Время шло, и мы продолжали общаться. Писать втроем было значительно сложнее, а потому работа шла очень медленно и, к сожалению, так и не была закончена.
К февралю месяцу мы уже плотно перешли в общении на «ты», беседую практически обо всем, что только могло прийти в го-лову. Не «мытьем, так катаньем» я все же вычислила не только воз-раст своего соавтора, но и город, где он проживал, семейное положение и профессию.
Однажды мой визави обронил, что его мечта – прожить десять лет, большего он у судьбы не просит. Меня тогда это сильно покоробило. Безысходность и усталость – вот то, что я почувствовала в его словах. Переубедить мне его, конечно же, не удавалось. Он жил в своем мире, в который никого не хотел впускать. Уже тогда я понимала, насколько меня тянет к этому человеку, но сдвинуть стену, стоящую между нами, никак не получалось:
- Саша, я очень боюсь тебя потерять. Пойми меня правильно: у меня практически нет друзей. И потеря каждого - как ампутация. Ты прячешься от меня, не подпускаешь к себе, боясь, что я буду тебе надоедать. Но это не так. Мне просто надо знать, что ты есть, и с тобой все в порядке.
- Я не боюсь твоих надоеданий (как всегда, смайлики – улыбки), просто считаю, что так лучше и спокойнее всем. Я не по-теряюсь, русские своих не бросают. Со мной все будет хорошо, не нужно переживать. Береги себя и пиши, а я читать буду. Все будет хорошо!
- Проблема в том, что ты один решаешь за обоих. Что лучше, а что хуже. Иногда мне кажется, что тебе просто нравится меня дразнить.
- Мне нравится, что у меня есть такой друг, как ты.
В регулярных разговорах прошли январь, февраль, начался март. Мы обсуждали то, что делается в стране, куда все катится. Иногда моего собеседника тянуло на воспоминания, и тогда он рас-сказывал мне о своей семье, о родных и двоюродных братьях и сестрах, о родителях. О том, что мать много лет ходила за разбитым инсультом отцом, и при этом работала на нескольких работах. А его сестры, которые были старше него, едва мать умерла, бросились делить наследство.
Я слушала его, а перед глазами возникали образы и лица.
Иногда он не выходил на связь несколько дней, и мне становилось очень тревожно. И вот однажды:
- Я читал твое сообщение, но вряд ли что-то видел: день рождения у меня, стакан обнимаю, - и снова скобочки – улыбки.
Так я узнала дату его рождения. Пользуясь его расслабленным состоянием, и тем, что ему не хотелось в тот момент сопротивляться, снова стала выведывать возраст. Мне очень хотелось узнать, насколько он меня моложе? Я не верила, что на много, скорее, наоборот, по ощущениям он был старше. Впрочем, молодость у не-го была очень бурная: ранения, переломы, сотрясения мозга и большое количество выпитого. Все это не могло не отразиться на его жизни.
- А лет то тебе сколько? Хватит шифроваться, соавтор. Мне интересно: насколько я ошиблась в своем анализе? Уж, коль считаешь меня занудой?
- Пусть будет пятьдесят. Зануда! – до того он говорил, что ни-когда не врет, но, как оказалось, обманул меня, впрочем, не нарочно. Впоследствии выяснилось, что исполнилось ему на год больше. Впрочем, тогда он был уверен в том, что говорил. Вот так вот про-сто – потерял год своей жизни.
В тот день я узнала, что у нас есть еще одно общее увлечение – создание своего генеалогического древа. Проблема нынешнего поколения в том, что они не знают своих корней, не знают своей истории.
Наутро, включив компьютер, я обнаружила сообщение:
- Всё, я полон сил и здоровья. Российская судорога не убила в этот раз. Сегодня в ночь иду, попробую наваять чего-нибудь.
- Доброе утро. Очень рада, что полоса депрессии закончилась. Два с половиной месяца - это много. А может... Это возраст? – он был на связи, и почти сразу ответил:
- Доброе. Я это состояние называю по-другому – опустошение:
Не нужно бриллиантовой пыли,
Сто лет вперёд, подарков ворох.
