Под шкурой было тепло, но спертый сыроватый воздух, в котором витали остатки золы, пробирался в грудь и будил застарелый кашель, потому Ииль несколько раз за ночь просыпалась и, завернувшись в шкуру, ковыляла ближе ко входу в пещеру. Доковыляв, она некоторое время стояла там, иногда прокашливаясь, иногда одними тихими медленными вдохами и выдохами прочищая грудь.
Старуха мерзла на ветру, смотрела на луну. Думала, что ночи всё холоднее, еды всё меньше, а добывать её всё труднее. Хотя ей бы и не тревожиться: сын – могучий охотник, быстрый и сильный, неутомимый в преследовании добычи. Не даром у него счастливое имя – Вын.
Но остальным охотникам везёт меньше, поэтому делить приходится не только крупную дичь, но и птицу, и зайцев. Сегодня утром они с другой старухой, Бу, сцепились из-за мышиной кладовушки. Тьфу! Мышиные кладовушки и гнёзда даже подростки не разоряли, считалось, что только корнееды ракхи, дети тьмы, любят лакомиться мышатиной и падалью.
Надышавшись морозным воздухом, надумавшись, Ииль уже брела к своему месту, и только тут заметила у костра свою невестку, Вын-ну.
Вын-на сидела возле огня, неподвижно, уставившись на подёрнутые пеплом краснеющие ветки.
– Най? – хрипло спросила Ииль, поравнявшись с невесткой.
Это означало: «Ты делаешь неправильное, есть ли причина?»
– Умбуга, – тихо, не отводя от веток взгляда ответила Вын-на. – Вын-ни Умбуга.
Чёрный змей Умбуга приползает высасывать сердце. Сердце того, кто, отдав своё имя другому, ждёт его возвращения.
Сын Ииль умел забирать имена. Потому добыча шла к нему, что Вын означает «Добывающий по имени». Говорит Вын: «Косуля!», и косуля сама приходит, и отдаёт в пищу своё тело; говорит: «Птица!», и бьёт охотник птицу без счёту. А однажды не побоялся гордый сын Ииль призвать Хозяина леса. И пришёл тот, кого по имени звать нельзя. Всё племя в страхе сидело на деревьях, но Вын спрыгнул и побежал, уводя зверя к яме-западне. То была великая охота! Вын отдал шкуру и клыки Хему, Говорящему с духами, а себе попросил имя его дочери. И тогда стали звать девушку Вын-на, то есть «С тем, кто Добывает по именам».
Вын ушёл на охоту и унёс с собой имя невестки, и теперь Умбуга по ночам грызёт её сердце. В это легко поверить.
Но старая Ииль знала и другое, поэтому строго спросила:
– Тен-ни Умбуга ма?
Вын-на вскинулась на неё – обиделась:
– Ма!
Тен с детства крутился рядом с Вын-ной, а как подрос, хотел сделать её своей женщиной, но досталось она в итоге Выну. Но может быть и Тену досталась частичка её имени – кто знает, о чём они шептались, пока сына Ииль рядом не было? И теперь, когда оба, Вын и Тен отправились охотиться, невестка не может уснуть. Только Умбуга на самом деле приходит к ней из-за Тена. И сейчас Вын-на разозлилась на то, что старая её раскусила.
– Тебе лучше знать, – пробурчала Ииль и улеглась на бок, спиной к Вын-не.
Тен пришёл около полудня. Из всех охотников они с Выном вернулись первыми!
Ииль сначала не поняла, почему с Теном нет Вына, почему вместо Вына с ним тощий парнишка из ракхов со связанными руками и только мешок за спиной.
Должно быть, мальчишка вынюхивал что-то поблизости или таскал зверя из силков, Тен его поймал и живьём притащил, чтобы преподать урок. А Вын… Конечно же, он свежует тушу неподалёку – её скромному сыну вполне хватает славы охотника на зверя, а не на человека. Хотя ракхов и людьми-то трудно назвать.
Тен толкнул подростка, тот упал на землю и скорчился уног обступивших его.
Охотник нашёл среди собравшихся Ииль и Вын-ну, раскрыв, передал старухе мешок с добычей. Только когда он приблизился Ииль узнала за его плечом лук Вына – и всё поняла.
– Я его не уберёг.
Женщина стояла не шевелясь. Не шевелясь стоял перед нею Тен. Ей нужно поднять руку и ударить его: принять просьбу о прощении и клятву в том, что теперь Тен станет их с Вын-ной защитником и добытчиком. Если этого не сделать, Вын-на, не ловившая ничего, кроме насекомых и мелкой рыбы, должна или сама охотиться, или вернуться к отцу, и тогда Ииль… Будет кормиться падалью и драться с детьми и другими стариками из-за мышиных гнёзд.
– Как..? – спросила старуха.
– Мы разделились. Вын проверял ямы для свиней, я охотился на птицу. Когда твой сын не вернулся ко мне, я пошёл посмотреть. Нашёл Вына в яме, он истёк кровью к тому времени. А этот – сидел возле твоего сына. Пришёл на запах крови.
Поняв, что говорят о нём, парнишка заскулил.
