ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ (1665-1667)
Глава 32.513. ПРЕДСТАВЛЕННЫЙ ДВОРУ И ДУХОВЕНСТВУ КАК НАСЛЕДНИК ПРЕСТОЛА…
И те, кто писал о многообещающих способностях Федора Алексеевича, и те, кто подчеркивал его болезненность, были недалеки от истины, хотя влияние личности государя на исторические события до сих пор остается на доказательном уровне не оцененным. Как и все сыновья Алексея Михайловича от Марии Ильиничны Милославской, Федор нес в себе наследственный недуг, много лет, мучивший его здоровяка отца, страдавшего от хронического неусвоения витамина С.
Царевны, в отличие от царевичей, по общему мнению, чувствовали себя прекрасно, но жили, по стандартам знати, не слишком долго. У Федора было шестеро единоутробных сестер: Евдокия (1650–1702), Марфа (1652–1707), София (1653–1704), Екатерина (1658–1718), Мария (1660–1723) и Феодосия (1662–1713). Легенда о поразительном здоровье дочерей Алексея Михайловича от первого брака не учитывает также, что царевна Анна умерла в младенчестве (1655–1659), а Евдокия, — при рождении (1664/9).
На первых годах жизни скончались и двое сыновей Алексея Михайловича: Дмитрий (1649–1651) и Симеон (1665–1669), сын Натальи Кирилловны — но пережившие этот опасный период были гордостью отца, особенно старший царевич Алексей (1654–1670), 7 сентября 1667 г. представленный двору и духовенству как наследник престола.
В детстве Алексей получил хорошее образование. Он изучал языки, арифметику, философию, грамматику. Самым известным педагогом царевича был иезуит Симеон Полоцкий. Мальчик отличался хорошими способностями и отличной памятью, был любознательным и тянулся ко всему новому. Царь выписывал для него из-за границы много иллюстрированной литературы и занимательных игрушек. В юности Алексей Алексеевич много читал и учился, увлекался театром, общался с приезжими иностранцами.
31 августа (10 сентября) 1656 года появилась царская «грамота», извещавшая должностных лиц, что отныне царскородный сын должен упоминаться во всех официальных бумагах как «Великий Государь, Царевич и Великий князь Алексей Алексеевич». К тому времени «Великому Государю» ещё не исполнилось и трех лет.
В 1667 году торжественно и официально тринадцатилетний Алексей Алексеевич был представлен народу как будущий Государь.
В этой связи в царской грамоте говорилось:
„По милости всемогущего в Троице Славимого Бога, изволили Мы, Великий Государь, нашего Царского Величества сына благоверного Царевича и Великого князя Алексея Алексеевича объявить в народ, и для той Нашей Государевой и всемирной радости, пожаловали Мы, Великий Государь, бояр и окольничих, и думных людей, и дворян московских, и жильцов, и дворян и детей боярских городовых, велели к прежним окладам чинить придачи по указанным статьям“.
В 1667 году Алексей Михайлович назначил монаха Симеона Полоцкого наставником Алексея. Симеон Полоцкий посвятил воспитаннику «Стихи к осудару царевичу». Поэт описывал идеал государя — мудрого просвещенного монарха, который заботится о подданных.
Ты, Алексию Алексиевичу,
Денница наша, руски царевичу,
В тобе надежду вси мы полагаем,
Яко мы ношчной никогда познаем.
День светлый ныне за отца твоего,
Даст Бог, день будет за тя, сына его.
Симеон Полоцкий. «Стихи к осудару царевичу»
В 1670 году царевич Алексей скончался, и Симеон Полоцкий начал воспитывать дочь государя Софью и нового наследника — Федора. Для детей монах написал «Книгу кратких вопросов и ответов катехизических» и «Житие и учение Христа Господа и Бога нашего». Книги в занимательной форме знакомили с основами богословия. К 1671 году Полоцкий закончил книгу «Венец веры» — свод богословских знаний о мире. Автор в описывал основные события в истории религии, объяснял религиозные термины простыми словами.
По задумке родни Алексея Алексеевича планировалось женить на польской принцессе, племяннице супруги польского короля Яна II Казимира Ваза – Марии Гонзаго Невер (?).
При этом перед юным царевичем открывалась хорошая перспектива стать наследником польской короны в случае смерти короля польского. Послы этой страны по достоинству оценили юного наследника руского престола, встретившего их приветственной речью на польском языке, которым он отлично владел.
Но планам этим не суждено было сбыться, царевич умер в 1670 году при странных обстоятельствах. Еще раньше умерла мать Алексея, Мария Ильинична (04.3.1664 г.), и царь Алексей Михайлович пожелал сам свататься к юной принцессе. Сославшись якобы на то, что сын был слишком молод для женитьбы.
