Эдвард спросил у своего друга, что он собирается делать дальше. Это было осенью седьмого года. И тогда Доктор Джордж планировал стать инвалидом, что могло позволить ему жить затворником. Он вполне отдавал себе отчет в том, что выпить ему хочется после стресса, который он получает после общения с людьми, особенно на работе. Эдик спросил его, как именно он собирается получить инвалидность, и Доктор рассказал ему про план сойти с ума и стать инвалидом по психике, но для этого ему надо было почитать литературу по психиатрии. В том, что у него это получится Эдик не сомневался. Сам он в то время ходил на курсы рисунка и планировал уехать на Запад Европы. Он тогда был убежден в том, что главное зло в его жизни – это люди, которые не хотят выдавливать из себя совок. Он рассчитывал на то, что где-то в Англии ему дадут спокойно работать на фабрике, а после работы заниматься творчеством. Той осенью Эд устроился работать в Литве и проработал там до середины лета, зарплата у него была приличной, но он постепенно начал употреблять алкоголь и поступки его стали не настолько неадекватными, что он уволился ещё до разорения предприятия, хотя мог доработать до пособия. Деньги он тратил, не задумываясь о том, что экономический рост может резко закончится и потому сбережения не помешают.
Сожительница Доктора, повариха, сначала начала звонить Эду и жаловаться на его друга, который начал её бить, душить и даже пытался зарезать её ножницами, а затем ушла от него. Нравившийся большинству женщин Жора, тогда ещё не совсем спившийся решил жениться, по расчету, на подруге предыдущей сожительницы. Эта уже не молодая рижанка, непонятно зачем принявшая российское гражданство в начале девяностых, уехала с мужем евреем в Германию, где получила постоянный вид на жительство и жила на пособии, не работая. Муж вскоре с ней развелся, и она начала изрядно выпивать и для этого приезжала в Ригу, где у неё был богатый старый любовник и квартира.
В то лето она просрочила визу из-за продолжительного запоя, и какое-то время находилась в Латвии незаконно. Чтобы выкрутиться из этой неприятной ситуации, она попросила Доктора по знакомству и за деньги устроить ей справку о том, что она находилась это время в больнице, в бессознательном состоянии. И тот всё устроил, она даже какое-то время пролежала в стационаре, но её всё равно депортировали и запретили въезд в Латвию. И Георгий отправился к ней на берега Рейна, где они сочетались законным браком. Немцев удивлял его немецкий, они говорили ему, что у них так уже лет семьдесят не выражаются. Благодаря знанию языка и познаниям в медицине у него была реальная перспектива получить там диплом медбрата, и гражданство через какое-то время со всеми социальными гарантиями. Но его это не интересовало. Он почему-то не хотел жить в социальной квартире и на пособие по безработице, ради которого не надо было то и дело идти куда-то работать, как в Латвии. Ориентиры его сбились, он не знал, чего ему ещё хотеть.
Он был поражен тем, как там было легко добывать деньги на выпивку. Никогда он не любил футбол, но в Германии начал постоянно ходить на стадион, но только после матча, чтобы собрать пивные банки, сдать их и купить себе пива. Этот способ ему быстро наскучил. Он узнал, что в магазинах телефонов, нет общей базы данных абонентов, потому он брал во многих магазинах телефоны в кредит за мизерную цену с подключением и потом продавал их по двадцать евро. Он узнал, что алкоголикам в Германии, помимо бесплатного жилья и пособия платят по двадцатке в день на алкоголь. Но для этого надо было доказать, свой алкоголизм, пройти три курса лечения в наркологической клинике и после этого продолжать пить. Доктор прошел один курс, и после этого месяц не мог пить. И испугался, что после второго курса не сможет пить всю оставшуюся жизнь.
