Наступил вечер, пригнали с пастбища скотину. Мы с отцом загнали овец в денник, мама пошла доить корову, дед перебирал старые сети для ловли рыбы. Я подошёл к нему, он посмотрел мне в лицо и спросил:" Ну, что Стёпа, как тебе в родном краю?"
-" Очень хорошо!"
-" Ты, это, сегодня мне нужен будешь! Катерина корову подоит, мы поужинаем и пойдём я тебе покажу вещь!"
-" О, отлично!": ответил я.
Я остаток дня ходил и всё думал, о том , что мне рассказал дед. Любопытство меня распирало. Я отчётливо представлял себе эту книгу, в голове всплывали события гражданской и Великой Отечественной войны. Я конечно знал, что дед и отец были участниками Великой Отечественной войны, что дед дошёл до Берлина. Был награждён двумя орденами Славы, орденом Красной Звезды, Орденом Отечественной войны, тремя медалями за Отвагу и за взятие Берлина. Был у него ещё орден Красного Знамени за бои на реке Халхин-Гол. Отец тоже имел орден Красного Знамени, медали За Оборону Сталинграда, За Отвагу , За взятие Кёнигсберга. Рассказ деда, что он был в Белой Армии, для меня было открытием. Значит он мне доверяет, да и время уже такое, что сейчас считается каким-то даже шиком, если кто боролся с Советской властью, был диссидентом. Двадцать первый век на дворе. К белым стали относится по другому, Октябрьскую революцию открыто называть переворотом, портреты Ленина, как-то резко убрали, коммунисты уже ничего, нигде не решают, в думе есть фракция во главе с Зюгановым и те прикормлены, и от Ленинских заветов далеки, как скворечник на нашей кухни от солнца. Дед был недоволен развалом СССР и говорил об этом открыто, да в стране все об этом знали, видели, что кучка дельцов совершила захват власти и всех природных ресурсов. Все эти жулики бывшие коммунисты и комсомольские работники.
Ужин был сытный, мать нажарила рыбы, яичницы, были блины, сметана и молоко.
Было уже темно, когда мы с дедом поднялись на чердак. Он включил свет, яркий фонарь осветил всё помещение. Пол был глиняный, на середине чердака возвышался боровок и труба, которая поднималась через отверстие в шифере на крышу. Часть чердака была отделена перегородкой из досок и фанеры. Дед открыл не крашенную дверь и включил лампочку. Большая на проводе лампочка залила ярким светом маленькое помещение, где у стены были гнёзда для голубей, а с боку были сделаны насесты.-: "Тут ты помнишь, у меня были голуби, николаевские,я их третий год, как переселил в голубятню во дворе. Сюда, по приставной лестнице, не удобно зимой лазить. Ты аккуратней, смотри головой об стропила не ударься, вон какой вымахал, ты в Питере наверное ходишь в кружок "Корабельные мачты!?"-" Нет, я хожу в "Еловые оглобли!": отшутился я.-" Да оглобли, ты уже перерос! Ты это, Стёпа, давай садись и он указал на табурет который стоял у стола покрытого клеёнкой. С другой стороны стола стоял точно такой табурет. Стол и табуреты были протёрты от пыли, я понял, что дед сегодня здесь был. Он подошёл к небольшому железному ящику на котором висел замок, открыл его и поднял крышку.-" Тут у меня раньше был корм для голубей, я его наполнял и мне на месяц хватало, чтоб постоянно не таскать."- "А замок зачем, чтоб мыши не залезли?"
-" Да, раз было дело! Заметил, что мышка завелась, я кошку сюда пустил и она её поймала! Представляешь, куда залезла!"