– Рядом с ямой были следы секача, должно быть, они с твоим сыном схватились: Вын хотел загнать кабана в яму, да только в секаче, похоже, голодный дух леса: он пропорол твоему сыну бедро. Вын или сам спрыгнул в яму от кабана, или раненный сорвался…
Ииль и слушала, и не слушала объяснения.
– Нельзя было отправлять Вына в дальнюю охоту без лука. Чем он добудет пищу? – сурово произнесла она, едва в рассказе Тена возникла значимая пауза.
Тен от вопроса перестал опускать взгляд и посмотрел на Ииль прямо.
– Так твой сын захотел. Давно ещё мы с ним решили: тот, кто останется, возьмёт себе лук уходящего – чтобы кормить его женщину и детей. Я оставил Выну нож, верёвку, сеть и пику. Тело его глубоко лежит, его не выроют звери. А чтобы ракхи не разорили могилу, я забрал их мальчишку с собой.
– Ракхи придут за мальчишкой, – сказала большая Аха.
У обеих её грудей чмокали малыши.
– Зима близко, никому лишний рот не нужен. А если придут, мы отдадим им его кости – пусть обгладывают, так и быть, – зло ответил за Тена тощий Нин, которого по годам уже не брали охотиться. – Падаль, ты лазил по чужим ямам? Приманил голодного духа и лакал кровь умирающего?
Он несколько раз сильно пнул пленника. К Нину присоединились другие. Мальчишку швыряли и пинали. Все как будто забыли об Ииль и Тене, и о Вын-не, которая стояла рядом с Ииль, словно невидимая.
– Ииль, позволь мне охотиться для вас с Вын-ной…
– Ты не заменишь ей мужа! Да кто знает, не ты ли на самом деле убил моего сына! А!.. Хватит мне жить, я стара. Скоро холода. В холода я уйду к Выну, и если ты не будешь приносить мне добычу, то Вын не будет меня долго ждать. Тогда и заберёшь себе её, – Ииль кивнула в сторону невестки.
Едва она договорила, как всё это время молчавшая Вын-на вдруг, словно слова Ииль и Тена её не касались, сжала кулаки и бросилась в гущу бивших ракха.
В пылу её саму несколько раз пнули, но, в конце концов, ярость, с которой она отталкивала от мальчишки соплеменников, подействовала; теперь Вын-ну и избитого, содрогающегося на земле подростка взяли в кольцо, ожидая, что будет дальше: как жена Вына будет убивать своего врага.
– Вын-на, ты слабая, возьми камень, – посоветовал Нин.
Кто-то протянул ей крупный, увесистый голыш, которым можно было бы проломить полумёртвому ракху череп.
Вын-на медленно взяла камень и стиснула в руке.
– Най?!
– Хем, Хем! – перед отцом Вын-ны почтительно расступились.
– Тен не принёс много добычи, Хем. Отдай нам ракха, этого хватит, чтобы дождаться других охотников.
– Вы видели, что я оставил знак? – Хем указал на красные отпечатки ладоней, настолько яркие, что их и без огня было видно на стене пещеры. – Все знают этот знак: людей есть нельзя!
– Но Хем, еды и так мало, а ещё и Вын умер. А если и у других не будет охоты? Ракхи не люди, их есть можно! Они воруют из наших ям и ловушек, едят падаль и своих, – и это люди?.. На его запах пришёл кабан и забрал жизнь Вына!
– А мы – разве тоже ракхи?
Вопрос был обескураживающий.
– Ладно, – нехотя согласился Нин. – Тогда пусть Вын-на убъёт уже его. Он больше ни на что не нужен…
– Най! Най! – испуганно крикнула Аха и указала на Вын-ну.
В это мгновение её дети даже выпустили из ртов материнские сосцы.
Вын-на сидела на корточках перед ракхом, в одной руке у неё был камень, другой она указывала на себя, почти касаясь пальцами носа.
– Вын-на… Вын-на…
Она перевела руку:
– Ка-мень. Ка-мень…
Её палец, под взглядом мальчишки, с ужасом следившего за рукой, медленно приблизился к его лицу и замер над самым носом.
Пауза.
Вын-на начала снова:
– Вын-на… Вын-на. Ка-мень…
– Вын-на, зачем ты с ним говоришь?!
– Она объясняет, что должна его убить! Потому, что из-за него умер её муж!
– Зачем объяснять что-то ракху? Они не понимают речи.
– Чтобы после смерти он не стал злым духом и не приходил к нам.
– Вын-на теперь будет Говорящей с духами, как Хем? Разве у неё есть сила? Разве у неё что-то осталось, после того, как Вын забрал её имя?
Вын-на вскочила, под недоуменными взглядами сбегала к очагу, и принесла испеченный клубень, один из тех, годных в пищу, что звались гха. Сегодня утром эти клубни они с Ииль и другими женщинами нашли и выкопали немного подмёрзшими.
– Она задабривает его, как охотники духов добычи! – догадалась кудрявая Су.
Вын-на на глазах у пленника надкусила клубень и, с видом наслаждения медленно прожевав, проглотила кусок.
– Гха! – она чуть вытянула руку, чтобы ракху хорошо был слышен сладкий запах печеного.
Но едва тот всем телом потянулся к клубню, Вын-на отдернула руку.
– Ка-мень. Камень.
Она ткнула под нос мальчишке голыш. Ракх снова заскулил, глядя на то на печеный клубень, то в лицо Вын-не, но так, чтобы не встретиться взглядом.