Трезвость была для него болезненной, потому он начал курить траву, чтобы купить её дешевле, он на поезде начал ездить в Нидерланды, где её можно было купить легально. Потом он начал привозить её заодно и для знакомых. И дело его ширилось и приносило все больший доход. Он купил у одного российского водителя оптом крупную партию папирос, вытряхивал из них табак и забивал туда траву, чтобы угодить клиентам. Но иногда он курил эти папиросы, набитые мерзким табаком. Стоя на вокзале в Нидерландах он закурил эту вонючую папиросу. В его рюкзаке была крупная партия травы, на покупку которой он взял много денег с долг у серьезных людей. И тут его обступили плотные африканцы и попросили закурить. И он дрожащей рукой протянул им пачку папирос. Закурив их, африканцы поморщились, поплевались, сочувственно похлопали его по плечу и объяснили, что это не трава, а какая-то гадость, что его кто-то кинул, и ушли. После этого Доктор решил, что с травой надо завязывать, потому что африканцы могли забрать у него рюкзак, и у него были бы большие проблемы, и ещё большие проблемы у него были бы, если бы о его проделках узнали настоящие дилеры или полиция.
Какое-то время Юрген ходил по супермаркетам и просил дать ему поесть, потому что воровать он не умеет и не хочет. И ему нагружали мешок продуктов, срок годности которых подходил к концу. Он разъезжал по городу, собирая продукты таким образом в разных магазинах, и потом по очень низким ценам продавал их, желающим сэкономить на еде эмигрантам. Но это занятие ему быстро надоело, продукты были тяжелые, эмигранты давали за них слишком мало денег. И тогда он начал в парке, подходить к старушкам, и плача рассказывать о больной маме в Риге, которой нужна операция, о злой, выгнавшей его на улицу, немецкой жене. Это все он говорил на поэтическом старинном немецком, что старушек умиляло. Они давали ему двадцатку и могли за это непринужденно поболтать с человеком который, не смотря на постоянное пьянство, выглядел лет на десять пятнадцать моложе своих лет. Они с высоты своего величия учили его жить, чувствуя себя милосердными. В свою очередь он чувствовал свое величие, осознавая, что перехитрил этих высокомерным старух.
Одним утром, он попросил денег не у благообразной старушки, а у женщины средних лет, спортивного телосложения, ухоженной и красивой, которая в парке занималась физкультурой. И эта женщина не только дала ему денег, но и выпила с ним дешевого вина из пакета, а потом пригласила его домой и после долгой интеллектуальной беседы у них был секс. Так он у этой женщины дома и остался, поняв, что она ради него готова на многое. Она хоть и получила от родителей богатое наследство, усердно работала менеджером среднего звена. Воспитывала одна маленькую дочку и единственное, чего не хватало в её правильной размеренной жизни, так это мужчины и новых впечатлений.
Доктор тут же развелся со спившейся россиянкой, которая к тому времени располнела и лицо её опухло и приняло багровый оттенок. После он не только женился на немке, но и удочерил её дочку, которой понравился ласковый и веселый отчим. Но правильная фрау не собиралась пить каждый день, а потом растолстеть, распухнуть и покраснеть. Она по-прежнему ходила на работу, занималась физкультурой в парке, а пьяные эксцентричные выходки мужа её только умиляли и она даже давала ему денег на выпивку. Но нет в этом мире ничего постоянного, и ей быстро это надоело, она начала его убеждать в том, чтобы он начал работать, делать физкультуру по утрам и вечерам. Он в ответ только возмущался, скучной правильностью своей жены. Она терпеливо ждала, пока муж перебесится, платила за него штрафы, подарила ему автомобиль, надеясь на то, что он захочет покататься на нем и для этого не будут пить. Она не предвидела, что он сядет за руль пьяным и разобьет этот автомобиль. Юргену совсем не было стыдно перед ней за свое поведение, наоборот, он стыдил её за то, что она такая правильная, пока бедный муж пьет, страдая в бездуховной стране со своей широкой и загадочной русской душой.
