий джин по стаканам, - свяжись срочно с Лернером! Пусть  встретится с этим придурком в Крестах и скажет ему прямым текстом, что, если он будет молчать, мы его сто процентов отмажем, а, если откроет хлебальник, — засадим по-полной. Ну, давай по чуть-чуть.

Мы с Михеевым приняли.

— В Кресты его переведут только завтра! — ответила из предбанника Лена.

— Ну, вот пусть Лернер с ним завтра и встретится. Да, — произнес Михеев после паузы, — наделали вы с Ванькой делишек. Теперь нам нужны бабки.
 
Он встал и забегал по маленькой комнате.

— Теперь нам нужны бабки, нам срочно нужны офигенные бабки, - бубнил он под нос. — Бабулечки. Манечки. Грошики. Пошли, Вань, на дело!

— Какое, блин, дело?

— На денежное.

— Леш, извини, — растерянно пробормотал я, — извини, что бросаю тебя в трудную... э-э... минуту, но я сегодня пойти никуда не смогу. Я вообще никакущий. Я всю ночь пробухал. Вместе с тёлкой.

— Тёлка красивая? — враз оживился Михеев.

— Очень.

— Я ее знаю?

— Н-нет...

— Со мной познакомишь?

— Не могу, мы поссорились.

— У тебя, я смотрю, все не слава богу. И телку не трахнул, и Перевозчикова подставил, и...

— Я, Леха, вообще-то, — прервал я Михеева, — тебе в друзья не навязывался. Могу встать и уйти.

— Уйти? — широко улыбнулся Михеев. — Ничего за собой не прибравши, съе*аться?

— Что значит, — взорвался я,  — ничего за собой не прибравши? В чем моя лично вина во всей этой трагедии? Что конкретно я сделал не так?

Михеев замысловато выругался и, отдышавшись, ответил:

— А ты ловко устроился. Мы остаёмся в дерьме по самую шею, а Ваня-герой, Ваня-хват, Ваня Е*нутый пошкандыбает вперед по проспекту. Ловко!

— А, если даже и так, — спокойно ответил я. — Тебе что за дело? Я свою славу не у тебя зарабатывал.

— Ну, уж, Ванечка, нет! — ощерил зубки Михеев. — Говно жрать будем вместе. Не поможешь мне выкарабкаться, вся Сеть узнает про Новейший Ускоритель.

...От неожиданности я, как пишут в романах, "проглотил язык". Всю жизнь полагал, что это просто метафора. Но в тот день убедился, что никакая это не метафора, а удивительно точное описание момента.

Итак, я враз онемел, а Михеева понесло.

— А фули ты, Ванечка, думал-то! — брызжа слюной, орал Лёха. — Я тоже трахал Инку в гримёрке, и она мне тоже всучила таблетку с допингом. Но утром я вышел якобы в туалет и съ**ался. А потом организовал свою "Зебру", и...

И вот здесь я ему наконец-то врезал.
 
Причем — от души.

Как пишут в бульварных романах лит. негры: "от удара негодяй упал, как подкошенный".

Правда, чего никогда не бывает в романах (хоть в бульварных, хоть в высокохудожественных), негодяй моментально поднялся и вмазал в ответ. Причем тоже — не хило.

Короче, у нас завязалась нормальная драка: некрасивая и суетливая возня, сопровождаемая обоюдными тычками и проклятиями. На моей стороне было преимущество в массе, на стороне Михеева — в технике. Будь его кабинет попросторней, верх, видимо, был бы за ним, а так мне удалось затолкать его в угол и свести бой вничью.

- Может, хватит? - предложил первым Михеев, когда мы оба вконец обессилили.

- Хорошо, - вздохнул я: перед глазами мелькали рыжие чёртики, а сил не хватало даже на то, чтобы поднять руку.

Мы, пыхтя, разошлись с ним по разным углам и попытались восстановить дыхание. Великолепный костюмчик Михеева был весь извазюкан и порван, а у меня в основном пострадало лицо: обе губы превратились в лепешки, правая бровь кровоточила, а из носа ручьем текла юшка.

— Леночка! — крикнул Михеев. — Принеси сюда пластырь, бодягу и кофе.

Ко всему привычная Лена уже минут через пять доставила искомое, и еще минут через десять мы с Михеевым выпили кофе, кое-как обработали раны и приобрели отдаленное сходство с человеками.

                *****

— Короче, Ванечка, — продолжил Михеев, тщетно стараясь приладить на место рукав своего пиджака, — давай сделаем так: сперва съездим на Дело, а потом разбежимся. Разбежится с концами: ты нас не знаешь, и мы тебя ведать не ведаем. У тебя нет претензий, и у нас нет претензий. А Илона для пипла чего-нибудь там скреативит. Лады?

Наглость этого человека была удивительной. И ваш покорный слуга, побежденный этой сверхборзостью, вытер с носа кровавую юшку и хрипло ответил:

— Лады.

— Ну, вот отлично, — раздвинул разбитые губы в улыбку Михеев. — А то, что мы морды друг другу немного начистили, — это, брат, дело житейское.



       ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ


"Операцию" мы проводили в хорошо знакомом мне месте: все на том же проспекте Стачек в двух шагах от памятника Кирову. Правда, нашей ареной стал не сам проспект, а узенькая полоска асфальта между проезжей частью и магазином "Пятерочка". Полоска эта не имела внятного статуса и была, как сказал Алексей, идеальным местом для разводок.

На дело пошли мы втроем: кроме нас с Алексеем в нем участвовал Вадик — высокий черноволосый юноша с повадками профессионального альфонса. На вопрос: нафига нам нужен этот тинейджер — Михеев ответил уклончиво. Мужская,мол, красота тоже может иногда пригодиться.

Жертву мы ждали часа полтора. Но она того стоила: это было ослепительно белое "Бентли", ведомое стройной брюнеткой, очень похожей на сестру Златы Милену (правда, Милена была чуть помоложе и покрасивее).

Как мы и условились, я выскочил на дорогу и сиганул прямиком под колеса (скорость "Бентли" была километров семь-восемь и риск был почти нулевым). Брюнетка отчаянно взвизгнула — сперва голоском, а после и  тормозами — и замерла сантиметрах в пятнадцати от моей головы.

— Ва-а-аня! Ты жив?!! — на весь проспект Скачек оглушительно крикнул Михеев. — Ваня, друг, не молчи, скажи нам хоть что-нибудь!!!

- Ы-е-гы, - сказал я, давя на груди пакетик с заранее припасённой кровью.

— Ты убила его! — безбожно переигрывая, продолжил восклицать Михеев. - Ты убила моего лучшего друга Ваню! И ты ведь, сука, уверена, что за это тебе ничего не будет! А как же? — Алексей тыкнул перстом в белоснежное "Бентли". — Такой лимузин насосала! Что тебе жизнь и здоровье простого человека? Гря-я-яждане! — навзрыд обратился он к начавшимся собираться зевакам. — Бра-атцы мои ленинградцы, скажите, доколе?! Доколе каждая соска на дорогой тачиле сможет безнаказанно переезжать простого русского человека?

Зеваки негодующе загудели.




— А парень ведь правду сказал! — прокричала какая-то бойкая бабка с тремя пакетами. — Ничего этой крашеной сучке не будет: у ей и милиция купленная, и скорая помощь, и горисполком!

— Пусть прямо на месте заплатит! — предложил мужичок средних лет в заношенной стройотрядовской куртке. — Парень теперь на всю жизнь инвалидом остался. Пускай бабла отслюнит!

— И сколько? — поинтересовалась бабушка.

— Мильён! — убеждённо ответил ей старый студент.

— У меня нет таких денег! — взмолилась псевдо-Милена.

— Ничаво-ничаво! — успокоила ее бабулька. — Кобель твой привезет. Такую тачку купил — мильён тоже достанет. И ентот мильён у няго не последний!

— А не даст миллион, — просипел из самого заднего ряда двуметровый амбал в грязной куртке, — так мы эту цацу на хор, блин,
 поставим.

— Так я мужу звоню? — испуганно пискнула девушка.

— Не надо спешить, — неожиданно тихо ответил Михеев. — Давайте пройдем для беседы в салон вашего "Бентли".

                ******


Припасённая кровь вытекала ручьями и пачкала дорогую обивку, но хозяйке было явно не до этого.

— Надеюсь, вы понимаете, — изо всех сил скрывая испуг, прошептала псевдо-Милена, — что, если приедет мой муж, то он вам не даст ни копейки. Давайте я просто сниму с личной карточки тысяч... м-м... тридцать, и мы с вами благополучно разъедемся. Хорошо?

— Хорошо, — согласился Михеев. — Только с одной поправкой: вы платите нам миллион, и мы навсегда забываем о друг о друге. Согласны?

— Похоже, что вы не хотите решить этот вопрос по-хорошему, — печально вздохнула девушка, — и мне всё же придется звонить Серёже.

— Не спешите, сударыня! — крикнул Михеев. — Просто подумайте, в ваших ли это интересах?

— То есть?

— Учтите, что ваш благоверный не увидит здесь ни меня, ни моего пострадавшего друга, но найдет вот этого милого юношу, — Алексей указал на красавца Вадима, — и вы сами подумайте, как вы будете  объяснять пребывание этого антиноя в вашей машине, и поверит ли ваш так называемый муж этим путанным объяснениям?

На лице бедной автовладелицы выразился нешуточный испуг: похоже, что так называемый муж был парнем ревнивым, а ее репутация — не безупречной.

— Сколько? — пискнула псевдо-Милена.

— Мы же уже говорили. Один. Миллион.Деревянными.

— У меня есть на карточке только четыреста тысяч.

— А еще на одной? — широко улыбнулся Лёха. — На самой-самой секретной карте, о которой ваш так называемый муж ничего не знает?

— Еще пятьсот... двадцать.

— А наличкой?

— Наличкой всего тысяч восемь.

— Хо-ро-шо! — удовлетворенно произнес по слогам Михеев.  — Мы ведь не звери. Давайте сделаем так: вы сейчас скинете на указанный мною номер девятьсот двадцать тысяч, добавите восемь тысяч налом, и мы будем считать инцидент завершенным... Эй, Вань, ты куда?!!!