– Не мучай его, – Хем подошёл и положил руку её на плечо. – Убивать надо без жестокости.
– Я не хочу его убивать, отец, – тихо сказала Вын-на. – Я хочу знать, что стало с мужем. Пока я не знаю правды, я не могу принять от Тена еду. Я научу ракха говорить и узнаю.
– Что она говорит? Что она говорит? – едва слышный разговор между отцом и дочерью всем стоявшим сзади был непонятен.
– Слушайте! – возвысил голос Хем. – Этого ракха будет кормить моя дочь. Будет отдавать ему столько, сколько нужно, чтобы он не умер. Вас это не касается. Но! Этот ракх не должен сбежать! Ваши глаза, уши, руки и ноги он не должен обмануть. Присматривайте за ним. До того времени, пока ляжет снег, Ииль будет есть то, что ей принесёт Тен, а Вын-на кормить ракха и учить его нашим словам.
– А когда снег ляжет? – настороженно спросил Нин.
– Всё закончится, – спокойно и твёрдо сказал Говорящий с духами.
Тен с ножом подошёл к пленнику. Мальчишка замер, карие глаза с мольбой смотрели на Вын-ну.
Свободной рукой Тен стал указывать на уже известное ракху.
– Вын-на. Гха… Камень… Нож!
Охотник медленно и внушительно провёл оружием перед лицом жертвы.
– Слушайся Вын-ну, или я этим ножом отрежу тебе уши, понял?
Тен легонько прищемил ухо ракха пальцами, сделав вид, что собирается его отрезать, а потом, поддев кончиком ножа, развязал узлы, стягивавшие руки мальчишки.
Тот боязливо стал растирать онемевшие запястья, переводя вопросительный взгляд с Вын-ны на Тена и обратно.
– Гха! Хочешь? – спросила Вын-на. – Хочешь? Я дам тебе, только скажи: гха-а. Ну? Гха!
Губы ракха дрогнули, но ничего не сказали. Вместо этого он, двигаясь очень медленно и плавно, словно под взглядом свирепого зверя, сложил ладони и протянул к Вын-не.
Су за её спиной не выдержала и прыснула со смеху. Следом за ней стали смеяться и другие. Смущённая, Вын-на вложила клубень в ладони с чёрными от грязи ногтями.
Ладони плавно отчалили, но тут же в одно какое-то неуловимое мгновение клубень оказался у пленника за щекой.
Ракх ел, прикрывая ладонями низ лица: должно быть, боялся, что еду вытащат прямо изо рта.
Ииль подошла ближе, посмотрела, покачала головой.
– Он прожорливый и хитрый, Вын-на. Ещё ничего не сделал, а уже получил еду… Ты его не прокормишь. Загони его в воду, пусть хотя бы ловит рыбу.
– Так ведь холодно…
– Не захочет мёрзнуть – поймает быстро. Или заговорит.
Ииль оказалась права: ракх споро управлялся с острогой, лучше многих в их племени. Тен хмыкал – повезло чумазому, но про себя досадовал: в холодной воде, мгновенно сводящей все мышцы, он бы так быстро и ловко рыбы бы не набил.
Дождавшись, когда мальчишка выберется на бережок, шустрая Су дала ему пучок сухой травы – обтереться. Ракх протянул руку, но тут же замер, взглянул на Вын-ну. Она кивнула, разрешая, и пошла к пещере. Пленник покорно побрёл следом.
Ночевал он со всеми в пещере. Тен связал мальчишку и был уверен, что тот всё равно попытается сбежать, потому затянул узлы покрепче. Хитрый ракх ночью начал тихонько выть, жалуясь на путы и свою злосчастную долю. Чтобы не донимал остальных, Тен собирался заткнуть ему рот, но Вын-на, услышавшая их возню, подлетела, тихо и скоро, словно матка-птица, опустилась рядом с мальчишкой, и бросив на Тена один лишь укоризненный взгляд, ослабила узлы.
– Вот-вот, пусть к утру уже сбежит, – пробурчал Тен. – Наигрались.
Однако ракх не сбежал. Может, Тен переоценил его гибкость и смелость? Ииль слышала его дыхание ночью, она слышала дыхание каждого неподалёку, несмотря на старость слух у неё был очень чуткий.
Ииль думала. День этот выдался бесконечно долгим, но подумать она смогла только ночью: о всех детях, рано или поздно покидавших её.
Первым был Ин, в десятилетнем возрасте он утонул. С тех пор Ииль не могла смотреть, как дети и подростки лезут в воду. Но сегодня, нагадав Вын-не заставить мальчишку рыбачить, она пристально следила за ракхом.
Потом были Тат и Тот, на вторую зиму своей короткой жизни близнецы заболели и умерли.
Ииль чутко слушала, не начнёт ли ракх после холодной воды кашлять.
Лан, как и Вын, погиб на охоте. Только был он младше. Сколько ему тогда исполнилось? Как этому ракху или больше?
А потом была Хорна, её единственная дочь, – сестра Вына и последняя из детей. Хорна родилась уже после того, как умер её отец, поэтому, должно быть, родилась мёртвой, и ей не полагалось имени. Хем отказался наречь её. И тогда Ииль, обезумевшая от горя, встретив в лесу, где собралась хоронить младенца, дочку Хема, упала перед ней на живот и попросила, нет, больше, стала вымаливать имя, чтобы нареченная человеческим словом дочь обрела в этом мире душу, с которой Ииль сможет говорить, которую сможет помнить по имени.
