Глава 18.
СВАДЬБА.
С утра небо заголубело вдруг по-весеннему. Северный холодный ветер разогнал решительно зловещие, угрожающие то ли ледяным дождем, то ли снегом тучи над Волгой, и последние, уже замерзшие на ветках деревьев листья, укрыв землю золотящимся ковром, ждущим декабрьской непогоды.
Андрей приехал на своей машине в десять часов утра. Света сидела у кровати бабушки, слушая ее рассказы о далеком детстве в казачьей станице.
Вчерашнее торопливое бракосочетание, напряженность, скованность Андрея, его крепкие горячие пальцы, которыми он держал Светину ладонь, когда стояли в загсе, где решалась их дальнейшая судьба, и глупые детские мысли, которые лезли в голову совсем не вовремя:
«Это точно не сон, а действительность? Хотя в зеркале во всю стену мы вместе неплохо смотримся. И платье мне идет, особенно длинная кружевная юбка на чехле, И лиф расшит стразами, и талия подчеркнута широким, тоже расшитым поясом. И длинная прозрачная фата. Жаль, что бабушка и мать не видят меня сейчас. Но Андрей не захотел больше ждать. И, вообще, он привык командовать на работе. Но мной он не командует. Он меня всегда просто уговаривает. Смотрит на меня такими глазами, что я не могу сказать ему „Нет!“. Но, если он что-нибудь себе позволит, что мне не понравится, я сразу заберу бабушку и уеду обратно в город. Пусть только попробует тогда подойти к нашей двери! Что там сейчас бабуля делает? Интересно, о чем думают другие невесты во время бракосочетания?»
Андрей при всех схватил ее в охапку вместе с большим букетом белых роз, прошептал в ухо:
— Привет, жена! — и поцеловал в губы. Или он боялся, что Света подхватит свою пышную юбку до пола и выпорхнет из зала. Или зальется горькими слезами, как невеста в предбаннике перед их выходом, когда все кинулись ее успокаивать.
«Но мы ведь друг друга совсем не знаем. Или Андрею кажется, что он уже понял, разглядел меня? И он видит на самом деле то, что хочет видеть! И рисует, наверное, картины их совместной жизни?»
Света очнулась только на ступеньках загса, когда Андрей начал застегивать пуговицы осеннего пальто поверх свадебного платья.
— Я сама, — но скованность Андрея прошла. Он схватил Свету на руки и понес к машине:
— Светочка, моя ты веточка! И зачем люди придумали столько условностей? Умчаться бы с тобой от всех на три дня куда-нибудь на край света!
— А бабушка?
Он поставил Свету возле машины на тротуар, заметенный первым легким снежком:
— Твоя бабушка все понимает. Мы недолго посидим в ресторане, отметим начало нашей совместной жизни, а потом я отвезу тебя домой. И ты сегодня в последний раз будешь спать одна на своем диване, моя любимая.
И Света, выпив два полных бокала шампанского вместе со свидетелями, вдруг смертельно захотела спать. Играла музыка, и в объятьях Андрея, в медленном танце, в полупустом зале ресторана ей захотелось оказаться вместе с Андреем в их маленькой городской квартире без свидетелей, в своем простом халате, без этого помпезного показушного платья, чтобы просто поговорить об их будущей жизни, чувствуя силу его рук и нежность прикосновений.
Она больше не хотела быть сильной и независимой. Или это просто шампанское затуманило вообще все вокруг, унесло в нереальность другого пространства, где теперь она, Света, была в новом, непонятном пока качестве жены этого целеустремленного Андрея.
— Светочка, ты собрала вещи?
— Нет, не успела. Я не знаю, что брать.
— Все с тобой понятно. Слушай меня внимательно. Первое — ты складываешь свои вещи: белье, платья, зимние вещи, — просто зима на пороге. Давай простыню и сделаем узел твоих вещей, чтобы увезти на легковой машине. Второй узел — вторая простыня — вещи бабушки, которые ей потребуются в ее лежачем положении. Открывай дверцы шкафа и сортируй. В чемодан и сумки возьми что-нибудь памятное из книг, посуды, но немного. У меня все необходимое есть. Что нужно будет еще — купим. И, главное, не забудь свое свадебное платье. У тебя еще настоящая свадьба впереди.
