Эдуарду в пятом году исполнилось двадцать пять лет. И в том году ему как-то сильно не везло в поиске работы в Риге. Хоть и был экономический рост, но искать работу он не любил, потому делал это небрежно. Месяц он поработал на лесопилке за минимальную зарплату, потом чистил два месяца сварочные швы на верфи за семьдесят сантимов в час. И после увольнения оттуда решил не звонить по первому попавшемуся объявлению и устраиваться на работу, если начальство было готово его взять, а прочитать все объявления, выбрать лучшие, съездить на собеседования в несколько мест, потом подумать, и только после этого устроиться на наиболее подходящую работу. В том году он задумал отработать двенадцать месяцев, уволиться, получить статус безработного и целых девять месяцев отдыхать, получая пособие. Только к пятому году, отработав восемь лет, он узнал, что такое пособие по безработице и вообще у него появилось желание отдохнуть, не в отпуске, так на больничном. За восемь лет он ни разу не был в отпуске и болел не более двух дней, да и случалось это не каждый год. Зарплату в то время многие работодатели норовили платить полуофициально, то есть оформляли работника на минимальную зарплату, с которой платили налоги, а фактическую зарплату выдавали в конвертах наличными. Эд решил устроиться на приличную официальную зарплату, потому что слышал, что пособие по безработице высчитывают, исходя из среднего размера зарплаты. А чтобы зарплата была приличной, ему надо было устроиться по профессии, крановщиком.
Хоть Эдик и знал, как правильно искать работу, но опять сделал всё не так, как надо. Позвонив по объявлению в газете, он договорился о собеседовании, не смотря, на то, что завод бетонных конструкций находился на Южной окраине Риги, а он жил на Северной. Добираться надо было двумя автобусами с пересадкой в центре и потом от остановки автобуса до завода надо было идти пешком через поле полчаса. Но других объявлений о поиске крановщиков в газете не было. В государственное агентство занятости он идти не хотел, денег для частных агентств было жаль, и ждать новых объявлений он категорически не хотел, ему было трудно пару дней просидеть дома без работы. Завод среди хуторских полей построили финны, всё там было чистое, новое, краны радиоуправляемые, в хорошем техническом состоянии. Зарплата была полтора лата в час, и раз в квартал платили за сверхурочные часы вдвойне, а их было много, судя по обещаниям начальницы склада готовой продукции. Да ещё давали много разной новой спецодежды для любой погоды. В раздевалке были душевые, а в туалетах бумага. Эд решил, что это как раз то, что ему нужно, а то, что ездить слишком далеко и долго, его не пугало, ведь можно было почитать книгу в транспорте, а он это очень любил. И в очередной раз он получил не самую лучшую работу с парой ужасных коллег алкоголиков и скандалистов, за не слишком большую зарплату. Он успокаивал себя тем, что начальница обещала быстрый рост зарплаты, по мере увеличения объема выпускаемой заводом продукции. Хотя и знал, что белым людям верить нельзя, а не счет прочих он пока ещё не был в курсе.
Было начало марта, и Эдик надеялся на то, что скоро станет тепло, снег растает, дороги перестанут посыпать солью и станет возможным ездить на работу на велосипеде, на котором он мог бы добраться до работы за час, и ещё и покататься в свое удовольствие. Но надеждам его не суждено было сбыться, погода стояла ужасная, то были морозы, то оттепели со снегопадами, так что до самого апреля он по четыре часа каждый день проводил в автобусе. Самым неприятным на работе были двое коллег, пожилых алкашей, которые каждый день употребляли на работе, и в нетрезвом состоянии никак не могли найти десяток нужных панелей из нескольких тысяч, лежавших на складе. А нужно было всего-то сразу раскладывать панели, когда они прибывали из цехов в определенном порядке. Вечером старики-разбойники старались убежать побыстрее домой, а утром часами искали и потом перекладывали панели, чтобы достать нужную. Учить себя работать они Эдуарду не позволили, а начальству было безразлично что там происходит на складе. Заведующая редко приезжала на работу и очень ненадолго, только чтобы всех отчитать, для порядка. А её заместительница не хотела выходить из уютного кабинета и ругаться с пьяными маразматиками.
