Резерв

- Аннушка, родная, бежим! Там этот ирод опять Любу лупцует!
Полина Михайловна отдышалась немного, ухватившись за покосившуюся калитку своей лучшей подружки и, по совместительству, бывшей невестки, а потом заторопилась, заковыляла, дальше по улице, потому, что одной Аннушки для укрощения строптивого Борьки-бабника было маловато. Она, конечно, по молодости была грозой для любого охламона, который мог позволить себе лишнего, но годы-то уже не те!
У следующей калитки Полина Михайловна останавливаться не стала. Аккуратный свежевыкрашенный штакетник, окружавший двор ее бывшего мужа, защитой мог послужить разве что от Аннушкиных вездесущих коз.
- Петрович! Старый ты хрыч! Где ты есть?! Как не нужен – так не выгонишь! Точит, как пенек на болоте, под окнами! А как понадобился – так ищи его! Петрович!
- Что ты, сердешная, вопишь, как на пожаре? – спокойный и такой знакомый голос раздался за спиной и Полина Михайловна подпрыгнула от неожиданности, как молоденькая.
- Тьфу, ты! Чуть до греха не довел! Да чтоб тебя, разлюбезный! Ходи за мной!
- Случилось что? – Сергей Петрович нахмурился.
- Борька опять набедокурил!
Повторного приглашения не понадобилось. Сергей Петрович, кивнул, метнулся в дом так быстро, как только смог, и, свистнув, на всякий случай, Полкана, потопал за спешащей дальше по улице Полиной.
То, что жена у него барышня неугомонная, Сергей знал давно. С самого первого дня знакомства.
Маленькая девчонка-первоклашка со смешными тоненькими косичками смирно сидела рядом с ним за партой после торжественной линейки. Слушала учительницу с приоткрытым от удивления и осознания серьезности момента ртом, и делала вид, что не замечает, как сосед по парте поглядывает на нее. А после окончания урока так отходила его новеньким портфелем, что у Сергея не осталось никаких сомнений – с соседкой по парте ему повезло и лучше девчонки просто быть не может!
Они дружили, пока учились в школе, ревностно оберегая то странно-теплое и нежное, что тихо зрело между ними. А сразу по окончании школы, еще до того, как Сергея призвали в армию, расписались, уломав родителей, и доказав всему поселку, что их чувства были чем-то большим, чем детская влюбленность.
А потом были дети и был дом… И была хорошая, пусть и не простая, жизнь. Ровно до того момента, как Сергею не исполнилось пятьдесят, и какой-то противный мелкий бес не поглумился над ним, подсунув встречу с молодой, но дурноватой, Манькой-веселушкой.
Маня была тридцатилетней разбитной бабенкой, которая приехала в поселок на постоянное место жительства. Прибыла, вышла из автобуса, самостоятельно сгрузив два чемодана с нажитым за свою непутевую жизнь нехитрым имуществом. Одернула коротковатую курточку на своем единственном сыне:
- Что, Борька? Укачало? Ничего! Пройдет!
А потом уперла руки в бока и оглядела маявшихся на остановке, в ожидании отправки автобуса, женщин.
- Здорово, бабоньки! Мужики-то у вас тут есть? Или перевелись все?
- А ты кто такая будешь? – бойкая Аннушка не упустила момента поймать за хвост новую сплетню.
- Я-то? А самый страшный ваш кошмар! Прячьте любезных, милые! Я замуж хочу!
Заявление это было встречено дружным смехом. Никто не понял тогда, что Маня вовсе не шутила. Все женщины в поселке были уверены – мужик существо независимое, но требующее заботы и тепла. И если получает эти постоянные в должном количестве и нужного качества, то никуда денется.
Как же они ошибались!
Маня на мелочи размениваться не стала. Обжилась немного, огляделась по сторонам хорошенько, да и выбрала Сергея.
А что? Мужик умный, рукастый, дети, вон, какие красивые! В самый раз!
