Мама умирала долго. Ольга сутки сидела рядом, не выпуская ее руки. Иногда протирала влажным полотенцем ей лоб, говорила с ней и старалась не плакать.
— Мамочка, мамочка, — шептала Ольга.
Но она ее не слышала. Иногда можно было расслышать, что мама звала Ольгину бабушку, свою мать.
— Мама, — в этот момент она слабо улыбалась и затихала.
Потом снова начинала шептать. Звала своего отца, старшую сестру. Но успокаивалась, только когда шептала:
— Мама…
Под утро показалась, что она заснула, Ольга встала, осторожно положив мамину руку. И пошла на кухню выпить кофе. Глаза горели, слез уже не было давно. Еще полгода назад ей сказали врачи:
— Готовьтесь.
Но как можно готовиться к этому? Как можно с готовностью и смирением принять смерть матери? За эти полгода в душе уже было все выжжено. Безумная надежда, что она вымолит выздоровление матери, сменялось отчаянием. Сейчас чувств почти не осталось, наступило это самое тупое смирение.
Ольга в последний момент схватила турку с плиты, но пара жирных капель опять плюхнулась на белоснежную эмаль.
— Вечно так, — проворчала она, вытирая тряпкой убежавший кофе. — Теперь, мамочка, меня и ругать будет некому за это. Заляпаю все плиту.
Чтобы не расплакаться, она хватанула обжигающего кофе.
— Леня! Леня! — радостно и очень живо воскликнула мать. — Леню пустите!
Ольга поставила чашку и побежала к матери.
С Леней, с Леонидом Ивановичем, Ольга не разговаривала уже двадцать лет. Точнее, она не разговаривала с ним пятнадцать лет, пока он был жив, и пять лет после его смерти она запрещала матери вспоминать «этого негодяя».
Когда мама поставила штамп в паспорте о разводе и выкинула его вещи в подъезд, Ольга, наконец, вздохнула и сказала:
— Знаешь, я никогда не выйду замуж, мама! Никогда! — она закрыла замок на два оборота, повесила цепочку, стараясь не слушать крики и оскорбления отца из подъезда. — Не дай бог, что такой же попадется мне. Я точно сяду за убийство. Зачем ты столько лет терпела этого негодяя?
— Ой, — мама тяжело вздохнула и расплакалась. — Господи, да люблю я его, Олька, люблю.
Сколько помнила себя Ольга, родители жили по принципу «вместе тесно, а врозь скучно». Они разводились каждое лето. Еще весной все было хорошо, они планировали отпуск на море, а в июне, что-то случалось, и родители разъезжались по разным комнатам. Мама уходила спать в детскую к Ольге, а папа оставался в родительской спальне. И до осени они не разговаривали, а только кричали друг на друга. Иногда отец уходил и жил у друзей, ну так он говорил Ольге.
В это время в квартире наступала тишина и Ольга мечтала, что отец больше никогда не вернется и они будут жить с мамой вдвоем. Читать по вечерам книжки, гулять в парке и ездить в гости.
Но отец возвращался, и все начиналось по новой. Не то чтобы плохо было только летом. Плохо было всегда. Утром они могли с нежностью проститься перед работой, а уже вечером швырять друг в друга тарелки. А утром опять все было хорошо. Ну или сносно.
Когда, наконец, мама не выдержала и подала на развод, Ольга была счастлива. Сейчас они заживут!
Ей было уже шестнадцать, все подружки уже мечтали о любви, и даже кое-кто встречался с мальчиками, но Ольга только морщилась:
— Нет, нет, не дай бог, влюблюсь, а он будет такой же, как мой отец. Замуж не пойду.
Девчонки не верили и обзывали ее «врушкой и дурочкой». В шестнадцать всем хотелось любви и представить, что кто-то не хочет на школьной дискотеке пойти танцевать медляк и в темноте, случайно сократить расстояние с «пионерского» до взрослого, почувствовать то, о чем стыдно говорить, представить такое было невозможно. Ольга не хотела и отказывала всем.
Но после развода ничего не изменилось. Отец ушел. Он женился, разводился и снова пытался вернуться. Жены были все, как под копирку, похожи на Ольгину мать, и даже имена были похожи.
— Чтобы не путаться, — усмехался отец.
Жены не мешали ему приходить и требовать, чтобы его пустили назад.
— Мы в разводе, — кричала мама. — Убирайся!
— Я с тобой не разводился, — отец тыкал ей паспортом, в котором он так и не поставил штамп о разводе с ней. — Ты моя жена! Ты все еще моя жена!
Ольга ненавидела его. Иногда, засыпая, она мечтала, а какая бы у них была жизнь, если бы ее отец умер? В такие моменты, она спохватывалась и говорила, что это бесчеловечно и грешно мечтать о таком. Но в тот момент, в те несколько минут перед тем, как заснуть, она представляла, что она маленькая девочка, отца нет в ее жизни и никогда не было, они всегда жили с мамой, ездили на море, читали по вечерам книги, в этот момент она засыпала счастливой.
На похороны отца, мать не пошла. Прорыдала в своей комнате сутки. А Ольга хоть и не хотела, но пошла убедиться, что теперь точно все закончилось. Теперь точно настала та, спокойная, тихая жизнь о которой она мечтала.
Они купили дачу, мама разводила цветы, а по вечерам долго смотрела отрешенным взглядом куда-то в недоступное Ольгиному пониманию. Ольге было тридцать шесть, и она подумала, что может быть родить для себя. Спросила мать. Но мама только вздохнула. Тогда еще Ольга не знала, что она начала болеть. А через полгода они стали постоянно ходить по врачам, выстаивать длинные очереди к онкологу, сдавать анализы, надеяться. Точнее, надеялась Ольга, а матери было все равно.
Ольга зашла в комнату и остановилась. Мама лежала с закрытыми глазами и счастливо улыбалась.
— Леня, — повторяла она. — Леня, Леня!
Ольга смотрела на нее и плакала.
— Леню пустите! — еще раз сказала мать и затихла.
Ольга похоронила их рядом. Потом приходила редко. Не могла простить себе, что не спасла мать, что не решилась противиться ее просьбе, похоронить их рядом. Не приходила год. За это время боль немного утихла.
Она пришла весной, принесла нарциссы и села на скамейку. Отцовская могила была прибрана, бывшие жены, видимо, навещали его. Ольга прибралась у матери и положила цветы. Вздохнула и разделила цветы поровну.
— Надеюсь, родители, что этой весной, вы не разругаетесь в пух и прах, как обычно, — Ольга встала, еще раз посмотрела на родителей и пошла, не оглядываясь.