Наступила осень, и Юрген отправился в Ригу, подав на развод. Объяснить, почему он решил вернуться в Ригу он не мог. Он совсем не скучал по маме, которую его жена предлагала ему привезти в Германию. Он говорил всем, что эта приличная жена, которая упорно не хотела спиваться вместе с ним и терпеливо убирала, всё, что он раскидал, явившись ночью пьяным, его бесила. Она рекомендовала ему обратиться к психиатру, но он воспринял это, как оскорбление. Он уже был на том этапе психического расстройства и алкоголизма, на котором он отождествлял самого себя со своей болезнью. И лечение этой болезни казалось ему самоубийством. Он знал, что, если он вылечится от алкоголизма, то ему в этом мире уже абсолютно нечем будет заняться, разве что чревоугодием или наркотиками. Больше в этой жизни ему не за что было зацепиться.
Собравшись покинуть берега Рейна, он вспомнил, что брачного контракта он со своей женой не заключал, а значит, может у неё потребовать половину её имущества. Что он и сделал, но жена, нисколько не обидевшись на него, затянула дело на очень долгий срок. Она была не против дать ему денег, но с тем условием, что эти деньги ему не навредят. Что делать с требуемой сотней тысяч евро он не представлял, говорил, что деньги лучше хранить наличными, потому что банки ненадежны. Его жена говорила ему, что ему просто дадут по голове и убьют какие-то уголовники, если узнают, что у него так много наличности.
Она прилетела к нему в Ригу осенью, поговорила с его мамой, предлагала ей денег, но мама от всего отказалась. Доктору она купила новую одежду, хотела оплатить ремонт в их квартире, которая к тому времени выглядела устрашающе. Но ничего добиться ей не удалось, пришлось лететь обратно ни с чем и продолжать затягивать бракоразводный процесс. Доктор выписал генеральную доверенность на имя своей предыдущей жены, чтобы она представляла его интересы на том процессе. А она переписала на него свою рижскую квартиру, чтобы он её сдавал.
Эд летом восьмого года планировал устроиться работать в где-то в Скандинавии и остаться там на всю жизнь, и отправился туда на велосипеде. Ему казалось, что всё это у него получится легко даже с паспортом негражданина, но не получилось, и пришлось ему, вернуться в Ригу. Эдику было очень неприятно снова оказаться в родном городе после спокойной, безопасной, благополучной Скандинавии. Пару месяцев он шлялся без работы, хотя ему и предлагали поработать, то грузчиком в супермаркете за минимальную зарплату, то комплектовщиком на склад. И его не сколько отталкивала малая зарплата, сколько отношение начальства к работникам, которое после кризиса резко изменилось. Да и работники из-за обострившейся конкуренции норовили друг друга погрызть или хотя бы облаять. Из путешествия он вернулся, сильно потратившись, вместо сбережений на его банковском счету был долг, и надо было ещё чем-то оплачивать курсы латышского, на которые он, вернувшись, начал ходить, чтобы сдать экзамен для получения латвийского гражданства. То и дело он созванивался с Георгием, спрашивал, где бы устроиться на работу, и тот давал ему наводки. В конце осени Эд в полном отчаянии явился к другу в гости, набрав пива повкуснее.
Попивая дорогое пшеничное пиво, Жора рассказал, как пару месяцев работал за стипендию в сто лат на общественных работах. Его одноклассник, ставший известным латвийским политиком, желавшим прикрыть эти общественные работы, потому что люди там за сто лат работать не хотели, организованы работы были хуже некуда, да и сто лат в месяц никого не могли спасти, и это было ниже минимальной зарплаты, то есть эксплуатировать людей за такие деньги было незаконно. Когда его одноклассник вышел из машины, Джордж тут же к нему подскочил поздоровался, рассказал про свое бедственное положение. Руководство Жорика, увидев, что он здоровается за руку и разговаривает с большой шишкой, сделало неправильные выводы. Уже на следующий день Доктор был назначен бригадиром и начал получать не сто, а двести сорок лат. Руководить уборкой он, конечно, не стал, надзора за уборкой территорий никакого не было, да и в этой уборке никакой необходимости не было, а люди норовили побыстрее уйти домой. Доктор их милостиво отпускал до обеда, а сам вез на барахолку мешки для мусора, грабли, метлы и другой инвентарь. Через неделю он понял, что на эту работу можно просто не являться, и не ходил на неё неделями. Деньги ему не смотря на неявку платили исправно. Уволили его только через два месяца и даже позвонили и извинились за это. Одноклассник Георгия, ставший большой шишкой, всегда считал его разгильдяем, но тактично об этом молчал, и если бы он узнал, что его одноклассника назначили бригадиром, то это его только разозлило.
