Глава 7: Кровавый Майова
И до рассвета пусть горит любовь
И неважно, где сейчас и с кем ты (с)
Сколько же мы шли по этим бесконечным пескам! Кажется, прошла ещё вечность! Поразительно, но мне порой кажется, что время здесь вовсе не идёт. Оно будто застыло, спит или в каком-то трансе. Птица партизански молчала, но при этом не переставала с четкой периодичностью придумывать мне то или иное обидное прозвище. Самые понятные начинались на «х» и кончались на «й», либо обозначали что-то мной до сих пор непознанное [Вещь в себе, ну или вещь в тебе]. Впрочем, песок был проблемой большей в сравнении с этим. Я бьюсь о заклад, натаскал бы в сапогах песка, если бы имел тело. Мы пересекли какой-то бархан под «булочка из сабдея, не думай, что вкусная, в смысле какашка», «внебрачный сын Элтона Джона». Это я привел к печатной речи [Привел он, ага]. Я втащил себя на горку и замер. Впереди, наконец, появились тени городских стен. Птицы не было нигде. Я все равно не успевал за ним, а он не чурался оставлять меня здесь без присмотра. Признаться, Эверест запугал меня своим: «отпустишь руку». И я боялся навсегда остаться здесь в песочнице.
[Ксидит]: Это здесь, - закричал где-то Ксидит.
[Химик]: Где ты, чревовещательная птица? - пустил я крик в экран.
Долгое время я мог обратится только к тишине. Безмолвные пески подобно зыбучим. От погасших здесь звуков и мелодии пустого воздуха, поверьте - так кружится голова. Я снова или теперь, не знаю, потерял Ксидита. Мои глаза заслезились, а сознание наполнили иллюзии и видения. Неужели миражи и галлюцинации? Как в настоящей пустыне?
[Голос во мраке]: Всадник самой тёмной ночью, средь пустынь, барханов и костей усопших в битвах войнов, гнал коня. Чёрных сбруй звезда бурчала. И лошадь вороная исчезала в темноте. На плече блестел его кинжал, забравший сотни душ железом черта. Ангел смерти, вор Майова.
[Химик]: Что это такое? Ксидит? Ты где? - я надеялся его найти в восстающих передо мной образах.
Что за странный голос? Посреди тьмы? Конечно же, я уже привык к подобному. Но крипово, что не говори. Почерневший недавно мой палец засвербило. Я с наслаждением его почесал. И с ужасом плюхнулся в песок - мертвая плоть захватила половину моей кисти. Я в ступоре шевелил рукою, передвигая просвечивающими сухожилиями. Что-то неясное происходило со мной. Может, жнец или чревовещательный птица объяснят мне подробности? Я прислушался к тому, что говорил мне голос во тьме.
[Голос во мраке]: И на белом лике чёрной руной шрам косой его мерцал. Шёл убийца по следам, белый всадник, брат его названный, вор по имени Курас.
[Курас]: Эй, Майова! Подождал бы ты меня. Не гони коней. Не существует Феникс-птицы. Ты совсем пропил рассудок! Обернись позади нас целый легион пиратов. Они нас жаждят изничтожить. Что забрал у тех скотов ты?
[Майова]: В тех песках, в Акийской буре, верю, что живет она. Я зарежу эту птицу, я прикончу эту мразь!
[Курас]: Остановись! Прошу, Майова! Нужно в город завернуть. Там не достанут нас мечи пиратов.
[Голос во мраке]: Голос полный мести разразил пески, хранившие в погасших днях Акии пустыни. И Майова, сжав кинжал, сильнее гнал и гнал. Позабыв о бренном мире и Курасе, он на встречу ненависти мчался. А за ним десятка два пиратов.
[Другой голос во мраке]; А ты помой посуду, человек с мандатом! [Мы будем заменять педик на человек с мандатом, так нам кажется правильно]. Я устала от тебя. От тебя какой же толк? Вот у тети Светы, у подруги! Сын какой! А ты что у меня?
[Химик]: Мама? Что это такое?
[Другой голос во мраке]: А пошёл бы на работу. Читаешь книги ты свои. Взял бы что ли себе бабу. Задолбал меня уже.
