Глава 285
Король решил навестить Королеву-мать.
— Матушка, добрый день, — сказал он. — Надеюсь, ваше здоровье лучше?
— Моё здоровье уже никогда не будет лучше, чем было, сын мой, привыкайте к этому, — ответила Королева. — Каждый новый день прибавляет мне годы и отнимает у меня здоровье. Это закон Божий, установленный для всех в этом мире, и он не делает исключений для Королей и Королев. Благодарю вас за то, что поинтересовались моим здоровьем.
— Ваше здоровье всегда меня интересует и волнует в самой наивысшей степени, — солгал Людовик. —Так же и как ваша жизнь. А ведь я так мало про вас знаю! Расскажите мне про вашу молодость.
— Молодость всегда лучше старости, даже если в ней присутствовали незаслуженное унижение, неподобающая положению бедность, оскорбительные и безосновательные угрозы и смертельная опасность по самым ничтожным поводам, — ответила Королева. — Всё плохое со временем забывается, хорошее, к сожалению, тоже, но из памяти не уходит то ощущение, что когда-то были и молодость, и силы, и здоровье, и желания, были и верные друзья, и смелые талантливые люди, готовые служить не за деньги и не за прочие награды, а просто вследствие своего убеждения, что верность любого дворянина своей Королеве, есть требование долга и чести.
— Расскажите об этих людях, матушка, — попросил Король.
— Десять лет назад эту же просьбу высказал мне кардинал Джулио Мазарини, — припомнила Королева. — Он искал для себя преданных дворян, и желал узнать от меня имена тех людей, на которых можно было бы положиться. Но ведь у каждого времени свои герои! К чему ворошить дела двадцатилетней или давности? А теперь уже тридцатилетней. Но, как ни странно, среди моих прежних защитников нашлись те, которые пригодились и кардиналу.
— Это капитан д’Артаньян, я знаю, матушка, — сказал Людовик.
— Стало быть вы задаёте мне такие вопросы, на которые и сами знаете ответ, — подытожила Королева.
— Я знаю имя, я знаю человека, я знаю его как капитана королевских мушкетёров, но этого знания мне недостаточно, — ответил Король. — У меня имеются веские причины постараться узнать об этом человеке всё, что только возможно.
— Вы же проводили с ним столько времени! — ответила Королева. — Он был с вами и на охоте, и на торжественных выездах, он или его люди охраняют вас постоянно. И неплохо охраняют! Если бы у моего свёкра Генриха IV был бы свой д’Артаньян, он не погиб бы от кинжала Равальяка, уверяю вас!
— Я знаю, что д’Артаньян – верный слуга и преданный офицер, — согласился Людовик. — Но волею судеб он проник в тайну, которую не следовало бы знать никому!
При слове «тайна» Королева вздрогнула.
— О какой тайне вы говорите, сын мой? — спросила Анна Австрийская, стараясь оставаться спокойной.
— Не беспокойтесь, матушка, он проник в неё не ради зла, а ради блага для меня и, надеюсь, для Франции, а также, я очень надеюсь, что и для вашего блага, — ответил Людовик. — Мне следовало бы его отблагодарить за это!
— Ну так отблагодарите, — сказала Королева, одновременно и страшась услышать, о какой тайне шла речь, и опасаясь не узнать этого.
— Я хотел бы узнать у вас, матушка, как лучше было бы отблагодарить человека, которого вы знаете так хорошо и так долго? — спросил Людовик.
— Уже одна ваша благодарность, выраженная словесно, является достаточной наградой для любого подданного, — ответила Королева. — Но, разумеется, Королю не пристало быть чрезмерно скаредным. Щедрость в разумных пределах украшает любого монарха. А самой лучшей наградой во все времена являлись и являются деньги. Конечно, можно отблагодарить и иначе, подарив какой-нибудь земельный надел, дом, или придворную должность, или очередной офицерский чин. Но подобные подарки могут быть неудобны для самого дарящего. Ведь должности и чины следует раздавать не в качестве награды, а смотря по тому, какой человек лучше подходит данной должности и какой заслужил очередной чин. Для благодарности это чересчур, а для награды вполне подходит.
— Что же вы мне посоветуете, матушка? — спросил Людовик.
— Чтобы советовать, какова должна быть награда, надо бы знать, в чём состоит заслуга этого человека перед вами, — продолжала Королева свою игру, одновременно опасаясь и желая узнать суть разговора.
— Можно сказать так, что он подарил мне жизнь, — ответил Король. — Или, во всяком случае, вернул мне свободу.
—Что-то я не возьму в толк, сын мой, — проговорила Королева. — Если меня не обманули бабки-повитухи, то жизнь вам подарила я, ваша мать. Что касается возвращения свободы, то разве у вас кто-то когда-то отнимал её?
