Немолодой уже писатель Бельфегор пригласил как-то раз к себе в гости с целью пообщаться своего знакомого, чуть более молодого литератора по имени Джеремель. Друзьями они не были, но и чужими людьми друг другу тоже не являлись. Ввиду определенных причин, индивидуальных для обоих авторов, большим количеством друзей и знакомых, неравнодушных или имеющих прямое отношение к литературе, они похвастаться не могли, поэтому, несмотря на некоторые разногласия, все же держались друг друга. Их формат общения включал в себя редкие встречи и беседы на темы, редко выходившие за рамки бытовых вещей, политических аспектов государственности и, само собой, творчества. Последняя такая встреча произошла аж в начале зимы, что закончилась месяц назад, дома у Джеремеля, небогатом и маленьком, но уютном. Бельфегор взял инициативу в свои руки и послал коллеге весточку, мол, пора бы снова свидеться, на что собрат-творец ответил согласием.
Джеремель любил бывать в гостях у Бельфегора. Ему нравились широкие коридоры и большие комнаты, огромный зеленый двор с белой беседкой в самом дальнем углу, разбавленный разноцветием самых разных цветочков, а также обилие интересных вещей, например как фортепиано или коллекция фарфоровых кукол супруги Бельфегора. Тем не менее, жить в таких условиях Джеремелю не хотелось бы – слишком уж много всего. Периодически бывать в таком месте доставляло большое удовольствие, но вот просыпаться и видеть такую картину каждый день стало бы больше мучением.
- Добрый вечер, дорогой мой Джеремель! Вот мы с Вами наконец и свиделись, - встречал гостя с искренней, но сдержанной улыбкой хозяин.
- Здравствуйте, Бельфегор. Рад, наконец, снова посетить Вас. Надеюсь этот вечер принесет нам множество интересных тем под обсуждение, - приветствовал коллегу рукопожатием и такой же сдержанной улыбкой писатель.
Они прошли по уже представленному широкому коридору, увешанному поочередно то красочными натюрмортами, то грамотами и дипломами Бельфегора, и попали на кухню, стены которой были обшиты деревом, а на небольшом, на первый взгляд, кухонном столе размещалось столько посуды, что можно было бы накормить из нее несколько соседских домов.
- Напомните мне, дорогой друг, кофе? – обернулся на гостя хозяин дома, набирая в чайник воду.
- Обычно кофе, но в этот раз, пожалуй, чай. В последнее время с сердцем сделалось не хорошо, не хочу усугублять. Есть у Вас зеленый?
- Уважаю выбор, конечно есть. Взять бы с Вас пример, да тоже бросить кофе на ночь, но никак не могу отказать себе в зависимости, - ставил кипятиться чайник Бельфегор.
Дождавшись готовности горячих напитков и приготовив несколько широких тарелок со всевозможными закусками под чай-кофе, Бельфегор в сопровождении своего коллеги проследовал в еще большую чем кухня светлую гостиную с высокими потолками и огромными окнами, что выходили на улицу. Здесь и располагалось упомянутое ранее фортепиано с педантично выставленной на ней коллекцией фарфоровых простушек. Рядом с глубоким мягчайшим диваном мирно стояло и ждало своего часа кресло-качалка.
- Ну-с, начнем как и полагается, с бытовых вопросов? – любезничал с Джеремелем престарелый писатель.
- Пожалуй да. Как у Вас в последнее время? Дом и сад, как и все прошлые разы безупречны, а цветочные клумбы просто загляденье. Надеюсь и в жизни все так же спокойно и мирно, - решил начать разговор с комплимента для расположения собеседника и наводящего вопроса сказочник.
- Поблагодарим мою жену Афину, весь двор цветет лишь благодаря ей и ее страсти к зелени. Жизнь идет и, хвала богам, не останавливается. Родственники живы-здоровы, потомство подрастает счастливым и умным, финансовые вопросы доставляют больше удовольствия, чем разочарований. Обсудим сразу литературный аспект или выделим под него отдельную часть разговора? – решил уточнить довольно важный момент хозяин.
- Пожалуй, поговорим об этом после.
- Ваша воля, дорогой друг. Ну так вот, почти все в жизни теперь меня радует, в отличие от прошлой нашей встречи. Помните, когда я ногу повредил? Благодаря стараниям наших врачевателей я теперь здоров и могу не думать каждый день о том, как же страдательно мое бытие. Даже и война, что мы начали не злит меня. Вернее, конечно злит, но лишь по отношению к нашим врагам. Что же это мы все обо мне, да обо мне, как Ваши дела, Джеремель?