Дед достал небольшой кожаный чемодан, которому не меньше ста лет. Пыли на нём не было, но он всё равно обмахнул его белым гусиным крылом, которое он вытащил из ящика и снова положил его туда. Потом аккуратно положил чемодан на стол и щёлкнув замками открыл его. Из него потёк какой-то непонятный, пряный запах. Я никогда не чувствовал такого аромата. Запах кожи, дерева, каких то цветов, камня, ила, песка и даже моря, всё это было перемешано чуть с горьковатым, но не терпким ароматом полыни. Дед неспеша извлёк изнутри несколько пожелтевших от времени газет.-" Этим газетам почти сто лет, потом почитаешь!"- и он положил их на край стола. Достал толстую, кожаную папку с круглыми тоже кожаными тесёмками и запах усилился, мне показалось, что я его когда-то вдыхал. Дед поднёс папку к моему лицу и спросил -" Чем пахнет?" Я с шумом втянул в себя воздух и почувствовал, как по всему телу потёк этот где-то уже мной испытанный запашок.
-" Постой, постой!Дед, молчи!- и я почти касаясь носом папки мелкими порциями стал втягивать воздух- Чую! Чую! Мне кажется пахнет верблюдом! Когда был в Калмыкии и катался на них , кажется они так пахли!"
-" Правильно! Молодец! Это верблюжья кожа!"
-" А сколько ей лет?"
-" А кто её знает, может триста, а может пятьсот, в этой папке переводы ещё времён Ивана Грозного."
-" Дай подержу?"
-" На держи!": и дед протянул папку. Я принял:" Ого, в ней наверно килограмма три, четыре?"
-" Два восемьсот..!" Я потряс папку, сделал удивлённое лицо. Дед запустил руки в чемодан и произнёс: " Ты положи её на газеты!" Я положил.Дад достал уже не такую толстую папку из серого картона, завязанную почти такого же цвета тесёмками.
-"Вот смотри!- И он протянул мне папку, она показалась очень лёгкой по сравнению с предыдущей. Я прочитал на крышке надпись" Игумен Варлаам", надпись была сделана качественными чернилами и очень красивым подчерком. Я взял за тесёмки и хотел уже развязать их, но дед резко остановил-:" Погоди! Успеешь! Это ещё один полный перевод книги! Здесь всё, и, той первой части, что у есаула была, потом к немцам попала, сейчас надеюсь в России и что у меня. Всё совпадает, буква в букву, плюс у игумена на отдельных листах пояснения, и его размышления. Чувствуется, что он был учёный человек. Есть много выводов и предупреждений для будущих поколений, но кто его слушал!? Всё совпало! Да и не мудрено, он мог с помощью книги видеть прошлое и будущее." Я слушал деда и не совсем понимал. Всё воспринимал, как простой разговор, хотя было очень интересно. У меня даже мелькнула мысль, а сколько это может стоить, хотя понимал, что цены таким вещам нет, хотя если отдать на аукцион в Сотбис, там всё продадут.
-" Клади на этот край!" Я положил папку. Из чемодана шёл слабый запах ладана, непонятной мази и даже, как мне показалось горелого кофе. Дед достал ещё одну папку: " А это уже я писал! Тут всё переписано точка в точку у игумена и есть отдельно, там увидишь мои размышления, пояснения, всё что знал, видел, с кем общался.-" Дед, да твоя папка толще чем у игумена!"
-"Конечно, тут его перевод и мои размышления касаемо этой книги и того, что с ней связано. Ты её возьми с собой, спустимся почитаешь!"
-" Спасибо, дедуля!"- и я залился каким-то восторгом. Я отчётливо понимал, что посвящён в великую тайну, что это тайна не только моя и деда, хотя сейчас это так и есть, но тайна людей которые жили сотни, а может и тысячи лет назад. Это придавало мне восторга и чувство ответственности. Дед Викентий не требовал от меня никакой клятвы, просто он знал меня с первого дня рождения. У него были ещё внуки, племянники, но почему-то он выбрал меня. Я у него об этом не спрашивал, а он не говорил. Выбрал же игумен Варлаам для своих планов есаула Чёрнорубашкина и моего деда-хорунжего Евсеева. Дед доставал, ещё какие-то тетради , листал их, говорил, что это его дневники. Вытащил и обратно положил что-то завёрнутое в бумагу и перевязанное бечёвкой, подумав сказал: "Это письма мне , от твоей бабушки!".
