МИНИАТЮРЫ О ПРОЗЕ МАЛЫХ ЖАНРОВ
http://proza.ru/2023/08/04/563
ИСТОРИЯ ПОЯВЛЕНИЯ ПОВЕСТИ И ОТЗЫВА НА НЕЕ
Повесть написана в 1888 году по заказу туристической фирмы и сразу же опубликована в популярных газетах ("Домашние куранты"). В первоначальном виде произведение представляло собой (на самом деле серия очерков не была доведена до конца) весьма популярный в то время жанр -- путеводитель для туристов и построена как серия юмористических зарисовок о трех приятелях, путешествующих вверх по Темзе от Лондона до Рединга, то есть почти до самых истоков реки.
В путеводителе было довольно-таки много места отведено описанию исторических достопримечательностей и рассказу соответствующих им историй. Работа над путеводителем так увлекла писателя, что он поспешил переделать ее в повесть, несколько облегчив описательную часть и сделав более связанным сюжет. В таком виде в 1889 книга вышла отдельным тиражом. Тем не менее Темза описана довольно-таки точно и до сего дня повесть не потеряла своего исторического значения.
Тираж был гигантским по тем временам -- 200 000, а учитывая, что Джером был не более чем поденным писателем без твердого места и радужных перспектив, нужно отдать должное издателю, поставившему на темную лошадку и не прогадавшего. Искренне или нет, но успех книги так и остался непонятным для самого писателя до самого конца его дней. "Кажется, я писал вещи и посмешнее," -- заявлял он в своей старческой "Автобиографии" (1926).
Повесть была принята на ура, хотя, конечно, критики они всегда есть. Некий журнальчик "Стандарт", о котором сегодня чаще всего вспоминают как раз по поводу его критического отзыва на повесть, писал, что произведение Джерома -- это первый камень, брошенный в распад Британской империи. Империя, действительно, распалась, но так уж велика в этом вина писателя и его повести?
Более солидная и респектабельная "Морнинг Пост" распекала книгу за то, что она вводит в литературу всякую шпану, говорящую на совершенно немыслимом жаргоне, и является продуктом чрезмерного просвещения, распространившегося среди низших классов.
Забавно, ибо повесть является сегодня не только одной из самых читаемых в мире, но читаемых именно на английском языке, включаясь целиком и по кускам в различные хрестоматии и пособия для изучающих этот язык. Так что в этом смысле респектабельные критики правы: Джером, действительно, широко использовал сленг, и, осваивая по нему английский, многие, действительно, учат "неправильный" английский.
ПОПУЛЯРНОСТЬ ПОВЕСТИ
Популярность писателя не только протянулась в века, но и имела весьма непосредственное влияние на современников, так что туристические фирмы можно сказать получили с книги гораздо больше, чем от прямого путеводителя. Как раз в 1880-е годы было запрещено пароходное движение вверх по реке от Лондона. Она была, так сказать, превращена в охранно-историческую зону, и очень сильно пропагандировался водный туризм, в частности, гребной спорт. Возникли многочисленные водные клубы, лодки и яхты широко давались на прокат. Повесть Джерома вызвала буквально шквал желающих прокатиться вверх по реке.
"Трое в лодке" при всей их английскости, безальтернативной привязанности времени и месту, давно приобрели интернациональный характер. Многие культуры давно обзавелись своим Джеромом. Особенно четко это проявляется в экранизациях. Разумеется, на первой позиции стоит неподражаемый Томлисон, в фильме 1956 года, прославившийся именно как исполнитель ролей классических экранизаций.
Для немцев классической и до сих пор не избывшей своей популярности стал фильм 1961 года. Их даже не смутило высокое почтение, оказанное Джеромом в повести немецкому языку. "Я учил немецкий в школе, но с тех пор совершенно забыл его. И честно говоря, чувствую с тех пор себя гораздо лучше".
Джеромовская история о трех бездельниках буквально плавает по сцене, наполненной предметами, ингредиентами и самым духом 1960 годов.... В определенном смысле жизнь тогда была лучше и естественнее," -- написано о том фильме в более поздней (1996) немецкой "Энциклопедии кино".
Очень популярна повесть у наших братьев-славян чехов и поляков, выдержав там массу экранизаций и раздробившись в куче подражаний, самым знаменитым из которых стала очень популярная и в нашей стране "Четыре танкиста и собака".