- Рад слышать, что все у Вас в порядке, а нога больше не тревожит. Мои дела не менее хороши, чем Ваши. Сердце – дело поправимое, поэтому жаловаться на здоровье не буду. Дом стоит, вода течет, жизнь идет только вперед. Лишних забот у меня нет, свободно посвящаю время любимым делам, да отдыху. Фаддей делает успехи в учебе, насколько мне рассказывает Гестия. Через пару недель думаю посетить Калидран, говорят там хорошо в это время года. Увижусь с сыном, заодно снова побываю в так милом моему сердцу Фригусе.
- Дорогой мой коллега, почему же Вы все еще здесь? Вы бесконечно влюблены в другое государство, да еще и жена с ребенком находятся там, в одном из лучших городов северной провинции, пока Вы закупорились в Империадиле? Не подумайте, я патриот своей империи и люблю ее вместе с моим Столичным Городом, но ведь если Вам ближе тот край? – удивленно взглянул на собеседника Бельфегор.
- Так то оно так, но не жена мне больше Гестия. Не смогли мы с ней ужиться. Она уехала на родину, забрав сына, а я остался здесь. Моя жизнь в Столичном Городе. Бросать все и ехать на далекий север в надежде построить там нечто лучшее – не мой путь.
- Как? Ваш брак закончился? Удивили Вы меня, Джеремель, признаюсь. Надеюсь теперь Вам станет легче и жизнь зацветет новыми красками, что еще могу сказать, - пытался подбодрить гостя Бельфегор, чем вызвал положительную его реакцию, - Не стала ли причиной вашей с ныне бывшей супругой ссоры война и возникшие на ее почве разногласия?
- Нет, причины совершенно в другом, - отвечал, отведя взгляд, Джеремель.
- Так или иначе, каково Ваше к ней отношение? Хотелось бы узнать. Надеюсь в этот раз мы сойдемся во мнениях, - спокойным тоном спрашивал Бельфегор.
- Право, коллега, давайте не станем разводить полемику на эту тему, я сыт. Отношение мое такое же, как и к любому проявлению насилия в мире – резко негативное. Назовите меня наивным глупцом, но я продолжаю верить, что абсолютно любой конфликт можно разрешить просто поговорив, если он до этого не был возведен в критическое состояние. Посылать на фронт тысячи солдат, заставляя их терзать и кромсать друг друга лишь для того, чтобы отодрать кусок земли у соседа – подлость и гадость, - хоть тон литератора и оставался спокойным, умелый слушатель все же мог прочесть так глубоко спрятанные нотки возмущения и недовольства.
- Ожидаемо я с Вами не соглашусь. Как же, позвольте спросить, урегулировать вопрос дипломатическим путем, если еще до начала полномасштабного вторжения уже были неоднократные нападки на наши территории со стороны Немуса? Что Вы предлагаете? Стерпеть боль и унижение и оставить восток нашего государства на растерзание эльфам? Или снова стерпеть боль и унижение и прибежать к ним на переговоры, умоляя о мире и понимании? Нет, так не пойдет, совсем не пойдет. С эльфами договориться нельзя. Это варвары, которые понимают только один язык – язык насилия. И если уж они решили нас провоцировать, показывая зубы, мы им эти самые зубы выбьем все до одного, - начал переходить на повышенные тона Бельфегор.