Посмеявшись над этой историей Эд уговорил друга пойти в бар, где Жора начал заигрывать с девицами, говорил им всякие пошлости, напевать ненавистные Эду эстрадные песни, и уже собрался идти к ним в гости. Эдуарду девицы сразу не понравились, он начал язвить в их адрес, и они ушли, надерзив ему в ответ. Доктор начал объяснять ему, что с девушками надо обращаться ласково, говорить о котиках и собачках, поинтересоваться, какие новости в свежих сериалах, и тогда они «дадут присунуть». Эда возмутил подобный подход. Он заявил, что ему приятнее заниматься онанизмом, нежели разговаривать о котиках с такими вульгарными скучными особами, которые и в сексе явно не продвинуты. Жора напустил на себя важный вид и принялся рассказывать другу о вреде онанизма, ссылаясь на самую лучшую советскую медицину. Также он заявил, что заниматься сексом дольше пяти минут вредно и лучше это делать только по два раза в неделю. Эдуард сначала подумал, что его друг шутит, но, когда понял, что тот серьезно, просто разочарованно замолчал и отправился домой.
В конце осени восьмого года Эдуард по знакомству устроиться на завод сварщиком, и по вечерам продолжал ходить на курсы латышского, и рисунка. На вторую неделю работы на заводе он слегка повредил себе колено обрезной машинкой. И Доктор посоветовал ему не идти к хирургу, зашивать рану, сказал, что, если в Литве он зарабатывал прилично, то за больничный будет получать в два раза больше, чем его зарплата. Платить после начала кризиса стали намного меньше, да и на работе начальство тут же начало слишком много требовать, угрожая увольнением. Не зашитая вовремя рана зарастала медленно, а потом Эд опять обратился к врачу с жалобой на боли в спине. И пробыл на больничном четыре месяца.
Денег он получал за больничный достаточно, чтобы платить за разные курсы, платить алименты, оплачивать проживание в квартире мамы, и даже отложить себе на первое время жизни в высокоразвитой стране, куда он собирался отбыть сразу после получения паспорта. Хватало денег и на то, чтобы напиваться с друзьями. Иногда он пил и с Джорджем, который, не смотря на свой алкоголизм, часто запрещал Эду тратить слишком много денег и убеждал его поехать домой отсыпаться. Много раз Эдик предлагал ему выпить в дорогом заведении чего-то приятного, но Доктор говорил, что лучше долго пить далеко не самое дорогое пиво дома или в лесопарке, закусывая полуфабрикатами из супермаркета, чем изображать гурмана в ресторане пару часов и потом сидеть дома трезвым. Ему вообще не нравились заведения, в них его можно было уговорить пойти только, если он был достаточно пьяным.
Доктор иногда рассказывал о своих приключениях во время поиска женщины, которым он тогда активно занят. Один раз он с удивлением рассказал, что встретился с одной красивой женщиной занимался с ней сексом, и она сказала ему, что ей нравится этим заниматься, а его половой член она считает красивым. Доктора это просто шокировало, как и её активное поведение во время акта. Эдвард сказал ему, что не стал бы заниматься с женщиной сексом, если бы она не то, чтобы лежала, как бревно и молчала, а если бы он только заподозрил, что ей это дело не нравится, и она только изображает получение удовольствия. Признался он другу и в том, что никогда не уговаривал женщин, а часто они этого требовали от него. Доктор начал возбужденно объяснять, что секс это в принципе грех, в котором необходимо каяться перед богом, что бог дал мужчинам похоть, чтобы люди размножались, потому хотеть секса для мужчины не такой уж большой грех, а женщине этого хотеть не положено, она должна быть чистой хранительницей домашнего очага, которая изредка дает мужчине воспользоваться своим телом, сугубо для того, чтобы удержать его возле своего очага и принести потомство. Эда от таких изречений сначала передернуло и затошнило, а потом он искренне рассмеялся дремучести своего друга и понял, что, имея такие понятия в голове, трудно без алкоголя примириться с действительностью. Он пытался убедить друга выкинуть эти глупости из головы, но потом понял, что у него самого в голове понятия о прекрасном тоже не совместимые с действительностью, потому ему тоже часто стыдно быть человеком.