— Именно так, матушка, — ответил Людовик. — У меня была отнята свобода, и у меня не было никаких оснований надеяться на то, что её мне вернут. У меня были серьёзные основания опасаться за мою жизнь. И всё это – вследствие одной небольшой тайны, которую вы от меня скрыли, матушка.
На этот раз при слове «тайна» Королева всерьёз испугалась. Она поняла, что Людовик навестил её далеко не из сыновней почтительности. Всё это было прелюдией к разговору о какой-то тайне, которую её сыну удалось узнать, и которую, как она прочитала на его лице, он собирался швырнуть ей в лицо, словно грязную салфетку, ставшую в результате её использования ненужной и отвратительной. Королева не знала, что и подумать, и не представляла, что можно ответить на такой вызов.
— Любая мать иногда скрывает что-то от своего сына, хотя бы потому, что она – женщина, а он – мужчина, — сказала она после некоторых колебаний. — Но я не могу взять в толк, о чём вы говорите.
— Тогда я не буду ходить вокруг да около, матушка, — ответил Король. — Я спрошу лишь, сколько у вас сыновей?
— Довольно странный вопрос, — ответила Королева и резко выпрямила спину. — Вопрос странный и дерзкий для любого гражданина Франции, страны, где я ещё являюсь Королевой и буду ей, пока не умру. Страны, в которой каждый человек знает, сколько у меня сыновей! И этот вопрос является дерзким для каждого, кто его задаёт, не исключая и вас, Ваше Величество, поскольку хотя вы и Король, но вы всё же – мой сын! Или вы подозреваете, что у меня есть ещё дети, рождённые от других мужчин, и спрятанные мной?
— Ничего такого я не подозреваю, матушка, но мой вопрос задан не из желания вас оскорбить, потому что даже если вы не ответите мне, то я итак знаю на него ответ, — сказал Людовик.
— Разумеется, вы знаете на него ответ, — сказала Королева дрожащим голосом. — Как я уже сказала, ответ на этот вопрос знают все. У меня двое сыновей, вы и ваш брат Филипп. Что же вам ещё?
— Вы забыли, матушка, о ещё одном моём брате, — проговорил Людовик ровным, но жёстким голосом. — Точнее, ещё одним следует считать Филиппа, а тот, о ком я говорю, никак не может быть названным ещё одним братом, ибо его положение по рождению намного выше, чем положение Филиппа. Я говорю о моём брате-близнеце, родившемся через полчаса или около того после того, как родился я.
— Молчите! — вскрикнула Королева и подняла правую руку, как бы защищаясь ей от лица сына. —Молчите, эта тайна никогда не должна была быть узнанной никем, кроме тех, кто был посвящён в неё волей обстоятельств! Это – страшная тайна и для меня, и для вас, и для всей Франции.
— Да, сударыня, это – страшная тайна, — согласился Людовик. — И от того, что я не был в неё посвящён, она стала ещё страшней для меня лично! А я и не предполагал, что любой, кто проникнет в неё, может задумать дерзкое преступление! Похитить меня, посадить на мой трон этого человека, который похож на меня как две капли воды, и оставить меня в темнице до конца моих дней, или, хуже того, попросту убить! Я-то по наивности своей полагал, что мои дворяне, все до одного, преданы мне, и поэтому просто так похитить меня или убить, не вызвав при этом гражданскую войну, невозможно. И поэтому никакие заговорщики не захотят меня похитить, так как это им ничего не даст! В случае моей смерти трон должен будет занять мой младший брат, Филипп Орлеанский! Это делает бессмысленными все попытки заговоров против меня! Но, как оказалось, всё далеко не так просто! Заговорщики могут попросту убрать меня, уничтожить, и возвести на трон заключённого, вызволенного ими из Бастилии!
— Ужасно всё то, что вы говорите, но ещё более ужасно, сын мой, что вы обвиняете в этом меня, вашу мать, которая является такой же жертвой произвола кардинала Ришельё, как и ваш несчастный брат. И в самой меньшей степени жертвой этого являетесь вы, ведь Ришельё сделал всё для того, чтобы вы, и только вы были Королём, поправ все права вашего брата, который имел их нисколько не меньше, чем вы, потому что вопросы старшинства среди близнецов всегда являлись и являются сложной теософской, философской и юридической проблемой, и в истории никогда не приходилось решать эти вопросы применительно к Дофину, наследнику трона, в особенности, трона столь великого, как трон Франции!
— Это звучит неубедительно, сударыня, — ответил Король.
— Что именно вы находите не убедительным в том, что я сказала? — спросила Королева, перешедшая в наступление. — Вы полагаете, что рождение близнецов зависит от воли матери? Вы думаете, что я сама так устроила, что у меня родилось двое сыновей, вместо одного? Это решает Господь!