- Вы когда-нибудь бывали в Немусе? Нет? А зря. Это прекрасное государство, в котором мне довелось побывать еще задолго до того, как шишки поссорились. Можете себе представить, что вся страна – сплошной лес? А мне и представлять не надо. Нигде я не видел такого невероятного количества деревьев, самые высокие из которых уходят далеко ввысь, достигая самого неба, а на самых широких из которых селятся целые семейства. Народ там тоже довольно интересный. Среди низкорослых лесных эльфов я почувствовал себя настоящим великаном, и это было просто поразительно. Да, может быть они и могут кажутся немного черствыми и закрытыми, но уверяю Вас – это лишь иллюзорная оболочка, под которой скрываются добрейшие создания, открытые к общению и очень гостеприимные, стоит только показать им, что ты порядочный человек. Флора и фауна Немуса настолько необычна и богата разнообразием видов, что описание этого аспекта я оставлю энциклопедиям и путеводителям. А что насчет культуры? Я только могу мечтать о том, чтобы наши архитекторы когда-нибудь дошли до планировки проектов, что будут хоть отдаленно напоминать Неммусские. Я мог бы еще долго описывать прелесть востока и доказывать ошибочность Ваших суждений, но по Вашему угрюмому лицу вижу, что лучше не продолжать. Хотелось бы еще добавить, что я действительно не считаю лесных эльфов нашими врагами. Если правители поссорились и не могут найти общий язык из-за нескольких пограничных лесов, это еще не значит, что мы имеем право истреблять целый народ и захватывать государство. Чтобы не ссориться, я предлагаю перейти к литературе – виновнице наших с Вами периодических встреч, - попытался закончить монолог чем-то положительным Джеремель.
- Соглашусь лишь с последней частью Вашего высказывания. Как обстоят творческие дела, коллега? Хорошо ли идут продажи, не иссяк ли источник идей для произведений за последние пару месяцев? Рассказывайте, - перевел отреченный взгляд с окна на собеседника Бельфегор.
- Книги пишутся, книги продаются, книги читаются. В данный момент времени я доволен своим творчеством как никогда раньше. За время с нашей последней встречи ничего нового я не издавал, но это лишь потому, что работал над материалом для нового своего сборника, куда хочу включить как новые, так и несколько старых, но особенно любимых мною работ. Недавно у меня возникла идея для новой сказки, с которой я надеюсь управиться за пару дней, после чего приступлю к финальным штрихам и изданию тиража, - карие глаза Джеремеля сияли ярче северной звезды каждый раз, стоило кому-то спросить о его творчестве.
- Рад слышать, коллега. С интересом прочитаю Вашу новую книгу. Что пишете на этот раз? Все те же сказки или, наконец, что-то посерьезнее?
- А почему Вы считаете, что сказки – это несерьезно? Вы когда-нибудь задумывались о том, что умелый писатель-сказочник в несколько раз будет лучше любого неумехи, назвавшего себя литератором, и принявшемся клепать романы средней степени тухлости?
- Надеюсь это не камень в мой огород, - ухмыльнулся Бельфегор, - Но ведь сказки – это же детское развлечение! В последний раз я получал удовольствие от произведений такого жанра, когда лежал в люльке и сладко засыпал под бабушкин пересказ. В них ведь нет ничего серьезного, должны же Вы это понимать! – активно жестикулировал, доказывая свою позицию Бельфегор. Так активно, что ненароком чуть не пролил на себя уже остывший кофе.
- И снова я с Вами не соглашусь. Ничего серьезного нет в бессюжетном, бессмысленном журнальном и газетном чтиве, созданном лишь для заполнения пустого пространства на странице. Ничего серьезного нет во второсортных детективах, драмах, комедиях, романах и пьесах, клепающихся лишь для заработка. Серьезность это не про оболочку, Бельфегор, а про смысл, что скрыт внутри. В своей сказке я могу передать читателю уйму важных философских и житейских мудростей настолько простым языком, что поймет даже ребенок, которого убаюкивает бабушка.
- Оставлю Вам Вашу позицию, пишите что считаете нужным. Но уверяю – далеко Вы на одних выдумках не уйдете, - несогласным взглядом окрестил собеседника хозяин дома.
- Я не собирался далеко уходить, мне и здесь хорошо. А что у Вас? Появились новые сюжетные наработки? Рассказывайте, - спросил Джеремель после того, как опустошил и поставил на столик рядом с диваном чашку, некогда заполненную зеленым чаем с двумя ложками сахара.
- Конкретного сюжета пока нет, но есть пара мыслей как мне выловить нужную идею. Писать хочу о войне. Нести в массы правильную позицию и настраивать мнение читателей на правильное мышление. Я собираюсь отправиться на фронт в качестве военного журналиста, попутно собирая материал для книги. Хотелось бы познакомиться или с рядовым солдатом, или с кем-то из боевых волшебников, но чтобы была у человека уникальная история, которую я смогу описать в новом произведении. Я покажу все ужасы бесчеловечных поступков остроухих, покажу как мы противостоим этой напасти и побеждаем ее, - голос Бельфегора наполнялся решимостью, храбростью и уверенностью в победе армии Империадила с каждым сказанным словом.