Хочу одного - чтоб меня пережили,
Те, кто любим и кто мне так дорог.
…………..
Ну, всё, закончен день рождения,
(Для печени нагрузка велика)
Остался торт, салат, шашлык, печенье.
Глазам не верю, литра коньяка.
- Назовём это по-другому: день возрождения от трехдневного похмелья, - я никогда не любила пьяных, но, в данной ситуации, мой собеседник постоянно посмеивался сам над собой, вольно или невольно привлекая и завораживая меня этим. – А главное, что ты снова стал писать.
По ходу нашего общения, мой соавтор регулярно стирал на своей странице на Стихире всю нашу переписку, я же ее сохраняла. Когда текста становилось слишком много, то я его просто вырезала, копируя в отдельном файле. Прошло пяти лет, и я рада, что поступила тогда именно так. Многие детали за это время стерлись из памяти, а многие стали восприниматься совсем не так, как было на самом деле.
Я всегда была занудой (издержки профессии), но никогда не думала, что такой. Перечитывая то, что было тогда, я понимаю, что уже после трех месяцев общения не по-детски увлеклась своим соавтором, и никак не могла удержаться от того, чтобы не провоцировать его на то, чтобы он дал мне хотя бы призрачную надежду на нашу встречу. С каждым нашим диалогом крепла уверенность, что если он даст мне слово, что мы встретимся, то это обязательно будет. В нем присутствовало сильное мужское начало, и не почувствовать этого было просто невозможно.
Однако, возможная встреча, на тот момент, была лишь в очень далекой перспективе. Я продолжала общаться с нигерийцами, с турком, ездила в путешествия, писала об этом стихи, которые он периодически читал, но продолжала по-прежнему добиваться Александра, с кем судьба-насмешница свела нас на Стихире. Он отшучивался, уходя от прямых вопросов, и на более тесный контакт не шел. Его точка зрения, что мы из разных миров, меня никак не устраивала, хотя не согласиться с этим я не могла. Разным было все: среда, доход, образование. Мы были как разно полярные магниты. Но, возможно именно поэтому нас тянуло друг к другу. Именно нас, а не только меня.
Что было общего? Видение окружающего мира. Той бездны, в которую он катится. А еще – рациональность, когда разум затмевает все остальное.
Незаметно в разговорах стало проскакивать, что для того, что-бы узнать человека, необходимо личное общение. Причем высказы-вать это стала уже не я. И в планах, пусть и отдаленных, замаячила долгожданная встреча.
Зная, что соавтор любит природу, я усиленно соблазняла его возможностью пожить у меня на даче, маленькой, но уютной, где никак не могла привести огород в порядок. Слово за слово, и вот на бумаге появились новые строчки совместного творения:
Огороды, огороды...
Я, блин, пахарь от природы.
Заодно и швец, и жнец,
Искуситель всех сердец.
Я играю на баяне,
Страсть испытываю к Тане,
По-французски говорю,
Сигареты Бонд курю.
Пусть и в шуточной форме, но именно в этом стихотворении впервые появилось признание, что наша дружба в переписке это что-то большее, чем просто переписка.
Крепок дым от сигарет,
Вскружил голову Баллет.
Ну а коли сдержит слово,
Полюблю тогда такого…
В это же время в моем цикле «Брызги эмоций» появилось стихотворение, посвященное ему. Оно называлось просто - «А.Д.» На тот момент я была твердо уверена, что Д. – это его реальная фамилия, но как оказалось, ошибалась. Правда открывалась очень и очень медленно.
Ты считаешь меня своим другом,
Избегая при том нашей встречи.
И порой голова идёт кругом,
Коль представлю, как руки на плечи
Осторожно, с заботой, неспешно,
Опускаешь, шарфом прикрывая.
Может, думаешь, страсть наша грешна?
Улыбнёшься в ответ: "Я не знаю".
- Красиво и нежно, мне понравилось, - для него такое при-знание было уже не мало.