История эта произошла со мной и моим другом восемнадцать лет назад. До сих пор гнетёт меня чувство вины, что по моему недомыслию мы едва не лишились с ним жизни, до сих пор мне снятся иногда события того дня. С годами они, вроде бы и стали потихоньку тускнеть в памяти, но во сне приходят как наяву, только кончаются совсем по- другому, так, как могли бы кончиться на самом деле, но к счастью всё обошлось.
Погожим весенним днём, в самом начале апреля я у себя в деревне возле своего двора рубил сруб на новую баню. Раскряжёванные ещё осенью по размеру и ошкурённые брёвна, пролежавшие зиму под рубероидом, уже отошли после морозов и теперь хорошо поддавались топору. Времени у меня было навалом, заработанные за зиму деньги позволяли мне не утруждать себя сидением в офисе и я с удовольствием занимался любимым делом – обустраивал усадьбу. Срубы я рублю лет с двенадцати, к этому меня приобщил отец, который сам, как говорили у нас в родне, родился с топором и пилой в руках.
Я размечал новое бревно для очередного ряда, когда возле меня остановилась новенькая «Нива» и из неё вылез мужчина в синей куртке-аляске.
– Александр, что это ты опять рубишь? - Улыбнулся мужик, - сколько тебя знаю – всё время ты с топором.
– Привет, Лёха, - вот баню новую рублю, старая уже лет пятнадцать как стоит, гнить стала, - приветствовал я своего старого друга. С Лёхой Севрюгиным дружили мы с детства, правда бывало, что и не виделись иногда чуть ли не по году, хотя живём в одном городе, только в разных районах. – Сам знаешь, Лёня, - мужику на всю жизнь одной бани не хватит. Мне уж пятьдесят скоро, так что пока сила и возможности есть вот и рублю.
–Едак, едак, - улыбнулся товарищ детства, - ежели не в напряг, так что не рубить. Я к тебе вот что приехал, Каму на днях пронесло, а на речке в деревне нашей лёд ещё стоит, я только что в бинокль с Урала смотрел. Мужики там садыринские окуня таскают со льда. Помнишь, как мы в детстве рыбачили в это время - по мешку налаливали. Айда сгоняем на рыбалку.
- Хорошая идея, только как мы туда, друг мой ситный попадём? - Задал я резонный вопрос, - паром-то поди ещё не ходит.
- С понедельника запускают, ты ведь на пенсии, Саня, айда.
- Нет Лёня, я опять работаю и в понедельник - мне на работу, и так я почитай всю неделю эту дома просидел, пора и честь знать, - возразил я, – ну айда, посидим у меня, чаи погоняем, мысль тут одна появилась.
Хорошо у тебя, Саня, - оглядел избу Леонид, - стены струганные, наличники резные и мебель гляжу - сам сделал. Золотые руки. Ты в квартире-то живёшь или зимогорил, поди, здесь? А супруга молодая где? –Завалил меня вопросами товарищ.
– В роддоме, супруга, на сохранении, - показал я головой в сторону города, - рожать вот, через месяц. Так что один пока.
– Ну, ты даёшь, - восхитился Лёня, - седина в бороду, бес в ребро, да. Ну, разошёлся, женился второй раз, ладно, а ребёнка не поздно сделали? У тебя старшим-то сколь уже?
- Чья бы корова мычала, Леонид Петрович, - усмехнулся я, - у тебя у самого Колянке сколь? Четвёртый год?
Леонид тоже года четыре как разошёлся с первой женой, женился во второй раз, и теперь сам был молодым папашей, о чём я ему и напомнил.
– Так вот я и говорю, - стукнул он себя кулаком в бок, - седина в бороду, бес в ребро. Правильно всё, Саня, мы с тобой сделали. Молодёжь вон рожают по одному и живут для себя, а мы с тобой для страны стараемся. Ну, ладно, - Леонид отхлебнул чай, - что у тебя за мысль там была.