Эдуард обычно оставался работать по вечерам со смешным незлобным мужиком, который любил шутить и задираться с начальством. Вечно пьяные сварливые старики одним своим видом и воплями травмировали этого Валентина. И он каждый день собирался писать заявление об увольнении, но в последний момент решал отложить это дело на следующий день и пойти покурить в бытовке, где крановщики обедали, хранили стропы, отдыхали, когда было нечего грузить. Любил Валя и подколоть своего интеллигентного коллегу Сергея, сказать, что он Сэр Гей или Сярожа, и спросить зачем он занимается онанизмом с панелями, когда симпатичная начальница скучает в кабинете. Бывший главный инженер какого-то завода, прекрасно владевший английским, закатывал при этом глаза, говорил, что Валёк его утомляет, прямо, как пьяные аксакалы. Сравнение с пьяными дедами Валентина тут же охлаждало, и он шел доставать заместительницу начальницы, которая давала ему список панелей на погрузку. Валя говорил ей, что чего-то он устал, и лучше пойдет мастурбировать, чем панели грузить на машину. Недалекая одинокая женщина средних лет начинала визгливо запрещать ему заниматься онанизмом в рабочее время, он предлагал ей секс, и начинал хватать её за ягодицы. Она визжала еще больше и лупила его по обгоревшим на солнце щекам, а потом они с довольными лицами шли работать.
Эдуарда при устройстве на работу сразу предупредили, что за употребление алкоголя на работе сразу последует увольнение. У охранников были «трубки», чтобы проверять работников, и за поимку каждого пьяного им добавляли десятку к зарплате. С одним молодым охранником Эдик часто болтал про тяжелую музыку, они слушали примерно одни и те же группы. Охранник спросил его, как ему работается, и Эд как-то без задней мысли ответил, что двое дедов его совсем достали своей тупостью и пьянством. Охранник, сказал, что их пьянство ему очень интересно. Через пару дней охранники во время пересменки вчетвером устроили облаву на складе панелей. Все дыхнули в трубку, но один из дедов, что был помладше, умудрился спрятаться среди стопок панелей. Дед пенсионер попался. Он даже и не думал прятаться, был уверен, что начальница склада его не уволит, поверил в свою незаменимость. Он был жутко удивлен, когда ему через час дали подписать заявление об увольнении по статье, а на карточку перечислили расчет. Он сел в свою разваливающуюся машину и собрался ехать домой, как обычно, но охранники не давали ему проехать через проходную, пока не приехала дорожная полиция…
Второй дед, Филипп, или Дохлый, как его называли из-за его малого роста и худобы, как-то кругами добежал до гардероба, переоделся, а потом попросил водителя погрузчика перекинуть его через забор за цехами. Ему пару лет оставалось до пенсии, всю жизнь он ходил в море, у него было пятеро детей и трое из них ещё не достигли совершеннолетия, а строгая жена, которую он боялся, никогда не работала. Потеря этой работы была бы для него трагедией, судя по его рассказам, о поисках работы. На следующий день он явился уже трезвый, но без алкоголя он постоянно пребывал в раздраженном состоянии. За работой он постоянно орал, что работает только он один, а все остальные «ни хрена не волокут». Часто он не хотел давать список панелей коллегам, искал их один, забывая, где лежат, которые он уже нашел. Он обвинял всех коллег в том, что они совсем «окабанели и ложат, куда хотят». Валентин, неделю послушав эти вопли, всё-таки решился уволиться. После этого в бригаду начали принимать новых работников.
В конце мая пришло двое пожилых мужиков, один из них был заторможенным и без перерыва во время работы рассказывал о своей жизни, забыв про работу. Саня говорил, что если не «травить звездуна», то жить совсем тошно, потому работа может и подождать. Другой Пашка был полным, краснолицым, с маленькими хитрыми глазами и громким хриплым голосом. Пулей он носился по складу и всегда пребывал в состоянии легкого опьянения. Человеком он был очень добрым и веселым, но, если Дохлый начинал на него орать, мог твердо рявкнуть в ответ. Его банковская карточка находилась у его жены, и он даже не знал её кода. Жена каждый день выдавала ему лат на проезд, на который он покупал себе разведенного спирта и ехал на электричке без билета. Хоть он и проработал всю жизнь крановщиком, пульт он в руки категорически брать на хотел, ему больше нравилось заводить стропы, подкладывать прокладки под панели, искать их. Он всегда был на позитиве, всегда отпускал разные пошлые шутки, со всеми у него были хорошие отношения. Во время рейдов охранников с алкотестерами, вся бригада дружно помогала ему прятаться. В свободное от работы время он больше всего любил играть со своими внуками или изменять жене с опухшими алкоголичками. В молодые годы он много времени проводил на танцах, потому, иногда, залезал на высокую стопку панелей и начинал отплясывать.