Вот только Сергей внимания на Маню совершенно не обращал, как она ни старалась.
Полной ноль! Без вариантов!
Но Маня была бы не Маня, если бы сдавалась после первой неудачи, и отступалась от своих желаний так легко. Она притихла ненадолго, выжидая нужного момента, а потом ударила так, что ахнул весь поселок, а Полина поняла, что даже долгая семейная идиллия, в которой не могло, казалось, быть места предательству и лжи, может закончиться в один миг, оставив после себя только руины от когда-то теплого домашнего очага.
А началось все с того, что Полина приболела. Почти сразу после веселого двойного юбилея, ведь с мужем у них даты рождения почти совпадали, она заметила, что что-то не так. Странный кашель донимал день и ночь, тянуло левую руку, а перед глазами иногда плавали противные черные мушки, и голова кружилась так, что приходилось искать место, где можно было бы присесть и отдышаться.
Поначалу Полина списала это на усталость. А ну-ка! Сколько времени и сил было потрачено на организацию праздника?! Весь поселок гудел два дня, отмечая их с Сергеем юбилей. Поздравления, подарки, пожелания долгих и счастливых лет жизни… Хорошо!
Только готовила Полина этот праздник вместе с дочерью и соседками почти неделю, чтобы накрыть хороший стол и не ударить в грязь лицом. Иначе, какая же из нее хозяйка?!
И как же тут не устать?
Но недомогание не проходило. Становилось только хуже. И Полина решила заняться этим вопросом.
А как же?! Второй внук на подходе, а Сергей еще одну теплицу поставил. Детям помогать надо! Хозяйство, огород, то, се… Некогда хандрить!
Дети Полины, давно уже живущие в городе, мигом организовали матери лучшие условия для того, чтобы понять, что же не так со здоровьем. А Сергей остался дома присматривать за хозяйством.
Вот тут-то Маня свою партию и разыграла. Раз-другой попросила соседа пособить по хозяйству, а потом подгадала так, чтобы, приехавшая из города Полина, застала ее вместе с Сергеем.
Что уж эта искательница приключений подсыпала в стакан Сергея, так и осталось загадкой. Знала, видать, что и как сработает. А только Полина, вернувшись из города, застала такую картину маслом, что вылетела из дома без оглядки и больше уже не переступала порога того жилища, которое на протяжении многих лет строила вместе с мужем своими руками.
Спасло Полину то, что в поселок ее привез в этот день сын, а не рейсовый автобус. Он, видя состояние матери, даже в дом заходить не стал. Сгреб задыхающуюся Полину в охапку, затолкал в машину, и рванул в город, молясь только об одном – успеть!
Успел… Обошлось…
После случившегося, Полина больше года жила у дочери, дыша внуками и пытаясь привести душу свою в порядок.
Сергей же, который даже не сразу понял, что произошло, решение о разводе, которое Полина приняла единолично, обсуждать отказался наотрез.
- Чего удумала?! Не будет этого!
- Сама решу. Эх, Сережа! За что же мне такой позор…
Плакать Полина не стала. Ушла в детскую, к внукам, прикрыла за собой дверь, и замолчала на долгие полгода, не желая даже с детьми обсуждать то, что случилось.
Только в детской она находила покой своей израненной душе. Обнимала внуков и дышала ими, понимая, что отбери кто-нибудь у нее это тепло детских ручонок и слюнявых поцелуев, и пиши-пропало.
В поселок она возвращаться не планировала.
Но жизнь – штука сложная.
И иногда заставляет танцевать такую кадриль, что остается только диву даваться. А единственно правильным решением остается подстроиться под музыку обстоятельств и убавить шаг, плавно вписавшись в танец. Очень осторожно. Так, чтобы не толкнуть тех, кто по прихоти затейницы судьбы, зашаркает рядом с тобой.
Почти сразу после того, как Полина получила документы о разводе, пришла новость, которая заставила ее очнуться и взять себя в руки.