[Химик]: Что здесь происходит?
[Голос во тьме]
И Курас скакал за ним скорее. По легенде здесь, среди песков забытой Акии, лет пятьсот, жила из вечного огня, великих повелитель птиц. Священный Феникс. Жрецов его хранили толпы. Охраняли в бездну жерла вход. Вулкана вечного в забытой Акии песках. Феникс этот горе синих пламен, и тысяч перьев из огней. Красных глаз и лика Смерти. Что горят, горят огнём. Сказка это или быль?
[Курас]: Брось, Майова, чертов миф. Мы не выживем в бою! Нас убьют или жрецы или пираты!
[Майова]: Будь покоен, брат. Я вырежу десятки тысяч. Лишь бы взять ее перо, - холодно кричал Майова.
[Курас]: Не гневи Богов, Майова! Прекрати! Ведь помрут же к черту кони!
[Еще голос во тьме]: Ты сожрал все макароны?
[Химик]: Нет, батек. Там дохера! Кхм… О чем это я? Что это такое?
[Голос во тьме]: Все бежали в дали кони. Два убийцы и два вора.
Картинка представала передо мной. Я будто был участником той погони. И переклички. Двух этих воров между собой. Стоит признаться, понимал я мало. И представлялось мне это - как очень хорошее и реалистичное кино. Но страх не оставлял меня на секунду. Подобно 5Д, нет - 10Д, я ощущал все, что ощущают оба всадника. Скорость, усталость, пот, погоню. Странно… но ненависть… Вроде того, что галлюцинаторный поезд входит в одно ухо и выезжает в другое.
[Курас]: Майова! Кто там позади? Кто такие те пираты? И зачем преследуют всех нас? Что забрал ты у скотов?
[Майове]: Те скоты, Пиринейские пираты, я украл кусочек старой карты.
[Курас]: Ты убьешь на всех, Майова! Подзабудь об этой птице! Хотя что ж, нас перебьют пески.
[Майова]: Трус!
И Майова резко тянет сбрую, направляя лошадь в город. А за ним - скакал Курас.
[Ксидит]: Можешь уже открыть глаза. Все прошло. Штанишки поди промочила, леди.
Я очнулся. Мне в лоб тыкал холодным клювом Ксидит. Песков я не видел. Перед нами восстали трущобы арабского города. Рядом что-то вроде коморки, с наспех положенной крышей. Обитая кожей, и напиханная сеном. Сколько людей,сборище здесь, конечно не из лучших. Повторяю! Сборище было здесь не из лучших: арабы, люди в чёрных плащах, одноглазая пьянь, непонятные люди в шарфах. Я, отворив скудную дверь в какую-то рыгаловку, вошёл. И даже не обратил внимание, как чревовещательная птица обратилась на моем плече, постоянно топая и пританцовывая.
[Ксидит]: Пожалуй, я начну. Буду комментировать тебе каждое слово, ибо ты туп, как пробка от армянского коньяка [От Ноя]. Покуда ты думаешь – пустыни прекрасны, а горы песка страстной хмурою берут. Ты ошибаешься. Настолько же черны арабские страны, насколько же чёрен смог и туман. В этой деревне ждет тебя приключенье. Приключенье, которое все объяснит, а быть может, затянет еще боле в пучину событий. Так вот. В городе этом, что пропитан был страхом, прибыл интересующий нас персонаж. И коли теперь продолжать мне рассказ из этой холодной и темной пучины. Я расскажу. Но помни, что путь мой был не из легких. Тебя дебилом зовут. Ты только что умер, и теперь из смерти тени можешь слушать рассказ о пути, и кинжале, о славном Майове, да о Фениксе птице.
[Химик]: Подожди, ты что специально для меня стихом заучил?
Чревовещательная птица клюет меня точно в лоб. Больно! Но запястье свербело сильнее. Что же почесать? Лоб или запястье?
