(1953 год)
Это было в пятом классе. В ту пору мальчики и девочки учились отдельно. За окном уже шумела весна. Солнечные зайчики с нетерпением заглядывали к нам в класс. И мы все, растревоженные и непоседливые, собрались в классе после большой перемены.
Начинался урок русского языка. Стоя около своих парт, мы поприветствовали учительницу с редкой фамилией — Куланда.
Она была среднего роста, плотного телосложения. Лицо полное, широкоскулое, смуглое, глаза небольшие, тёмно-карие. Чёткий подбородок и утончённые губы. Волосы чёрные, прямые, гладко зачёсаны, собраны в большую косу и уложены сзади на голове. Удлинённое тёмно-коричневое платье очень ладно и даже нарядно выглядело на её плотной фигуре. Поверх платья торжественно расположился белый кружевной воротничок. Это была удивительно привлекательная своим внутренним теплом и справедливостью женщина.
В основном, мы, дети, были спокойны, энергия не била из нас ключом, так как в послевоенное время многие из нас не получали полноценного питания, да и родители были весьма строги к своим детям. Мы и в мыслях не допускали нагрубить учителю. Я в классе считалась одной из тихонь и, соответственно, никогда не получала замечаний по поведению.
В этот день мой младший брат пришёл в школу с рогаткой. На перемене мне пришлось конфисковать её. На уроке, нащупав рогатку в кармане своего форменного передника, который мы раньше носили обязательно, я решила её опробовать.
Оторвав небольшой уголок от розовой промокашки, которая была в каждой тетради, и, немного послюнив и закатав кусочек, я превратила её в плотный комочек. Впереди, за первой партой, перед учительским столом, сидела девочка, я и прицелилась ей в спину или затылок. Боже мой, но кто же знал, что, как только я отпустила плотный бумажный шарик, девочка, как по сигналу, резко повернулась в сторону, и мой незатейливый комочек угодил прямо в лоб нашей замечательной Надежде Александровне!
Такого ещё никто себе не позволял. В классе наступила тишина, как короткое замыкание. Лицо нашей любимой Куланды вытянулось от изумления и вместо широкого стало длинным и даже худым. Глаза округлились и как бы пытались увидеть лоб. Её правая рука медленно проследовала за бумажным комочком и, накрыв его, сняла со лба. Рассмотрев сквозь очки и без них, она отложила его в сторону. И вдруг спокойным голосом спросила:
— Кто это сделал? Встать! — Я вышла из-за парты.
— Виноградова, сядь! — сказала Надежда Александровна.
Я села. Уже более строгим голосом учительница вновь потребовала признания. Я снова вышла из-за парты.
— Виноградова, тебе что-то сейчас надо?
— Нет, — опустив голову, призналась я. — Это у меня так получилось.
Брови Надежды Александровны от неожиданности подпрыгнули и превратились в зонтики над удивлёнными глазами.
— Этого не может быть! А впрочем, давай дневник.
Пока я шла к учительскому столу с дневником, всё моё лицо залилось краской стыда. Мне стало жарко. Я вернулась на место.
Начался урок. Сегодня мне повезло. Замечания в моём дневнике не оказалось. Наша справедливая Надежда Александровна поняла, что если даже я оказалась способной на шалость, то это значит, что пришла настоящая весна!
Март 2003