Слегла мать Полины. А брат, который жил рядом с родителями и до этого хоть изредка, но помогал, несмотря на то, что любил принять за воротник и не раз выслушивал от родителей по этому поводу, наотрез отказался ухаживать за ней.
Пришлось Полине возвращаться в поселок и сменить Аннушку у постели матери.
С братом у Полины разница в возрасте довольно большой, а отношения сложными.
Никто уже и не чаял, что мечта Полининого отца о сыне станет реальностью, когда жена, пряча глаза от смущения, сообщила ему, что снова станет матерью. Полина, который на тот момент было уже пятнадцать лет, не на шутку испугалась.
- Мам, а если…
- Никаких если, Полюшка! Все будет хорошо!
Бравада матери Полину не убедила. А потому, она молча и решительно отстранила мать от плиты и взяла на себя все ее обязанности по дому.
- Поля, я же здорова! Все в порядке со мной! Что ты так тревожишься?
- Мам, пойди отдохни, а? Береги себя! А тут я сама как-нибудь. Чай, не маленькая!
Брат Полины, Иван, появился на свет здоровым и в срок. Отец нарадоваться не мог на сына, а мать не уставала хвалить Полину.
- Девочка моя! Благодаря тебе этот мальчишка свет увидел! Помощница моя золотая!
Полина от всех похвал в свой адрес только отмахивалась и не спускала глаз с братца, который, встав на ножки куда раньше, чем было положено, куда-то все торопился, умудряясь раз за разом набивать себе шишки даже на самом ровном месте.
Где и когда родители, нещадно балующие мальчишку, умудрились упустить его, Полина не понимала. Ведь ее любили не меньше и наказывали точно так же, несмотря на то, что девочка. Но то, что у нее при таком воспитании превратилось в желание стать лучше и соответствовать чаяниям родителей, у брата трансформировалось в какое-то уродливое подобие известного лозунга: «сильнее, выше, быстрее». Причем, последнее слово этого девиза – «вместе», братец Полины забывал напрочь, считая семью просто придатком к своему желанию прожить жизнь так, как хотелось.
И если Полина все это видела и понимала, то родители, до поры до времени, списывали капризы младшенького на сложный характер и, как это ни странно, на пол.
- Поля, ты же девочка! А он – парень! Ему положено быть упрямым и себе на уме! Мужик растет!
- Мам, что-то мне подсказывает, что мужиком быть – это не рогами в ворота упираться.
- Ой, да много ты понимаешь! Время покажет!
И оно показало…
Брат женился, стал отцом, а потом пустился во все тяжкие, сваливая вину за свое поведение на кого угодно, кроме себя. Виноватыми оказались родители, которые «не воспитали, как положено», Полина, которая «не нашла времени, чтобы поговорить по-человечески», и Аннушка, которая ни разу даже слова плохого мужу не сказала, терпя все его выходки и мечтая о том, что он одумается.
Аннушка, несмотря на всю свою любовь, растоптанную и изничтоженную под корень тумаками и незаслуженными оскорблениями, ушла от мужа сразу после того, как он в пьяном бреду заявил, что его сын ему вовсе и не сын. Похож, мол, на соседа, и мало ли с кем Анюта время проводила, пока муж на заимке вкалывал.
Вынести такого оскорбления материнское сердце Аннушки, конечно, не могло. И она вернулась в родительский дом, решив, что так для ребенка будет лучше. Чем слушать пьяные бредни родного отца, лучше вовсе никакого не иметь.
Родители Полины приходили с разговором, просили примириться с непутевым своим отпрыском, но Аннушка стояла твердо – ребенок и его будущее важнее, чем ее любовь. А, значит, никакого примирения не будет. Ведь для того, чтобы мириться, нужны двое. И сколько бы она не трясла своим мизинцем перед мужем, если с его стороны такого желания нет, то и жизни никакой не будет.