Последнюю фразу он крикнул мне в спину, ибо я (моё терпение кончилось) вдруг резко поднялся,распахнул дверь лимузина и зашагал к метро.
 
- Эй, Ваня, вернись! — продолжал во всю глотку орать Алексей. — Вернись, говорю. А не то пожалеешь. На всю Сеть опозорю. Весь Инет всё узнает и про тебя, и про твою дохлую сучку!!!

— Делай, что хочешь, придурок, — спокойно ответил я и скрылся в подземном переходе.



      ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ


А сразу на выходе из перехода я навсегда позабыл о Михееве.

Мне стало вдруг резко не до него.

Ибо мой спрятанный в самом дальнем кармане "Мейзу" неожиданно завибрировал и заиграл "While my guitar gentle weeps".



    ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ


— Вань, извини, — заухал в динамике голос Порфирия, — но я вынужден был воспользоваться этой симкой, чтобы ты наверняка мне ответил. Вань, ты очухался? Говорить можешь?

— Могу, — монотонно ответил я. — Но это была очень жестокая шутка.

— Вань, ну прости пенсионера-идиота! Вань, ну повинную ж голову меч не сечет!

— Ладно, Порфирий Петрович, проехали, — произнес я. — Но больше, пожалуйста, так не шутите.

— Молодец, что не куксишься! — прогудел из трубки чекист. — Я чего тебе, Ванька, звоню: помнишь, я говорил, что у нас здесь остались кое-какие делишки, в которых мне очень нужна твоя помощь?

— Помню, Порфирий Петрович.

— Так вот, нам с тобой надо встретиться и обкашлять эту проблемку.

— А по телефону нельзя?

— К сожалению, нет.

— А завтра?

— А завтра уже будет поздно.

— Порфирий Петрович, — ваш покорный слуга решил бить на жалость, — я сейчас еле жив, у меня голова раскалывается!

— А ты, Ванечка, пей поменьше "Блю лейбела" и больше думай о деле. Вот головка целее и будет, — назидательно проговорил Порфирий. — А приехать придется. Дело ОЧЕНЬ серьезное. И, если оно прогорит, тебя потом совесть замучает.

 — Хорошо, — капитулировал я (и далась им всем моя совесть!). — Где мы встретимся?

— Где находится  в Автово остановка маршруток на Ломоносов знаешь? Там к тебе подойдёт один мой человечек и скажет, что делать.

— И как он меня узнает?

— Ваня, глупый вопрос. У него есть твое фото.

— А я его как узнаю?

— А вот это вопрос по делу. Я бы мог и тебе переслать его личность, но — не хочу. Мы, как говорил Вэ И Ленин, (помнишь такого?) пойдём другим путём. Человек.  тебе передаст одну вещицу. Как бы вместо пароля.

— Что за вещь?

— А вот это сюрприз.

— Не многовато ли на сегодня сюрпризов, Порфирий Петрович? — спросил его я.

Порфирий довольно хихикнул.

— И снова, Вань, в яблочко! День выпал действительно сумасшедший. Но от меня здесь почти ничего зависит. Когда ж мы с тобою встретимся? Сейчас без пятнадцати шесть, к семи часам в Автово на остановку маршруток успеешь?

— Успею.

— Ну тогда, Вань, до встречи! В девятнадцать ноль-ноль поджидай моего гонца.

— До встречи, Порфирий Петрович!

И голос в трубке замолк.

                *****


Если вам кто-нибудь скажет, что ночь недосыпа можно, мол, компенсировать с помощью кофе, плюньте этому человеку в глаза. К семи часам вечера я выпил уже полведра наикрепчайшей и наичернейшей арабики, но в сон от нее меня тянуло только сильней. И единственный реальный эффект от проглоченных литров и литров обжигающей жидкости выражался в том, что каждые десять-пятнадцать минут я бегал по-маленькому. А вот вырубало меня практически ежеминутно. И, не отправься я в Автово с почти часовым запасом, вся эта история могла завершиться намного печальней. Ибо сразу за Нарвской я отключился и очнулся лишь на Проспекте Ветеранов.

Причем очнулся не сам: немолодая дежурная трясла меня за плечо и причитала: "Молодой человек, просыпаетесь, конечная! Молодой человек, просыпаетесь!".

Проснувшись, я пару минут вспоминал свое имя,а, вспомнив, тут же  обшарил карманы в поисках сотового. Мне повезло: меня в тот вечер не обокрали и мой упакованный в десять пакетов "Мейзу" лежал на своем законном месте. И на его четырежды битом экране светились черные цифры "18.47".

Так и не поблагодарив свою спасительницу, я выскочил из вагона и, в последний момент прихватив руками уже наполовину закрывшуюся дверь, успел заскочить на обратный поезд. На "Автово" я оказался в 18.55, а на остановке маршруток был в 19.02.

(Окружающие с осуждением взирали на перепачканного в кровище бомжа, бежавшего куда-то очертя голову. И купленный в нарвском секондхенде специально, чтобы прикрыть кровавые пятна, плащ помогал мне не очень. Но мне, если честно, было плевать на мнение окружающих. Куда как важнее было избегнуть внимания стражей порядка. Но полицаям было не до бомжей).