[Ксидит]: Майова был низкорослым, чертами лица холодный и гордый. Нос втянут немного, незаживающий шрам на груди и плечах, а сам был волевой и нет, не кретин. Он убежавший от сотни пиратов, на встречу в кабак направлялся, чтобы напиться и оторваться. Там ждал его друг, вор и соратник Курас. Но Майова отнюдь не считал его другом. Тот чувствовал по отношению к Майове сходные чувства. Для него лишь убийство и смерть – развлеченье. Он, как называется модным словом, смерти наркоман [Дерьмовая рифма, мы учились у Веры Полозковой]. Теперь отварились двери в салун и медленной поступью входит Майова. Он взгляды холодные кругом пробрасает и теми же взглядами Кураса найдет. Безжизненным жестом ему помахает и сядет.
Я внимательно присмотрелся. Вот это да! Ну и сюжет! Вот, кто этот всадник, бежавший в темноте песков! Неужели? Не могу поверить глазам. Представьте, я наблюдал, как входит до боли мне знакомый Эверест, только моложе. Лицо его было холоднее айсберга, а глаза пусты. Уж поверьте! Я узнаю эту ухмылку теперь из тысячи [Ты узнаешь его из тысячи]. Он, расталкивая всех, сел к другому человеку. Лица мне его видно не было, ростом он был чуть выше Эвереста, а одет был в такой же чёрный плащ.
[Ксидит]: И друга хмельного внемлет рассказ.
[Курас]: Убийство – дело тонкое, Майова. Мы с тобой не крестоносцы, но жнецы. Мы провожаем души всех заблудших в рай иль ад, иль дальше в крёстный ход. Но ты пойми, за этой гильдией воров скрывается столь светлое и яркое начало. Начало мира, красоты и звуков лиры. Мы делаем благое дело для народа. Мы отправляем гадость и приблуду в ад, а всех старейшин и святош в глубины рая.
[Ксидит]: Майова презренно зевнул, чуть отвернулся, и сквозь воздух прожег
[Майова]: Курас, ты из Венеции вина вновь перепил. Мы воры и убийцы. За нами плетётся сотня пиратов, охотится за твоей и моей головою. С холодным расчетом мы делаем дело. Жилы на шее кинжалом вскрываем, в брюшную мы полость вгноняем ножи. Нам не важны с тобой крики. Мы двое маньяков, мы двое убийц. И в гильдии этой чистим следы.
[Ксидит]: Курас лишь кивнул, расстроенный взгляд запустил, ножом покрутил и в стол его внес. И после раздумий вздохнул и сказал:
[Курас]: Ты как всегда, о, мой друг. Столь холоден ты к профессии нашей, к тому ремеслу, что Богом дано. Я знаю теперь, я верю! Ты всех перережешь. Даже этих пиратов. Мне страшно ещё было дней пару назад. Думал они уничтожат нас в поле. Но скольких убил ты вчера. Одну или две пачки сотен? Зачем же ты стал тогда тем, кем сейчас?
[Ксидит]: Майова зевать перестал и даже не думал. Холодно он заключил.
[Майова]: Я? Так получилось. Я быть не хотел чернотой и затемью той Римской земли. Я столько раз рассказывал эту историю. Мне надоело, Курас. Сколько же можно?
[Курас]: Эту историю, брат, я слушать готов века и столетия. Ведь ты как гора, Эверест, высокий и гордый. Ты мой ангел-хранитель, ты мой потенциал, в конце же концов ты мой брат и мой друг.
[Майова]: Хорошо, но только налью себе еще пойла.
[Ксидит]: И теперь не холодно. С душою начал мыслей полёт убийца Майова. Глаза его вдруг наполнились светом. И горячая мысль понеслась до Кураса.
[Химик]: Погоди, погоди. Они же за птицей Феникс охотились?
[Ксидит]: Помолчи, карнавальный, - грозно ответила птица, но потом от чего-то смягчилась, - на Грани Смерти я могу показать тебе прошедшее только задом наперед и никак иначе. Ведь ты должен понимать это также, как и я.
И от чего это я должен понимать лучше чревовещательной птицы? Я загляделся на почти омертвевшую свою кисть. Видимо там, в настоящем я медленно угасаю.