Аргументы невестки были, по мнению матери Полины, несостоятельными, но принять их все-таки пришлось. И Аннушка воспитывала ребенка одна, так как папаша, кричавший на каждом углу о своих правах, ни разу даже не подумал вспомнить о своих обязанностях.
Помогали родители Полины и сама Поля, которая племянника любила не меньше своих собственных детей. Семья приобрела странные формы, но продолжала оставаться одним целым, как бы странно это ни звучало. И сын Аннушки, который совершенно не знал своего папу, лишь изредка встречаясь с ним на улицах поселка, прекрасно понимал – у него есть две бабушки, дед, тетка и двоюродные брат с сестрой, которые всегда будут рядом, что бы ни случилось.
Аннушка проводила сначала свою мать, за которой ухаживала почти десять лет, мечтая, что та все-таки встанет и оправится от затянувшегося недуга. Потом помогла досмотреть бывшего свекра, которого так и называла все годы, прошедшие с первого дня знакомства, отцом. И готова была досмотреть и свекровь, но Полина решила, что это будет уже чересчур, а потому, приняла решение вернуться в родной поселок, несмотря на то, что Сергей так и продолжал жить там и регулярно передавал через детей просьбу к жене одуматься, и вернуться в родной дом.
- С Сережей-то сойдетесь, Полюшка? – Аннушка, встретив, обняла бывшую золовку и посторонилась, пропуская ее в небольшую родительскую спальню.
- Нет, Анюта. Не хочу. Да и не ко времени этот вопрос. Потом поговорим. Привет, мамочка… - Полина зашлась, увидев мать, но тут же взяла себя в руки.
Не дело! Маме и так тяжело, а тут еще она со своими слезами да проблемами! Не пойдет так!
Вместо года, отмеренного матери, Полина просидела у ее кровати целых три. Заставляла есть, пить, вставать и потихоньку водила ее за руку. А еще пела колыбельные по ночам, когда иссякало у мамы всякое терпение и глухой стон все-таки прорывался, выворачивая душу Полине, что ловила каждый вздох, каждое слово, и мечтала лишь об одном – чтобы происходящее оказалось страшным сном, не имеющим с реальностью ничего общего.
Брат Полины не появился в родительском доме ни разу. Он не пришел даже в тот, когда две женщины, ухаживающие за его матерью, переглянулись, после оборвавшегося на половине тихого вздоха, и приняли то, что случилось со слезами и благодарностью:
- Отмучилась…
О том, что брат уехал из поселка, Полина узнала лишь через неделю, когда Аннушка пришла к ней, села рядом, поправляя черную повязку на льняных волосах, в которых затерялось уже немало седины, и спросила тихонько, боясь потревожить золовку неуместным вопросом:
- Как жить, Полюшка? Как не упустить своего ребенка? Ведь у меня тоже сын… А ну, как скажется отцов характер? Что тогда?
Полина, которая плакала день и ночь, понимая, что осиротела окончательно, вздохнула, и обняла Аннушку, забыв на минуту о своих печалях и гоня чужие:
- У твоего сына помимо отцова наследства, еще и твоя часть есть. И нечего тебе бояться! Светлый у тебя мальчишечка растет! В мать. Такой же добрый, как и ты! Я же вижу!
- Как удержать его, Поля? Родители твои ведь тоже сына своего любили…
- Знаю. Только ты родительскую любовь куда лучше, чем они понимаешь. Знаешь, что не только волю нужно давать, но и укорот, когда придется. И сын твой все понимает. Начудил – ответ держать будешь! А, человеком хочешь стать – так отвечай за себя! И за слово свое, и за поступки! А мой братец этой науки не знал. Думал, что ему все дозволено. Потому и ведет себя так.
Аннушка вздохнула, принимая утешение:
- Бог ему судья! Пусть живет, как знает. А мы по-своему попробуем…
Ступала по своему пути Аннушка осторожно, но твердо. И спустя время поняла, что стыдиться ей за сына своего не придется.