Через месяц Жорж рассказал Эду по телефону, как познакомился с симпатичной девицей, сразу признался, что у него есть деньги только на два литра пива и своя неприбранная комната в маминой квартире. Девица не только согласилась пойти к нему в гости, но и купила выпивку и закуску с сигаретами и презервативами. Потом она ему призналась, что зарабатывает проституцией. Она шокировала его тем, что начала просвещать его в плане разнообразия секса, объяснила, что такое кунилингус и многое другое. А потом она его повела петь караоке, и он пел песни Раммшатйн на немецком, хотя ранее себе не позволял их даже слушать. Не смотря на музыкальное образование, он слушал пошлую эстрадную музыку, чем жутко раздражал Эдика. Любой рок казался Жоре чем-то бесовским, и он мог часами с постной миной рассказывать о красоте церковного песнопения. Тогда Жорик был рад тому, что развел на выпивку и бесплатный секс проститутку, а проститутка наслаждалась тем, что мужчина перед ней унижается. И им было хорошо вдвоем, но отношения их долго не продлились.
Весной девятого года Эдуард распрощался с Доктором и отправился на Запад, где в разных странах прожил и проработал два года. До него сначала дошло, что оторваться от других восточных европейцев очень трудно, в какой бы стране он ни жил, и везде они устроят небольшой социализм в масштабе фабрики, квартиры или района города. И только в Англии он вдруг понял, что спокойная работа, приличная зарплата, тихая приличная страна, социальные гарантии – это далеко не самое главное. Ему, как и Доктору стало больно жить, потому что в его жизни не было того, за что он готов был умереть. Однако, он, в отличии от Доктора, был отцом, и любил своего сына, с которым не мог видеться, из-за скандальной бывшей жены, с которой он просто не мог заставить себя встретиться ещё раз. В Англии он увидел, как пьющие и хамоватые женщины обращаются со своими детьми. И он понял, что его бывшая жена так же плохо обращается с его сыном, и отправился в Латвию, чтобы хотя бы попытаться спасти своего сына. Его сыну тогда уже исполнилось десять лет, потому он мог с ним общаться без бывшей жены.
Возвращение в Латвию в двенадцатом году для Эдуарда было таким же болезненным, как и в предыдущий раз. Первым делом, после приезда, он направился в гости к Доктору и был шокирован бардаком в его квартире и его новой постоянной сожительницей, которой он нечаянно дверью отрубил палец и сам зашил рану. Жора вместе с этой женщиной в холодный сезон собирал металлолом, один раз даже украли стальную дверь и дотащили её до приемного пункта. Весной они рубили вербу к пасхе, собирали березовый и кленовый сок, ландыши, а потом ягоды и грибы до заморозков. Он планировал ещё заняться рыбалкой, но его останавливало то, что удочки и снасти стоили достаточно дорого, да и дело это было сложное. И круглый год он забирал из супермаркетов просроченные товары. Магазинам хотелось сэкономить на утилизации испорченных продуктов, вот они иногда и отдавали ушлому человеку продукты, срок годности которых истекал. Вся квартира была завалена этими продуктами. Иногда они в поисках металла или стеклотары залезали и в мусорные контейнеры и тащили домой всякое барахло.