В этом ряду не потерялся и наш фильм 1979 году. Режиссер, на мой взгляд, нашел удивительный ход: реальное путешествие по Темзе он превратил в воображаемое. Надо сказать, что знакомым с творчеством английского писателя, такой ход отнюдь не кажется надуманным. В целом, Джером был меланхоличным человеком, с достаточно трудной судьбой, и его произведения полны этих чаще не высказанных, а подразумеваемых упреков обществу.
Но важнее, что авторы фильма сумели найти соответствующий замыслу киноязык. Стоит вспомнить только трех дам, в милых нарядах, изящно тянущих баркас по берегу реку и весело распевающих при этом.
Образ одинокого в своей лондонской квартире писателя, фантазирующего увлекательное путешествие, замечательных друзей (хотя у Гарриса и Джорджа были вполне реальные прототипы -- в частности, Джордж, который "спит каждый день в банке с 10 до 4 за исключением субботы, когда его будят и выбрасывают", стал впоследствии известным банковским деятелем"), романтических и прекрасных незнакомок, очень ложится на серую советскую действительность 1970-х гг, с мечтами о "тумане и запахе хвои". Мечтами, которые отнюдь не казались неисполнимыми: достаточно дождаться выходных или отпуска и махнуть куда подальше.
С самого своего выхода повесть почти постоянно где-нибудь кем-нибудь переиздавалась. "Мы уже снабдили всю Англию 'Тремя в лодке', -- удивлялся первый издатель Арроусмит, -- а они требуют, и, что страннее, покупают все новые. Они их что, едят что ли?"
Но "Трое в лодке" оказались удивительно приспособленными и для новых средств информации. Очень интересным мне представляется проект в Интернете, где текст смонтирован с фотографиями и видео реки и старого Лондона. Так что книга, как таковая умирает, но конкретная книга типа "Трех в лодке" продолжает жить.
Приложение
IN THE EARLY DAYS OF THE PHOTOGRAPHY
by Jerome K. Jerome
Тексты рассказов Джерома взяты мною из изданного в советские времена сборника (Джером К. Джером. Юмористические рассказы: На англиском языке. М., "Высшая школа, 1963") и несколько отличаются от английских текстов, выложенных в
Интернете.
Это было в ранние дни фотографической лихорадки. Мой приятель Бегли, человек очень увлекающийся, не мог по своему характеру не вляпаться в сие новомодное увлечение.
Куда бы он ни ходил, во что бы он ни впяливал свой взгляд, он снимал. Он снимал своих друзей, и они становились его врагами. Он снимал пацанят, и разбивал любящие сердца их мамаш. Он снимал молодых жен и вносил раздрай в счастливую или не очень семейную жизнь.
Вспоминается, как однажды некий молодой человек совершенно потерял голову из-за одной молодой особы. И чем больше его друзья отговаривали его, тем больше он льнул к ней. И тогда его отца осенило. Он попросил Беггли сделать 7 снимков с нее.
Увидев первый из них, влюбленный воскликнул:
-- Что это за чучело?
Когда Бегли показал ему второй, он сказал:
-- Приятель, кто это? Я вижу здесь какую-то Горгону.
После третьего пожал плечами;
-- Что ты сделал с ее ногами? Таких огроменных ног я не видал ни во сне ни наяву.
От четвертого вскипел как скороварка:
-- Боже мой! Ну и фигура! И как ты только удумал такое?
А после пятого забился в конвульсиях:
-- Е мое! Это не человеческое существо. Это тот самый пузырь земли, который явился Макбету.
Парень все более и более кипятился. Но его отец, который оказался тут же, утихомирил его.
-- Ты зря наезжаешь на Бегли. Это не его вина. Ну что такое камера? Просто инструмент в руках человека. Человек наводит аппарат, и что будет перед аппаратом, то же будет и там.
Бегли уже хотел закончить показ, но любящий папаша схвати фотографа за руку:
-- Нет, нет, не показывай двух оставшихся. А то моего сына совсем хватит кондрашка.
Мне было жаль бедную девушку. Она, скорее всего, и в самом деле неровно дышала на парня. И чисто внешне была вполне на уровне.
