Избежавший креста (Валерия Шубина) / Проза.ру

Хочется думать, что в мир иной его сопровождали два фантомных прямо-таки бессмертных персонажа: майор Пронин и Маленький принц. Для советского майора он был отцом, а для Принца – сказочным крёстным.

            Начало страшного детектива

Создатель советского детектива (а детектив тогда не поощрялся, считался низким, одурачивающим жанром, запрещенным одно время), Лев Овалов был обласкан скорее читателями, чем правителями, при которых жил: писать о работе НКВД было не принято. Шпионов ловили бдительные граждане, потому их и оказалось так много. Появление великолепного майора, честного, справедливого, в 1939 году (то есть после расстрела главных чекистов страны Ягоды и Ежова) стало событием в истории массовой литературы. Повести Льва Овалова шли нарасхват. Ими зачитывались, их переводили на другие языки. Однако чекисты смотрели на автора как на выскочку, который лезет не в свое дело, хотя и числится образцовым пролетарским писателем: из рабочих, в партии с четырнадцати лет, до этого – в комсомоле, руководитель ячейки на Орловщине, с двадцати двух лет на должностях главного редактора молодежных журналов. И никто не знал, что он – никакой не Овалов, а Шаповалов Лев Сергеевич, старинного дворянского рода, что его прадед по отцу – ректор Московского университета и основатель юридического общества России, а прадед по матери Алексей Яковлевич Кожевников – основоположник отечественной невропатологии, глава московской школы невропатологов и психиатров.

На медицинский факультет Московского университета, где прадед организовал кафедру нервных и душевных болезней, Овалов пришел учиться не как правнук выдающегося ученого, а как выдвиженец Орловщины, куда его и брата увезла мама (вдова офицера, погибшего в Первую мировую войну). А «правильная» анкета, что ж… Прежде чем произнести «приспособленец», Читатель, вспомните себя в двенадцать лет, даже если Вы и не были таким романтически идейным, как Лев Овалов. Попробуйте удивиться тому, как после пятнадцати лет лагерей и ссылки битый жизнью бывший зэк Овалов, восстановленный в Союзе писателей, сидя однажды в ресторане Дома литераторов, услышал чересчур «оттепельный» разговор по соседству, встал и сказал: «Да лучше бы мне в Гулаге еще пять лет отсидеть, чем слушать вашу антисоветчину!».

Тем не менее… Даже десять фильмов Н.Михалкова вроде «Солнечного удара» не дадут того представления о демоне революции Розалии Землячке (ее роковая черная патология карикатурно опрощается в фильме), какое дают полстраницы оваловского текста. Зло, может, и занятно интерпретировать, но представлять его исторически убедительно, мало кому удается: несотворимо черное черным; глубокие мастера делали черное средствами белого.

Текст Овалова гениален по исторической значимости. К сожалению, из-за политической подоплеки этого нельзя сказать о художественном исполнении! А мог ли текст быть совершенным? Мог, если бы родной брат Овалова не попал во время Второй мировой войны в немецкий концлагерь и не остался бы после освобождения за границей. Естественно, никого не интересует, почему автор не довел свою творческую работу до кондиции. Но всё же надо признать, что недостаток его текста – результат прилежания, а не писательского дара.
Итак, попробую передать содержание полустраничной сценки.

Овалов встретился с Землячкой в октябре 1919-го. Шли бои за Орел. Четырнадцатилетний партиец был направлен с поручением в политотдел Красной армии, выступающей против Деникина. Пробираясь к месту полями-деревнями, юный партиец выходит к небольшому ручью. Проскакивает его без хлопот. Сельские мужики ничего не придумали другого, как выкатить из помещичьего дома рояль и поставить его вместо мостика. Аж до лакированной крышки утопили! Такое время.

На железнодорожной станции Отрада (между Орлом и Мценском, всё названия-то какие! Литературные: тургеневские, лесковские, андреевские), куда он наконец добирается, гонца приводят в большой купеческий дом, здесь кабинет начальника политотдела. Среди разных людей он видит женщину: не то классная дама, не то бона по первому впечатлению. Он соображает: классные дамы не ходят в кожаных куртках и хромовых офицерских сапогах. От строгого вида этой дамы его почему-то продирает мороз по коже. Страх и тревогу возле нее испытывают и другие. Бледнеют, боятся языком шевельнуть. Смекалистый парень думает: секретарша, строящая из себя командира, и продолжает стоять себе в сторонке, ждать момента, чтобы спросить: кому передать секретное предписание. И волей-неволей замечает, что у нее красивые губы и не по-женски высокий лоб. Да к тому же какое-то порочное притяжение - манит, не отпускает взгляд. И вот он видит, как эти красивые губы, как-то так изящно очерченные, открываются и в ответ на донесение очередного товарища произносят:
«Расстрелять!»
Таково первое слово. Таково слово в начале.
«А кого? - Вопрошающий ошарашен. Уточняет на всякий случай: – Отца или сына?» – «Обоих», - ставит точку бледная дама. Точку в каком-то предшествующем разговоре, юный Овалов не в курсе.