Племянник Полины вырос, выучился, и уехал служить на Дальний Восток. Да там и остался после службы. Завел семью, детей и все звал к себе мать. Но та отказывалась уезжать из родного поселка, с радостью принимая у себя внуков на все лето, и даря поддержку Полине, которая так и жила одна в родительском доме, раз за разом отвечая отказом на требование Сергея перестать дурить и вернуться к нему.
А время шло…
Сменялись зимы и весны. Пустел постепенно поселок. И оставшиеся в нем старики качали головой вслед уезжающей молодежи, понимая, куда ее несет, но отказываясь принимать то, что она покидала родные места.
Из молодых на весь поселок остались только Борис с женой, да пара семей, которые по каким-то своим причинам переехали из города, удивив и порадовав печалившихся стариков.
- Авось, да не сгинет наш поселок! А то, вон, все грозятся автобус отменить! Говорят, что не к кому тут его гонять! А мы, что? Не люди?! Оно и понятно, что молодые нужны… Но мы-то тоже ничего себе еще! Вон, Полину взять! Ни дать ни взять – байкер! Мотоцикл свой водит так, что только пыль из-под колес! Сын ей все предлагает машину купить, а она в отказ! Не желает! Или Аннушка… Таких роз, как у нее, днем с огнем не сыскать! Из города приезжают, чтобы такую-то красоту у себя рядом с домом посадить. А Анюта с каждым цветочком, как с ребенком разговаривает! Пошепчет, приголубит, а они и цветут потом всем на радость! Простой, вроде, секрет, а не всяк его понимает!
С приезжими Полина общалась поскольку постольку. Люди занятые, детные. Что попусту языки чесать? В помощи никогда не отказывала, но в компанию не набивалась.
А вот с женой Бориса, Любой, сошлась близко. А все потому, что та сама к ней пришла.
- Полина…
- Михайловна я, - помогла большеглазой девчушке, удивленная ее появлением, Полина.
Любаша мялась на пороге, не зная, как начать разговор, и сердце Полины не выдержало. Дите – дитем ведь!
- Проходи. Садись. Что хотела?
Оказалось, что немногого. Выросшая в детском доме и почти ничего не умеющая делать по хозяйству, Люба устала от упреков мужа, который привез ее из города, посулив райскую жизнь в собственном доме, и решила просить совета у той, что показалась ей добрее остальных.
- А почему ко мне пришла, а не к Аннушке, к примеру?
- Не знаю… - Люба пожала плечами, и улыбка, легкая, светлая, как и вся эта девочка, не озлобившаяся почему-то, после всего пережитого, на весь мир, словно зажгла маленькое солнышко в доме Полины и та, каким-то десятым чувством поняла, что у нее только что появилась еще одна дочка.
Разве могла Полина пройти мимо? Разве могла не подхватить на лету эту хрупкую былинку, которую безжалостная судьба заставляла плясать то менуэт, то мазурку под странную, фальшивую музыку?
С этого дня дом Полины был открыт для Любаши и ее сына, которого та приняла от насмешницы судьбы, как самый дорогой подарок.
Борис, сын той самой Мани, которая давно уже оставила этот мир, замерзнув под забором собственного дома в морозную предновогоднюю ночь, пока сын отбывал службу в армии, жил так, как научила его в свое время мать. Не оглядывался назад. Но и вперед тоже смотреть не желал. Жил одним днем, считая, что радовать нужно не кого-то, а себя. А огладываться на других – это терять драгоценное время, которого и так отмеряно слишком мало, и потому, лучше использовать его на всю катушку. Чем он и занимался усердно, заслужив свое прозвище – Борька-бабник, и то и дело получая на орехи от обманутых мужей, которые не жалели своего времени, чтобы найти Казанову областного масштаба. География Борькиных похождений была весьма обширной, но город в нее почему-то не входил. То ли Борис боялся связываться с городскими, то ли были еще какие-то причины, а только «любовь» он обычно искал в соседних поселках, иногда выезжая за пределы области, а потому Люба о его похождениях поначалу даже не догадывалась.