- Что если Вам не удастся найти такого человека? Или оказавшись на фронте Вы поймете, что ситуация совершенно отличается от всего, что Вы пытаетесь пропагандировать? – засыпал провокационными вопросами собеседника Джеремель.
- То есть как это – ситуация отличается? Я знаю о происходящем из одобренных имперским советом газет, эти источники не могут перевирать информацию. Если персонажа подходящего не найду, будет печально, но я тогда выберу прототип для книжного героя из того, что имеется. Вам бы тоже следовало написать что-нибудь в этом роде. Допустим, сказки – хорошо, на этот раз с Вами соглашусь, но ведь они где-то там, в стране грез… А настоящее здесь – вокруг Вас, меня, этого дома, Империадила и всего, что за горизонтом. Это будет всегда. Подумайте – если Вы сможете создать успешный военный роман или хронику – навсегда попадете в историю!
– не оставлял попыток переубедить гостя Бельфегор. Ему было принципиально важно, чтобы люди или соглашались с ним, или смиренно молчали, забыв о своей позиции.
- Почему Вы думаете, что мне хочется попасть в историю? Почему Вы думаете, что если Вы считаете и хотите одного, то другие считают и хотят или должны считать и хотеть того же? Как Вы можете лезть в чужие жизни и советовать людям что делать и как думать, если абсолютно не знаете что творится в головах и жизнях Ваших собеседников? Послушайте, как говорил один великий классик: «Каждый из нас узник в одиночной камере». В нашей жизни есть только мы, даже несмотря на контакты с окружающими. Мы судим обо всем лишь по взгляду из-за решетки, которая разнится от человека к человеку. Мы самостоятельно следим за состоянием и наполнением нашей камеры и не можем впустить никого внутрь, как и попасть в гости к соседу.
Я все это к тому, что я совершенно не стремлюсь завоевать место в учебниках
истории. Мои произведения, так дорогие моему сердцу сказки – это прежде всего избавление. Избавление от всех проблем и трудностей жизни, что окружают меня каждый день. Болезни, проблемы в браке, денежный вопрос, эта глупая война – раздражение, злость и негатив окружают всякого из нас каждый день. Люди находят способы бороться с несчастьями. Мой способ – творчество. Когда я пишу сказки, я попадаю в свой выдуманный мир, где я хозяин и бог. Я могу делать там все, что душе угодно, управляю судьбами персонажей и всеми событиями, что происходят в том измерении. Вы не найдете в моих книгах насилия и боли просто потому, что это не облегчит мою реальность. Хоть люди покупают и читают мои книги, пишу я прежде всего для себя. Мне бесконечно радостно от того, что кто-то так же находит утешение в моих рассказах, но если сказки перестанут меня спасать – я найду другое утешение.
Боюсь на этом я должен попрощаться с Вами Бельфегор. Удачи в ваших военных делах, надеюсь Вы добьетесь чего желаете. А я пойду прятаться на страницах своих сказок в надежде избежать последствий Вашего успеха.
Лето уже стучалось в окно, хоть на календаре еще оставалось пара деньков для весны. Столичный Город никогда не мучал своих горожан смертельной жарой, но в последнее время стало значительно теплее, а ночь заметно сократилась.
Планы Джеремеля пошли немного не так, как он задумывал некоторое время назад. Ему в голову все продолжали приходить новые идеи и мысли, которые он хотел бы выразить на бумаге, поэтому с публикацией произведений спешки не было. Почти всю ночь он посвятил написанию своей, на этот раз точно, последней сказки, которую хотел бы видеть в новом сборнике. Называлась она «Жучок» и повествовала о волшебнике и его необычном способе отдохнуть.
Дело было так: «Жил да был на свете искусный волшебник Маханаим. Все у него в жизни было хорошо и не тревожился старичок ни о чем. Его башня была самой красивой и высокой в округе, жена каждый день радовала своей любовью, а дети и внуки не забывали своих старших родственников и частенько забегали в гости. Работал Маханаим в Волшебной Академии, где обучал молодых чародеев тайнам древнего языка. Очень любил Маханаим свою работу и каждый день ходил на нее с удовольствием. Еще у него был необычный огород, где растения росли корнями вверх. Как старичок собирал плоды – тайна, которую мы, скорее всего, никогда не узнаем.