Третьим, новичком был Георгий, мужик лет тридцати. Лицом он очень походил на вокалиста группы «Раммштайн», но это сходство было заметно только, когда он был серьезен, а обычно выражение его лица было лукавым. К тому же ростом он был ниже среднего и на голове у него были пышные кудри, торчащие в разные стороны. Гоша вежливо поздоровался с Эдиком, опасливо косясь на его длинную бороду и выбритый гребень на голове. Начальница склада сказала, что Эд будет работать с Георгием на выгрузке панелей из цехов и помогать Дохлому и Паше загружать машины. Пока не было машин ни панелей из цеха, Эд водил Гошу по складу и объяснял, что к чему. И тут новенький сказал, что ему надо как-то три месяца продержаться на этом заводе, чтобы потом выйти на больничный на три месяца, а потом на пособие на девять.
- После шести месяцев стажа будут платить пособие? – удивленно спросил Эд. – И больничный тоже идет в стаж?
- Я уже три отработал на «Северстали», - уверенно сказал Гоша. – Если в первый раз выходишь на пособие, то надо двенадцать месяцев непрерывного стажа, а потом достаточно девяти, и больничный идет в стаж. Только первые шесть месяцев не стоит выходить на больничный группы Б, потому что при расчете размера пособия берут первые шесть месяцев стажа, а три последние туда не идут.
- И кто тебе даст больничный на три месяца? – недоверчиво спросил Эдик.
- Многие мои однокурсники по фельдшерской школе пошли учиться дальше и стали врачами… - простодушно ответил Гоша. – Не с рождения же я крановщиком работал.
- Но врачом работать по идее лучше? – неуверенно спросил Эд.
- Ты просто не представляешь, - начал Гоша. Что это такое! Меня диплома лишили за то, что я препаратами приторговывал, да и много чего ещё творил. Пришел я после этого на завод, фрезеровщиком работать, испортил болванку, разнервничался по привычке, явился к бугру, а тот спокойно говорит, выкини её, возьми новую и точи заново. И я в тот момент испытал такое облегчение! А если работаешь с живым материалом на скорой помощи, фельдшером, то там не все так просто, а зарплата ненамного больше была, официальная, я имею в виду…
- Ты другим об этом не говори тут, - сказал Эд, впечатленный обилием новой интересной информации. – Дохлый и длинный, работающий на погрузчике, стучат начальству и о том, что было, и о том, чего не было. Если начальница узнает, что ты собираешься выйти на больничный на три месяца, а потом уволиться, она тебя завтра же уволит. Я бы, кстати, тоже хотел бы попробовать на больничном отдохнуть, за восемь лет ни разу не был, и не знаю, как это делается.
- Нет проблем! – воскликнул Гоша. – Я тебе дам координаты своей знакомой, у неё частная практика, лат за день больничного, и это будет легальный больничный, она найдет у тебя заболевание, какое-то, так что никто не подкопается. За прием она пятерку берет. Был бы человек, а болезнь найдется…
Беседа двух молодых людей была оборвана Дохлым, который пробегая мимо со списком панелей начал на них орать, что они ничего не делают, потому что ни хрена не волокут. Эд и Гоша пошли за ним следом, а он твердил, что «панели ложат, и ложат, куда хотят паразиты окабаневшие». И тут Эд услышал за спиной громкий заливистый смех Гоши, который даже попросил у Дохлого повторить его речь, и принялся восхищаться ей. Дохлый угрожающе спросил у Гоши, волокет он что-то или нет, и тот, широко улыбаясь, ответил, что ни черта не волокет. К удивлению Эда, Дохлый искренне поблагодарил Гошу за чистосердечное признание, и перестал орать. Эд этим воспользовался, попросил у Дохлого список, чтобы переписать коды панелей, которые надо было искать. Пока он переписывал, Дохлый упрекал его в том, что ему лишь бы писать, а не работать. И тут Гоша с добродушной улыбкой приобнял Дохлого, и предложил ему лечь на утрамбованную щебенку, чтобы на него положили сверху железобетонную плиту, и он успокоился наконец. Кощей после такой шутки опасливо покосился на новенького, прекратил свои крики и ушел на обед пораньше, поручив молодежи грузить машину вместо себя.