Идея, которая пришла мне в голову, и которую я уже повертел в голове, была не совсем удачной, но я всё же поделился ей с товарищем.
– Есть у меня, Лёня, лодка двухместная резиновая, вот, давай на ней завтра поутру и переправимся. Деревня-то наша вон, на том берегу. Полчаса и мы на месте.
Наверное, сам чёрт, подсунул мне эту мысль.
- Да, ты что, от ума отстал, - вытаращил Лёня глаза, - а вдруг лёд с верховьев попрёт, нас на этом гондончике, как червяков раздавит.
– Так, мы ведь посмотрим сначала на обстановку, потом решим, - почесал я в затылке. Давай сейчас на реку сходим, тут двести метров всего.
Вода в реке на фоне белых заберегов казалась необыкновенно тёмной, хотя стоял яркий солнечный день, и на небе не было ни облачка. Ледяной припай ещё держался у берегов; по реке, хоть и не часто, но всё же проплывали небольшие льдины.
– Видал, врежется такая штука в нашу лодочку, и пойдём ко дну, рыбок кормить, - показал на реку Лёня.
Что в меня вселилось, не знаю, только, я принялся убеждать товарища, что мы сумеем увернуться или оттолкнуться от этих льдинок и благополучно переправимся через реку; тут всего-то шестьсот метров; я зимой по льду ходил, мерил шагами. Постояв на берегу, поговорив о том, что давно, с самого детства мы не рыбачили так вот по последнему льду, мы решили завтра утром всё-таки переправляться на резиновой лодке на тот берег.
Товарищ уехал домой, ему нужно было успеть в магазин купить мотыля назавтра, а я, не теряя времени, слазил в подвал и достал лодку.
Утром, едва солнышко выкатилось из-за леса не том берегу, Лёня приехал ко мне. Мы взяли лодку, вёсла, рюкзаки, снасти и отправились на реку. День снова обещал быть солнечным и тёплым; Кама была спокойной, хотя слышно было по урчанию воды, как стремительно течёт в ней шалая весенняя вода.
– И как мы до воды доберёмся? – Оглядев несколько уменьшившиеся со вчерашнего дня забереги, спросил Лёня, - весенний лёд слабый, а у воды он вообще хрупкий, сам знаешь.
- Не боись, друган, - успокоил я его, - я доски ещё вчера приготовил, вон лежат возле ветлы. Я сходил за досками. Положив уже накачанную лодку на лёд, мы направились к кромке, чтобы спустить лодку на воду. Не доходя метров пяти до уреза, остановились.
–Давай, Лёня, ложись на лодку поперёк и ногами отталкивайся ото льда, а я подползу к самому краю на досках, лодку в воду столкну, подержу за верёвку, пока ты на вёсла сядешь, и сам залезу.
– Ты, что всю ночь это обдумывал?- Поинтересовался, Лёня.
– Ну, да, было дело.
–Вот нам с тобой на двоих почти сто лет, волосы седые, а ума нет, куда на хрен лезем? – Вслух сокрушался Леонид.
– Ну, давай вернёмся, ещё не поздно, - постукивая доской по льду, пробуя его крепость, предложил я.
– Ладно, погнали - вздохнул товарищ и добавил, - если мы уж не ребята, то и Кама не река.
Сколько, наверное, мужиков потонуло, вот так вот, по дурацки оправдывая этой поговоркой, свои сумасбродные затеи.
Мы без проблем добрались до воды, спустили лодку, я забрался в неё, и сам сел на вёсла. Леонид устроился сзади на втором сиденье. Провозились мы так минут десять. Я сноровисто грёб, Леонид сидел с доской в руках, готовясь отталкивать возможную льдину, если таковая попадётся на пути. Мы были уже на полпути до фарватера, когда Леонид вдруг громко выругался:
- Япона мама, п-----ц нам, Саня, - он показывает он рукой куда-то влево. Я смотрю в ту сторону и цепенею от страха: от берега и до фарватера, на нас несутся большие льдины, оттолкнуться от которых просто невозможно; да и некуда, они идут сплошным фронтом.
