З О Р Ь К А
Сегодня Авдей был сам не свой: шутка ли -- ихнюю тёлку украли. Хорошую тёлку, полуторагодовалую, под два центнера весом; уже и рожки пробились и вымя наметилось... Ожидали, с нетерпением ожидали: "Пройдёт совсем немного -- одних полгода -- и мы будем с молоком, и со сметаной будем, и с маслом!" И вдруг... Ну не дьявольщина! Утром, как всегда, чуть свет, вывел животину со двора -- всё чин-чином, а в полдень кинулся поить, а её и нету. Он туда, он сюда, а её и след простыл, только кол сиротливо торчит посреди поляны... Оторвалась? Подошёл ближе, пригляделся... Фийюить! Не оборвана верёвка -- отрезана, у самого кола отрезана... Украли! Вот беда-то! Говорила ему его Мариша, как в дуду дудела: "Не ставь Зорьку на Калиновой даче, не ставь -- уведут!" Ну, как же не ставить, когда там травища такая! Спорил с женкой, до хрипоты спорил, и сделал-таки по-своему -- переставил телушку: "Пущай бока нагуливает!" Нагуляла, блин... Ах, ты! И чего ему делать теперь? куды кинуться? Поглядел Авдей направо -- там бор шумит, поглядел налево -- там поле пшеничное... Покликал: "Зорька, Зорька, Зорька!" Прислушался... Нету отзыва. Ну, что ты скажешь! Защемило у мужика в груди, пал обессиленный на коленки, жгучие слёзы застлали ему глаза...
...Была у Субботиных коровка да пала в одночасье, от какой-то нечисти издохла в позапрошлом году. Скушно стало им, ещё не старым пенсионерам, без молочка -- стали стали искать ей замену. Нашли. Но какую!.. Поскольку денежек на полноценную, дойную, не хватило, решили взять у местного фермера трёхнедельную красно-рябенькую телочку. В мешке принесли. Голенастую да безалаберную. Как пойдёт, бывало, по двору делать выбрыки да громко взмыкивать -- берегитесь куры да индейки! прячься в будку, Трезор!.. Ох, и озорная была, ох, и шебутная! А как отучали её от соски, да приучали пить из ведра -- это была умора! Тычется, тычется, а потом бац! на коленки да как фыркнет, да как наддаст лбом цинковое ведёрко -- не удержать! Встанет, вся морда в молоке, фиолетовые глазищи выпучены, ноздри расширены... Однако приучили. И отучать от молока оказалось делом нелёгким. Поскольку своего, вольного, у них не было (молоко Субботины покупали у того же фермера), Зорьку перевели на пойло уж слишком рано; теперь молочком они только "забеливали" пойло то: на пять литров свекольного отвара вливали полулитровую кружку молока... Ничего, покочевряжилась малость, а потом смирилась, свыклась, пила с удовольствием, вычмокивала всё до капли. "Ай, молодчина!" -- хвалила её Мариша. "Добрая коровка будет! " -- любуясь, прицокивал Авдей.
И вон какой стала, полтора года спустя. Сколько ж Авдей походил за ней, сколько поохал-поахал: чистил, скрёб, на всякие уколы-прививки к ветеринару водил... И -- на тебе! исчезла, пропала... Куда? Чего только не передумал. Вспомнился Авдею и пренеприятный разговор с соседом Пашухой нынешним утром. Рыжий, краснолицый Пашуха встретился ему сразу за околицей -- в тот час Авдей вёл на пастьбу Зорьку... Не больно дружили соседи, чаще ругались, больше по пустякам, вот и нынче Пашуха завёлся, и, кажись, по-крупному:
-- Ну, что, на месте не стоится? -- прогундосил он, -- жизнь кантует помаленьку?
-- Перекантовывает, ага, -- насупясь, отозвался Авдей.
-- Ну-ну.,, Небось, на Калинову дачу топаешь?
-- Тебе што за дело?
Пашуха прищурился, подшморгнул...
-- Ты это... ты не ставь тёлку свою на Калиновой даче -- я там сено косить буду. Слышь?
-- Ага, тебя стану спрашивать, иде мине ставить, а иде не ставить, -- огрызнулся Авдей. -- Хто первым встал, того и тапки. Иде поставлю, там и стоять будет...
-- Ну-ну, попробуй!
-- А что случится?
-- Увидишь, -- загадочно молвил Пашуха.
-- Да пошёл ты!..-- ругнулся Авдей, сплюнул и они разошлись.
Теперь Авдей сидел подле кола, к которому несколько часов назад он привязал свою любимицу, сидел и думал: "Неуж-то сию каверзу подстроил Пашуха? Вот шут гороховый, вот нехороший человек! Перерезал верёвку, и теперь блудит-бродит Зорька невесть где... А может и не Пашуха вовсе, может её и впрямь украли -- чем черт не шутит? А что -- автотрасса вот она, рядом, через поле пролегает, машины, словно по проспекту, туда-сюда снуют, и поляна эта водилам тем оттуда видна прекрасно... Правда о подобных проделках нечистого в деревне давненько не слыхивали... Пашухина работа, его рук дело! Или всё-таки заезжий конокрад? Ах, ты! Защемило-заболело в груди у Авдея и на глаза ему точно пелену накинули: ну как же быть-то ему, как быть? Уже и вода колодезная в ведре нагрелась, и некому пить её... Да что же это, господи! Это ж неправильно, ненормально это всё! Встрепенулся: "Да что ж я сижу пень-пнём -- на поиски идтить надобно!" И только Авдей хотел подняться, как услышал позади себя шорох, сопение какое-то, а следом довольно сильный тычок чуть выше поясницы и тут же ещё один... Обернулся, глянул... Зорька! Господи! Вскочил, чмокнул в мокрый, шершавый и холодный телушкин нос, за шею обнял, заголосил: "Зорюшка! Лапушка! А я уж худое подумал, совсем худое... Ах, ты! Ну пойдём, пойдём, золотая, отсюда; ну их всех в болото!.. Вот водица -- попей, попей, родная!"
Пить Зорька не стала -- похоже, из ручья напилась, что в лесной урёмине. И Авдей ей:
-- Что ж коль не хочешь, тогда идём, идём, красавица, на старое место -- там ещё есть травка... а не станет -- накошу и принесу; не бойся, голодной не оставлю.
И Зорька, понуря голову, послушно, хоть и с видимой неохотой пошла за хозяином. Шли они, а за ними волочилась пеньковая, метров в пятнадцать длиной витая пеньковая верёвка, обрезаная Пашухой -- очень нехорошим человеком.
Владимир ХОТИН, 15. 09. 2022