Дрожащая и плачущая девочка, в конце концов, не выдержала и дала мертворождённому ребёнку Ииль имя – Хорна, Живущая-по-ту-сторону. И поэтому Хем, как узнал, наказал собственное и так же единственное уцелевшее из его семьи дитя: с того времени он не стал передавать дочери силу Говорящего с духами и учить давать имена людям, вещам, зверям и птицам. Больше он не называл девочку по имени, а только словом «дочь», и все поняли, что та навеки отрезана от духов. Вскоре её стали звать просто – «дочь Хема». И к тому времени как девочка стала девушкой все уже забыли, какое у неё прежде было имя.
Но Тена, наверное, это только ободряло – теперь, когда дочь Говорящего с духами была обычным человеком, а не предназначенной, он мог надеяться завоевать её внимание и любовь, да и её отец едва ли погнушается хорошим охотником, молодым и сильным.
И вот однажды Вын сказал матери: мы в ответе за дочь Хема, это жжёт моё сердце, я возьму у Хема её имя и её саму и позабочусь, чтобы она никогда не жалела о том, что сделала. Когда он принёс шкуру Хозяина леса Хему, они о чём-то говорили, о чём – Вын после не сказал даже матери. Сказал только: «Я сделал то, что давно хотел. Зови дочь Хема Вын-ной, теперь она – моя женщина».
Так и стала дочь Говорящего с духами Вын-ной. Та немногая сила, которую она успела получить от Хема, ушла вместе с её именем к сыну Ииль… А теперь и вовсе пропала. Но не встреться дочь Говорящего с духами тогда Ииль, не попроси Ииль у неё запретного, не прояви Вын-на мягкости? Осталась бы предназначенной, Вын бы взял другую девушку и, наверное, не было бы между ним и Теном такого соперничества… И не было бы у Ииль сегодня причин думать, что Тен не помог её сыну…
«Холодная ночь, – думала Ииль. – Холоднее вчерашней. Но ещё не настолько холодная, чтобы можно было замёрзнуть и умереть». Она решила ждать подходящей ночи, чтобы уйти к Хорне, мужу, Выну и другим своим детям.
В день, когда иней лёг на траву, возвратились охотники. Добычи они принесли много, поэтому царили оживление и суета. Даже Ииль, окаменевшая с возвращения Тена, чувствовала свою причастность к происходящему: узнав о гибели её сына, охотники, один за другим подходили и выражали ей своё почтение. Старший, Йыр выделил из общей доли первый кусок – для поминовения Вына.
Присутствие ракха также не осталось незамеченным, хотя тот и сидел очень тихо рядом с Вын-ной, так тихо, что, казалось, не дышит. Только сердце билось часто и громко. Вын-на не выдержала и положила ладонь ракху на запястье, то ли предостерегая, то ли успокаивая.
История о том, что она учит ракха говорить, уже стала известна, и мужчины, посмеиваясь, дразнили:
– Эй, ракх, уже скоро снег ляжет, если жить хочешь, ну-ка живо скажи: «Я – вонючка!»
Ракх исподлобья глядел, должно быть, догадываясь о смысле слов, но молчал. Вын-не за несколько дней не удалось заставить его повторить за ней ни одного слова. Хотя, когда она или другие что-то говорили ему, мальчишка смотрел и слушал очень внимательно. Или уже различал знакомые слова, или по интонации, взгляду и жесту смекал, чего от него хотят.
– Почему ты его не убил? Он зашёл на нашу землю. Взрослый или мелкий – ракхи знают, что за воровство добычи – смерть! – дергали охотники Тена.
Тен угрюмо отворачивался, ворча: «Ничего он не украл. Хотите убивать – идите к Хему, спрашивайте у него». Но к Говорящему с духами с этим идти не хотели, и от Тена понемногу отстали.
Вын-на, слышавшая эти разговоры, улучшив момент, увела ракха к ручью, подальше от людей.
– Уходи. К своим уходи, – толкнула она паренька.
Ракх жалобно посмотрел на неё, поёживаясь отодвинулся от влажных кочек, на которых поблёскивали мелкие капли льда.
«Уходи!» – Вын-на топнула ногой, но голоса не повысила, боялась, что её другие услышат.
Ракх печально вздохнул и мелкими шажками начал спускаться по кочкам к воде. Вын-на не сразу поняла, зачем, а поняв – подбежала и остановила его почти у самой кромки:
– Стой! Стой! Не туда. Не надо ловить рыбу. Не надо! Уходи, к своим уходи.
Она развернула мальчишку в сторону, где, как ей казалось, обитали ракхи, указала рукой вперёд вдоль реки:
– Туда. Туда иди. Насовсем.
Вын-на отбежала и замахала руками, прогоняя пленника.
Ракх стоял недоуменно, не решаясь уходить. Тогда Вын-на повернулась к нему спиной и стала взбираться по склону. Склизкая холодная трава скользила под ногами и леденила цеплявшиеся за неё руки. И как это Вын-на не обратила внимание, насколько тут опасно, когда бежала вниз! В какой-то миг, когда до верха оставалось совсем немного, она потеряла равновесие. За кисти ухватили шершавые смуглые ладони. Ракх, оказывается, уже взобрался наверх, и теперь держал Вын-ну, напрягшись всем тощим телом, на обрыве над берегом.