Впервые о том, чем радует сердце ее муж, Любаша узнала, когда носила первенца. Развела руками удивленно, не веря фельдшеру из соседнего поселка, которая решила «открыть» ей глаза на происходящее, и покачала головой:
- Не верю!
Не желая оскорблять мужа недоверием, молчала о том, что узнала, но все-таки не выдержала и как-то вечером, после ужина, спросила:
- Борь, болтают тут всякое… Правда это или глупости? Ты мне скажи, как есть. Я тебе мешать не стану, если полюбил.
Борис отставил пустую тарелку, приказал поставить чайник на плиту, а потом встал и очень спокойно, не замахиваясь, отвесил жене пару увесистых оплеух.
- Получила? Еще вопросы будут?
Люба растерянно промолчала, понимая, что продолжать будить лихо точно не стоит. Ее детство и юность, проведенные в детском доме и интернате, научили ее очень простой вещи, которая отлично помогала выживать в предлагаемых условиях. Хочешь жить – молчи! Не соглашайся, делай по-своему, но тихо! Поднимешь голос – и как знать… Последствия могут быть самыми непредсказуемыми.
Инстинкт, выработанный годами, сработал и на этот раз. Люба молча пристроила перед мужем чашку с чаем, поставила на стол тарелку с пирожками, которые напекла под присмотром Полины, и, сославшись на головную боль, попыталась было уйти. Но Борис, откусив сразу половину пирожка, коротко скомандовал:
- Сядь!
И больше не произнес ни слова. Люба сидела рядом с ним, пыталась осмыслить случившееся, и понимала, что ее воображаемая счастливая семейная жизнь, только что закончилась, так и не успев толком начаться.
О том, что произошло, она не рассказывала никому. Даже Полине.
Понимая, что идти с ребенком ей некуда, так как очередь на жилье, в которой Люба стояла уже больше двух лет, за это время почти не сдвинулась с места, она решила, что нужно для начала подготовить соломку, а потом уже ломать дрова.
Люба съездила в город, прошла по инстанциям, и вернулась в поселок совершенно без сил. Выхода, казалось, не было… Уходить с младенцем на руках из дома, где, пусть и не любили, но хотя бы терпели, ей было страшно. А потому, Люба решила, что гордость – гордостью, а ребенку будет лучше с отцом, который, хоть и не жалует ее, но на одежду и еду никогда не скупился, а для будущего малыша и вовсе приобрел все самое лучшее, наплевав на известную примету, которая гласила, что до родов покупать ребенку нельзя ничего.
Полина, конечно, поняла, что с Любой творится что-то неладное. Но как ни старалась, вытянуть из нее ничего не смогла.
- Любаша, я не знаю, что у тебя стряслось, но хочу, чтобы ты знала – у тебя есть, куда пойти! Дом есть! Я тебя приму в любое время.
- Спасибо, конечно. Да только у меня свой дом пока есть, - покачала головой Люба, даже не заметив, что проболталась ненароком о том, что тревожит душу. – Лучше расскажите мне, как это – быть мамой… Как любить ребенка своего? Я этого не знаю… Строго надо? Или наоборот, ласково? Как правильно?
Полина внимательно посмотрела на Любашу и сменила тему, понимая, что если та не хочет говорить, то лучше не лезть в душу до поры до времени.
О том, что творится в доме соседа, Полина узнала совершенно случайно. Приехала как-то из города, от сына, и шла, не спеша, по улице, раздумывая, что бы такое приготовить на ужин, чтобы не возиться долго.
Сдавленный крик со стороны Борькиного огорода Полина услышала не сразу. Ветер отнес его в сторону реки, словно пытаясь утаить от Полины, то, что происходит, но краешек сдавленного стона все-таки задел ее. И она кинулась на помощь, еще не зная, что ее ждет за высоким бурьяном, которым порос край огорода.