Итак, с небольшим опозданием, но я все-таки оказался на месте и тут же начал оглядывать очередь в поисках своего "человечка". Увы! На мой обезумевший от бессонницы взгляд стоявшие в очереди граждане не отзывались никак(только какая-то полная дама под пятьдесят вдруг потупилась и захихикала).

Что за фигня? Неужто гэбэшный посланник тоже опаздывает? Как-то это не очень похоже на Порфирия.

- Здравствуйте, Ваня! - вдруг послышался тоненький голос откуда-то сзади. - Вам просили передать вот это.

Я обернулся. За спиною у меня стояла типичная серая мышка. Мышка без внешности и без возраста.  А на ее узкой ладошке лежал Инкин "Ролекс".


                ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ


Ехали мы очень долго, но, к великому счастью, все-таки не на маршрутке. Серая мышка, представившаяся Светой, завела такое же, как и она сама, неприметное серое "Вольво" и помчалась по направлению к Ломоносову. Пробок было немного (куда как больше времени занимали мои периодические побеги в кусты) и уже минут через сорок мы были на месте.

Очередным местом встречи оказался пафосный ресторан "Царская охота" на самой-самой окраине этого города. Мы со Светой прошли мимо смотревших со стен бессчетных голов невинно убиенных трофейных животных, потом по крутой деревянной лестнице поднялись куда-то наверх и оказались у спрятанного за пыльным бизоньим чучелом столика.

За столом восседал попивавший кофе с печеньем Порфирий.

— Плохо выглядишь, Ванечка, — сказал он мне вместо "здравствуйте".

— Две ночи не спал.

— Прими вот это.

И он протянул мне какую-то таблетку.

Я послушно принял ее и где-то минут через десять действительно почувствовал себя намного лучшее. Порфириево снадобье походило по вкусу на экстази, которым когда-то меня угощал в ночнике Лопатинский, но действовало значительно мягче. Не вулканической выброс энергии, а спокойная и деловитая бодрость.

— Как поживаешь? — продолжил Порфирий.

— Очень плохо, — ответил я.

— Скучаешь по Инке?

— Да, — кивнул я, — конечно, скучаю (если можно назвать это скукой). Да и вся моя жизнь... типа... сломана и пошла под откос.

— Ты бы хотел, — с прищуром спросил Порфирий, — отомстить нехорошим людям, поломавшим ваши с Инкою жизни?

— Конечно, хотел бы, — опять кивнул я, — но как? И потом... разве нелепая гибель Инны — это не несчастный случай?

— Ты действительно думаешь, — усмехнулся чекист, — что наследница многомиллионного состояния может совершенно случайно погибнуть на следующий же день после смерти отца?

— Я не знаю, что думать, Порфирий Петрович.

— А что скажешь о самых последних событиях?

— Вы,простите, о чем?

— Ну, ты, Ваня, даешь! — дался диву Порфирий. — Весь Рунет третий день как стоит на ушах, а он ничего не знает. Почитай-ка вот эту статью Александра Непрочного.

И он протянул мне два листа А-4, сплошь усыпанных мелким двенадцатым шрифтом.

— Порфирий Петрович! — взмолился я. — До статеек ли мне сегодня?

— А ты почитай-почитай, — не принял моей отмазки гэбэшник. — Хотя бы первых четверть странички. Не понравится — бросишь.

Я вздохнул и вгляделся в листы.

Статья А. Непрочного была озаглавлена: 

               
                ВОЗВРАЩЕНИЕ ДЕВЯНОСТЫХ?

Странные смерти Степана Вершинина и его единственной дочери заставили многих припомнить бандитские войны конца прошлого века. Но прошел целый месяц и всё вроде как устаканилось: Степан Аркадьевич Вершинин — чудом выживший мастодонт из эпохи первоначального накопления — умер той же загадочной смертью, от которой когда-то массово гибли его конкуренты, фирма Вершинина "Терра Инкогнита" обанкротилась и была приобретена за копейки строительной корпорацией "Тим Билдинг", которую злые языки называют филиалом Литейного, а вице-губернатор Денис Клинцевич - по мнению части экспертов - теневой совладелец "Терры", неожиданно подал в отставку и укрылся от трех возбужденных против него уголовных дел заграницей.

Казалось, случилось именно то, что давно собиралось случиться, и никаких эпохальных событий мы с вами больше не увидим.

Но!

(Ох,  уж эти вечные журналистские "но").

Но в последний четверг начался заключительный акт этого марлезонского балета: новый генеральный директор "Инкогнита"  В. Н. Саневич неожиданно умирает у себя в кабинете от сердечного приступа, ее новый владелец Александр Григорьев-Крамской гибнет во время дайвинга в Австралии, а председателя совета директоров — отставного генерала ФСБ Тиграна  Симоньяна линчует толпа разъярённых фанатиков в Таиланде.

Так какие же новые силы стоят за этими неординарными событиями?

