Страх перед ответственностью за собственную свободу ведет к жизни по лжи. Общество начинает жить по двойным стандартам, социальные институты его гниют. Армия – один из них, как сколок общественного строя, есть барометр подлинного положения и состояния дел в данном социуме. Именно поэтому глупостью и скудоумием веет от призывов о реформировании армий. Реформируйте прежде сами себя и свои семьи!
Незадолго до обрушения металлического истукана на глиняных ногах в 1991 году родился один из наших приятелей. В детстве, живя в прифронтовой зоне, он бегал на передовую, помогал, по мере сил, старшим товарищам. Притащил домой, к ужасу матери, штык-нож, который подарил ему один из добровольцев. Пережил в подвале здания несколько бомбежек. Бомбили город наемники, совесть которых, во все времена, кристально чиста – ей неведомы сомнения, осознание и раскаяние. Большинство людей в бомбоубежищах так же не задумывались о собственных грехах и думали лишь о скорейшей эмиграции. Если выживут. Это были люди с короткой волей и развитыми инстинктами. А наш приятель наливался гневом как против тех, кто бомбил и обстреливал его родную улицу, так и против тех, кто сидел рядом и вел пораженческие разговоры. Гнев и неполное понимание исторических закономерностей привели его в офицерское училище, где он преуспел.
Затем – распределение в воинскую часть, попытка противостоять порядкам, порожденным проникновением в армию криминального мышления и «воровских» понятий с последующей трагедией – узнав, что новый офицер запретил солдатам своей роты платить десятилетиями заповеданную «дань», один из генералов старого розлива велел разобраться со смутьяном. С его поручением переборщили – наш приятель был застрелен. Впрочем, неизвестно, как конкретно генерал выразил свое желание. Говорят, что катафалк так и не смог проехать через ворота кладбища: мотор заглох в десяти метрах от входа в город мертвых, и гроб пришлось нести на руках. Через неделю об убийстве забыли, а солдаты, права которых пытался защитить новоявленный Ромашов, продолжили следовать коррупционной традиции.
Мы поздно узнали о случившемся. Собрались, нашли автомобиль, поехали к родителям героя нашего времени – шутка ли, пойти против системы? Посидели с убитой горем, всплакивающей время от времени матерью и замершим в кататоническом ступоре отцом, передали небольшую сумму денег (отец никак не отреагировал, мать, поначалу, отказывалась). Смотрели в окно, за которым простирался пейзаж, достойный ксилографий Даниэля Хопфера Старшего. Стали прощаться. Выходя со двора, услышали вопли и плач в соседнем саду.
– Тоже – убили? – спросил один из ребят сопровождавшего нас дядю нашего покойного приятеля.
– Нет, – мотнул тот небритым подбородком, – это сосед – из столицы, прокурор бывший. Дача у него здесь. Летом детишки яблони обобрали, так он приехал и на весь околоток стал матюкаться, а потом проклял детишек последними словами. Нехороший человек. А сейчас у него сенбернар старый подох. Оплакивает пса.
– Сенбернар…, – протянул спрашивающий и направился к соседней калитке.
После – диалог.
– Здравствуйте!
– Здравствуй…
– Мне сказали – у вас сенбернар подох? Наверное, – член семьи почти, раз так переживаете….
– Кто сказал (грубо)? Да (настороженно).
– Понимаю. Сам собак держал: американского бульдога, гампра, мастиффа, овчарку. Только знаете – когда они подыхали, я не плакал.
– ….? (Изумление посредством вскидывания бровей, характерное для преступников)
– Смотрите, тут у ваших соседей сына убили, который даже детей после себя не оставил, и они – ничего, держатся. А вы по поводу собаки убиваетесь. У вас, смею полагать, уже и внуки большие. А у ваших соседей внуков никогда не будет. Чье горе больше?