[Майова]: Я жил далеко в Апеннинах, и воздух горы мне нравился очень. Я маленьким был и помню каждый момент. Каждый миг того наслажденья, что я получал, проходя по массивам. Курас, ты не знаешь, как было приятно тогда прогуляться по горным предлескам. И эти леса воздушными дырками брали своё. Я жил на помойке, в коморках и в степи. Но эти леса, они пленили меня свежестью плоти, свежей травой. А горы. Что горы? Они так прекрасны. И наледь на верхах плато так чисты и блестящи. И радовал глаз этот снежный мотив. Я в те времена еще отроком был, очень худым и больным. Каждый день я потел и крови откашливал практически таз. И думал: умру, навсегда я покину нашу родную культуру. Я был невысокого роста. Я рос в семье у купчихи на ферме. Занятья мои были овцеводство и пахать. В один из прекраснейших дней на той ферме, я в полной ослабности напасывал блеящих овец. Тогда мою голову так разрывало, я есть не хотел, да и было особого нечего. Тогда я решил пойти умирать. Умирать в те места, где мне было приятно мертвым остаться. И в горы я вверх поднялся высоко и навзничь упал. Упал на траву и смерти я жаждал. Долго лежал и щекою прочухал некий мне удивительный сенс. Мне было лежать отнюдь неудобно. Покажется шуткой, зачем же нужно подыхать с комфортом в удобстве. Тогда потянулась рука осторожно к щеке. И в земле я нащупал гладкое что-то, круглое что-то. Тогда начал рыть я землю руками. Ноготь забила почва сырая. И я обомлел. Я вырыл сундук с кругленьким штампом. Из силенок последних я сел и открыл сию груду. И там обнаружил я три элемента. Рассказик какой-то в книжке сырой, рисунок кинжала в лапах свящённой птицы Феникс и плетеную нитку. Я кроткий рисунок в руку вложил. Он был так прекрасен этот кинжал. Кинжал на рисунке. На две половины он был поделен: белую, красную и два камня на ручке его красовались. Я знал: когда-нибудь возьму его в руки, и во мне словно в жиле, вновь красовались жизнь и старанья. Я понял, о нет, не потеряна жизнь, не поставлен крест на жизни моей. И кровью теперь я отнюдь не плевал, больше не кашлял и слабеньким не был. Я забрал заветный сундук и к себе его в халупу отнес. Свечу я зажег и читку затеял. Я весь тот роман до странички прошел, и принципы все из него словно вымыл, вынес и застопорил в своей голове. Теперче не пас я овец. Зачем? Мне не надо. Я стал постигать тонких натур человека. Сперва изучил всех вокруг в той горной деревне. А потом занялся горной вершиной. Я смастерил себе когти, и теперь в километре измерялась та высота, на которую я теперь поднимался. А кстати знаешь, что было написано в книге? Там записана вроде бы сказка о…
Я посмотрел вопросительно на Ксидита. Кинжал? О каком кинжале говорит Майова? Или лучше Эверест? В лапах самой птицы Феникс. Неужели поэтому он так за ней гнался? Неужели существует и такое в мире? Хотя чему я удивляюсь. Я мертв, а могу мыслить.
[Ксидит]: Но прерван рассказ был воровской. Те обстоятельства, что прервали рассказ, были корсары. Ворвавшись в кабак стаей и сворой, они долго не стали говорить и пить с разбойником стоя. Поднялся Майова с древяного стула, раскинул свой плащ, и свой взгляд холоднее всего обратил на корсаров. Он левый кулак встряхнул и раскинул и с ножен в боках на предплечьях раскинулся меч. Он правый кулак с той же силой стряхнул. И на правом предплечье с той же силой оголилась сталь. На груди два клинка он скрестил, и к своре холодным металлом стремглав обратился.
[Курас]: Что вам здесь надо? Неужель на словах не получиться боле нам говорить?
[Ксидит]: Прикинул Майова, что пиратов немного, что только пятеро их. Но бывши практичным, Майова вновь посчитал. Двадцать семь человек за столами сидело. Пять женщин, двое детей, остальные пройдохи и дудки. Он окинул место глазами. Опять мечи встрепянул, побренчал. В глаза посмотрел пиратской паскуде. Приготовился слушать своры ответ и в мыслях готовил каждого к смерти.