- " Почитать можно будет?": спросил я.
-" Это не к спеху, потом!"- И он как-то засуетился, взял кожаную папку положил её в чемодан, потом папку с надписью" Игумен Варлаам" тоже положил туда же, а за ней и газеты.-" Мою писанину клади на стол, потом возьмёшь с собой в низ, там почитаешь! Сразу может не поймёшь, ежели, что в Ленинграде перечитаешь!" Они здесь часто по привычке называют Петербург Ленинградом. Он как- то рассказывал, что когда Петроград, после смерти Ленина, переименовали в Ленинград многие , да и он сам говорил Петроград, но после того, как Ленинград пережил блокаду он ни разу не оговорился, другие наверное тоже. Он подошёл к железному ящику, поднял крышку и достал из него сложенные квадратиками куски ткани из хлопка и льна. Мне показалось, что это были обрывки простыней. Он тщательно переложил ими содержимое чемодана, закрыл крышку и щёлкнул замками, достал из кармана связку ключей и самым маленьким закрыл замки. Взял чемодан за массивную ручку отнёс его в ящик. Я не лез к нему с расспросами о книге, а сидел и терпеливо ждал. Мне очень хотелось её увидеть, но я знал, что деда нельзя торопить. По темпераменту, он как и я типичный холерик, и, одно моё не очень для него правильное слово может всё испортить. Понимая, что он, как и я, может резко оборвать человека, даже нахамить, и прекратить дальнейшее действие я сидел молча. Потом, может даже через минуту, пыл пройдёт, а осадок останется!
Дед копался в ящике, гремел какими-то жестяными банками, что-то перекладывал, матерился на себя, на какой - то случай... Мне стало весело, но я не смеялся, а просто посматривал и улыбался. Он вытащил за лямки вещмешок, как буд-то большого серого кролика за уши. Ну наконец, подумал я. Оставив открытой крышку, он подошёл и положил на стол, видавший виды вещмешок. Я служил в армии и видел вещмешки, но этот был какой-то полу ранец, но затягивался сверху верёвкой. Дед развязал верёвку, раздвинул края и чуть скручивая опустил их до уровня поклажи, медленно извлёк из него кожаный мешок. На вид кожа была мягкая, как ткань. Развязал его и я увидел белоснежную материю. Дед собрал края мешка гармошкой опустил их. Сверху лежали белые перчатки, которые я заметил не сразу. Он взял пару и протянул мне:"Возьми Стёпа, одень!" Я хотел сказать, что-то про архив, музей..,но понял, это не уместно. Дед начал натягивать вторую пару. Перчатки были мне малы, пальцы мои оказались длиннее чем гнёзда для них и резинка не прикрывала полностью кисть.
-" Маловаты!"
Дед взглянул: " Пойдёт! Главное не жирными руками...Сам понимаешь!"
-"Понимаю!" Было ясно, что дед меня ждал и тщательно готовился, всё продумал заранее, купил перчатки, перенёс вещи на чердак, сложил в железный ящик, вытер пыль на столе и табуретах. Тем временем дед развернул ткань и бережно, как хлеб преподнёс мне книгу. Я протянул руки и принял это сокровище. Трудно описать, что я испытывал в этот миг. Мне показалось, что я держу , что-то тёплое, даже горячее и всё это тепло, растопленным воском заполняет меня изнутри. Было очень удивительно, я отчётливо осознавал, что от этой книги через мои руки во внутрь меня что-то втекает. Я не чувствовал тела, только руки, и энергию. Я много изучал восточных практик, наполнение энергией ци, сам что-то практиковал, но это было другое. Прошло несколько минут, дед и я молчали. Я ощутил, что книга перестала весить, просто парит над руками. Мне кажется, если я уберу руки она не упадёт. Я чуть опустил руки, книга была неподвижна. Я отчётливо ощутил, как меня заполнил этот воск, и , я стал каменным. Я не могу даже моргнуть, хочу повернуть глаза на деда, но не могу. Я окаменел, никогда такого со мной не было. Мыслей нет.