Мой ответ: никакие. В Петербурге нет таких сил. Весь свой многолетний авторитет независимого эксперта в чёрном и сером бизнесе я ставлю на то, что положение "Тим Билдинга" в Спб непоколебимо. ТБ — это гигантская лаоконская гидра, рубить у которой отдельные головы бессмысленно. На том ли или этом свете находятся господа Григорьев, Саневич и Симоньян — ни малейшей роли не играет. ТБ все равно контролирует шестьдесят самых сладких процентов петербургского строительного бизнеса, и покушаться на эту долю могут только безумцы.

Так что же все-таки произошло?

Красивая месть, как в романах Дюма-отца?

Такого в наше скучное время, увы, не случается. Устранить конкурента, укрывающегося за дивизиями личной охраны, - это, прежде всего, очень дорого, а специальных средств на романтику в бизнес-империях не выделяют.

Так, может быть, эти три смерти — просто первый звоночек начинающегося глобального передела, и самое важное всех нас ждет впереди?

А вот это несколько более вероятно. При таком раскладе грядут перемены даже не в Смольном (жидковат будет Смольный против "Тим Билдинга"!), а где-то на Старой Площади. Советую всем запастись поп-корном и ничему не удивляться.

Александр Непрочный,
       независимый обозреватель.



*****



— Ну что скажешь, Ванюша? — спросил меня Порфирий Петрович, когда я, наконец, завершил это чтение.

Я, словно глупышка-блондинка, похлопал ресницами и спросил еле слышным шепотом:

— Это... вы их... убили?

— Ванюш, ты в уме? — отчаянно замахал руками Порфирий. — Я — старый больной отставной кагэбэшник. Получаю нищенскую пенсию в тридцать две тысячи и даже сонную муху не обижу. Кто там, Вань, их убил — это дело не наше. Пускай об этом думают те,кто побогаче и помоложе. Нас с тобою должно волновать другое...

Здесь он вдруг замолчал и  немотствовал фантастически долго: минуты две или три. Причем тренированному кагэбэшнику эта сверхдлинная пауза давалась легко, а вот я вертелся, как на иголках.

— А Инну, — наконец-то прервал я молчание, — кто, как вы думаете, убил?

— Заказал или исполнил? — деловито переспросил Порфирий.

— И то, и другое.

— А ты, Вань, любопытный! Заказали ее очень большие люди, до чьих глоток ни мне, ни тебе все равно не добраться. А убрали ее так примитивно и грубо, что имена исполнителей особенной тайны не представляют. Задавила ее так называемая Черная Вдова, в миру известная как Александра Хохлова, по указке вашего Президента, как бишь его? Хай...

— Что значит "хай"? — удивился я.

— "Хай" означает хайтек и блокчейн, — вдруг опять заюлил Порфирий, — перспективные, Вань, технологии, в которые я бы хотел бы вложить отложенные с нищенской пенсии денежки. Ты прости старика, я, бывает, и заговариваюсь. Возраст есть возраст. Так о чем мы балакали?

— Об убийстве Инны. И... ведь... этот Хай-те-ков-ский организатор до сих пор не наказан?  — спросил его я, мысленно разгадывая эту головоломную шараду.


— Не, Вань, не наказан, — развел руками  Порфирий. — Вдова разбилась на днях, а вот по линии Презика нам нужна твоя помощь.

— Вы, - мои руки от страха похолодели, — вы... хо... тите, чтобы я ото... мстил?

— Лично я ничего не хочу. Сам решай: ты простишь ему гибель любимой?

— Ни-ког-да! — крикнул я.

— Тогда я осмелюсь напомнить, что на днях — Второй Вторник месяца.

— И...? — чуток недопонял я.

— Но ты же, Ванюша, дра-бант, — по слогам растолковал мне Порфирий, — и имеешь законное право принять участие в очередном розыгрыше. Ведь так?


— Вроде так, — кивнул я.

— И, как только ты сядешь за стол, тебе сразу же выпадет этот туз пик. И тогда ты потребуешь повторной раздачи и вызовешь на дуэль Президента.

— Хай-те-ков-ско-го?

— Да, Ваня, хайтековского.

— А если он победит?

— Вань, если боишься, лучше остаться дома.

— Нет, я не боюсь! — обиделся я. — Но идти, словно бык на бойню, мне тоже не хочется.

— Я тебя понимаю, — кивнул Порфирий. Но Бог, Ваня, не фрайер и правду видит. А, если вдруг не увидит, мы ему... м-м... поможем. Так ты Преза берешь на себя?

— Беру! — кивнул я.

— А вот эту весьма дорогую игрушку, — Порфирий игриво щёлкнул по украшавшему мое запястье "Ролексу", — постарайся больше в ломбард не закладывать. Не расстраивай бедную Инку.

— Инна жива?!! — крикнул я.

— Я тебе этого не говорил! — двумя руками открестился Порфирий. — Хотя, Вань... хотя...

— Что "хотя"?

— Хотя человека в ее положении действительно лучше всего было б спрятать в гробу, инсценировав похороны.

— Инна — жива! — убежденно ответил я. — И я должен ее увидеть.

— А ты сначала, — презрительно хмыкнул гэбэшник, — исполни свой долг, а потом уж права качай. Уяснил?