Вещи собрали за полчаса. А потом приехала поселковая «Скорая помощь» и шофер на машине Андрея с двумя молодыми парнями.
Света удивилась тому, как бабушка вдруг оживилась, когда ей натянули теплую шерстяную кофту, надели белый пуховый платок, опять потащили вчетвером на шерстяном толстом одеяле. Наверное, тоже захотелось перемен, залежалась на одном месте в одном положении. Или просто бодрилась в присутствии чужих людей. На пороге попросила:
— Подождите, пожалуйста, мальчики, попрощаюсь с домом, — ладонью подержалась за косяк двери. — Прощайте, если не вернусь сюда больше.
Тетя Маша и дядя Вася спустились с пятого этажа в расстегнутых пальто, чтобы проводить своих соседей, с которыми прожили в одном подъезде с момента заселения. Остальные были на работе. Отвернулись в сторону, зашмыгали носами.
Свету поразила собранность, внешнее спокойствие, четкие команды Андрея.
Подумала тоскливо: «Куда я еду? Я же ведь этого человека совершенно не знаю! Не знаешь, так узнаешь», — оборвала свое нытье.
Свете тоже хотелось движения, чтобы оборвать это неторопливое, бесцельное, утомляющее не физически, а духовно, мерцание, копчение в замкнутом пространстве.
Она перестала совершать обязательные раньше утренние пробежки по давно известному маршруту, несмотря на погоду. Забыла про долгие визиты к книжным полкам библиотеки, погружения и блуждания в поиске по страницам новых толстых современных журналов
Андрей пожал бабушкину ладонь:
— Не расстраивайтесь. Вы еще сюда вернетесь на своих ногах и будете правнукам рассказывать сказки.
И Свете захотелось вдруг, чтобы этот официальный муж прижал ее к себе крепко-крепко. Она протянула ему ключи от входной двери. Андрей посмотрел на Свету так, будто перед ним стояла какая-то чужая незнакомка, притянул к себе и сказал тихо:
— Только, пожалуйста, не плачь. Не могу я ваши слезы видеть. Мы с тобой и с бабушкой поедем в «Скорой помощи», а ребят я отправлю на своей машине. Домой едем, Светочка — веточка, девушка ты моя любимая. Будем поторапливаться, видишь, какой день стал короткий.
Они сидели в салоне возле бабушки на кожаном диванчике, сплетя ладони, и молчали. Бабушка дремала. И эта усыпляющая размеренность дороги, десятки километров отделяли ее и Свету все дальше от прежней привычной жизни, и неопределенность будущего уже не казалась им чем-то невозможно устрашающей, клубящейся во мраке неизвестности.
«Он меня любит, а это — самое главное», — Света несмело сама, в первый раз обхватила шею Андрея руками и поцеловала в полумраке его в щеку.
В наступивших сумерках дом Андрея казался огромным. Он стоял первым от дороги в ряду таких же типовых домов, огороженный редким деревянным забором. В глубине двора виднелись в темноте какие-то постройки.
Первой в дом внесли бабушку, потом за ними вошла следом Света: «Вот и мы поменяли городскую жизнь на сельскую, как и мать». Прошли просторный холодный коридор, небольшую прихожую и остановились на пороге большой гостиной комнаты:
— Не нужно разуваться, заносите бабушку в боковую комнату на кровать! — Андрей проводил мужчин, вернулся в гостиную. — Это у меня комната для гостей! Светочка, раздевай бабушку, разберись, что она хочет, а я пойду обед разогревать. Вы, наверное, тоже сегодня нормально не ели? А потом, девочка моя, я тебе весь дом покажу. Если, что нужно, вот здесь ванная, туалет. Не стесняйся, пожалуйста, ты теперь у себя дома. Иди к бабушке, — он поцеловал Свету в щеку.
Бабушка крепко спала, и Свете так не хотелось мешать ее полету в невесомости бывших и будущих испытаний, когда приземление бывает болезненным и нежелательным:
— Бабушка, проснись! Мы у Андрея дома. Как твоя нога? — и стала аккуратно развязывать весь пропотевший влажный теплый платок.