Когда та выбралась, мальчишка вдруг потянул Вын-ну за плечи. Они оказались на коленях друг перед другом, лица их почти соприкасались. Ракх смотрел Вын-не в глаза, в зрачки, а через эту черную червоточину куда-то очень глубоко. Очень глубоко. Она и не подозревала, что можно так глубоко смотреть в человека, что в человеке, как в ясном небе, не видно дна. От такого взгляда Вын-на ощущала, как катит студёные волны река, как шевелит плавником затаившаяся у илистого дна рыба, как текут над ними облака, как в чаще бредёт Хозяин леса, как, теряя алые листья, на ветру волнуются верхушки деревьев… Видеть она не могла, лишь чувствовала всё это одновременно – и телом, и сердцем…
Ракх улыбался: словно что-то искал в ней, искал и – нашёл.
– Тиисс…
Вын-на вздрогнула, отшатнулась. Кто произнёс её детское имя? То был голос Вына. Не мог же ракх говорить голосом погибшего мужа? Или дух Вына вселился в мальчишку? Ей показалось, что глазами подростка на неё сейчас смотрит взрослый. В улыбке ракха ей чудилась улыбка Вын-на.
Получив девушку в жёны, Вын привёл её в лес. Стояла летняя жара, а здесь – было прохладно. Дочь Хема понимала, для чего они уединились, трепет и смущение переполняли её. Ей казалось, что она недостаточно знает сына Ииль, нет, по сравнению с Теном она его просто не знает, и, хотя и видела каждый день, очень мало находилась с ним на расстоянии вытянутой руки или ближе и почти не говорила. Но теперь она – жена лучшего молодого охотника, самого удалого, самого удачливого. Она, как и другие, восхищалась его смелостью и недоумевала, почему вдруг Вын выменял её у отца на шкуру Хозяина леса. Может быть, потому что охота и добыча – всё, что ему нужно, чтобы чувствовать радость?
Вын остановился, глубоко вздохнул – кажется, и смелому охотнику нужна была решимость, когда дело касалось не зверя, а человека.
– Знаешь, что это за место? – после короткого молчания спросил Вын.
Девушка покачала головой.
– Здесь живёт Хорна, моя сестра, которой ты подарила имя. Подарив ей имя, ты лишилась своего. Мы навсегда в долгу перед тобой. Я привёл тебя сюда, чтобы расплатиться: мы с сестрой вернём тебе имя и судьбу Говорящей с духами. Тиисс! Отец и все другие не будут звать тебя по старому имени. Но Хорна, я и духи – будем. Мы будем приходить сюда с тобой, чтобы ты слушала духов и училась с ними говорить. Не бойся, прими меня Тиисс…
Ей было страшно: страшнее, чем стать женой, оказалось вернуть забытое имя и снова думать о себе как о той, кто посмеет войти в мир духов.
– Как ты можешь знать, хотят ли духи говорить со мной? – испуганно спросила она.
– Если Хозяин леса пришёл на мой зов и пожертвовал себя – неужели не хотят? – улыбнулся Вын.
– Кто ты такой? – вскрикнула Вын-на, позабыв об осторожности.
Ей хотелось обнять того, в ком могла обитать душа мужа, но кулаки сжались – может быть, ракх забрал себе душу умирающего и держит её в плену?
– Кто ты?! Кто ты?!
– Тиисс... Тиисс, – ракх повторял её имя.
Ей почудилось, это не был голос её мужа: голос у ракха был свой, надтреснутый мальчишечий, но говорил чужак совсем как Вын.
– Замолчи! Замолчи! – зашипела она и прижала ладонь к его губам.
И вовремя! К ним бежала Су: хотя она и была совсем маленькой тогда, когда Хем звал дочь по имени, но могла и помнить.
– Вын-на! Скорее! Начинают!
Мясо на кострах готово, вдове погибшего нужно принять участие в тризне и празднике удачной охоты.
Вын-на примостилась позади Ииль. Горе матери разливалось медленно во все стороны, Вын-на не хотела попадаться ей лишний раз на глаза, тем более с ракхом, который хвостом таскался за ней.
Она смотрела, как, приплясывая, выходят на круг девушки и женщины. Не так давно и она выходила танцевать к костру. Руки её помнили, как нужно встрепетнуть, подобно птичьим крыльям. Помнили спина и бёдра, как приседать и выгибаться. Помнили плечи и голова, как подражать осторожной куропатке. Ноги помнили, как покачиваться и подпрыгивать, чтобы маняще позванивали украшения из речных раковин. Голос помнил, как ритмично покрикивать пронзительным птичьим криком…
Пока не вернулись охотники, Вын-на мысленно готовилась, думала, как бы не заплакать, когда они начнут вспоминать её мужа, как сдержаться, когда женщины в танце станут его оплакивать…Но сегодня было не до этого: днём она боялась, что охотники убьют ракха, а сейчас думала только о том, почему ракх знает и зовёт её по имени...