Мама Георгия сгорбилась, выглядела усталой, лишь изредка выходила покурить на кухню, уже ничем не возмущалась, смирилась с тем, что её способный ко всему сын опустился на самое дно. Она убеждала Эдика ещё раз бросить пить, и сетовала на то, что у её сына для этого нет силы воли. Эдуард сказал ей, что дело совсем не в силе воли, не в алкоголе, а в психическом состоянии, которое можно улучшить только тем, что в жизни появится то, что приносит радость, ради чего хочется жить. И это должна быть не вещь, не человек, а какое-то занятие. Человек не может заставить себя получать удовольствие от какого-то действия с помощью силы воли. Жить на пособии по безработице не так уж плохо, если человеку есть чем заняться, каким-то творчеством. А алкоголизм не вылечить, если рассматривать, как грех, а не как болезнь, которую надо лечить, а не наказывать за её симптомы. Умная женщина раздраженно отмахнулась от доводов Эдуарда, сказала, что всё это отговорки, каждый человек просто должен держать себя в руках и не позволять себе оступаться.
Потом к неудовольствия мамы Жоры они пили всю ночь. Доктор говорил Эдику, что никогда в жизни больше не собирается где-то работать, потому что не выносит больше людей, и ему нравится находиться от них подальше. Он сказал, что совсем не приспособлен для того, чтобы жить в этом мире, но на грех самоубийства он не пойдет. Эд усмехнулся и сказал, что пить каждый день – это то же самое самоубийство, только растянутое во времени, причем это убийство тела, при уже мертвой душе, потому что душа у человека живет только пока он что-то познает и создает, а пьют люди для того, чтобы прекратить процесс познания и созидания. Доктору это изречение очень не понравилось, но он не знал, что сказать против этого. Он сетовал на то, что его пищеварительная система работает настолько плохо, что он уже совсем не может пить крепкий алкоголь, да и пиво он пьет только несколько видов, которые не совсем дорогие, но и не совсем дешевые. С лёгкими тоже было что-то не то, стоило ему хоть немного напрячься, как он начинал задыхаться. И тут уже Эдуард начал читать врачу лекцию по диетологии, о том, что надо бы провериться на хеликобактер, да и не есть жаренного, жирного. Но главное, это найти за что зацепиться в этой жизни, ради чего можно бросить пить и курить, начать работать. Таких вещей Жорж найти не мог, как ни старался. В завершении этих поисков Доктор патетически заявил, что готов был умереть за родину, когда был в Афганистане. Но тут Эдвард начал задавать ему неудобные вопросы о том, при чем там была родина, и вообще, что такое родина.
- Мы же русские люди! – возопил Жорж. – Хоть у меня мама полька, но отец по паспорту был белорусом, крестившимся в православие на старости лет. Наверное, он думал, что погром вот-вот грянет…
- Ты мне ответь! - не унимался Эдуард, интересовавшийся историей. – Какую родину ты защищал в Афганистане? Там один афганский коммунист-сталинист обидел другого афганского коммуниста, более умеренного, который дружил с советским генсеком. И добрый Лёнин решил угробить десять тысяч советских солдат, пустить миллиарды на ветер, в которых нуждались его рабы, и уничтожить миллионы афганцев, потому что решил, что Хафизула Амин нанес ему личное оскорбление. Это же бред! Ты знал с кем ты там воевал и за что?
- Эдичка! - Доктор болезненно поморщился. – Если обо всем думать, то можно сойти с ума. Иногда проще тупо что-то делать и не сомневаться, и только так можно выжить.
- Конечно! – возмущенно продолжил Эдуард. – Вот как раз тогда, когда большинство тупо ни о чем не думает, включая и вождей маразматиков, и случаются такие вещи, что жить становится невыносимо! Ты понимаешь, что неосознанные действия всегда всё портят! Первоклассный портрет может испортить одна линия, один штрих сделанный неосознанно, случайно, на дуру! Что мне тебе объяснять! Ты же занимался музыкой, и знаешь, что будет если в совершенной мелодии вдруг появятся лишние звуки, которые тупо кто-то туда вставил, не задумываясь о том, зачем они там нужны.