В комнате у окна стоял письменный тумбовый стол, напротив кровати висела картина, изображавшая парусник у прибрежных скал, у стены — мягкое кресло и легкий стул
— Света, ты Андрея слушай! По всему видно, очень хороший человек тебе достался. И детки будут красивые. Только поубавь свою гордыню. Постарайся его понять. Любовь, понимание и терпение — вот камушки в фундаменте каждой крепкой семьи.
Андрей, как угадал, привез в багажнике машины бабушкину старую, но еще очень крепкую табуретку. Бабушка заплакала:
— Это ведь Степан сам сделал, сразу после войны. Осталась память о нем.
Андрей вышел и вскоре принес поднос с тарелками вкусно пахнущего аппетитного борща и тушеной картошки:
— Так, руки мойте быстренько и берите ложку. И хватит борщ пересаливать слезами. Недосол — на столе, а пересол — точно у меня на спине. Молоко, чай, сок? Что будете?
Бабушка с аппетитом съела весь борщ до донышка, немного картошки, выпила чай:
— Идите, обедайте, а я отдохну, разгляжу все, не спеша.
Если честно, Света боялась почему-то больше всего именно этой минуты, — остаться с Андреем один на один. А вдруг потребует, чтобы она сейчас, немедленно выполнила свои обязанности жены в постели? Она вцепилась обеими ладонями в спинку стула, словно бабушка могла ее спасти от неминуемого.
Андрей рассмеялся:
— Знакомство с домом продолжим в кухне. Ты же не хочешь, чтобы я умер с голода у тебя на глазах? Пошли, пошли, там уже все давно остывает.
Кухня была небольшая, уютная, с одним окном. Прозрачная тюль без штор не скрывала черноту наступившей ночи с яркой, заглядывающей через кружево любопытной луной.
— Светочка, у нас в поселке никто не знает, что мы уже расписаны. Поэтому придется нам до субботы пожить раздельно. Я сейчас уйду к Ирине Васильевне, той медсестре, что у вас ночевала с бабушкой, два дня у нее перекантуюсь, поживу, а ты в субботу готовься к спектаклю. Понимаешь, нашему народу важны достоверность и праздник, чтобы было, что потом обсуждать. Ну, не интересно просто узнать, что агроном привез себе жену из города. Нам в загсе еще раз вручат наше свидетельство о браке. Будет дубль — 2. А потом в колхозной столовой наши друзья будут нас поздравлять. Может быть, ты позвонишь матери, чтобы она приехала? Столько условностей нужно выполнить.
Света тут же позвонила, но мать грипповала.
В субботу рано утром пришли девчонки из колхозной библиотеки и бухгалтерии. И сразу в шуме и суматохе перезнакомились, стали накрывать стол для выкупа невесты, наряжать Свету, делать ей прическу, развлекать бабушку рассказами об обычаях своего села. Включили музыку, хозяйничали в доме, как могли. Нечаянно разбили дорогой фужер, долго искали веник и совок.
И в этой кутерьме с переодеванием Свету стало слегка знобить, будто через полчаса ей, действительно, предстоял дебют на сцене с волнениями и сомнениями — получится или нет?
Командовал выкупом невесты хирург Николай Иванович, молодой, неженатый, которого Света уже знала. Он улыбался с незамужними девушками, смеялся с ними, успел шепнуть Свете:
— Держись, красавица! С нами не пропадешь!
Пока другие закусывали и выпивали, успел нырнуть к бабушке в открытую дверь:
— А внучка у вас — просто заморская принцесса!
И вся эта показуха в загсе внезапно закончилась настоящим, не придуманным поцелуем соскучившегося по ней, ее телу Андрея, который в навалившихся хлопотах сдержал слово и ни разу не появился в своем собственном доме, хотя жил в двадцати метрах. А Света не закрывала дверь на улицу и спала на диване в гостиной. Может быть, она тоже ждала его прихода, пока он добросовестно выполнял установки многоопытных теток, взявшихся за нелегкие хлопоты сельских свах.
Этот поцелуй обжег, опьянил, голова закружилась, и крепкое объятие спасло от уплывающего из-под ног пола. И она сама вдруг положила свои обнаженные руки на его плечи, прижалась грудью к вздрогнувшему телу под черным парадным пиджаком:
«Скорей бы вся эта праздничная театральность закончилась. Все эти дубли, бесконечные поздравления, тосты, хмельные улыбки, бесцеремонные намеки».