Вын-на скосила глаза на мальчишку: тот сидел, склонив голову набок и округлив спину, не отрывая взгляда от танцующих. Рот его приоткрылся. Сейчас ракх ничем не напоминал Вына. И сейчас он ничего не боялся, чужой танец полностью захватил его
Снег выпадет скоро…Что тогда? Знает ли отец, что душа Вына вошла в ракха? Сказать ли ему? Оставить ли всё как есть, тайком оставив душу Вына подле себя?
Вын-на перевела взгляд туда, где сидел Хем. Спокойный, казалось, даже довольный происходящим, – должно быть, духи дали знать, что танцы и подношения угодны…
Когда она, сомневаясь, хотела снова взглянуть на ракха, то не увидела его на прежнем месте. Встревоженная, поискала взглядом – нигде мальчишки не было. Наконец-то понял, что можно сбежать и сбежал? Или его незаметно, закрыв рукой рот и прижав в нужном месте тонкую шею, чтоб не трепыхался, забрал кто-то из вернувшихся мужчин?
Вын-на в страхе глянула на отца: и он позволил?
В кругу охотников, что заняли место танцующих женщин и мерялись удалью в прыжках, принялась высматривать Тена – нашла: Тен всю силу вкладывал в движения, прыгал высоко и безудержно смело. Словно вода, утекла куда-то его всегдашняя тихая мягкость.
Охотники двигались всё быстрее, выплясывали у Хозяина леса новых косуль, тетеревов и куропаток, чтобы не перевелась вокруг них дичь. И вдруг Вын-на увидела в круге танцующих ракха.
Перед ней раскрывался завораживающий, мало с человеческим имевший танец. Когда ракх подпрыгивал, то превращался в годовалого оленёнка – оттолкнувшись ступнями, подогнув колени, он парил в прыжке. Когда же припадал к земле и кувыркался – становился поджарым молодым волком, игривым и дурашливым. Он, словно тетерев мог выгнуть спину, шею – и тогда явственно казалось, что есть и клюв, и мощный, гребнем поднятый хвост.
Ракх не был обычным человеком, – осознала Вын-на, – лес дышал в нём. Лес, река, ветер, духи всего ещё не рожденного, не получившего шкуры и костей, переполняли этого лишь внешне схожего с людьми мальчишку. Он ведь всегда пах только лесом – лесной гнилью, корой, травой…
У кого собралась она выспросить о Выне? У деревьев ли, теряющих листву? У зелёных сосен? У перекликающихся в небе, собирающихся в стаи птиц? У того секача, чьи клыки в крови её мужа? Все они теперь – Вын. Захороненный где-то под пологом леса, не ушедший по Великой тропе в Верхний мир, или, может быть, вернувшийся по ней.
И этот Вын устами ракха, устами леса будет звать её Тиисс – как поклялся когда-то в чаще. Навсегда. Имя – за имя.
Как это назвать? Вын-на не знала слова для такого обмена. Для клятвы, которой смерть не преграда. Для поступка мужа. Для танца ракха.
Её томило предчувствие слов, которых она пока не знала. Как мальчишку переполняли не рождённые звери и птицы, так её наводняли и сводили с ума не рождённые имена. Вын-на отбежала в сторону и комком сжалась на промерзающей земле, пытаясь выдержать их напор. И только когда разрывавшая её волна немного стихла, она, пошатываясь, встала и возвратилась к пещере.
Холод поздней ночи всех загнал на собранный лапник и под шкуры. Обглоданные кости, раскрасневшиеся лица. Ракх сидел между охотниками и смеялся чему-то со всеми, глаза его блестели, щёки и рот лоснились. Сегодняшний танец без всяких слов сделал его своим. Теперь мальчишка пах пещерой и жареным мясом, а не лесом и падалью, и казался обычным человеком.
Ииль уже дремала, Вын-на проскользнула на своё место и тоже забралась под шкуру. Что сегодня ей померещилось?
«Тиисс! Тиисс!»
Трясли быстро и часто.
Вын-на, ещё не успев испугаться, открыла глаза: ну, да, это ракх стиснул плечо. Она покрутила головой, осматриваясь: кругом спали, лишь не смыкали глаз сторожа огня и входа. Слышали ли они, как её назвал мальчишка? Неизвестно.
– Най? – спросила шёпотом.
Ракх указал на вход. Вын-на подняла брови, потом вытянула шею – но ничего так и не увидела: у входа было сумрачно, солнце не спешило вставать.
Они подошли ко входу, Вын-на встретилась глазами с Яхом и Тиром, охранявшими предутренний сон всего племени.
– Снег, – усмехнулся Тир.
– И что? – спокойно спросила Вын-на, глядя на тонкую белую пелену, ровно припорошившую землю.
– Как что? Твой отец сказал, с первым снегом всё закончится.
– Отец верно сказал. Ещё вечером вы с ракхом ели вместе, теперь он один из нас. Захочет – уйдёт, захочет – останется.
Ях, усмехаясь, слушал и кивал, глядя то на неё, то на товарища, то на мальчишку, на всякий случай державшегося у Вын-ны за спиной.
– Но ты же не научила его говорить!
– Не научила? Не слышал разве, как он только что меня разбудил?
– Эээ… А про мужа разве узнала?
– Узнала.
– Узнала? А чего молчишь? Рассказывай!