–Давай назад, - доска в руках Леонида дрожит, сам он бледен как мел.
–Куда назад, нас там об береговой лёд размажет, может, тут успеем выпрыгнуть на льдину, - слабо веря в свои слова, отвечаю я.
– Эх, Саня, дети малые у нас… твою мать, послушал я тебя, - ну что теперь, всё, п-----ц, - шепчет Лёнька и зло смотрит на меня.
Я тоже изрядно напуган, но голова работает чётко, как и всегда в таких ситуациях; леденящий душу ужас, обычно приходит потом. И не раз.
Я беру в руки вторую доску и готовлюсь встречать льдину.
– Лёха, упираемся в льдину досками и держимся на расстоянии, сколь можно близко, потом я перепрыгну на льдину и вытащу тебя с лодкой. Сиди крепко, упирайся доской, льдина ровная, не проткнёт лодку.
Рраз, - мы втыкаем доски в обрез льдины. Шурша, доски проваливаются в тело льдины, длинные иголки льда осыпаются в воду; значит лёд рыхлый, вряд ли выдержит меня.
–Ну, чё не прыгаешь? – Сипло шипит Лёня, не отрывая взгляда от льдины.
– Сам видишь, - стараясь, говорить спокойно отвечаю я, - не выдержит меня лёд.
– И что теперь, докуда плыть будем так?
- Может, нас с берега заметят, когда мимо города поплывём, вызовут МЧС, - сам слабо надеясь на это, предполагаю я вслух.
Внезапно я замечаю, что льдина разворачивается вокруг своей оси. Очевидно тот её край, который ближе к берегу, за что-то зацепился, и течение стало разворачивать льдину таким образом, что наша лодка теперь скользит параллельно льдине, обгоняя её. Появляется надежда, что нам удастся ускользнуть от льдины, и там работая вёслами, вырваться на чистую воду. Однако, этому не суждено сбыться, льдина треснула пополам, как раз в том месте, где мы болтаемся возле неё. Трещина расходится всё шире; полоса чёрной воды заполняет её с ужасающей скоростью. Надо решать возле которой из частей льдины держаться дальше. Леонид завис в ступоре, глядит в ужасе на чёрную воду между льдин и что-то шепчет. Я решаю держаться той части, что была ближе к фарватеру, там, может быть, удастся вырваться на чистую воду.
– Делай как я, - кричу я товарищу и сам частыми толчками отталкиваюсь от льдины, стараясь зайти за её кромку. Лёха выполняет в точности мои движения, и нам удаётся опять встать впереди льдины. Немного погодя льдина снова начинает крутиться вокруг своей оси, на этот раз нас несёт на фарватер. И вот мы на чистой воде, на середине реки. За бортом, в пятнадцати сантиметрах от резиновой поверхности борта лодки несутся потоки тёмной воды. Она с рёвом огибает удаляющееся от нас ледяноё поле; под нами ледяная бездна; липкий ужас лезет сзади за воротник, дыхание замирает, сердце молотит на запредельной частоте.
– Леонид, садись, а то выпадешь, - прикрикнув на Лёню, я наваливаюсь на вёсла.
Обычно рейс через Каму в этом месте, занимает у меня одиннадцать минут, теперь мне кажется, что я гребу уже полчаса. Наконец лодка тычется в берег. Заберегов в этом месте нет, и мы высаживаемся сразу на рыжий песок. Вытаскиваем лодку подальше от воды, и переворачиваем её. Я беру свой рюкзак и достаю бутылку с самогоном, два пластиковых стакана, булку хлеба и палку сервилата «Дым Дымыч». Один стакан передаю Лёне, второй беру себе и наливаю до краёв оба. Мы оба молчим, не произносим ни слова. Лодка уже высохла на ярком солнце, и мы садимся на неё. Закусываем ломтями чёрного хлеба, нечищеной колбасой, и как, бараны бестолково смотрим на воду. В голове у меня, не задерживается ни одна мысль.