Анализируется новонайденное сообщение руского дипломата В.М. Тяпкина о некоем авантюристе, объявившемся в Запорожье в 1670-х гг. и якобы выдававшем себя за покойного царевича Алексея Алексеевича. В процессе сопоставления данных из источников и научной литературы автор статьи А.В. Богатырёв, Поволжский православный институт им. Святителя Алексия, митрополита Московского, Тольятти, - приходит к выводу, что свидетельство касалось деятельности другого самозванца – Лжесимеона (Воробьева).
Источник высвечивает прежде неизвестные стороны его истории, позволяя судить об интересе к самозваному царевичу окружения Яна III Собеского, а также самого короля Жечи Посполитой. Как следует из документа, поляки не верили в подлинность одного из самопровозглашенных сыновей царя Алексея Михайловича.
Случай царевича Алексея Алексеевича, сына царя Алексея Михайловича, занимает в истории самозванчества особое место.
Безвременная кончина Алексея в 1670 г. породила слухи о том, что наследник престола жив, но скрывается от предавших государя бояр. Царевич стал знаменем казачье-ордынского движения Степана Разина в 1670–1671 гг.:
«…Как только… Стенька подошел к Симбирску… воровские козаки с прелестными листами рассеялись вверх по Волге. В прелестных листах говорилось, что козаки идут против изменников-бояр и с ними идут… Алексей Алексеевич (недавно умерший) и патриарх Никон, изгнанный боярами…» [Соловьев С.М. Сочинения в 18 книгах. М.: Мысль, 1991. Т. 11–12. Кн. 6. 671 с., с. 298].
В это время, по мнению О.Г. Усенко, роль Алексея исполняли два самозванца: некий «Нечай» и Иван Клеопин. «…Этот самозванец был руским подданным, православным и, видимо, руским… Отец будущего самозванца – дворянин («сын боярский») Алексей Кириллов сын Клеопин, по его собственным словам, служил царю Алексею Михайловичу…» [Усенко О.Г. Бродячие дети второго Романова].
В.И. Буганов причислял к исполнителям роли мнимого царевича еще и Андрея Черкасского [Буганов В.И. Разин и разинцы. М.: Наука, 1995. 367 с., с. 120]. С подавлением восстания сведений о Лжеалексеях больше не поступает. И вот из фонда 79 РГАДА к нам в руки попал доклад руского резидента в Жечи Посполитой Василия Михайловича Тяпкина: «...Говорил мне референдарь Павел Бростовской (Циприан Павел Бжостовский. – Л.С.), в нынешнем де числе ведомо учинилось королевскому величеству (польскому королю Яну III Собескому. – Л.С.) с украйны (так!) от казаков, что будто на украине объявился некакой вор… которой называет себя имянем блаженные памяти Великого Государя Царевича и Великого Князя Алексея Алексеевича, и сказывает про себя, что де было на Москве погребение Государю Царевичу, и то де погребали иную некакую особу: а прямая де его Государская особа в живых он сам есть…» [Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 79. Д. 163, л. 39 об. – 40].
Свидетельство датировано июнем 1674 г., поэтому оно вряд ли касается казачье-ордынского движения Разина. Даже учитывая медлительность тогдашней почтовой службы, представляется сомнительным, чтобы вести о событиях 1670–1671 гг. столь долгое время добирались до польских панов.
Выходит, обнаружилась информация о неизвестном доселе самозванце? Здесь важна реакция самого Тяпкина. По всей видимости, он не доверял полученным данным, использовал слова «будто» и «де». Сомневаться в «реляции» должностного лица Жечи Посполитой дипломата заставлял личный негативный опыт: информаторы нередко многое искажали. «…Пишу все что слышу, а что ис которых… правда или лжа, то Бог весть…» [Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 79. Д. 163, л. 144], – читаем по этому поводу у Тяпкина.
Резидент добавлял: «…С полскую сторону хитрость и неправда…» [РГАДА. Ф. 79. Д. 164, л. 169]. Кстати, к эпизоду с «вором» в своих донесениях Тяпкин больше не возвращался. Имеется еще одна причина для настороженности, – на сегодняшний день Ф. Ключицким, К. Валишевским, Л. Кукульским [Pisma do wieku i spraw Jana Sobieskiego / Oprac. F.K. Kluczycki. Krak;w: Akademia Umiej;tno;ci Krakowskiej, 1881. T. 1. Cz. 2. XXXIX, 751–1666 s., Archiwum spraw zagranicznych francuskie do dziej;w Jana III Sobieskiego / Oprac. K. Waliszewski. Krak;w: Akademia Umiej;tno;ci Krakowskiej, 1881. T. 1. XXVIII, 546 s., Sobieski J. Listy do Marysie;ki / Oprac. L. Kukulski. Warszawa: Czytelnik, 1973. 336 s.] опубликован огромный массив бумаг как самого Собеского, так и посвященных ему, но нигде не сказано о внимании короля к персоне царевича Алексея или к его «двойникам».
