С Александром Ширвиндтом я познакомился в конце 90-х годов прошлого века. Тогда в Самаре с антрепризными спектаклями гастролировал театр Леонида Трушкина. В одном из спектаклей был занят Александр Анатольевич.
Пресс-конференцию с участниками гастролей устроили в Филармонии. Серьезные журналисты, пишущие о театре, антрепризные спектакли своим вниманием не удостаивали. Поэтому на пресс-конференции были одни телевизионщики и молодые журналисты, собирающие автографы звезд.
Актеры и Леонид Трушкин сидели за столом и рассказывали о своих впечатлениях о Самаре и самарской публике. Пресс-конференция продолжалась минут пятнадцать, когда дверь открылась и в помещение, покуривая трубку вошел Ширвиндт. Элегантный, с запахом дорогого парфюма и табака, в европейском пиджаке: было видно, что он хотел произвести впечатление. Окинув взглядом собравшихся журналистов и поздоровавшись, он прошествовал в направлении столика, чтобы присоединиться к другим участникам турне. Однако, одна резвая молодая тележурналистка, ведущая на одном из телеканалов программу об искусстве, остановила Александра Анатольевича, сунув ему в рот микрофон, едва не задев его трубку и задав ему какой то совершенно банальный вопрос, типа: "какие у вас впечатления от Самары?" Ширвиндт начал отвечать и, увидев рядом стул, дабы не дымить трубкой на журналистов, и, видя, что его снимают для ТВ, решил присесть. Присев на стул, Ширвиндт продолжил, в свойственной ему ироничной манере рассказывать о Самаре: городе, где он неоднократно был на гастролях. Журналистка, по своей сермяжности и недалекости, присела перед Ширвиндтом на корточки. Журналистка, в недвусмысленной позе державшая перед ним микрофон и с дебильной улыбкой смотрящая снизу вверх на Ширвиндта, вызвала у него смех. Александр Анатольевич ухмыльнулся, и, встав со стула, тоже присел рядом с журналисткой на корточки. Журналистка попыталась задать ему другой вопрос, но Ширвиндт едко ей ответил парой слов, сказав: "теперь мы с вами на равных", намекнув, что телевизионщица профнепригодна. Другие журналисты засмеялись. Ширвиндт встал с корточек, окинул журналистскую тусовку взглядом и сказал: "ребята, я выйду покурить". Невозмутимо повернувшись, мэтр прошествовал на выход из помещения, где проходила пресс-конференция.
За Ширвиндтом вышли покурить и журналисты, в том числе и я со знакомым. Закурив, мы сначала поболтали со знакомым, решив, что "Ширвиндт - столичный сноб, слишком умный, строгий, непонятно, что его спрашивать о гастролях, если он так реагировал на стандартный вопрос журналистки".
Решив сбросить пепел с сигареты, я прошел к пепельнице и увидел курящего трубку Ширвиндта. Посмотрел на него пару секунд. Ширвиндт увидел у меня в руке диктофон и думал, что я начну задавать ему вопросы. Но у меня совершенно не придумывались вопросы. Спросить о спектакле? Слишком банально. О съемках в советских фильмах? Но интервью об этом не опубликуют в газете, где я тогда печатался.
И тут я увидел на трубке, которую курил Ширвиндт, тот же вензель, что и на своем мундштуке. Производитель аксессуаров был один: известная японская фирма. Я (вот, что значит молодость!) сказал Ширвиндту: "а у нас с вами трубка и мундштук одного бренда". Ширвиндт заинтересовался и спустя пару минут мы уже обсуждали, как удалось в Самаре купить такой брендовый мундштук и что сигареты - "пыль и стекловата". Я курил красные Мальборо и мы стали обсуждать, что сейчас эти сигареты доступны, но качество, качество их, как утверждал Ширвиндт: "не то, что в семидесятые, у настоящих, американских".