[Пират]: Ты взял не свое, воровской ты уродец!
[Майова]: Ну что ж, раз так. Придется мне ваши кишки в бочках отправить обратно в реки Бромида. Раз мало отправленной сотни сутки назад.
Я закрыл глаза. Намечался замес. Что же такое забрал у пиратов Майова?
[Ксидит]: Он прыгнул на стол и одним шагом со стола к главарю подлетел и, скрестив боковые мечи, главу порубил. Следующего он за главарем человека проткнул изнутри и, меча в обратную сторону не убрав, главу перерезал взади стоящему. Третий к Майове, зазлив подбежав, попытался проткнуть вора рапирой, но маньяк вообще не старался, из пояса вытащил он красный кинжал и горло порезал. Четвертого он ударил рукой и в спину тот же кинжал заглумил. А пятого он тяжелой рукою за волосы взял и горлом на нож боковой насадил. И не осталось следа в кабаке от корсаров. Лишь кровь и кишки. А те кто в кабаке засиделись, раскрыли все рты и как козлы сцепенели. А Майова лишь повернулся и громко металлом теперь обратился к брату и другу, Курасу.
[Химик]: Ты же понимаешь, как нелепо комментировать, что я и так вижу? [Как нелепо выглядят блогеры, которые пилят такой контент, да. Вросли в диван сральниками, а надо бы на завод]
[Ксидит]: Ты хоть ненадолго заткнешься?
Я был свидетелем настоящей резни. И что теперь я чувствовал? Страх? Смятение? Не знаю, но вот что: я сочувствовал Майове. И в этом я ужасен: я сочувствовал убийце.
[Майова]: Курас, убираем следы!
[Ксидит]: И вновь кровь в кабаке полилась. Резали простаков, пьянчуг и разбой . Резали женщин, детей и резали животных. Все в крови. И дверь отварил кровавый Майова, и злостную плетью взгляда ударил он даль. Вскинул он руки, и спрятались в ножны боковые мечи. Курас на него взглянув полным ужаса взглядом, спросил.
[Курас]: За что же детей, друг дорогой? За что же ты женщин теперь порешил?
[Химик]: Да он просто маньяк.
[Ксидит]: Ты у нас просто, из литл пони [Надеемся, что не из лесби парочки]
Что сказать? Он прав. Я убил столько же - только другим путем: продавая смерть в штучных пачках. Я заслуживаю того, что получаю.
[Ксидит]: Курас поглядел на кровавого друга. Он ужаснулся. Он знал, что убийца и плут соратник его, прекрасный он вор, но кровь людей чужих его никак не грела, Курас посмотрел на брата холодные очи, но больше не смог ничего и сказать. Он лишь отступился и помолчал. Головою поникнув, он ждал, что ответит ему, тот кто недавно без жалости детям и женщинам брюхи вскрывал. Майова, кинжал языком облизав, все тем же металлическим гласом глаголил.
[Майова]: Потому что у меня есть работа. Работа почистить. No amo, мой друг.
Я стоял в абсолютном шоке, не понимая что сейчас происходило. Дурацкая птица лишь улыбалась сквозь клюв. Мое сочувствие в миг испарилось. И мне захотелось покинуть это место. Навсегда. Перечеркнуть всю свою жизнь. Будто не было ее никогда.
[Химик]: Что это было Ксидит?
[Ксидит]: Майова, он же Эверест, - холодно ответил Ксидит. - Твой проводник, леди.
Серные пустыни Грани Смерти. Этот самый кинжал теперь рассматривал в мертвой руке некоторое время назад и наш Эверест. Когда-то его держал в лапах металлический феникс. Он тихо ожидал на пустынном месте. Где лишь одинокие серные ветра колышат его плащ.
[Эверест]: Ты спросил меня, кто я такой, - говорил он сам кому-то - Я тот, кто послан предотвратить сотворенное тобой. Я жнец, ловец душ, повелитель Акийских пустынь, Эверест.
В серной буре цокнула сталь. Эверест холодно отвел клинок и вывесил кому-то с локтя.