На следующий день, когда Гоша с Эдом остались допоздна разгружать панели, прибывшие из цеха, к ним пришла начальница склада и начала ныть, что они слишком медленно работают. Эдуард объяснял ей, что не может брать сразу по семь панелей, потому что верхние давят на нижние и те под весом всей пачки лопаются, а вслед за ними и все остальные. Он даже вытащил из кармана бумагу с таблицей, в которой он отметил панели какого веса, какой толщины по сколько сразу можно поднимать, чтобы не происходило аварий. Тучная, флегматичная и бездумная женщина посмотрела на таблицу и сказала, что ничего не понимает в ней и не хочет понимать, что на самом деле всё просто – стропы и кран рассчитаны на двадцать четыре тонны, потому можно разом взять десяток панелей по две тонны, снять их с вагонетки и поставить на площадку. Эд начал с ней спорить, перечислял случаи аварий, когда за смену превращалось в груду черепков по тридцать панелей, каждая из которых стоит по восемьсот лат. И тут Гоша его прервал и ласково сказал начальнице, что они сделают всё, как она говорит, решительно взял у Эда пульт от крана и принялся заводить стропы под стопку панелей. Украдкой он подмигнул напарнику, подождал, пока начальница уйдет в кабинет, отошел от панелей подальше и резко их поднял, после чего они раскрошились. Но останавливаться на этом он не собирался, он решил испортить всю партию панелей.
- Ты совсем с ума сошел! – воскликнул Эд. – Нас же за это оштрафуют и уволят!
- Без нашей подписи она не имеет права нас штрафовать! – спокойно возразил Гоша. – По закону, если работник что-то натворил, и работодатель хочет его оштрафовать, то надо составить акт, который несут ему на подпись. Если подпись работник не поставил, то штрафовать его нельзя, надо обращаться в трудовую инспекцию, которая прибудет на место начнет разбираться, кто виноват, как на этом предприятии соблюдается техника безопасности и трудовое законодательство, проверят документы на всю технику. Этого не захочет даже такая тупая женщина, как эта. В общем ломаем все, будет знать, как нас учить работать!
- Но зачем лишний раз портить отношения с начальством? – неуверенно возразил Эдик.
- Если ты с кем-то не хочешь портить отношения, - засмеялся Гоша, - Люди начинают этим нагло пользоваться, и садятся на тебя верхом. Не ссы, ничего она нам не сделает, если что я всё беру на себя.
Начальница склада попыталась завопить, когда Гоша, широко улыбаясь, принес ей список разбитых панелей, но он быстро вытащил телефон и включил запись их разговора на площадке. Большие светлые бездумные глаза женщины чуть не вылезли из орбит, когда она услышала свой голос в телефоне подчиненного и поняла, что он знает закон, когда он предложил ей вызвать трудовую инспекцию. Он говорил о том, что у кранов нет технических паспортов, нет вахтенных журналов, и нет концевых выключателей, ограничивающих ход кранов, и за все это должна отвечать она. Он говорил с ней ласково и доброжелательно, что окончательно сбило её с толку, и напарники пошли домой на пару часов раньше.
Они шли по дороге через поля. Эд был на велосипеде, но решил проводить нового коллегу до автобусной остановки. Гоша разглядывал его кожаную одежду с заклепками, сказал, что в этой одежде с такой прической, добрый внутри Эдик выглядит устрашающе, признался, что испугался, когда его в первый раз увидел. Эд сказал, что одежда эта не только раздражает консерваторов, но практичная и удобная, а большая часть неформалов на самом деле добрые люди в отличии от пролетариата. Потом разговор перешел на тему трудового законодательства. Гоша знал кодекс законов о труде практически наизусть и толковал его, как заправский юрист. Стоя на остановке, он поведал Эдику по секрету, почему ему пришлось уйти с Северстали.