В один день проснулся Маханаим со странным и непривычным ощущением. Ему почему-то не хотелось ни вставать с постели, ни завтракать вместе с любимой женой, ни идти в Волшебную Академию. Пересилил себя волшебник и провел день как полагается, без поблажек и исключений – все в обычном режиме.
На следующий день история повторилась – снова ему не хотелось вставать с кровати, куда-то идти, видеться и общаться с людьми. Все, чего хотелось Маханаиму – спрятаться в уголок и провести там целый день, нетронутым и забытым. Но не пошел волшебник на поводу у странного желания и снова пересилил себя и провел день как полагается.
К сожалению, ситуация не менялась. На протяжении целой недели неприятное желание мучало голову пожилого волшебника и не давало ему покоя. Он стал угрюмым и грустным дедушкой, на что все обратили внимание. Только объяснить свое состояние и ответить на расспросы друзей он никак не мог – сам не знал что с ним такое.
В один день Маханаим не нашел в себе больше сил бороться и решил пойти на поводу у странного желания. Он укутался поглубже в одеяло и начал читать заклинание. Когда обряд завершился, вместо волшебника на кровати сидел маленький-премаленький черный жучок. «Теперь никто меня не заметит!» - радовался волшебник. Он спрыгнул с кровати и начал ползать по полу, стенам и потолку в поиске какой-нибудь щелочки. На втором этаже своей башни, в библиотеке, он нашел, наконец настолько маленькую и незаметную щель, что даже если бы вы искали ее специально – скорее всего не смогли бы найти. Залез Маханаим в эту щелочку и остался там на весь день. «К вечеру вылезу!» - думал чародей.
Только вот и вечером он решил остаться в укрытии. И на следующее утро тоже. И через неделю, и через две. Никто не знал куда пропал волшебник, никто не мог его найти. Некогда сияющая лавандовым цветом крыша башни потускнела, необычные растения на огороде засохли, а кабинет волшебника покрылся толстым слоем пыли.
Больше никогда о Маханаиме никто ничего не слышал».
Джеремель был чрезвычайно доволен сказкой, что у него получилась. Он встал из-за стола и распахнул шторы, впуская утренний свет в тесный писательский кабинет. После он отнес пустую кружку из-под ягодного чая на тесную кухню с низкими потолками и вышел на крыльцо своего жилища.
Он провел в раздумьях и наслаждении утренним воздухом некоторое время, пока покой не нарушил соседский мальчик, приносивший писателю каждый новый номер свежей утренней газеты. Джеремель поблагодарил помощника и развернул новостную колонку. Заголовок был не очень приятным: «РЕПРЕССИИ АВТОРОВ-ПРОПАГАНДИСТОВ».
Дело было в том, что некоторое время назад, измученный войной и неумелостью власти народ восстал против императора. Главу государства свергли и новые люди заняли верхушку Империадила. Они не хотели продолжать кровопролитие, что опустошало обе страны, поэтому войну с Немусом в короткий срок прекратили, закончив все переговорами и подписанием мирного соглашения. Новый император старался исправить ошибки старого и искоренить все негативные настроения народа против лесных эльфов. Многие быстро сменили гнев на милость, но были и такие, кто до конца настраивал ближних на негатив по отношению к восточным соседям - они продолжали писать рассказы, стихи, агитационные мотивы которых впивались в разум с первых строк. Новая власть совершенно не хотела возникновения очередного конфликта из-за деятельности по-боевому настроенных авторов, поэтому сначала им вежливо предложили сменить вектор деятельности, с чем многим пришлось согласиться.
К сожалению, некоторые люди слишком уперты и продолжают гнуть свою линию даже в моменты, когда всем ясно, что пора остановиться. Единственный путь для таких индивидов, открыто нарушающих новые законы Блаженной Империи – тюрьма.
В газете был краткий перечень авторов, приговоренных к заключению в трудовом лагере на севере Фригуса за пропаганду насилия и разжигания ненависти по расовому и национальному признаку. Среди имен и фамилий затесалось имя Бельфегора.
Джеремель еще несколько минут провел на крыльце с газетой в руках, изучая и другие новости, после чего вернулся в дом, засунул бумагу в тумбу к другим, старым выпускам, и отправился в постель. Ему было жаль старого знакомого, но не настолько, чтобы это нарушило его сон.
Больше друг о друге они ничего никогда не услышали.