Тогда он еще не знал: чтобы придать делу настоящий революционный размах, нужно назначить женщину. Он слышал об одной кровожадной бестии - Маруське из отряда батьки Махно. Но то Маруська. А эта… Вот изящным движением она поднимает лорнет в черепаховой оправе на тонком черном шнурке и обращает внимание на него. Спрашивает, что ему надо. А он уставляется на флакон с одеколоном, зубную щетку и аптечные пузырьки с валерьянкой на подоконнике, на бювар с почтовой бумагой на комиссарском столе. Тут же книжка стихов. Кажется, Блок. Переводит взгляд на угол аккуратной железной кровати под солдатским одеялом, не охваченный ширмой, и подает свое секретное предписание. Думает: бедная, бедная Розалия Самойловна, ты не спишь, возишь с собой аптечку, выпускаешь листовки, расстреливаешь дезертиров... Силится вспомнить стихи любимого Блока. Но "вечный бой", но "вечная женственность"... Куда-то деваются. Полный провал. В голове - тихий ровный тот самый приказ.

Через девять лет Овалов снова встречает бледную даму. Уже на лестнице Большого кремлевского дворца. Во время съезда газетных корреспондентов. Хочет прошмыгнуть мимо, но его ноги как свинцом наливаются, он припадает к перилам, моля бога, чтобы она, близорукая, не узнала его. Но взойдя, она медленно поднимает лорнет, и душа двадцатитрехлетнего главного редактора журнала «Селькор» уходит в пятки. Она же грозит ему тонким пальцем сухой нервной руки, улыбается и следует по лестнице выше.
Начитанный, он подумал: «Это Розенкранц и Гильденстерн были убиты, а леди Макбет жива».

         Друзья по каторге под крышей журнала «Москва»

            В свое время, прочитав роман Льва Овалова «Ловцы сомнений», Шаламов сказал, что не подал бы этому автору руки. Его возмутило описание левой оппозиции. Знал Овалов об этом или не знал, но факт остается фактом: именно при нем была напечатана историко-литературная статья Шаламова «Адресная книга русской культуры». Овалов был тогда заместителем главного редактора журнала «Москва». И другая серьезная работа Шаламова, хотя и сильно сокращенная: «Первый номер «Красной нови» (здесь четырежды упомянут участник левой оппозиции, главный редактор журнала А.К. Воронский, расстрелянный в 1937 году), также увидела свет при нем. А если вспомнить, что «Красная новь» - этот первый советский литературный журнал дал самому Овалову от ворот поворот? Отказался печатать «Рассказы о майоре Пронине»… Наверно, непросто было Овалову стать выше личных амбиций.

Когда Овалов ушел из журнала, перестал сотрудничать с редакцией «Москвы» и Шаламов. То, чем занимался Шаламов после 1958 года в «Новом мире» как внештатный рецензент «самотека», было для его писательского таланта унизительно, но работа давала хоть какие-то деньги и вынуждала терпеть.