- Краны там очень старые медленные, ими двигатели в электрички ставили, ну и не радиоуправляемые, а пульт с коротким кабелем. Все проходы загромождены, так что во многих местах крановщику надо было идти под грузом. Ну и выпивали мы там знатно, иногда начальство в качестве поощрения коньяку наливало. Я отработал ночь, напарник в раздевалку пошел, а я смену сдавал другому коллеге. Он перед работой в раздевалке изрядно на душу принял и меня угостил во время пересменки, пока я ему рассказывал, что, да как. И взял он пульт, поднял повыше рулон стали и пошел под ним чтобы пройти через узкий проход. Как обычно, он сказал перед тем, как везти этот рулон: «Поволокли отца на кладбище!». Присказка у него такая была. Тут у этого крана на лебедке тормоза вдруг отключились, и этим рулоном стали моего сменщика по полу размазало, так что от него только лужа крови и осталась на полу. Начальство тут же скорую вызвало, тут же анализ этой крови сделали и определили, что в ней был алкоголь. Позвонили его жене, выразили глубочайшие соболезнования, сказали, что муж её был пьяный, потому сам во всем виноват, попросили приехать и подписать бумаги о том, что у неё к ним нет никаких претензий. И жена вроде, как согласилась, сказала, что от того алкоголика толку никакого не было, одни проблемы, денег ей не приносил, всё пропивал и ещё у неё просил с похмелья. Но я ей тут же перезвонил, я с тем кексом давно был знаком, потому и знал её номер, и сказал, чтобы она ничего не подписывала, что с них можно приличных денег срубить, потому что виноваты во всем они, мастер не должен был допускать нетрезвого человека до работы, ну и техника у них уже который год без обслуживания была. Она приехала, сказала им это, и они тут же открытым текстом спросили у неё, сколько она хочет наличностью. И она потребовала себе двадцать штук всего, на которые купила квартиру на окраине в новом районе, чтобы её сдавать. Бумаги она подписала, конечно. Начальство сразу сообразило, кто её надоумил, бумаги не подписывать без денег. У меня пару дней до окончания испытательного срока осталось, они этим воспользовались и уволили меня без объяснений. Она смело могла в два раза больше с них потребовать, я забыл ей сказать, сколько с них получить можно…
Эдуард после этого рассказа и того, что произошло в тот день на работе, начал уважительно называть Гошу Доктор. Мало того, что он разбирался в медицине и мог бесплатно получить больничный у любого врача, так ещё и знал законы и мог эти знания использовать. На заводе был профсоюз, бравший по два лата в месяц и предоставлявший юриста, если у, состоявшего в нем, работника возникали конфликты с начальством. Но тот юрист редко давал ценные консультации, в основном призывал не заедаться с начальством. Глава профсоюза и его заместители сами работали на том заводе и не хотели ссориться с руководителями. Лишь один раз было, что профсоюз сильно опустил начальство в глазах рабочих. Один бетонщик сломал пальцы на работе, своим ходом поехал к врачу. На следующий день он позвонил на работу, и сказал, что на больничном, но не упомянул из-за чего. Потом он заболел чем-то другим. Начальник цеха решил его уволить и отправить ему налоговую книжку по почте. Мужик месяца через два закрыл больничный, пришел на работу, и решил пожаловаться в профсоюз, что его уволили по статье за прогул, пока он был на больничном, чего делать было нельзя по закону. За незаконное увольнение человека на больничном завод оштрафовали и присудили ему восстановить мужика на работе, если он захочет работать дальше, или просто платить ему его среднюю зарплату, пока он не найдет новую работу, и искал он новую работу не торопясь, конечно.