– Откуда лёд взялся, Саня? – Склонив голову набок, спрашивает Леонид. Я молча смотрю на реку, не зная ответ на этот вопрос. По воде, ближе к той стороне плывут льдины, но уже не такие большие и только по той стороне, откуда мы приплыли.
–Из Америки, Лёша, из Америки, - вдруг понимаю я, показываю рукой на ту сторону реки выше по течению.
–У тебя, что крыша поехала? – Ехидно спрашивает Лёня, - какая на х…. Америка, лоцман грёбаный.
–Ты, полегче Лёня, а то и у тебя бестолковка отлетит сейчас. Видишь, вон остров посередь реки, он у нас среди местных в деревне Америкой зовётся и протока за ним тоже Америка, вон они, в километре выше по течению. В Каме лёд ушёл, а в протоке остался, потому что там течения не было. Ночью воду сбросили на ГЭС, сверху в протоку вода зашла и подняла лёд, появилось течение и вытащило его в Каму. Мы с тобой пока с лодкой разбирались, да на воду спускались, не заметили, как лёд до нас долетел. Вот и вся недолга.
– А чё, ты раньше этого не знал? – Уже заплетающимся языком спрашивает Леонид, и тут же начинает громко икать, видимо, подавившись хлебом.
– Раньше не знал, а то бы, конечно, мы не попёрлись никуда.
– А сейчас, откуда знаешь? – Продолжая икать, снова спрашивает Лёха.
– Сейчас догадался, когда ты спросил.
– Умный, б…ь, после времени-то, - упрекает меня товарищ.
–Тебя, что растащило уже со стакана-то, ты, вроде, на выпивку крепкий?
– Я всю ночь не спал и утром поесть даже не смог, всё переживал, как на лодке резиновой через Каму. Вот, как жопой чувствовал. Он роняет голову и тихо смеётся. – А назад как? Как назад… а, лоцман? – Совсем пьяным голосом, продолжая икать, спрашивает Лёха.
–Подождём, протока небольшая, лёд пронесёт, и к обеду мы по чистой воде спокойно переплывём.
– У тебя всё спокойно, всё ровно, а меня чуть не утопил, …скотина.
Я никак не реагирую на его выпад, Леонид прав; это я во всём виноват и нечего мне тут препираться. Да и после того, как мы, каким-то чудом выскользнули из этой ледяной западни, всё кажется теперь таким мелким, пустым. Главное, что мы живы.
–Кого у тебя Ольга ждёт? – Неожиданно спрашивает Леонид.
– Сына. Имя уже придумали, Иван, - я наливаю себе второй стакан и протягиваю руку за стаканом Лёни, - у меня оба деда Иваны.
– А у меня Николаи, - Леонид шумно вытирает рукой под носом, в глазах у него стоят слёзы. – Вот, это мой Колянка, поди-ко, да Ванятка твой, ещё не родившийся, за нас Бога просили, чтобы мы живы остались. Души у них невинные, вот и внял им Господь. Как, согласен?
Я киваю головой, тяжело вздыхаю и мы, молча, пьём сорокатрёхградусный самогон выгнанный мною лично из браги на медовом забрусе.
Катится по чистому небу яркое весеннее солнышко, ветер несёт прохладу с реки. Отсюда вода уже не кажется такой тёмной, а река бездонной; пятнадцать метров в самом глубоком месте, это не раз промеряно мной на рыбалке.
Самогон совсем одолел Леонида, и он спит на перевёрнутой лодке. «Конечно, ночь не спал бедолага, да натощак, - оправдываю я друга».
Я поднимаюсь выше на берег, отсюда открывается вид на пойму лесной речки, там сидят на льду рыбаки; до них всего метров четыреста. Тепло, рыбаки сидят в одних свитерах; то и дело кто-нибудь взмахивает удочкой, вытаскивая из лунки рыбу. Никакого интереса ни к рыбалке, ни к тем, может быть, знакомым мужикам из деревни Садыри, что в пяти километрах за лесом; хочется быстрее домой.