Дед легонько дотронулся до моего плеча-" Стёпа, как тебе?"
-" Хорошо!": ответил я, как мне показалось не своим голосом. Дед взял из моих рук книгу, руки остались в том же положении. Я совершенно не понял, что книгу забрали. Дед перевернул книгу и положил мне на руки. Она чуть коснулась ткани на руках, я ощутил радость, и окаменелость исчезла. Я ощутил, кая я моргаю, чуть шевельнул пальцами, вижу крышку книги, когда дед рассказывал я её себе почти такой и представлял, немудрено, он её красочно описывал, но он не говорил, что с ним происходило, когда он её держал. Кожаная крышка по краям была отделана золотом, по углам золотая чеканка была закруглена, почти вся поверхности блестела
от драгоценных камней. Я ничего не понимаю в камнях, даже не знаю умели в те времена обрабатывать алмазы, но я их вижу, а также топазы, изумруды, рубины и ещё много ярких камней названия которых я не знаю, в середине был простой, диссонирующий с этими драгоценностями, внизу немного плоский, а сверху чуть выпуклый, размером с голубиное яйцо камень, на котором были отчётливо видны два розовых пятнышка. Я опустил книгу перед собой на стол и указательным пальцем правой руки дотронулся до камня и провёл по пятнышкам. Было ощущение, что ч провёл пальцем по телу.
- " Ты сними перчатку- сказал дед-камни можно трогать без перчатки!"
Я волнуясь долго не мог снять перчатку. Кое как стащил, закатав её от резинки. Дотронулся до камня, мне показалось, он тёплый и чуть пружинит, как молодое тело. Взглянул на палец, он был чист. Дотронулся до пятнышка, меня что-то кольнуло, я отчётливо это ощутил, отдёрнул руку и увидел, что на пальце кровь, маленькая капелька, точно такая, когда берут кровь из пальца, точно такая была на камне.
= " Вон вытри об ткань или перчатку!"-посоветовал дед.
Я перчаткой промокнул кровь, палец стал чистым, а на перчатке осталось яркое пятно. Я внимательно глядел на палец и не видел следа укола. Я с силой надавил на палец, думая вдруг в камне тонкая иголка и я наколол палец, но кровь не выступила, даже не было ощущения укола, хотя мне показалось, что когда дотрагивался укололся. Дед уловил мой скептицизм и заметил-" Стёпа, кровь не всегда так выступает, тебе повело!" Я хотел, что-то спросить, но в горле пересохло и язык не повернулся. Дед ловкими движениями завернул книгу и положил в кожаный мешок.
-" Давай, снимай перчатку!"
Я большим пальцем правой руки залез под резинку и снял перчатку с левой руки, при этом её вывернул, как шкурку с суслика. Дед снял свои.
-" Не надо их обратно класть, давай я их в ящик положу!": сказал дед и затянул верёвкой мешок с книгой. Я смотрел на перчатку, на которой алела кровь
-" А можно, эту, я возьму на память?"
-" Бери!" Он уложил вещмешок в железный ящик.
-"Стёпа, бери мою папку и пошли спать!"
=" Да я теперь пожалуй не усну!"
-" Наоборот, будешь спать, как младенец!"
Я взял папку, дед выключил свет, закрыл все двери и мы спустились по приставной лестнице. Когда мы поднимались на чердак, я посмотрел на часы было двадцать два часа пять минут, сейчас час сорок восемь минут. Я не мог поверить, что прошло почти четыре часа. Мне показалось, что мы там были час, ну полтора, я всегда хорошо чувствовал время.
-" Дед, как время пролетело, я думал прошел час!"
-" Так ты книгу держал два часа, как заворожённый! Я свой хлам весь там разобрал, а ты всё бормотал и любовался! Я не стал тебя отвлекать, у меня тоже так бывало!" Небо было ясное, звёзды по кулаку мерцали над головой. Луна оранжевым пятном была чуть в стороне и ниже. Млечный Путь спускался сверху в низ, как буд-то белая дорога.