Эдуарду нравилось работать с Доктором, они быстро подружились. Вечером они тратили немного больше времени на сортировку панелей из цеха, сразу записывали, где какие лежат. Потому утром машины можно было грузить очень быстро, если под рукой были эти записи. Они не всегда говорили Дохлому, где и что лежит, только если он хорошо себя вел, а если он психовал, то ему приходилось часами носиться по складу и искать нужные панели. Если он не справлялся, Эда и Доктора, просили помочь ему с загрузкой и Доктор брал деньги с водителей за быструю загрузку, и на эти деньги он их просил привезти ему водки. Выпив вместе с Пашей, они за работой говорили разные глупости и заливисто хохотали. Дохлый в такие моменты психовал и уходил шляться по заводу, рассказывая, что он в бригаде работает один. Павел раскачивался на широкой стропе, как на качелях и хохотал, а Доктор то поднимал его, то опускал, приговаривая, что те, кто много смеются, будут потом много плакать. Они запускали пластиковые заглушки из панелей, как летающие тарелки, вспоминали, как лопнула панель, потому что Паша её неправильно зацепил, как Дохлый из-за этого орал, и это вызывало у них приступы истерического смеха. А потом Паша спросил у Эдика, не называется ли «Лопнула», какая-то эстонская фирма, и это тоже показалось им смешным.
Как-то раз на площадку неожиданно явились охранники. Паша, как обычно, тут же побежал, якобы, искать панели для загрузки. А Доктору бежать было лень, он тут же начал хвалить и благодарить охранников за проведение тестов, показал на Эда и сказал, что этот неформал вечно ходит залитый и с ним страшно работать, начал рассказывать, как лопаются панели, при малейшей ошибке, какие они тяжелые. И охранники, будто загипнотизированные кивали ему, и проверили всех, кроме него и Паши, который с площадки убежал в туалет, а потом попросил, чтобы один из водителей вывез его с завода.
Через пару дней после этого Эдуард отравился копченым мясом. У него была жуткая рвота, поднялась температура. Доктор сказал ему, что лучше вызвать скорую помощь на работу и после этого неделю отдохнуть на больничном. Но Эд не послушался, отпросился у заместительницы и пошел на автобус, даже не по дороге, а напрямик, через поле. И в поле ему стало так плохо, что он свалился и потерял сознание, пролежал пару часов, и всё-таки дошел до автобусной остановки, приехал в больницу, но там его не приняли, сказали, что ему следует идти домой и вызвать скорую помощь, если не станет лучше, и его заподозрили из-за его прически и стиля одежды в употреблении наркотиков или перепое. Никто не верил в то, что панк может вообще не употреблять алкоголь. Он доехал до дома на такси и через пару часов ему стало легче, но начался геморрой. Доктор позвонил ему, уговорил пойти на следующий день к врачу и выйти на больничный. Его врач, пожилая женщина советской закалки, попросила показать геморрой, сказала, что ничего не видит, потому больничный выписывать не будет, а чтобы чувствовать себя хорошо, порекомендовала питаться только овсянкой на воде. Эд уже, было, устыдился, и собрался уходить, но боль была труднопереносимой, бегать с ней по двенадцать часов между панелей, ехать на работу и с работы пятнадцать км на велосипеде было бы для него не совсем приятно. Потому он выклянчил у врача три дня больничного.
Доктор вечером того дня позвонил ему, сказал, что больничный надо было открывать вчерашним днем. И решил тоже пойти к тому врачу, чтобы с ней поругаться, пожаловаться на неё, и заодно открыть больничный. И он поехал через весь город и как-то зашел к тому терапевту без предварительной записи, и так с ней поругался, что она выдала ему бланк больничного с печатью, но без диагноза, который он мог вписать себе сам. Он зашел к Эду и рассказал, что ему следует говорить, во время следующего визита, чтобы ему продлили больничный хотя бы на неделю ещё, порекомендовал нормальные лекарства. Эдику было неудобно настаивать на продлении больничного, но он это сделал, и через пару дней принял приглашение Доктора заехать к нему в гости в скучнейший район из высоких панельных домов в Левобережной Риге. Он болтал с ним, покуривая свою трубку, попивая безалкогольное пиво и квас, пока Доктор глушил крепкое пиво, жалуясь на то, что у него начал болеть желудок от водки и разведенного спирта. И в разгар оживленной беседы Доктору позвонила заместительница начальницы и спросила его, чем это он заболел. А тот с видом знатока весело ответил, что у него давление прыгает, а из-за этого может быть инсульт, потому лучше ему отдохнуть дома, недели две. Часто он говорил людям очень неприятные для них вещи таким тоном, такими словами, что они не расстраивались по этому поводу, и даже не думали на него ругаться или злиться.