— Я бы желал понять, по какой причине вы, мать двух принцев, согласились, чтобы один из них отправился в тюрьму, а также по какой причине вы скрыли от меня этот факт? — продолжал Людовик.
— Хорошо, давайте по порядку, — ответила Королева. — С вашего позволения начну со второго вопроса. Почему я скрыла от вас, что у вас есть брат. Для чего вам было это знать? Разве можете вы знать, сколько бессонных ночей я провела от того, что никак не могла повлиять на судьбу вашего брата? Что вы можете знать о чувствах матери, у которой отняли её дитя? Мне обещали, что ему будет обеспечена приличная жизнь, соответствующая его рангу или, быть может, лишь немногим не советующая ему. Я не знала, что его лишат свободы! Его просто отдали кормилице, чтобы он вырос вдали от Парижа, чтобы жил свободной и счастливой жизнью, но не помышлял о престолонаследии. Так решил Кардинал, потому что он решил, что два наследника престола с равными правами – это слишком опасно для той Франции, каковой она была в то время. И видит Господь, он был прав! Если бы у меня было два Дофина, Фронда использовала бы одного из вас против меня, или же потребовала бы вас обоих отстранить от права престолонаследия. В любом случае разгорелась бы гражданская война, население раскололось бы на две части, в результате трон попал перешёл бы случайным образом одному из вас, но могло бы случиться и так, что в результате борьбы оба вы были бы повержены, и вашим свержением воспользовался бы какой-нибудь знатный проходимец из числа герцогов Лотарингских, или Роганов, или же Бурбонов, бастардов вашего августейшего деда. Отчего я вам не сообщила? Я спасла вас от тяжкого груза ответственности за это решение! Поначалу вы были слишком молоды, чтобы понять это политическое решение. А затем вы были уже достаточно самостоятельны, чтобы игнорировать эту ситуацию. Вы были коронованы, сын мой, вы стали Королём, и с этой минуты права вашего брата на престол, пока вы живы, стали ничтожными.
— Вот именно, пока я жив! — воскликнул Людовик. — Чтобы сделать его права более основательными, они могли убить меня! А я ничего не подозревал об этой опасности!
— Никто не должен был знать этой тайны, и тогда никакая опасность вам не угрожала бы, — ответила Королева. — Именно поэтому ваш брат был помещён в Бастилию. Это было сделано, чтобы исключить всякую возможность, что кто-нибудь увидит его и заметит необычное сходство между вами. Вы видите, что всё делалось исключительно для вашего блага!
— Вы ответили на мой второй вопрос, но не ответили на первый, — сказал Людовик, слегка успокоившись. — Я принимаю ваш ответ о причинах, по которым вы не нашли времени или возможности, или просто не пожелали открыть мне эту тайну. Это по-человечески вполне объяснимо. Но я не могу понять, почему вы, Королева Франции, мать двух сыновей Короля, подчинились требованию какого-то там кардинала Ришельё, всего лишь первого министра? Почему вы не потребовали, чтобы кардинал не совался в это дело? Почему не защитили моего брата? Ведь, наверное, можно было найти какой-то другой путь? Я с ужасом думаю о том, что ведь этим другим братом, отправленным в Бастилию, мог быть я, а на троне тогда оказался бы тот, другой! Как вы могли уступить?
— Как я могла уступить? — сказала Королева тихо, и голос её прозвучал глухо, словно бы из глубины колодца, в нём чувствовалась давняя усталость и почти отсутствие каких-либо чувств, словно бы душа Королевы выгорела до дна от какого-то страшного пожара. — Как я могла уступить? Я ничего не могла поделать, я не могла противиться воле кардинала, потому что кардинал держал меня в своих руках, в своих клещах, как паук держит пойманного им мотылька, связав крепкой и липкой паутиной его крылья, его лапки и усики. Беспомощная жертва лишь трепещет в этой жуткой агонии, предчувствуя свою гибель, и ничем не имея возможности противостоять этой грубой животной силе. Ришельё имел надо мной такую власть, какой не имел и сам Король Людовик XIII. Да что там говорить, ведь и над Королём он имел такую же власть, но только по совершенно иным причинам.
— Я этого не понимаю, — бесстрастно возразил Людовик.
— Ну так слушайте же, если вы хотите знать и эту тайну, — ответила Королева. — Мне уже не так долго осталось жить на этом свете. Я надеялась, что эта тайна умрёт вместе со мной. Поверьте, так было бы лучше для всех. Подумайте хорошенько, хотите ли вы знать ещё одну страшную тайну? Если ваше решение состоит в том, чтобы знать всё, я расскажу вам то, чего не знает никто, кроме меня и Господа.
— Да, я хочу знать всё! — сказал Король, побледнев, ибо он торопился потребовать объяснений прежде, чем рассудительность подскажет ему отказаться от своей настойчивости.
— Слушайте же, сын мой, — сказала Королева.
(Продолжение следует)