Стоял месяц ноябрь, самая его середина. Уже и снежок выпал; небольшой, правда, по щиколотку всего. Ночами подмораживало, и крепенько; за прошлую ночь даже забереги на ставке образовались; прочные -- не меньше семи саженей вширь, а где и поболе того! Да и пора уж зимушке, пора -- чего вола водить!
И вот в один из таких дней, ближе к вечеру, в семействе Вагиных случилась ссора -- событие, в общем-то рядовое, совсем не из ряда вон выходящее: в очередной раз забуянил его глава -- отставной (по причине частых загулов) конюх Василий Вагин; он же дядьвася, он же просто Чиж. Расходился -- ни словом не унять, ни действием -- никак! "Асмодей в него вселился, злой дух! -- голосила его жёнушка Валентина. -- В церковку сходил бы, авось нечистый и отвяз бы от тебя... Совсем ополоумел старый дурак!""
Вот и нынче Чиж прикултыхал весьма нетрезвым... От него сильно пахло горелой шерстью, нос и подбородок были перемазаны чем-то жёлтым и блескучим, в жёлтом были и его ботинки. Где, какой гадости нажрался? Следует сказать, что пил Вася строго по-Жванецкому: "В малых дозах, но в больших количествах."" К тому ж в питие был по-спартански вынослив и неразборчив -- пил всё, что горит, или хотя бы просто воспламеняется. Просадить пенсию для него было делом двух-трёх дней. После загулов Васей овладевала жесточайшая депрессия, и тогда он рыскал по деревне в поисках "горючего"". И ведь находил -- наливали сердобольные бабушки, "лечили"" пьянчугу самопальным вискарём, под бессовестный процент пользовали. А он и не артачился: с докторами разве спорят!
...Смеркается. Женка Валя молитвенно сложив ладони, бубнит точно мантру: "Вась, а Вась, послушай меня -- приляг! Ну Васичка!""
Но Васю женино нытьё только больше распаляет и он с ещё большей яростью принимается буйствовать: падают киоты со стен, на пол сыплется посуда, цветочные горшки... Буян и избу спалить грозится и себя в огне том сжечь и много ещё чего бредового несёт. Пробовала
дозвониться сыну Ивану или невестке, но те оказались вне "зоны доступа."" Бедная не знает что делать, кому "караул"" кричать. И вдруг вспомнила об одной вещице, которая хранится в чуланчике в черном пакете -- наручниках. Их по рассеянности забыл друг их сына участковый лейтенант Жорик, когда они намедни за рюмкой "чая"" сиживали. Много выдули! Жорик пистолетика чуть не лишился -- обронил нечаянно. Без него и пошёл. Валя весь мусор во дворе переворошила... Нашла! Догнали -- отдали. В начале же "чаепития"", когда участники церемонии были ещё в ясном рассудке, полицейский показал другану Ивану и "ментовские"" приёмчики и то, как при надобности следует пользоваться наручниками. Тёть Валя всё это видела; так, интереса ради глазела. И вот теперь... Неуж-то навык пригодится?
Метнулась в чулан и -- метлой оттуда! И -- до кровати. Села. Встала. Сделала вид, что заправляет постель... Вновь села. На краешек. И к мужу:
-- Вась, хочешь погадаю? Судьбу скажу. Твою... Сядь рядком!
Вася разом притих. Медленно, словно сомнабул обернулся. Молвил:
-- Чево-о?!
Предложение "половины"" его явно огорошило, однако повиновался -- сел.
-- Дай руку! -- попросила "гадалка"". -- Не эту, ту дай!
Тяжело воздев набрякшие веки, Вася подал "ту"". И в этот миг на его волосатом запястье мягонько клацнула клешня наручников. Выпучив глаза, пьяный поочерёдно глядел то на собственную руку, то на предусмотрительно отпрянувшую жену Валю... Врубался! И врубился ведь, и возопил:
-- Тты... ты чего сделала, а? Ты чего со мною сделала? Стерва! Ведьма! Убью-ю-ю!
Попробовал встать... И встал бы, если бы некто невидимый не дёрнул его левую вниз -- молча и грубо! Вася застонал от бессильной ярости и жалости к себе; крепко держала его бездушная стальная цацка -- не разбежишься, разве что только со всей вдрызг расшатанной за долгие годы службы "полутораспалкой"", или хотя бы с её частью... А Валя шмыг! да из избы, да во двор, а со двора -- на хутор к подружке: "Нехай посидит: перебесится да и угомонится.""
Но Вася не угомонился. Вася изловчился и покинул таки "узилище""; вместе со спальной частью покинул -- изъеденной ржавчиной сеткой. Без спинок. Как освободился от них, сам не ведает -- может добрый домовой пособил?.. И пошёл и пошёл тропами малохоженами.
Двигался Вася быстро, но осторожно, особенно через ручей во рву; помнил, что пьяному и лужа по уши -- сам мерял... Поднялся на бугор, направил стопы полем, мимо тропки. Почти смерклось. Взошла луна. По грязно-серому небу стадами овец ошалело неслись облака, по деревенской улице слесарь Пашка гарцевал на купленном за два бутыля самогона "убитом"" жигулёнке-копейке; какая-то баба орала на Пашку, обещая за задавленного петуха и стёкла разбить в Пашкином "шавралете"", а заодно и Пашкину морду в кровь... Словом, был вечер как вечер, ничего особенного, ничего криминального.
Хмельные пары из Васи потихоньку повыветрились, Вася почти трезв. Идёт, по сторонам глядит: не топает ли ему навстречу гуляка какой или воришка с чужим добром?.. Бедолаге мельник Кондратий встретился. Прямо середь поля... С дороги сбился, что-ли! Ну он-то, Вася, со стыда по буеракам да бурьянам, но Кондратий-то по бедорожью из-за чего? Удивился и мельник, завидя Чижа.
-- Либо перезжаешь, Вась? -- спросил.
-- Ага, переезжаю, -- сторонясь, хмуро отвечал тот.
-- Можа табе помочь?
-- Обойдусь! -- буркнул Чиж
-- Ну, гляди...
-- Гляжу...
И каждый пошёл в свою сторону. Однако, мельник, не совсем удовлетворённый ответом односельчанина, не выдержал и окликнул:
-- Вась, а почто ты в одних труселях; вроде и не жарко ноне, морозно даже...
-- Иди куды шёл, любезный! -- не оборачиваясь огрызнулся Вася и продолжил путь свой.
И пошло-поехало гулять по деревне: "Васька Чиж по ночам мебель куда-то носит. А куды? Можа пропивает, а можа и на реставрацию --
кто знает"". Смеялись над Васькой мужики, подкалывали -- не зло, конечно, подшучивали -- поржать только б, поскольку разумели, что в подобную историю может вляпаться едва ли не каждый из них.
А Вася... Вася конечно же вернётся. Вернётся и, будто ничего и не было, будет невиннооко глядеть супруге в глаза, а она улыбнётся и скажет: "Ты вернулся? Какой сюрприз!"" Вася привычно будет каяться, клятвенно обещать, что бросит пить (вот прямо сейчас!) А милая , добрейшая жёнушка Валюша вздохнёт и молвит тихо: "Брехло!""