«Жизнь станет к нам помягче, если каждый станет к самому себе построже».
© Наталья Алексеевна Исаева
А если хотите короче, то можно и так:
«Жизнь тем мягче, чем ты к себе строже.»
А теперь расскажу, если хотите прочесть, откуда взялась у меня такая убежденность.
Главный упрёк, какой слышала я с детства, мол, слишком принципиальная.
«Принципы». «Принципиальность».
Я ещё и слов таких не знала, но, как оказалось, принципы уже были. Ну, вот такая родилась. Бывает, что рождается малыш, как малыш. А тут сразу такая маленькая старушка. Такая и росла. Мне не нужно было говорить, что можно, а что нельзя. Откуда-то я это и сама знала. Меня можно было не отправлять в садик, и я находила себе занятия по душе. Играла самостоятельно. Рисовала. А когда хотела есть, подходила к столу и ела то, что для меня оставили. Мне никогда не было в пустом доме одиноко.
Школьницей, приходя после уроков домой, я играла, прибирала в доме, мыла посуду к приходу родителей, самостоятельно делала уроки. А если с чем не получалось справиться, откладывала это на вечер. Отдохнувший папа с радостью вникал в мои проблемы и учил меня решать задачи, правильно мыслить, ставить правильно вопросы.
Принципы, наверное, всё-таки формировались под влиянием родителей. И утверждать, что они появились сами собой, будет большим заблуждением.
Уже дошколёнком я для себя поняла главное:
Я не хочу быть на стороне того, кто причиняет другим боль, обижает, унижает. Даже если этот человек обидел другого, а не меня, я не буду с ним дружить никогда. Если силы равны — сама наподдам обидчику и утешу обиженного. А если обидчиков много, а я одна, то быстро возьму за руку обиженного и уйду вместе с ним в безопасное место.
Впервые такое случилось, когда мне и моему ровеснику Андрюше Уголеву было по пять лет. А вот обидчики были старше нас вдвое!
Мои родители переезжали в другие края. Папа решил устроить прощальный вечер. Его сослуживцы пришли с жёнами, а некоторые с детьми. Папин начальник, отец Андрея, дядя Гена, уже знал о своём новом назначении, которое было всего в паре часов от того места, куда направлялся мой папа. Моему папе нравилось быть под началом грамотного, умного, культурного, порядочного, уравновешенного Геннадия Уголева, и он очень радовался, что сможет продолжить товарищеское общение с ним.
Я помню, как обрадовался папа, получив письмо от товарища. А потом что-то случилось. Папа потерял его следы.
Ни с Геннадием, ни Андрюшей мы больше никогда не встретились. Зато наше детское общение в тот августовский тёплый день научил меня быть храброй.
Помню, покинув других детей, мы, два красивых, ладненьких, кареглазых малыша, весь вечер так и просидели на скамеечке, держась за руки. И те папины гости, кто видел нас впервые, удивлялись тому, что не знают, чьи это такие хорошенькие двойнята. Отцы у нас были внешне совсем не похожие. А вот наши мамы одинаково изящные, как статуэтки на буфетах тех лет, словно дочери из одной семьи. Я помню её необыкновенно красивое имя, восхитившее меня в детстве — Фаина! А полное — ещё лучше! Не имя, а песня!
Вот с тех пор я всегда заступалась за обиженного.
А с тем, кто всех норовит обижать, я отказывалась дружить. Мне говорили: «Давай дружить против Л. Я тебе за это дам ( называлось что-то особенное, чего не было ни у кого), а я отказывалась. И шла предлагать дружбу Л, у которой не было ничего, даже мамы с папой.
И пусть Л. спустя время предала меня и ушла дружить с теми, кто смеялся над ней. Доведись мне прожить ещё раз тот момент, я бы всё равно выбрала бы дружбу с сиротой, а не с обнаглевшими детьми cпeкyлянтки и caмoгoнщицы.
После того, как Л. стала дружить с ними, она попробовала убедить меня, что детство закончилось, что это они тогда были галкими и невыносимыми, а теперь хорошие и более того: НУЖНЫЕ люди.
Жизнь показала, что от осинки не родятся апельсинки и что шкура овцы, накинутая на волка, никогда не сделает его травоядным.
И если кому-нибудь всё-таки удавалось на короткое время уговорить меня отказаться от моих убеждений, обстоятельства сразу показывали мне, что зря я предала себя. Что характерно, моё временное отступление от собственных принципов не успевало причинить беды мне.
Напротив! Я оказывалась в том месте, в тот час, когда беда грозила другому человеку, а я стала той соломинкой, за которую удалось зацепиться.
И с годами я стала ещё строже к самой себе.
И теперь у меня уже многие десятилетия вот такой принцип жизни:
Буду сама к себе построже, вот тогда и жизнь станет ко мне помягче.
© Наталья Алексеевна Исаева