Сообщение о Лжеалексее появилось как нельзя вовремя – до Тяпкина доходили тревожные вести об интригах «ляхов» с представителями Крымского ханства, угрожавшего Рускому государству:
«…Слух проходит, что королевское величество (Ян III. – Л.С.) желает и промыс[е]л чинит, чтоб ему хана и калгу (второе лицо после хана. – Л.С.) с ордами привратить… с собою, и за то им обещает многую за[р]плату…» [Pisma do wieku i spraw Jana Sobieskiego / Oprac. F.K. Kluczycki. Krak;w: Akademia Umiej;tno;ci Krakowskiej, 1881. T. 1. Cz. 2. XXXIX, 751–1666 s., л. 14].
Пытаясь скрыть свои намерения, заинтересованные лица, возможно, постарались направить мысли дипломата в иное русло. Потрясший Московское царство разинский бунт подходил для этого «маневра».
Тема возникла не случайно: Бжостовский интересовался волнениями 1670–1671 гг. и даже извещал о них в одном из писем, частично вошедшем в 1986 г. в подборку польских материалов о казачье-ордынском движении Разина Ю.А. Мыцыка [Польские источники по истории Крестьянской войны под предводительством С.Т. Разина // Советские архивы. 1986. № 6].
В публикации, однако, не нашлось информации об интересе поляков к самозваному Алексею Алексеевичу. Судя же по донесению Тяпкина, польская сторона знала о лжецаревиче из событий недавнего прошлого.
И все-таки наиболее правдоподобной кажется следующая версия – «осведомитель» просто что-то напутал. Как раз на Украине (в Запорожье) в 1673–1674 гг. действовал Семен Воробьев, объявивший себя царским сыном, правда, не Алексеем, а Симеоном Алексеевичем: «…Хорош и тонок, долголиц, не чермен и не рус, немного смугловат, по лицу трудно сказать лета, козаки угадывали, что лет пятнадцать, молчалив, два знамени у него: на знаменах написаны орлы и сабли кривые, с ним восемь человек донской породы, надет на нем кафтан зеленый, лисицами подшит, а под исподом кафтанец червчатый китайковый, называется царевичем Симеоном Алексеевичем…» [Соловьев С.М. Сочинения в 18 книгах. М.: Мысль, 1991. Т. 11–12. Кн. 6. 671 с., с. 440].
Рассказ референдария и историю Лжесимеона роднит общий мотив: упоминание о погребении вместо царевича «иной особы».
«…Царица (Мария Милославская. – Л.С.) кинула в [Симеона. – Л.С.] ножом, нож попал в ногу, и он… занемог. Царица велела стряпчему… его окормить (отравить. – Л.С.), но стряпчий окормил вместо его певчего и, сняв с него платье, положил на стол, а другое на мертвого…» [Соловьев С.М. Сочинения в 18 книгах. М.: Мысль, 1991. Т. 11–12. Кн. 6. 671 с., с. 440], – передает басни Воробьева наш великий историк С.М. Соловьев.
Вопрос о подмене не поднимался в случае с самозванцами Разина, а всплыл в связи с Лжесимеоном. Мог ли Бжостовский перепутать его и Лжеалексея? Вполне, ведь Алексей Алексеевич был хорошо известен в Жечи Посполитой, его прочили в мужья племяннице польской королевы Людвики Марии* [Wierzbicki P., Sp;rna M. S;ownik w;adc;w Polski i pretendent;w do tronu polskiego. Krak;w: Zielona Sowa, 2003. 555 s., s. 21].
*) в августе 1666 года, после кровопролитной битвы сторонников короля с поборниками «Золотой вольности» у села Монтвы, расколотые польские элиты согласились пойти на компромисс. В его основе лежали: отказ Яна II Казимира от элекции vivente rege (политического принципа, по которому следующий король избирается при жизни текущего монарха), провозглашение им полной амнистии всем участникам антикоролевского мятежа и выплата коронным и литовским воинам задолженности. Глава рокоша Ежи Любомирский со своей стороны просил прощения у короля за оскорбление, принес ему присягу верности и за это получил прощение всех провинностей и гарантии возвращения чести и имений. После подписания соглашения Любомирский немедленно уехал за пределы Жечи Посполитой, в Силезию, где в конце января 1667 года отошел в мир иной.