Ее появления Борис не заметил. Он охаживал жену тяпкой, которой та еще минуту назад полола картошку, приговаривая:
- Я тебя научу мужа уважать! Ишь, удумала! Отчет от меня требовать! Размечталась! Знай свое место!
Люба, которая даже не думала требовать каких-то там отчетов, а просто наводила порядок на огороде, вовсе не ожидая, что муж вернется с работы так рано, понятия не имела, о чем тот говорит.
Откуда ей было знать, что очередной рогоносец, который, сам того не ведая, больше полугода делил жену с Борисом, все-таки проучил ее непутевого мужа, да так, что тот остался без работы и без пары коренных зубов. Разглядеть лицо мужа Люба даже не успела, так как он подлетел к ней сзади, толкнул в спину и выхватив из рук тяпку, запрыгал чертом по грядкам, не давая ей даже поднять голову, чтобы закричать.
Тот стон, который услышала Полина, был единственным.
Впервые, после того, как Полина взяла в руки трость, она порадовалась, что у нее больные ноги. Иначе, как она смогла бы защитить Любашу, если под рукой, кроме этой тросточки, красивой, даже изящной, подаренной детьми, ничего не было. Подарка Полина не пожалела. Трость приказала долго жить, но Борис на время затаился, оставив жену в покое и понимая теперь, что за нее есть кому заступиться.
Правда, хватило его ненадолго. И вот теперь Полина спешила как могла, собирая подмогу, так как сынишка Любы прибежал с утра, перепуганный и зареванный, крича:
- Бабаня! Помоги!
Каким-то десятым чувством Полина поняла, что одной тростью теперь дело не обойдется. Борис молчал почти три года, не трогая жену, а это значит, что в этот раз он церемониться не станет.
Полина спешила по улице, слыша за спиной твердую поступь Сергея и причитания Аннушки, и ругала себя последними словами за то, что не настояла на том, чтобы Люба приняла ее помощь.
- Что делать будем, Поля? – догнал ее окрик Аннушки, но Полина лишь прибавила шаг, понимая, что счет идет на минуты.
- Ах, ты ирод! Ты что ж творишь! – Полина ворвалась во двор дома Бориса, и тот замер на мгновение от неожиданности, но тут же снова опустил кулак, превращая лицо Любы в странную уродливую маску.
Она лежала на ступеньках веранды, уже не реагируя ни на что и только светлые, голубые, словно незабудки, растущие у Аннушкиного забора, широко открытые глаза, безучастно смотрели в небо.
Сергей отодвинул с пути Полину, и вскинул ружье.
- Борька!
Этот окрик Борис услышал и понял куда лучше. Он медленно опустил кулак и отпустил ворот Любиной кофты.
- Отойди.
Голос Сергея был глух, но Борис понял – не сделай он того, что требовал от него этот старик, и его просто никогда не найдут.
Да и кто станет искать человека, на которого зуб у большей части мужского населения окрестных поселков? Мало ли, кто и как решил свести счеты за поруганную честь? Проще будет сделать вид, что Борьки-бабника никогда и не было на этом свете.
Полина кинулась к Любе, а Аннушка вцепилась в ошейник Полкана, не давая огрызающейся собаке помочь хозяину.
- Беги, Боря! – почти ласково посоветовала она, и Борис отступил, сделав шаг, другой, а потом, и правда, побежал, боясь даже оглянуться, потому, что понимал – Сергей держит его на мушке.
Люба шевельнула губами, силясь что-то сказать и улыбнуться ревущему испуганному сынишке, но Полина остановила ее.
- Не надо, Любушка! Не сейчас…
Врач больницы, куда привезли Любу, выслушал пояснения Сергея, так как Полина с Аннушкой толком не могли объяснить ничего, то заливаясь слезами, то перебивая друг друга грозясь посадить «этого ирода».
