Глава 284
Когда д’Артаньян вновь прибыл в Париж после неожиданной находки и спасения Портоса, он собирался как ни в чём ни бывало явиться к Королю. Но долгие раскопки сырого песка, камней и щебня на ветру, когда он стремился как можно скорей докопаться до дорогого Портоса, сыграло с ним злую шутку. Сначала он взмок от усилий, что заставило его скинуть сюртук, затем, когда он прекратил копать, он был так возбуждён встречей с другом, что не замечал сквозного ветра, обдувающего его разгорячённое тело в мокрой от пота рубахе. Пока он ехал, провожая Портоса до Руана, он не обращал внимания на своё здоровье. Но прибыв домой, он вдруг осознал, насколько он утомлён, и, что хуже прочего, попросту болен. Да, тот самый железный, несгибаемый, трёхжильный д’Артаньян вдруг сделался больным. Он оставил мысль явиться к Королю как можно скорее за получением новых приказов потому что просто не имел сил куда-либо идти. Если бы ему сказали в этот миг, что для получения маршальского жезла ему достаточно просто подойти к окну и помахать в него рукой, то и в этом случае он не смог бы подняться с постели. Болезнь скосила его едва лишь он добрался до дома, хотя она напала на него намного раньше. Железной воли этого человека хватило на то, чтобы оставаться в седле до тех пор, пока он не добрался до спасительной гавани собственной квартиры в Париже, неподалёку от Лувра, где его могли бы найти на тот случай, если бы он срочно понадобился.
Прошло два часа, но ему показалось, что не прошло и минуты с того момента, как он провалился в сон, когда кто-то настойчиво стал стучать в двери его квартиры.
—Входите, кто бы вы ни были, дверь не заперта! — сказал он и не узнал своего голоса, после чего дикий приступ кашля напал на него.
— Это я, господин капитан, — сказал лейтенант д’Арленкур. — Его Величество хотели вас видеть.
— Дорогой мой д’Арленкур, я и сам хотел бы предстать перед Его Величеством, но я в таком разбитом состоянии, что мне стыдно появляться перед его августейшим взором, — ответил капитан со вздохом и снова закашлялся.
— Что передать Его Величеству? — спросил д’Арленкур.
— Передайте всё как есть, — ответил д’Артаньян. — Скажите ему, что вы меня застали в таком состоянии, которое не позволяет видеть во мне верного капитана мушкетёров. Рассчитывать сейчас на мою службу было бы неразумным. Мне следует оставаться дома не столько из гуманизма по отношению ко мне, сколько из человеколюбия по отношению ко всем, кого я встречу по дороге, и конечно же в отношении к самому Его Величеству.
— В каких дипломатических выражениях вы посоветуйте описать Королю ваше состояние? — спросил лейтенант.
— Какая к чёрту дипломатия?! — ответил д’Артаньян. — Будь я герцогом или принцем, так при описании моего состояния вам пришлось бы подбирать дипломатические выражения. Если бы меня стошнило, вам пришлось бы сообщить: «Герцог был вынужден отвергнуть предложенный ему обед». Если бы я валялся пьяным, вам пришлось бы сказать: «Его Светлость утомилась коньячком». Если бы меня донимало недержание, вам бы пришлось выдумать витиеватую фразу о том, что я вынужден как можно дольше оставаться в сидячем положении. Но я – простой капитан, хотя и граф. Обо мне можно просто сказать: болен. Но если имеется поручение, которое я должен выполнить, я выполню его даже в том случае, если после этого умру. Но сначала – выполню. Так и передай. Но при условии, что мне не придётся в этаком виде предстать перед Его Величеством, что не пойдёт на пользу ни мне, ни ему.
Д’Арленкур поклонился и вышел, поскольку понял, что каждое слово даётся д’Артаньяну с большим трудом, и эта длинная витиеватая фраза могла быть произнесена в таком состоянии только таким гасконцем с головы до пят, каким был д’Артаньян, который даже не имея сил разговаривать, должен был произнести что-нибудь забористое.
— Ну что, где же мой капитан мушкетёров? — с нетерпением спросил Людовик вошедшего к нему д’Арленкура.
— Господин капитан болен, Ваше Величество, но он сказал, что если у вас к нему имеется поручение, то он его выполнит даже ценой жизни, — ответил д’Арленкур, сократив витиеватую речь капитана, оставив в сухом остатке только самую её суть.
— Дело, которое я хотел ему поручить, наиважнейшее и весьма срочное, и, кроме того, я могу поручить его только ему, — сказал Король. — Но господин д’Артаньян нужен мне совершенно здоровым, бодрым и полным сил. Как бы я ни спешил с этим делом, я подожду его полного выздоровления. Передайте капитану д’Артаньяну, что я желаю ему скорейшей поправки, и жду его у себя лишь тогда, когда он будет полностью здоров. Если для этого понадобится неделя, две, три, я буду ждать. До его полного выздоровления, так и передайте ему.
Д’Арленкур поклонился и вышел, после чего передал д’Артаньяну слова Короля от слова до слова. Лейтенант обладал исключительной памятью, а сокращать слова Короля он не считал для себя возможным.
«Вот интересно, — подумал д’Артаньян. — Надеюсь, в его планы не входит поручить мне арестовать Атоса. Что до поручения арестовать Портоса и Арамиса, это поручение я с успехом провалил! Да ещё с каким потрясающим успехом! Ведь вина за провал операции целиком лежит на господине Кольбере! Теперь, я думаю, Его Величеству уже доложили, что Арамис скрылся, а Портос погиб. Как чудесно, что Король считает Портоса погибшим. Если бы он думал, что и Арамис также погиб, я мог бы болеть с лёгким сердцем. Что ж, Арамис – хитрая лиса, ищейки Кольбера никогда его не поймают!»
Во всяком случае такими мне передал д’Артаньян свои мысли потом, рассказывая об этом, и я ему, конечно, верю. Я не обижаюсь, что он сравнивал меня с Лисой. Частое зачитывание Лафонтеном его басен вслух приучило меня к мысли, что каждого человека можно сравнить с каким-нибудь животным, и сравнение с лисой меня ничуть не обижает. В особенности, если это – Лиса из басен Лафонтена!
(Продолжение следует)