Вскоре Доктор потребовал у начальницы повышения зарплаты, но она сказала, что это будет после того, как его испытательный срок закончится, то есть через три месяца. Он спокойно сказал, что и работать он будет хорошо только через три месяца, а пока инициативы проявлять не будет. И действительно он начал ловко имитировать бурную деятельность и при этом ничего не делал. К концу третьего месяца он уже внаглую не работал. Лето заканчивалось и на территории завода был сосновый бор, где росло много грибов, которые он собирал, и половину отдавал заместительнице начальницы за риск получить выговор, если вышестоящее начальство застанет её работника, который бездельничает. К тому времени в бригаду приняли ещё троих человек, взяли с запасом, на тот случай, если кто-то постоянно будет на больничном, так что было кому работать вместо него. Он работал только в крайнем случае. А в последнюю неделю начальница выдала ему папку, чтобы он проводил инвентаризацию изделий по всему заводу, и он всю неделю ходил с папкой и очень важным видом. Первого сентября он вышел на трехмесячный больничный, посочувствовав Эдуарду, ведь тому надо было работать ещё осень и зиму. Зимой он рекомендовал ему выйти на трехмесячный больничный. Эд тогда уже неукоснительно следовал советам своего старшего друга.
Эдуард начал ходить к однокурснице Доктора. Она была очень хорошим врачом и не только нашла у него много разных болезней, но и даже начала их лечить, у него было много проблем с пищеварением и позвоночником, к которым он привык настолько, что не представлял, как без них жить. Осенью Эд поселился недалеко от завода на хуторе. Ему не всегда хватало сил после двенадцати часов работы натопить печь, а дом там был совсем ветхим, потому он иногда спал при минусовой температуре, и после этого болел. Он дотянул до середины марта, то и дело по две недели, отдыхая на больничном.
Один раз он из-за отсутствия концевых выключателей, ограничивающих ход крана устроил небольшую аварию. Начальница начала его стыдить и пугать, но он так же доброжелательно, как его друг, сказал, что ни кричать, ни штрафовать она его не будет, потому что в аварии виновата прежде всего она, ведь по технике безопасности концевые выключатели обязательно должны были быть установлены. Ему за эту аварию ничего не было, только Дохлый начал на него орать, и на Пашу заодно. Он нарушил договор, не кричать на коллег, не обзывать их плохими словами при водителях. Паша наорал на него в ответ, Дохлый кинулся к нему и замахнулся, чтобы ударить кулаком в лицо. Пашка в молодости занимался боксом, потому блокировал удар и ударил в ответ, так, что Дохлый упал на спину и задрал ноги. Потом Паша сидел и нервничал целый день, не работал, пока притихший Дохлый работал с Эдиком.
Когда Эдик увольнялся, ему предложили повышение часовой ставки до двух лат, но он отказался. Он узнал тогда и рассказал всем о том, что дохлый зарабатывает по три семьдесят в час, а толку от него меньше, чем от других, только на всех стучит, а если стучать не на что, то он выдумывает всякие глупости. Работать с той начальницей и с Дохлым Эд больше не хотел. Хотя финны прислали на завод своих инспекторов, поменяли директора и многих начальников. Но тогда из-за экономического роста, работники требовались везде, и везде предлагали и работу полегче и зарплату побольше.
Работница, которая занималась кадрами тогда уволилась, потому некому было выдать Эду его налоговую книжку, расчет и справку для агентства занятости. Доктор сообщил ему, что в таком случае он может не ходить на работу и ему должны по закону платить среднюю зарплату. Так Эдик отдыхал восемь дней и получил за это компенсацию. Но пособие у него было не настолько большое, как он ожидал. В первые три месяца он получал двести десять лат в месяц. Он понял, что в последние три месяца будет получать меньше ста пятидесяти и на эти деньги не проживет, потому что много денег тратил на книги, на диски с фильмами и музыкой, а ещё надо было платить алименты и ремонтировать свои велосипеды.