— У... уяснил.

— Извини, я спешу, расстаёмся до вторника! — бесцеремонно закончил беседу Порфирий и тут же ушел через черный ход.

А ко мне подбежала серая мышка Света и сказала, что ей поручили довезти меня прямо до дома.


                ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ


Если вы погуглите слова "недосып" и "бессонница", то найдете в Сети миллионы ссылок. Слова "пересонница" и "пересып" гуглить бесполезно. Явления эти встречаются редко, и Гугл о них ничего не знает.
 
Но, как человек, проспавший подряд почти сутки, могу со всею ответственностью заявить, что хрен редьки не слаще, и так называемый "пересып" ничем не лучше недосыпа. Я рухнул в постель в пять утра в воскресенье и проснулся лишь в два часа ночи в понедельник, проснулся с такою чугунной башкой, что и врагу не пожелаешь ( хотя врагу, черт его знает, может быть, и пожелал, а вот мелкого недруга - вроде Михеева - так жестоко точно не стал бы наказывать).

Ощущения, я повторюсь, омерзительные: ужасно болит голова, разбиты все мышцы и душу терзает непреодолимое отвращение к жизни.  Все это очень похоже на последствия многодневной бессонницы, и хочется лечь и немного вздремнуть. Но именно этого делать нельзя.

...Проснувшись, я отыскал в своем сотовом целых восемь пропущенных. Все с разных и незнакомых номеров. Попытка перезвонить ничего не дала: все номера были временно недоступны. А минут через сорок раздался девятый звонок.

— Ванюш, все нормально? — спросил меня голос Порфирия.  — Чего ты молчал-то? Я хотел уже двери ломать.

— Да, нет, все окей, — успокоил я друга-чекиста, — я просто дрых почти сутки.

— Силен ты, Ваня, поспать! Про самое главное не передумал?

— Нет, Порфирий Петрович, не передумал.

— Выйдешь завтра на дело?

—Выйду.

— Желаю удачи. До скорого!

— Постойте, постойте, Порфирий Петрович! — запричитал я в нагретую трубку. — Скажите, пожалуйста... а я... могу вам задать пару-тройку вопросов?

— Ю а риалли велкам! — на жутком кремлевском английском ответил чекист. - Ай'л би спикинг фром май харт.

(Пожалуйста-пожалуйста! Я всё расскажу тебе, как на духу).

— Тогда вопрос номер раз: статья Александра Непрочного — проплаченная?

— Откуда мне знать?

— Я имею в виду: вы сами ему не платили?

— Нет, Ванюш, не  платил. Саша денежки любит, но, как поется в одной детской песенке: на дурака не нужен нож. Достаточно подкинуть ему пару хлёстких формулировок.
 
— Спасибо за честность, Порфирий Петрович. Вопрос номер два: ее гроб был пустым?

— Сынок, а ты часом грибков не объелся? Такие вопросы — и по по телефону? — попытался уйти от ответа Порфирий.

— Вы обещали! — напомнил я.

— Ладно-ладно! — смирился Порфирий. — То, что ты спрашивал, было заполнено неживым организмом совершенно посторонней женщины, попавшей туда из-за того... из-за того, что те нехорошие люди ошиблись. Ибо были они людьми не токмо зело нехорошим, но и тупыми, как пробки. Надеюсь, что этот дурацкий вопрос — последний?

— Если честно, то нет. Я хотел...

— Сеанс связи закончен! Я и так уже на тебя просадил без малого дюжину одноразовых телефонов. Никаких пенсий не хватит. Ты мне только скажи напоследок: готов ли ты к завтрашнему?

— Да... Порфирий Петрович, готов.

— Желаю удачи! И молюсь за тебя своему чекистскому богу.



                ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ


Уж и не знаю, как я все-таки прожил оставшиеся до Покера безразмерные сутки. О сне и речи не было, а заниматься ничем посторонним я не мог категорически. Дел, правда, было по горло (ведь в нашей шараге я так и стоял на грани реального вылета), но сдавать отработки и зачеты, достоверно не зная, увижу ли я послезавтра рассвет, я не мог. Наверное, есть на свете герои, способные перед казнью зубрить Основы Трудого Законодательства, но я, увы, из другого теста.

Я вовсю мандражировал и шастал из угла в угол. Время от времени я вспоминал многозначительные намеки Порфирия и пытался сложить из них законченную картину.

Картины все время получались разные.

Но наконец-то закончились и эти вечные сутки, продолжавшиеся, как мне тогда показалось, лет десять. С превеликим трудом я таки дожил до вторника и в два часа дня отправился пешком на Конногвардейский.



                *****



Мое появление в Клубе вызвало маленькую сенсацию. Даже у невозмутимых охранников немножечко вытянулись их квадратные лица. А вот красавица-хостес владела собой безупречно.

— Здравствуйте, здравствуйте, Иван Сергеевич! — произнесла она тем идеальным питерским выговором, которым она всегда говорила по-заученному. — Давненько вы у нас не были. А у нас перемены. В воскресенье избрали новую Царицу Ночи вместо... вместо Инны Степановны. Вы эту новенькую, как мне кажется, знаете. Очень-очень красивая девушка. Зовут Злата Сгущанская.