- Если честно, - сказал Жора примирительно. – Я уже никогда ни за что никуда на войну не пойду, ни за какую родину. Лучше сразу сдохнуть…
Это была последняя их последняя встреча...
Эд начал общаться со своим сыном по выходным, устроился на работу, у него начались серьезные проблемы со здоровьем. Как и его друг он ужасно страдал от вынужденного общения с пролетариатом. Чтобы снять стресс он, как и Доктор пил пиво по вечерам, но каждое утро вставал и шел на работу, потому что ему был нужен стаж для того, чтобы получать не совсем маленькую пенсию по инвалидности, когда ему присвоят вторую группу. У него была и депрессия, и попытки суицида, но он снова и снова вставал и шел на работу, потому что у него был его сын, была мечта путешествовать на велосипеде, было его творчество, которым он занимался в свое удовольствие, без которого он не мог жить.
Изредка два друга созванивались. Доктор часто принимал Эдуарда за кого-то другого, когда был пьяный. Рассказывал о своих проблемах со здоровьем, и отрицал, что алкоголизм и депрессия, и их нужно лечить. Иногда он спрашивал Эда о том, куда обратиться, чтобы получить инвалидность, будто и не был он медиком никогда, и не планировал получить инвалидность. Эд рассказывал ему, куда идти, какие обследования проходить, но Жорж не мог ничего запомнить. Эд также посоветовал ему обратиться в социальную службу, но Жора заявил, что не нужны ему эти подачки, что в следующем году он соберет столько черники и грибов, что у него хватит денег, чтобы всю зиму только сидеть дома и пить пиво. Он ещё сообщил, что официально женился на своей сожительнице, которая тогда сломала ногу и у неё с передвижением начались проблемы.
В один день он позвонил Эду и сообщил, что его мама умерла из-за него. Вечером его маме стало плохо, она попросила сына вызвать скорую помощь, но пьяный Жора сказал, что могут приехать его бывшие коллеги и ему будет стыдно за бардак в квартире. Он осмотрел маму сам, и сказал, что утром отведет её к врачу, а для вызова неотложки оснований нет. Он запер маму в её комнате, забрав у неё её телефон, а сам лёг спать. Утром его жена разбудила его и сказала, что его мама умерла. Он оправдался перед приехавшими медиками, тем, что его и его жены ночью не было дома. Потом занял у предприимчивой и строгой тёщи крупную сумму на похороны матери. Конечно, он думал о том, чтобы похоронить маму за счет государства, но его мучила совесть за то, что она умерла по его вине, и он устроил ей пышные похороны и поставил даже какой-то памятник на её могиле. После смерти матери, которая оплачивала счета со своей пенсии, у него начал расти долг за квартиру. Его тёща знала, что родственников у него нет, потому его жена является главной наследницей. Доктор сказал другу, что боится своей тёщи, которая уже по-хозяйски осматривает его квартиру.
Эдуарду после того звонка стало как-то неприятно разговаривать со своим другом, да и сам он переживал не самый лучший момент своей жизни. Лишь через пару лет спустя, когда он получил вторую группу инвалидности, перестал работать, когда к нему окончательно переехал его сын, и он бросил пить и курить, он позвонил Жоржу, но тот телефонный номер уже принадлежал другому человеку. Один раз он проезжал мимо дома своего друга и заметил, что в квартире был сделан ремонт, посмотрев на его окна. Представить, что Жора бросил пить, пошел работать и сделал ремонт в квартире было трудно, потому Эд не попытался в эту квартиру постучаться, да и в подъезде поставили кодовый замок. Доктор знал, адрес Эда, мог бы и зайти к нему, если бы хотел общения. В социальных сетях Жору тоже найти не удалось. Эдуард долго ещё гадал о том, умер его друг от перепоя или же решился покончить с собой, а может ему и помогла оставить этот мир тёща. Со временем он понял, что даже если его друг ещё и жив, то говорить ему с ним уже совершенно не о чем, потому что Доктор закрылся от всего нового, не хотел менять свой взгляд на мир, и потому умер уже давно и постепенно, хотя тело его ещё и функционировало по инерции.