Помню, я поблагодарил Александра Анатольевича за прекрасные киноработы. Вспомнив фильмы с его участием, которые в детстве видел в кинотеатре: "Миллион в брачной корзине" и "Самая обаятельная и привлекательная". Сейчас, спустя годы, понимаю, что эти фильмы, тогда казавшиеся обычным кино, на фоне нынешних дешевок, актеры в которых наигрывают, настоящие шедевры.
Ширвиндт иронизировал над журналистами, которые не знали, про что спросить его на пресс-конференции: "спрашивают одно и тоже, стоит мне появиться среди журналистов, они сразу начинают глупо улыбаться, смотря на меня. Ты видел их лица, этих девок и пацанов с микрофонами, где таких берут? Это же манекены. Они же кретины, не знают, о чем спросить. У них на лицах не видно тени интеллекта. Они думают, Ширвиндт, это всегда хохмы, даже когда он без Державина. Наверное, они думают, я сам себе буду задавать вопросы вместо них, сам отвечать. Это не творчество, а интеллектуальный онанизм. Журналисты не знают театр, их интересует, где я покупаю трусы или презервативы. Это пошлость", - грустно сказал Ширвиндт.
Действительно, зачем самарским писакам, для которых репортаж о гастролях столичной антрепризы: очередной проходной материал, разбираться в театре? Они и знать не знали, что Ширвиндт был одним из любимых актеров легендарного Анатолия Эфроса, что с 1957 года преподавал в Щукинском театральном училище, как режиссер-педагог ставя со студентами знаменитые водевили и пьесы русских классиков. Самарским журналистам интереснее было, сколько стоят брюлики актеров, одеждой и парфюмом каких брендов они пользуются, какие у них квартиры и машины. Пресса для массового читателя уже в те годы превратилась в бульварное чтиво. Причем пресса провинциальная по кондовости и хамству давала гандекап в сто очков прессе столичной.
Дискуссию с Ширвиндтом прервал подошедший знакомый журналист, мой ровесник, сказав: "что пристаешь к Александру Анатольевичу, ему неинтересно все это".
Ширвиндт сразу пошутил, кивнув на моего знакомого журналиста: "приревновал, думает, ты интервью записываешь. Ладно, ребята, всего доброго, а то твой друг тоже диктофон достанет!" - По отечески добро посмотрев на нас, держа в руке трубку, Ширвиндт направился к своим коллегам. А мы с знакомым побежали интервьюировать других столичных звезд.
Было очень тепло от общения с Ширвиндтом. Он был как добрый еврейский папа, человек, от которого ощущалась основательность, надежность, забытая ныне московская интеллигентность. Он и говорил по московски, на забытом сейчас из-за образованщины правильном русском языке. Уже позже я узнал, что Ширвиндт не любил хамов и жлобов, и его кажущееся в общении жлобство и панибратство: попытка скрыть интеллигентность и воспитание. Александр Анатольевич сразу переходил в общении на "ты". При этом был тактичен и уважал собеседника вне зависимости от его возраста. Главным условием, как я думаю, для Ширвиндта была интеллигентность собеседника. Он мог часами под дешевую кильку в томате и батон, рассуждать об искусстве. Но общества дураков он избегал.
Это свойство настоящих интеллигентов: когда общаешься с такими людьми, они создают атмосферу праздника и интеллигентности. Дело даже не в том, что они выглядят аристократично. А в том, что сразу чувствуется культура и воспитание, увы, утраченные в массе своей современным обществом. Сейчас ведь массово не учат детей игре на скрипке, как в годы детства Александра Анатольевича. Сейчас даже студенты театрального вуза в провинции не читают целиком тексты пьес, в которых играют. Сейчас даже журналисты радио, задавая вопрос на микрофон, не следят за правильностью дикции и ударения. Искусство тоже превратилось в фабрику пошлости: достаточно включить телевизор, чтобы убедиться в этом. Ширвиндт в одной из своих книг написал об этом: "меняется не искусство, меняется публика".
Александр Анатольевич Ширвиндт был последним интеллигентом уходящей эпохи.