Солнце в зените. Река совсем чистая.
– Вставай сокол, кочета поют, - бужу я товарища.
Тот открывает глаза, приходит в себя и сразу же спрашивает: - Ну что, можно плыть?
- Можно, вставай.
Каму переплываем в штатном режиме; я на вёслах, Лёня передо мной, на пассажирской банкетке, он вперёдсмотрящий. Пристаём к заберегу. Лёд крошится, выйти невозможно. Леонид укоризненно-вопрошающе смотрит на меня. Я беру доску и начинаю разбивать лёд. Лёня сидит на вёслах держит лодку на одном месте. Наконец лёд перестаёт крошиться. Я стелю доски на лёд, переваливаюсь на них из лодки и отползаю подальше; в зубах у меня верёвка, привязанная к лодке. Леонид осторожно одной ногой встаёт на доски, потом на четвереньках выбирается на лёд. Вытаскиваем лодку. Разом глубоко, облегчённо вздыхаем.
Вдруг с реки доносятся какие-то крики: метрах в ста от нас деревянная лодка, в ней пятеро наших деревенских мужиков плывут с того берега, видимо, тоже на рыбалку мотались. Лодка едва не черпает бортами воду. Глаза у Леонида круглые,
- Саня, я думал только мы с тобой такие мудаки, а эти совсем отмороженные, - удивляется мой товарищ. – Чего это они там орут?
– Просят подождать, - скорее догадываясь, чем расслышав, что орут мужики,- отвечаю я, - у них тоже сейчас по ходу проблемы с десантированием будут. Они же видели, как мы с тобой тут выёживались. Все с детства на реке, слёта всё понимают - что к чему. Просят доски оставить.
Мужики также, попробовав веслом лёд, вылезают на наши доски, вытаскивают на верёвках лодку. У каждого по ящику окуней.
– А вы как? Уловились? – Любопытствуют они, - сидели, поди, у дамбы, в устье мы вас что-то не видели.
– Потом объясню, - обещаю я мужикам.
- А, так вы водку туда пьянствовать плавали, - учуяв запах спиртного, бесхитростно догадывается кто-то из них, - ну вы артисты, дома вам места нет, или чё, романтика одолела?
Через пятнадцать минут мы сидели с Леонидом у меня дома, ели из большого блюда квашеную капусту с постным маслом, картошку и пили самогон.
– Это что, вся еда у тебя что ли? – Удивляется вновь захмелевший Леонид, - а мясные закуски где?
– Пост, Лёня, пост, забыл что-ли?
– А там, - он мотает головой в сторону реки.
– Там мы, Лёня в походе были, - стал пояснять я другу, - тем, кто в дороге или болен, Господь позволяет отойти от правил.
– А, ну тогда, мы по обеим статьям подходим, - рассмеялся он, - и в походе и больные оба на голову.
Вечером прибежала соседка.
– Что это ты Александр, никак гужбанишь тут с друзьями? А Ольга тебя обыскалась, названивает с утра.
– И что ты её сказала?
– Ну, что не знаю где ты,- пожала плечами соседка,- хотя видела, как вы с этим, - она кивает на Леонида,- утром с лодкой на Каму пошли. Не стала уж пугать её, на сносях женщина.
–Ладно, спасибо за заботу, ты ей, смотри ничего ей не говори, - передавая банку с мёдом, попросил я. Мудрая ты женщина Маргарита Степановна, - польстил я ей для верности в подкрепление просьбы.
Вечером Леонид, выспавшийся у меня на диване, надумал идти домой в город пешком, так как, по его собственному признанию, был он пьянее вина, и встреча с гаишниками, со всеми вытекающими последствиями, не входила в его планы. Я пошёл его провожать.
Расстались мы на автобусной остановке. Лёня сел в автобус и уехал. Утром он забрал свою «Ниву», попрощался и исчез на полтора года.
«Наверное, осерчал на меня, - подумал я, - ну и поделом, хотя и не по-мужски как-то».