Как-то в рощу раз я весенним днем
Погулять пошла одинешенька.
Словно маленькой, наказала мать,
Чтоб не сбилась я с путь-дороженьки.
Чтоб не сбилась я, не пропала бы,
Не осталась там на ночь темную.
Только, помнится, засмеялась я
В ответ матери: «Что ты, милый свет,
Что ты, матушка, – говорила я, –
Я уж взрослая, мне семнадцать лет».
Долго по лесу я цветы рвала.
Соловей все пел, а я слушала.
Шла и слушала я соловушку,
И забыла я совет матушки.
Вдруг опомнилась. «Где я, Боже мой!» –
Вслух воскликнула в огорчении.
Охватил испуг. Затуманилась.
Только что это – не виденье ли?
Как во сне-раю, очи-жгучий свет,
Предо мной вдруг встал добрый молодец.
И сказал он мне, соловьем пропел:
«Зря печалишься, не заблудишься».
Улыбался сам и смотрел в глаза,
Головой тряхнул кучерявою.
Тут пропал испуг, оживилась я.
Сердце билось же пуще прежнего.
Голос – чист ручей… Помню, стала я
От его речей полупьяная.
Горячей огня – взор-симпатия,
И привлек меня он в объятия.
Наши мед-уста тут слились вконец
В жарком пламене молодых сердец.
Вплоть до вечера мы гуляли с ним,
Был свидетелем зелен лес один.
Был свидетелем зелен лес один
Да притихший вдруг мой соловушка.
Не простившись с ним, я пошла домой
Без цветов в руках, с камнем на сердце.
Я пошла домой, он глядел мне вслед.
Помутнел в глазах предо мной бел свет.
«Не брани меня, свет мой матушка,
Я уж взрослая, мне семнадцать лет».