Узнав о смерти своего главного политического оппонента, Ян II Казимир, несмотря на свои больные ноги, всю ночь провел на балу в непрерывных танцах. А вот Людвике (Луизе) Марии Гонзаго насладиться жизнью, избавленной от критики и опасности со стороны Любомирского, судьба времени не отвела. Вообще создается впечатление, что жизнь без серьезного раздражителя утратила для королевы смысл, и уже с февраля 1667 года у нее началась тяжелая, как оказалось впоследствии, смертельная болезнь.
Почти еженощно у королевы случались приступы одышки или «удушающего катара», как называли ее болезнь иностранные дипломаты в своих донесениях из Варшавы. Тогдашняя медицина с этой болезнью боролась кровопусканиями. Учитывая прогрессирующие приступы болезни, все более частыми становились и подобные изнурительные «лечебные сеансы». Как сообщал правительству французского короля Людовика XIV в тайном донесении из польской столицы один из его агентов, «каждое пускание крови приближает королеву к могиле...»
Тем не менее, политическая жизнь Жечи Посполитой конца зимы и начала весны 1667 года протекала не без активного вмешательства амбициозной Людвики Марии Гонзаги. Оправившись от очередного приступа болезни, королева планировала нападение на своих политических противников, не оставляя надежд все же провести реформу государственного строя республики.
В конце апреля 1667 года на балу у сына подскарбия коронного Яна Бонавентуры Красинского, когда королеве в очередной раз стало плохо и, она отбыла в свои покои, Ян Казимир, который тогда уже был изрядно навеселе, не без удовольствия весело сообщил своей свите: «Скоро ее уже не будет!». Когда же через некоторое время к нему прибыл постельничий королевы и сообщил, что Людвика Мария умирает, он отреагировал следующими словами: «Не говори мне глупостей, когда я веселюсь»...
Умерла Людвика Мария Гонзага 10 мая 1667 года. Причем последние часы ее земной жизни были посвящены чрезвычайно острой полемике с канцлером великим литовским Кшиштофом Пацом, разумеется, о той самой реформе королевской элекции. Пац как никогда был жестким в своем неприятии идей королевы и, по свидетельству очевидцев, это и вызвало сердечный приступ.
Агония Людвики Марии продолжалась в присутствии ее верных подданных и благодарных протеже. Яна II Казимира среди них не было. Когда к умирающей королеве обратились с предложением позвать короля, она запретила отрывать того от государственных дел. Король также не спешил от них отрываться. Семейные узы, завязанные по политическому расчету, остались такими же и после почти двадцати лет совместной жизни...
Циприан Павел хлопотал об избрании царевича, впечатлявшего своей ученостью, королем Польши: «…Архиепископ-примас, гетман Пац и референдарь Бростовский присылали к Нащокину (главе Посольского приказа. – Л.С.) с объявлением, что царевич Алексей Алексеевич назначен кандидатом и что успех дела несомненен, но вместе с тем им хотелось выведать… согласится ли царь послать к ним сына на их условиях…» [Соловьев С.М. Сочинения в 18 книгах. М.: Мысль, 1991. Т. 11–12. Кн. 6. 671 с., с. 378]. Симеон (которому, на момент смерти исполнилось четыре года) не мог претендовать на такую популярность. Скорее всего, Бжостовский сообщал Тяпкину не о новом самозваном Алексее Алексеевиче, а об украинских событиях, связанных с Семеном Воробьевым, выдававшим себя за другого сына царя Алексея – Симеона. Это пока единственное документированное известие о реакции государственных мужей Жечи Посполитой на деятельность данного самозванца.
Современники отмечают целомудрие Алексея Михайловича. Он был безутешен, когда в 1664 г. умерла Мария Ильинична.
Однако уже после 40 дней начались матримониальные хлопоты. П.П. Пекарским опубликован "Список девиц, из которых в 1670 и 1671 годах выбирал себе супругу царь Алексей Михайлович". В списке 67 фамилий, среди которых и будущая невеста - Наталья Кирилловна Нарышкина, из смоленских дворян. Она воспитывалась у дяди, любимца царя Матвеева. Коллинс, ссылаясь на боярина Шакловитого, утверждает, что в молодости Наталья в лаптях ходила, но в доме Матвеева, известного своими западными пристрастиями, получила необходимое воспитание. Царь был вдвое старше своей второй жены, которая будучи с 1665 года наложницей царя подарила ему сыновей: Симеона, 1665 г.р. и Ивана, 1666 г.р. и двух дочерей.
Рис. Оригинальный рисунок Клавдия Лебедева. Гравюра Юлиана Шюблера. 47-летний Симеон Полоцкий читает царю Федору Алексеевичу приветствие в стихах учреждения Славяно-Греко-Латинской академии