Два голоса

               


-Голос у тебя какой?
-Золотой!
-Значит, в студеных ручьях он намыт?
-В ручьях, мой князь, в ручьях.
В ручьях, чья вода не кипит,
Потому что густа от песка,
Потому что уста не промолвят: «Ах»,
Если самородок блеснет в руках,
Потому что, хотя вода ничья,
Но золото, оно всегда впопыхах
И целит в самую середину виска.
Вот он какой
Голос мой золотой.
- Значит тебе дано
Петь на пирах  царево вино
И возноситься под купола и под куполами парить,
И снисходить на наши сердца…

Царь вино допьёт до конца
И усы оботрет, на которых висит
Винных капель блестящая нить.
Скажет: «Вино я выпил до дна,
А голос этот еще звенит
И разве моя вина, что певца я повелеваю казнить.
Видно, царицу мою он хотел соблазнить.
Слишком голос его медовый, густой,
Голос его золотой».
-А твой  голос, бедняжка,
Твой, побродяжка?
-Князь, голос мой бедный.
Медный.
Из подаяний плющился он:
Из копеечек – медных  змеечек,
Что так и текут из кармана вон:
Там – за хлебушек, там – за винцо.
Там – за проход, за провоз, за пролёт.
Там – мытарю, чтобы зажмурился малость…
Так себе голосок, мой князь, говнецо.
За душу не берет.
Разве что, вызывает жалось.
-Значит, быть тебе у царевых трудов!
-Я готов!
-Ну, а как бы ты, сволочь, хотел?
Или не знаешь, что тебе пред страхом реветь –
Перед тем, как полкам на погибель  идти.
Знай, то – твой удел,
Потому, что ты медь,
Потому что другого нам не найти,
Кто бы так громко ревел.
И царь возлюбит твой громкий рев.
- Я готов.

Так и свершилось. А из голосов
Чаши наделали;
Из меди – для шутов и для псов,
Чтобы знали место кормления
И под ногами не путались
И понапрасну не бегали.
А из золота
Был уринник  отлит для полюбовницы царской,
Чтобы знали: царь на золоте ест и спит
И слуг своих не обносит лаской.