Решили мы, -- я и моя жёнка Люся, поторговать помидорами, к слову, нами же и выращенными. Пришли на рынок и только разложились, только за пивком я слетал,
только пригубил, мне Люся моя: "Вовик, ты не против, ежели я в парикмахерскую отлучусь, на единую минуточку; я скоро приду... Не скучай, торгуй, да гляди не
продешеви!" Упорхнула.
Торгую. Толпятся людишки, торкаются туды-сюды словно котята слепые, а помидоры не берут, не смотрят на них даже... Почему не берут? Да потому, что весь рынокими завален, потому, что сезон их! Стою, скучаю. Озираюсь по сторонам: нету моей Люсеньки; ох, длинна её единая минуточка, ох, как длинна: час прошёл, на другойповоротило -- нету её! Время к полудню... Муторно мне становится. С горя ещё одну полторашку всосал ( я три взял) -- полегчало вроде, отступила тоска. А ещё оттоготоскливо мне, что на рынке сплошь бабушки и ни одной молодки. Поневоле зотоскуешь... И тут, гляжу, идёт! Даже не идёт -- плывёт меж рядов: огневолосая, знойная, бёдра враскачку, в громадных солнцезащитных очках... Ну, прям, как на подиуме. Вау! -- от изумления воскликнул я. Вот это женщина, вот это дива! Блин, откуда она такая в нашем захолустье: экстремалка ли, отставшая от группы туристка, новая сельсоветская секретарша? (Наш глава меняет их чуть ли не еженедельно -- кобелюка ещё тот!) Пока я гадал, "экстремалка-секретарша" плавно причалила к моему прилавку и наманикюренным под леопарда ноготком тронула тугой, мясистый, густокумачовый овощ, при этом вопросительно приподняла подбородок, что, вероятно, должно было означать: "Почём?" Блин, точно иностранка, раз уж мимикой она... Не ведая на каком языке желала бы изъясняться милашка и едва справившись с волнением, спрашиваю: "Э-э, мадмуазель, ду спик раша, энглиш, дойч, эсперанто?" -- "Дойч, энглиш, эсперанто -- но; раша -- ес!" -- ослепительно сверкнув сахарными зубками, ответила иностранка. Фу, как гора с
плеч, а то я в этих энглишах да эсперантах дуб-дубом! Сколько вам, спрашиваю. Молчит. Лыбится и молчит. Может глухая, думаю. Да нет же -- только что общались... хоть и по-импортному... Громко, членораздельно кричу и одновременно на пальцах показываю: "Вам по-ми-до-ров сколь-ко? То-ма-тов сколь-ко вам?" Лыбится и молчит, даже в кулачок прыскает. Дура, что-ль? Ну, и как мне с ней?.. Нет, тут без третьей полторашки не обойтись! Достаю, намереваюсь открыть и... получаю лёгонький шлепок по моим заскорузлым клешням и ехидное: "Много пить вредно... особенно в отсутствие супруги." Ну, это уж слишком, ну это уж -- ни в какие ворота! Говорю грубо: "Тебе какое дело! Вали отсель, ведьма, покуда я полицию не вызвал! Хрен тебе -- не помидоров; и за мильён не продам!" -- "Ну и дурак!" -- слышу в ответ. Прелестница снимает очки, шляпку... И тут будто пелена с глаз моих. "Люсь, это ты?! -- шепчу, отвесив челюсть, -- А я то подумал... Ну, блин, артистка, ну и устроила представленьице! Меня чуть кондрашка не хватил! Больше так не делай, Люсь, не шути больше так, ладно! А она: " А неча с больным сердчишком на молодух пялиться: а то как бы оно ненароком не отстегнулось от волнительности." -- "Да ты чё! да с чего ты взяла, думаешь, я так уж взволновался? -- возмущаюсь. -- да ни капельки, да ни на вот столько!.." Жёнушка морщит носик: "Ой-ой, ну не надо, не надо! А то я не заметила, как загорелись твои бесстыжие." "Дык, -- говорю, -- у кого ж не загорятся на такую глядючи, у каменного статуя разве..." -- обороняюсь я и, вкрадчиво косясь на мою "половинушку", мыслю: "Она у меня и без маскарада ещё ничего, а теперь... А ежели б её ещё и приодеть помоднее... Нет, пожалуй, не стоит -- отобьют ведь, враз отобьют."