– Я не для тебя узнавала, для себя. Теперь я всё знаю, мне не зачем больше учить ракха нашим словам.
– Ты другая, Вын-на, – озадаченно произнёс Тир. – Ты теперь станешь женщиной Тена? Будешь есть, что он принесёт?
Вын-на покачала головой.
– Тен скоро возьмёт Су, ещё до весны.
Откуда она знала это? Потому что Су была её подругой и всегда заглядывалась на Тена? Потому, что сама она не хотела бы иного?
Вын-на подошла к своему месту и тут же обернулась: да, не показалось, Ииль пропала.
– Где Ииль? – спросила Вын-на Тира, но Тир лишь покачал головой.
– Где!? – она крикнула взглядом.
Тир и Ях будто пригнулись от этого крика, потом Ях хмуро сказал:
– Ушла старуха. Уже и след замело. Сказала, пора ей.
– И вы пустили?
– Старики знают, когда им лучше уйти. Тяжело их нести, если совсем немощные становятся. И хорошо, что Ииль своими ногами ушла, должно быть, уже сына встретила.
Вын-на знала, что да, так лучше: старики всегда уходили зимой – кто от болезней, кто от недоедания. Хоронить в мерзлой земле тяжело, поэтому стариков уносили как можно дальше в лес, обычно ещё живыми. Муж, конечно, сколько мог, столько и заботился бы о матери, а если бы её нужно было отнести в лес – сделал бы это сам. Вын-на всегда чувствовала страх и холодность со стороны Ииль, ещё со времён Хорны, а породнившись, испытала на себе и колючую материнскую ревность. Но отпустить Ииль вот так, даже без прощания Вын-не казалось неправильным, стыдным. Она схватила шкуру, которой укрывалась старуха, накинула себе на плечи и выбежала из пещеры.
В чаще, укрытой белым влажным снегом, в холодной полумгле Вын-на шла медленно, вглядывалась в расплывающиеся очертания, пытаясь под корягами и пнями высмотреть скрюченное тело Ииль. Она звала старуху, но ничего не слышала в ответ. Возможно, Тир был прав, и мать уже встретилась с сыном на тропе в Верхний мир. Но если ещё нет, то Вын-не было известно лишь одно место, где она могла бы отыскать Ииль. Если та всё-таки добралась к нему.
– Хорна! Помоги мне! Время Ииль не пришло, верни её назад. Слышишь меня?
Воздух вокруг трепетал, словно вспененный десятком крыльев, но не происходило ничего, чтобы дало понять, что слова Вын-ны услышаны.
– Хорна! Верни мне Ииль!
Тишина. Тишина…
Лес не понимает моих слов, и не принимает их, подумала Вын-на.
Всякий раз, когда она вместе с Выном приходила сюда, она слушала, слушала, ей даже казалось, что она слышит духов. Но у неё не было дара вызвать зверя из леса, какой был у её мужа. У неё не было дара, говорить с духами, отец запретил его. А может, этого дара с самого начала просто не было…
Но ведь было что-то вчера: когда она смотрела в глаза ракху и чувствовала лес вместе со всем, что в нём? И когда обуревали её слова из мира духов?
Но Вын-на не знала, как пробудить эту силу, а пробудив – как заставить её найти Ииль. Она лишь беспомощно озиралась.
Что делал ракх, не умеющий говорить, чтобы его поняли? Он вытянул ладонь – вот так, узкую и робкую ладонь, ещё не зная, останется ли жив… Вын-на вытянула руку, как ракх за сладким клубнем. Она не знает, даст ли лес то, о чём она просит. Она не знает, отпустит ли лес Ииль и её саму, или заберёт, как Вына… А потом, когда ракх заглянул в её глаза, что она увидела? Она увидела листья и хвоинки, казалось, все хвоинки в лесу… Вын-на качнулась. Как деревья под порывом, повела руками, обнимая ветер, пронося его над лесом…
Вот так! Вот так бегут белки по ветвям! Вот так скачут зайцы, вот так хоронятся куропатки. Вот так поёт лес!
Лес, поющий на ветру! Верни мне Ииль!
Вот так медленно падает снег, вот так он укрывает ветви!
Снег, верни мне Ииль!
Вот так уходит по тропе мой муж, охотник Вын, вот так он улыбается и весело свистит! Вын, верни мне Ииль!
Вот так Ииль ходит, вот так она кашляет во сне. Ииль, вернись, ты слышишь, твоё время не пришло! Это знаю я, знаю я…
Но кто – я?..
Она замерла, качаясь на носках, на кончиках пальцев, мучительно ища ответ. И когда её тело, застигнутое вопросом на полушаге, уже не в силах было и дальше сохранять равновесие, Вын-на шагнула – и словно в снежную пропасть провалилась. Но тотчас, не успев раствориться в страхе, взлетела над вихрем снега: я – Тиисс, та, что будет говорить с лесом! Я – Вын-на, что будет давать всему имена! То, что захочет прийти в мир людей, приходи ко мне, и я нареку тебя, чтобы ты не принесло людям вреда. Так будет до конца моих дней!..
Молодой охотник и Хем сидели рядом. Говорящий с духами гладил рукой мягкую шкуру, принесённую в дар.
– Хозяин леса пришёл по твоему зову, это правда. Но знаешь ли, что это значит?