И только поцелуи Андрея становились все настойчивее. Он обнимал Свету за столом, его горячее бедро буквально сжигало ее бок через тонкое кружево. И один раз его ладонь вдруг смело сжала ее коленку.
Выпитое шампанское наполнило смелостью не верящее в реальность происходящего сознание:
— Это же моя свадьба!
Станцевала с каким-то бодрым здоровяком «барыню», выбила дробь из плиточного пола, как учила когда-то бабушка. Проплыла лебедушкой, сама удивляясь, откуда такая смелость взялась.
Когда вернулись домой в обнимку, бабушка уже спала. Ирина Васильевна пожелала доброй ночи и исчезла.
Андрей был опытным мужем. И Света растворилась в ласках и нежности его прикосновений, доверившись полностью сильным рукам, горячим губам, не испугавшись настойчивости его желания. Любовь и неистовость захлестнули их в полумраке спальни, освещенной лишь рассеянным светом уличного фонаря за окном. Утром, когда Света проснулась, Андрея дома уже не было.
Зашла в комнату бабушки, смущаясь, как будто на лице остались следы вчерашних поцелуев:
— Доброе утро, бабуля! Как самочувствие? — Но бабушка, видимо, давно проснувшись, была со своим обычным ворчливым репертуаром:
— Света, ты теперь замужняя женщина. И должна вставать раньше мужа, завтрак ему готовить, на работу провожать. Он, я смотрю, уже разбаловал тебя. Встал, кашу овсяную сварил, яичницу сделал, кофе заварил, меня покормил а она все возлежит. Ставь будильник, если сама глаза открыть не можешь! Соня!
И Света поспешила на кухню довольная, что бабушка ворчит, как здоровая, даже без тени отчаяния и пессимизма.
Андрей пришел за полчаса до обеда, затащил Свету в спальную, прижал к подушкам, зашептал в ухо:
— Как ты себя чувствуешь, моя девочка? Спасибо, что сохранила свою чистоту для меня. Светочка, я ужасно ревнивый! Буду держать тебя взаперти, чтобы цвела только для меня и бабушки. В институт буду возить на машине и водить там тебя за руку. Как тебе перспектива семейной жизни?
Света попыталась вывернуться, но тут Андрей впился в ее губы, и она опять начала таять в приступе чувственности. Но тут раздался требовательный голос бабушки:
— Света, иди сюда!
Андрей с неохотой встал с кровати:
— Ничего, Светочка, у нас впереди еще много жарких ночей. Иди к бабушке!
Это состояние нереальности происходящего продолжалось целую неделю. Обычный будний день состоял из повседневных повторяющихся дел, непривычного привыкания к роли хозяйки большого добротного дома, ворчания бабушки и щемящего чувства стыдливости в присутствии Андрея, словно она вновь раздетая под его пытливыми, откровенными взглядами, еще до приближения времени их уединения в спальне, где она умоляюще шептала, чтобы не услышала бабушка:
— Прошу тебя, пожалуйста, выключи свет!
Ноябрьский ветер давно оборвал все листья, мотал ветки больших сиреневых кустов за забором. До зимнего набега оставалось недолго, но осенняя хлябь, чернота раскисшей земли, низкие бесчувственные тучи, резиновые сапоги, которые с трудом отмывались от жирной глины, — все это сейчас не затрагивало сознания, спешило мимолетно, не задерживаясь, ни в памяти, ни в дневнике.
Это было трудным временем внутреннего перерождения, познания другого человека, которого узнала настолько близко, что самой становилось страшно от этой его возбуждающей страсти, неистовости, их полного подчинения друг другу без остатка.
А потом днем — эти осторожные заговорщицкие обмены взглядами двух сообщников, скрывающих свои тайные намерения от бабушки, от соседей, изредка заглядывающих в дом с неотложными делами и проблемами, от всего мира.
Очнулась, когда посмотрела график сдачи контрольных работ, экзаменов и зачетов по географии, чтобы догнать своих сокурсников. До двадцать пятого декабря осталось совсем мало времени. Тут же составила жесткий график подготовки. И эти временные рамки снова заставили Свету почувствовать себя вышедшей на дистанцию.
(продолжение следует)
Предыдущая глава 17. http://proza.ru/2020/03/28/1964
Следующая глава 19. http://proza.ru/2020/04/07/1442