            Детектив становится сказкой

История публикации «Маленького принца» не менее интересна. Рукопись принесла Овалову писательница Фрида Вигдорова (та, которая законспектировала суд над Иосифом Бродским). Она хлопотала за свою талантливую подругу Нору Галь, переводчицу сказки-притчи Сент-Экзюпери. До журнала «Москва» Фрида побывала в десяти крупных редакциях, но осталась при своем бурном общественном темпераменте с чужой рукописью на руках. Её потчевали словами о каком-то абстрактном гуманизме и отказывали. Журнал «Москва» в лице Льва Сергеевича Овалова тоже не любил абстракций, но сам гуманизм воспринимал проще. Льву Сергеевичу всё равно было, какой он. Лев Сергеевич с детства верил в сказки, и вся его жизнь была, может, и страшной, но сказкой. Поэтому в августе 1958 года на страницах журнала и появился «Маленький принц». Потом вышла книга, которая переиздавалась каждый год, а то и два раза в год, чем крепко поддерживала материальное положение переводчицы и ее семьи. По случаю нужно заметить и то, что на «Маленького принца» крепко запал Хайдеггер – на ту пору последний из великих философов, которого у нас не жаловали по идеологическим причинам. Хайдеггер считал «Маленького принца» одним из величайших произведений экзистенциализма ХХ века. Знал об этом Овалов или не знал, в любом случае он пошел против течения. Но почему-то это забыли. Более того, забвенье сделалось как бы пьедесталом для утверждения имени переводчицы Норы Галь (хотя в идеале переводчик - лицо анонимное, но это уж в каком-то запредельном, сказочном идеале). Неотделимы от «Маленького принца» и голоса Марии Бабановой - Алексея Консовского, но уже от радиопостановки по этой трагичной притче. Думаю, и имя Льва Сергеевича Овалова стоит прибавить к этому триумвирату, он так же крепко, а может, и крепче связан с текстом Сент-Экзюпери, как все перечисленные.

            Тень благожелательных облаков

Кстати вспомнить и отношения Овалова с Борисом Пастернаком, о чем тоже предпочитают не говорить.
То было в конце тридцатых годов. По просьбе Всеволода Мейерхольда Борис Пастернак взялся за перевод «Гамлета». Режиссера не устраивали бытовавшие тексты. Ему хотелось что-то посвободней и посценичней. Пастернак загорелся. Почти не выходил из дома. Работал на даче. Оставалось совсем немного, когда Мейерхольда арестовали, а вскоре зарезали его жену – актрису Зинаиду Райх. Пастернак ждал, что возьмут и его.

   На меня наставлен сумрак ночи
   Тысячью биноклей на оси,
   Если только можно, Авва Отче,
   Чашу эту мимо пронеси.

Под дамокловым мечом, но довел перевод до конца. И вот в страшной депрессии встала проблема: куда его девать?

Я один,
Всё тонет в фарисействе…

Руку протягивает Овалов. Печатает в 5-6 номерах журнала «Молодая гвардия» за 1940 год. Да еще платит поэту самый высокий гонорар. Да-да в «Молодой гвардии», а вовсе не в «Знамени», как пишет А.В.Бартошевич в «Weekend». Нет, господин профессор, ошибка, досадная для специалиста по творчеству Шекспира.

Этим первоначальным журнальным вариантом Пастернак дорожил всю жизнь. К нему отсылал читателей с настоящим литературным вкусом. Причина в том, что все последующие издания его «Гамлета» были им же по-сумасшедшему перемараны. Под давлением редакторов: «коверкал и портил… как под хлороформом, оглушенный отвращением» (8 февраля 1941 года). Не только под давлением редакторов, но под знаком гамлетовских Розенкранца и Гильденстерна, которые были мертвее мертвых. О состоянии Пастернака пишет в своем дневнике Иван Розанов, профессор-филолог: «Встретил Пастернака. Он в миноре: "Я живу с зажатым ртом. Если бы я был моложе, я бы повесился"» (28 октября 1942 года.)

Об Овалове можно много рассказывать. Эпизод его дружбы с сыном генералиссимуса Чан Кайши (президента китайского Тайваня, одного из создателей Всемирной антикоммунистической лиги, кавалера бесчисленных орденов и крестов, в том числе ордена Благожелательных облаков) вообще достоин романа. Тем более Тайвань опять на слуху. Но сейчас просто хочется вспомнить Овалова. Двадцать с лишним лет, как он перешел в мир иной. Верится, что там он встретился с благодарными душами, которые не забыли его добро. Он знал: добро наказуемо. Может, потому завещал не устраивать его праху могилы? Не знаю. Во след лучу ветер и поднял прах однажды. Кресту и погребальной каменной глыбе, а в душе Овалов нес их всю жизнь, он предпочел бури норд-оста, самума, сирокко. Они и оплакали его. А других слез не надо. Разве у кого-то сами польются от горькой печали по себе обделенному: ведь таким, как Овалов, не всякому дано быть.

Он прожил почти 92 года, умер в 1997-м в окружении детей и внуков.

Я не была знакома с Оваловым. Но ведь это не обязательно для того, чтобы судить о человеке по делам его. Отдать должное. Как говорил Горацио в пастернаковском переводе «Гамлета», полагая, что честь превыше всего: «Я не датчанин, римлянин душою». Так и я стараюсь не забывать, что Валерия - римское имя.