– Знаю, – кивнул юноша. – Вын-на будет моей. Она будет свободной. Твоё наказание… Оно закончится для неё.
– Наказание… – Хем вздохнул. – Это было не наказание. В ней, в моей дочери, когда она нарушила запрет, пробудилась такая сила, с которой может совладать только большая воля… Великая воля – она больше, чем твоя, когда ты борешься с Хозяином леса и побеждаешь… Этой воли у ребёнка быть не могло. А сила – была. Эта сила и в мёртвом видеть живое. Для таких, как она, смерть – это как листья, упавшие с дерева, как снег, как жара, из-за которой пересыхает ручей. Как было позволить, чтобы эту силу использовали другие? Даже твоя мать. Даже без злого умысла.
– Но теперь Тиисс сможет пользоваться своей волей и своей силой? Она выросла!
– Выросла. И может принять и свою волю, и свою силу. А это случится, когда разрушится всё, что вокруг неё. Когда она поймёт, что должна стать хозяйкой своей силы, духи услышат её… Ты так хочешь, чтобы моя дочь стала следующей Говорящей с духами?
Молодой охотник кивнул.
– Что ж… Тогда – люби её: так люби, чтобы ей больно было тебя потерять…
Ииль уже не чувствовала холода. Где-то здесь её муж, где-то здесь Вын и другие дети. Скоро они заберут её, нужно лишь дождаться…
Белая волчица, осыпанная снегом, замерла поодаль. Ииль не почувствовала страха. В лесу всегда кто-то кого-то ест… Волчица была одна, она ещё не набралась смелости, чтобы подойти к человеку, а может, не так уж и голодна. Ииль закрыла глаза. Скорее бы… Но сон, в который она перед тем погружалась, стал тугим и вязким, и он выталкивал старую обратно – в предутреннюю ночь, в холод, в лес…
Волчица мало-помалу осмелела, подошла, чуткая Ииль хорошо её слышала…
Близко, совсем близко. Волчий нос ткнулся в руку. Горячее тело зверя расположилось под боком.
Ииль приоткрыла глаза. Волки так себя не ведут, только если это не…
– Хорна?
Волчица вздрогнула от человеческого голоса, но не поднялась, а только повернула морду. Потом спокойно отвернулась и тогда уже неторопливо встала.
Да, это Хорна, разве мог быть кто-то иной? Это её Хорна, которая пришла, чтобы вести свою мать в Верхний мир.
Ииль пронзила боль от того, что ни дня не жившее на земле существо, её ребёнок, не знавший ни материнской груди, ни ласки, схороненный в лесу, ждал её здесь, на грани миров столько лет… Она поднялась и заковыляла вслед за зверем, всхлипывая и вытирая слёзы, которые не унимались и студили лицо.
Когда кто-то двинулся ей навстречу из-за деревьев, Ииль заспешила вперёд, скользя по ненадёжной, присыпанной снегом земле. Она так спешила, что не всматривалась, кто к ней приближается, и даже потеряла из виду волчицу. Больше всего Ииль боялась упасть, задержаться, замешкаться. И только когда её схватили за плечи и остановили, она подняла взгляд. И – упёрлась в лицо Вын-ны. Ото рта и ноздрей Вын-нв шёл пар, её руки крепко держали старую, держали в среднем мире, не давая уйти к мужу и детям.
Ииль, осознав это, взвыла, стала отрывать от себя цепкие пальцы, отталкивать Вын-ну, но та не отпускала, и обе они вскоре повалились на землю, в снег. «Най?! Най!! Най!!!» – горестно выкрикивала старуха. Вын-на была моложе, сильнее, она одолевала, поэтому Ииль со злобой била её всюду, где могла – просто чтобы сделать больно. И когда, изловчившись, ударила по животу, Вын-на, наконец, выпустила её. Она встала и, отряхивая с себя снег, тяжело дыша, произнесла: «Най? Ты знаешь, что я могу давать имена. Когда-то ты сама попросила меня об этом. Я слушаю лес, и духи леса наполняют меня этими именами. Моя сила вернулась Лес сказал мне, что я должна дать людям новое слово!»
Ииль, всклокоченная, с комьями снега в волосах, сидела на земле и смотрела непонимающе.
– Иильга. Те, кого нянчит Ииль. У нас с Вын-ом будет дитя. Дождись его и позаботься о нём. Ты вырастила хорошего сына, значит, вырастишь и других хорошо. Я, Су и другие женщины будем оставлять тебе детей и добывать еду, так у нас будет больше еды, и её на всех будет хватать. У нас есть слова для тех, кого нянчат мать и сестра, но нет для тех, кого нянчат матери дочерей и сыновей. Мы будем звать этих детей – иильга. Если в нашем племени старики растят иильга, значит, мы живём сыто и лес благословляет нас.
Молодая женщина помогла старухе подняться, отряхнула её, подобрала оброненную в борьбе шкуру, набросила на плечи Ииль.
– Тиисс! Ииль!
Ракх бежал к ним и махал руками.
– Он говорит? Откуда он знает твое детское имя? – спросила Ииль. – Ты сказала ему?
– Не я. Я думаю, он услышал его от Вына. Видишь, он и тебя назвал по имени. Давай подождём, может быть, он когда-нибудь сам нам всё расскажет?..