Я, если честно, даже не удивился. Ибо чего-то подобного в глубине души ожидал.

— Что сегодня будете пить? — спросила хостес.

— Мандариновый сок, — ответил я, ибо план по алкоголю на ближайшие года четыре был мною выполнен и перевыполнен.
 
Сидя с бокалом холодного сока в гостиной и выставляя на всеобщее обозрение полученные от Михеева синяки, — я терпеливо ждал казни. Народу было немного (Вторник есть Вторник), и ни в какие беседы с другими драбантами я не вступал. Во-первых, сам не хотел, а, во-вторых, вокруг моей подозрительной личности сама собою возникла полоса отчуждения.

Ну, а, когда наша Мисс Восьмой Номер наконец объявила Игру, шулер-крупье даже не стал соблюдать приличия. Я сидел первым, и он сразу же скинул мне туза пик. Помня свои обещания, я потребовал еще одну раздачу и получил от крупье десятку виней.

Все шло по плану.


*****



— Господин Тихомиров! — ледяным голосом обратилась ко мне Царица Ночи. — Согласно Устава, вас доставят на баттл в одной машине с Президентом.

И мы вместе со Златкой вышли во двор к президентскому лимузину. Как я и предполагал, это был черный "Лексус" серии TX 450, а в его обитом кожей салоне сидел Азад Аббасович Хайрутдинов.

— Злата Геннадьевна! — не включая войс-чейнджер, поинтересовался Азад, — вы поедете с нами?

— Нет, господин Президент, — все с тем же арктическим холодком ответила Злата.  — Я бы хотела остаться здесь в Клубе и торжественно встретить победителя.

— Надеюсь, у вас нет сомнений по поводу того, кто одержит победу? — недовольно спросил Хайрутдинов.

— К сожалению, есть, господин Президент.

— Смотрите, не пожалейте об этом!

— А это уж как Господь Бог решит, — твердо ответила Злата.

— Господь всегда решает именно так, как мне нужно, — улыбнулся Азад, — у меня с ним эксклюзивное соглашение.
 
— Все соглашения временны, господин Президент, и никакая удача не вечна, — очень строго ответила Злата и после паузы добавила. — Good luck to you, Vanja. I love you a little.

(Удачи, Ванюша. Мне кажется, что я тебя немножко люблю).



                ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ



— Ты удивился, увидав меня здесь? — спросил Азад, как только машина тронулась.

— Нет, не удивился, — ответил я.

— Кто тебе рассказал?

— Никто, я сам догадался.

— Когда?

— Вчера вечером.

— На баттл меня вызвал из-за Сгущанской?

— Нет, из-за Кеши, — ответил я почти правду.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся Аббасович. — Как в дрянном голливудском блокбастере: мстишь злодею за гибель друга?

— Что делать, — пожал я плечами, — жизнь вообще очень часто похожа на бульварную литературу.

— Неплохо сказано, — кивнул Президент, — ты за последнее время здорово поумнел, Тихомиров. О, боже, каким же телёнком ты был еще в прошлом семестре! А сейчас перемена разительная.

— За телёнка спасибо, — шутовски поклонился я, — а, что касается моего... гм... поумнения, то это просто жизненный опыт. Такая уж в этом году приключилась осень: день — за год.

— День за год? — вскинул пышные брови Азад. — Не замечал. Осень как осень. Ты любишь Сгущанскую?

— Нет, не люблю. Почти.

— Вершинина лучше?

— Для меня — да.

— А Сгущанская тебя любит?

— Тоже нет.

- А её последняя фраза?

- Это просто кокетство.
 
— А кого же она тогда любит, меня?

— Не льстите себе, Азад Аббасович. Вы ей противны.

— Хамишь помаленьку?

— Рублю правду-матку.

— Ну, и кто ей тогда не противен?

— Да многие, Азад Аббасович. Многие. Смирнов был почти не противен. И даже я. И этот ее великовозрастный парень. Но всерьез она любит только саму себя.

— И деньги, — добавил Азад.

— Ну, и деньги, конечно, — легко согласился я. — Но деньги все любят. И многие — посильней, чем Сгущанская.

— Может быть, ты и прав, Тихомиров, — вздохнул Президент. - Кстати,ты понимаешь, что сейчас я тебя... гм... убью?

— А это уж как фишка ляжет, Азад Аббасович.

— Как я скажу, так и ляжет. Утверждаешь, что поумнел, а веришь в случайности.

— И буду верить, — твердо ответил я. — Господь смелых любит.

— Кеша тоже так думал. Как, кстати, он?

— Очень плохо. Можете радоваться.

— Зря ты меня числишь монстром, — печально вздохнул Азад. — Смирнов был пижон, а пижонов я недолюбливаю, но я клянусь тебе самым святым... клянусь своим "Лексусом", что я не хотел его ни убивать, ни калечить. Но он не оставил мне выбора. А лично ты мне вообще симпатичен, но тоже зачем-то прешь на рожон. Может, все же одумаешься?

— Оставьте эти гнилые речи, Азад Аббасович. Задний ход я не дам.