Вообще, похоже, что в камеру Бегли вселился какой-то бес. Камера как нарочно словно специально вцеплялась в недостатки с безошибочным чутьем прирожденного литературного критика, и как тот, так их преувеличивала, что под ними исчезали все достоинства. Люди с характерными чертами оказывались просто придатком к своим ношам, ртам, ушам. Например, человек с маленькой бородавкой становился громадной бородавкой с приляпанным к ней маленьким человечком.
Один соседский мужик носил парик целых 14 лет, и никто этого не замечал. Аппарат Бегли в момент открыл дефект и так выпуклил его, что друзья даже удивлялись, как это они в течение стольких лет не замечали его.
Камера, казалось, находила удовольствие в показе худшего, что есть в человеке. Невинные детишки выглядели малыми злобными тролльчатами. Милые девушки глядели с фотографий либо дурочками, либо там развратными... А наш викарий, замечательный, вечно улыбающийся добряк гляделся на снимках Бегли свирепым дикарем со взглядом из-под низкоопущенных бровей с отсутствием малейшего намека хоть на какой интеллект. Городского стряпчего же камера наделила видом такого неприкрытого лицемерия, что те немногие, которые видели его фотографии, поспешили порвать с ним всяческие деловые отношения.
О себе, по всей видимости, мне стоило бы умолчать как о заинтересованной стороне. Все что я могу сказать, так это то, что если я действительно похож на свой фотопортрет работы Бегли, то любое, самое неблагоприятное суждение о моей внешности, какое только может прийти в голову недоброжелателю, будет полностью оправдано. Нет, я, конечно, не утверждаю, что я Аполлон, но чтобы одна моя нога была вдвое длиннее другой и обе образовывали бы окружность -- это чересчур.
Бегли утверждал, что он здесь ни при чем, а во всем виноват негатив, странным образом понесший отсебятину при проявлении. Но это объяснение к снимку не пришьешь, так что я с полным правом могу считать себя пострадавшей стороной.
На его снимках перспектива, казалось, не подчинялась никаким законам: ни естественным ни сверхъестественным. Я видел фотографию мельницы его дяди и его самого рядом с ней. Если судить по этой фотографии, ни один непредвзятый зритель не возьмется утверждать, кто из них больше: дядя или его мельница.
А однажды Бегли спровоцировал форменный скандал в обществе. Он на одном из опубликованных им снимков представил многим знакомую девушку на выданье весьма скромного поведения, кормящею грудью сидевшего у нее на коленях молодого человека. Лицо того на снимке было неясно, но судя по костюму был он двухметрового роста, хотя казался по виду сущим младенцем. Он обвил одной рукой ее шею, другую же держала девушка и при том плотоядно ухмылялась.
Зная, как работает Бегли, я охотно принимаю объяснение девушки, что в действительности это был ее одиннадцатимесячный племянник. Но некоторая нелепость данного объяснения и фотодокумент были против нее.
Как я сказал, фотографическая лихорадка тогда только начиналась, и еще ничего неподозревавший народ легко ловился на новомодную штучку. Поэтому ничего удивительного, что почти все жители на три мили вокруг с удовольствием позировали для Бегли в разных положениях: стоя, сидя, лежа или прислонившись к чему. Но после как художества Бегли выплыли на свет божий, найти округ менее тщеславный чем наш, было уже невозможно. Ибо никто, кто хоть разок был снят Бегли, не испытывал гордости, глядя на эти снимки, за себя. Внешний вид каждого был для него неприятным откровением.
Позднее, когда какой-то злой дух изобрел Кодак, Бегли вцепидся в новомодную игрушку, которая выглядела как громадная миссинерская книга, и на пару с бесстыдной компанием нажатием кнопки творил новые гадости.
Жизнь стала кошмаром в равной степени и для друзей, и для недругов Бегли. Никто не хотел сниматься у него из опасения попасть в переплет. Ни для Бегли, ни для Кодака не было ничего святого. Так, Бегли подкрался со своим Кодаком сзади собравшейся на похоронах его тетки толпы. Самый близкий родственник, если судить по получившемуся снимку, рассказывал, прикрывшись шляпой смешную историю другому родственнику. И как раз в тот момент, когда они стояли у края могилы.
Не пощадил он и родного отца, обнародовав пикантный момент спора того с садовником. Спора, больше походившего на потасовку. И уж совсем неприлично его младшая сестра вешалась на шею своему парню.
Это положило конец карьере Бегли как фотографа. Сестра отняла у него аппарат и так трахнула им о камень, что тот разлетелся на мелкие кусочки.