- Повезло вашей соседке. Если бы не вы, то все могло закончиться намного печальнее. Да, придется провести у нас какое-то время. Ушибы, сотрясение, ребра и рука сломаны… Но это все пройдет почти без последствий. А вот душа… Душу лечить ей придется куда дольше, чем сломанные кости. И я хотел бы знать, есть ли у нее родные или близкие, которые могли бы помочь ей на первых порах?
- Обижаете, доктор! А мы на что?! – насупился Сергей. – Пусть и вывели нас в резерв, поскольку возраст уже не тот, но что-то мы еще можем. В обиду Любу больше не дадим! Не думайте!
- Да мало ли! Нынче все твердят, что человек человеку волк, и думать надо только о себе. Современные понятия… А девушка, я так понимаю, сирота?
- Я тебе, доктор, так скажу. – Сергей свел брови, глядя на врача. – Про понятия эти, о каких ты твердишь, я знать ничего не знаю! И не сирота она! Есть, кому за нее заступиться! Наша вина, конечно, что раньше не вмешались в это дело. Тут ты прав! Но теперь уж глаз с нее не спустим!
- И хорошо! – повеселел, внимательно слушающий Сергея Петровича, врач. – Значит, резерв, говорите?
- Резерв! – серьезно кивнул Сергей Петрович, и попросил. – Вы моим девчонкам накапайте чего-нибудь. Валерьянки там, или еще чего покрепче. Переволновались они очень.
- Сделаем! – кивнет врач, и первым протянет руку Сергею Петровичу.
Люба поправится.
И в дом Бориса она больше не вернется. Полина соберет свои вещи, отдраит до скрипа родительский дом, и привезет ключи в больницу.
- Держи, Любаша! Живите!
- Что это такое? – Люба удивленно распахнет глаза, глядя на эту маленькую, седовласую женщину. – А вы?!
- А я к Сергею вернулась. Подурили, и будет. Чай, не маленькие уже. Пора и честь знать.
- Дети ваши против не будут? Ну, что я дом займу?
- Нет. Они со мной согласны. Дом – твой, если захочешь. Нельзя человеку без дома. И мои мама с папой меня бы поняли. Они говорили, что жизнь прожить – не поле перейти. Сложно это. И если ты на этой дороге кого-нибудь не поддержишь, когда в этом будет нужда, то и тебе никто не поможет, если что случиться. У тебя мальчик, Любушка. Есть для кого жить. А Бориса не бойся. Он в поселок больше не вернется.
- Откуда вы знаете?
- Так, он сам мне сказал. Приезжал намедни. Вещи собрал, и сказал, что уезжает. Денег вам с сыном оставил. Немного, конечно, но и то хлеб!
- Вы взяли?! – Люба дернулась, и тут же упала обратно на подушку.
- Не рыпайся! Что ты! Рано тебе еще! – засуетилась Полина, а потом строго глянула на Любу. – Взяла! И на алименты тебе подать тоже помогу. С паршивой овцы, хоть шерсти клок. Сына заделал? Должен платить!
Спорить Люба не стала. Сжала легонько сухие, тонкие руки Полины и повернула их ладонями кверху. Прижалась губами, целуя то одну, то другую.
- Спасибо…
Люба досмотрит сначала Аннушку, а потом и Полину. Не отдаст ее даже детям, уважая желание приемной матери уйти на покой в собственном доме.
- Не надо! Пожалуйста… Она не хотела в город…
Полина уйдет тихо и спокойно ранним весенним утром.
Люба войдет в комнату, неся ей завтрак. Распахнет окно, впуская в комнату птичьи голоса и ароматы цветущего сада, а потом, поняв, что случилось, будет долго сидеть у ее постели, перебирая, словно драгоценные бусинки, воспоминания. А потом вытрет слезы, точно зная, что сказала бы по этому поводу Полина, и поцелует еще раз те руки, которые так щедро дарили ей любовь и защиту.
- Не буду, я! Не буду… Спасибо… Мама…