— Ну, как хочешь, голубчик, как хочешь. Запомни, что я не хотел твоей гибели, но ты меня вынудил. Эй, Валентин! — крикнул он сквозь прозрачную перегородку шоферу. — Мы скоро доедем до места? Нам сколько осталось?

— Минуты четыре! — тоже сильно форсируя голос, прокричал сквозь преграду шофер.

— Похоже, пора собираться, — деловито буркнул себе под нос Хайрутдинов, натянул на лицо маску с прорезью и, почти не таясь (меня здесь, похоже, считали покойником и совсем перестали стесняться), закинул в карман упаковку каких-то таблеток.

— У нас сейчас выросло какое-то странное поколение, — в задумчивости продолжил Азад. — Ваш девиз: слабоумие и отвага.

Слышать ту же самую фразу, которой я несколько дней назад укорял  мини-Ваню, мне было не очень приятно, и я бы, наверно, наговорил много лишнего, но нам помешал Валентин.

— Приехали, Азад Аббасович! — крикнул он и остановил черный "Лексус".



                ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ


Освещенный зловещими желтыми фонарями переход через Выборгское сейчас, поздним вечером, выглядел еще неприятней. Решительно вылезший из машины Азад тут же бросил монетку: право первого хода осталось за ним. Начинать же мы были должны по звонку секунданта, располагавшегося примерно в километре от зебры — уже за смутно маячившим в сумраке знаком "Санкт-Петербург".

В первый раз получилась накладка: команду отдали, но потом отменили (набегавшая фура свернула на бензозаправку), и вышедший было на зебру Безнал возвратился обратно и встал шагах в трех от меня.

Признаться, меня удивил исходивший от костюма чистюли Азада неприятный и резкий запах. Запах дерьма?

Да, нет, на дерьма.

Бензина?

И не бензина.

Солярки?

Да нет же, и не солярки.

И только секунд через пять я этот запах наконец-то идентифицировал. От сибарита и ловеласа Аббасовича, забивая все прочие запахи, (запах двенадцатилетнего "Чиваса", настоящих кубинских сигар и дорогого мужского парфюма) исходил оглушительный аромат ацетона.

Ах, вот оно что! И у нас здесь, оказывается, не дуэль, а убийство. Может, ну его нафиг? Может, просто сбежать? Две минуты позора и — ещё целых полвека жизни?

Но — не давая мне времени ни испугаться, ни подумать — на айфон Хайрутдинова практически сразу опять позвонил секундант, и Азад (уже совершенно в открытую!) запихнул себе в пасть очередную таблетку Новейшего Ускорителя.

...Полминуты спустя из-за поворота появилась фура. Ее водитель, привыкший к тому, что все уступают ему дорогу, похоже, не хотел тормозить и попер прямо в лоб на Азада. Азад стоял на зебре, как вкопанный, и только в самый-самый последний момент сделал почти что невидимое движение и пропустил разъярённую фуру, словно кастильский тореро — быка.

Все опять шло по плану. И этот план не оставлял мне ни малейшего шанса на жизнь.

Может, все же навострить лыжи? Всего две минуты позора и...

— Тихомиров, на выход! — раздался в наушниках требовательный голосок секунданта.

Нет, похоже, полвека накрылись.

— Только бы не получилось, как с Кешей! Только бы не получилось, как с Кешей! — молился я про себя сам не знаю какому Богу.

А все остальное — неважно.


                *****


...На ватных ногах я вышел на середину шоссе и замер столбом. Огромная серебристая фура, мчавшаяся где-то под соточку, показалась из-за поворота. Тормозить она тоже не собиралась.

Вот, Ванюша, и все.

Хватит.

Пожил.

Я зажмурил глаза и приготовился к неизбежному.

Однако, всесокрушающего удара почему-то не последовало. Я приоткрыл один глаз и успел увидеть, как метрах в пяти от меня серебристая фура вдруг вырулила на обочину и, не снижая своей сумасшедшей скорости, понеслась на стоявших там зебровцев.

Никто из них не успел даже дернуться, и фура их смяла в лепешку.

А во время наезда кабина вдруг осветилась, и я увидел сидевшего за баранкой Порфирия.



                ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ


...Я не смог заставить себя подойти к месту новой трагедии. Но живых там, наверное, не было. И Азад, и оба охранника, и все пять незнакомых драбантов превратились в кровавую кашу.

Закрытый клуб "Зебра", наконец, прекратил свое странное существование.

А я неумело перекрестился и зашагал по направлению к "Удельной".


*****


...Минут через десять мой мейдинчайник вздрогнул и заиграл "While my guitar gentle weeps".

"Если это снова шутит Порфирий, я набью ему морду," - твердо подумал я и снял трубку.

— Ваня, привет! — услышал я голос Инны. — Как дела и делишки?

— В данный момент уже, в общем и целом, неплохо. А у тебя?

— У меня все тоже нормально. Мы сможем сегодня встретиться?

— Конечно, Инуська. Конечно.


           *****


И часа через два мы действительно встретились. Но это уже совершенно другая история.




                (К о н е ц   п е р в о й   к н и г и )