Этот текст появился как своего рода послесловие или приложение к одному из моих докладов на тему "мыследействия". Прежде чем вникать в сложности синтетического понятия следует понять что в этом контексте понимается под мыслью и под действием. Данный текст разъясняет "действие."
Возможны два подхода к определению действия. Во-первых, подход «снизу», биомеханический, который определяет действие как организованную совокупность движений, направленных на достижение цели. Во-вторых, «сверху», со стороны теории деятельности: определить действие как элементарный акт деятельности, как атом деятельности, сохраняющий её основные черты. Я предпочитаю путь второго определения, так как только оно включает такие важные виды действий, как умственные действия и действия руководства. Кроме того, первое определения освещается в самом докладе, в то время как о втором сказано мало. Нижеследующий текст суммирует основные моменты «деятельностного» определения. (Квадратные скобки [1], [2], … - это сноски на примечания, см. в конце).
Философское понятие «действие» не порождает конфликтных интерпретаций и в целом близко к его интуитивному пониманию. Дерек Мелсер, который счел необходимым пространно пояснять понятие мышления в своей книге «Акт мысли», утверждает в том же месте, что действие – это самоочевидное понятие, не нуждающееся в особых пояснениях. Другими словами, он полагает, что для его целей интуитивное понимание действий достаточно. Это отчасти связано с тем, что основная задача Мелсера – это понять и описать мышление. Это означает, что его основной вопрошающий взгляд направлен на мышление, а не на действие. В своей книге он доказывает, что мышление есть разновидность действия. Сама постановка вопроса предполагает, что предметом анализа является именно мышление, а не действие. О действии достаточно лишь знать, что оно обладает определенными, интуитивно очевидными характеристиками. Вопрос состоит в том, чтобы найти те же характеристики у мышления. Для этого глубоко вникать в суть и природу действия не требуется. Вообще говоря, чтобы постулировать, что А есть разновидность В, необязательно иметь исчерпывающее понимание сущности В. Достаточно увидеть в В определенный набор важных качеств-атрибутов, не обязательно исчерпывающий его характеристики, и затем обнаружить те же характеристики в А. Другими словами, достаточно характеризовать В как широкий класс, очерчивать границы которого тонкой линией не обязательно.
В первой главе своей книги Мелсер перечисляет основные черты мышления, которые определяют его как разновидность действия. Мы используем этот же список черт для характеристики самого действия. Вот этот список:
(1) Действие осознанно. Мы всегда знаем, какое действие мы совершаем в данную минуту, когда мы его начинаем и когда заканчиваем
(2) Действие как правило видно со стороны
(3) Действие намеренно; намеренность действия не идентична целенаправленности, хотя эти две характеристики на практике близки. Многие авторы считают намеренность туманной и проблематичной характеристикой – более туманной, чем целенаправленность.
(4) Действие можно оценивать с моральной точки зрения, как хорошее или плохое, как правильное или неправильное, праведное или греховное. Этот аспект действия почти никогда не является предметом рассмотрения ни в философии, ни в когнитивной науке, хотя по сути, моральная нагруженность принадлежит к числу определяющих свойств действия и отличает действие от восприятия [1].
(5) Мы учимся действиям. Действия не могут быть врожденными. Они усваиваются во взаимодействии с культурой.
Мелсер далее подчеркивает принципиальное отличие действий от естественных процессов. Когда мы с друзьями идем обедать в ресторан, это есть действие, а когда мы перевариваем этот же обед – это естественный процесс, находящийся в целом вне нашего контроля. Диалектика действий и естественных процессов видна еще острее на примере следующего за сим удовлетворения «естественных потребностей», которое, будучи само по себе воплощением естества, получает в нашей культуре развитое «деятельностное» и даже эстетическое обрамление со сверкающими белизной и пахнущими цветочными ароматами туалетами, обязательное использование которых является безальтернативной культурной нормой, ради соблюдения которой мы готовы переносить немалые страдания.
Сопоставление действий с естественными процессами подчеркивает культурную обусловленность действий. Даже если действия сами по себе индивидуальны, они, как правило, формируются в ходе коллективной деятельности. Поэтому не удивительно, что в подавляющем большинстве случаев наши действия не уникальны, и каждое отдельно взятое действие принадлежит не столько личности, сколько человеку как представителю определенной культуры, эпохи и профессии. Для примера: у каждого своя история обучения как завязывать шнурки бантиком, но в конечном счете все завязывают их более или менее одинаково – в достаточной мере одинаково, чтобы рассматривать завязывание шнурков бантиком стандартным действием, а не проявлением личности. Личность, однако, проявляется в выборе действия. Так, среди современной молодежи некоторые сознательно выбирают не завязывать шнурков – хотя и умеют это делать – и гордятся этим выбором, как проявлением личной свободы.
Осознанность действия проявляется также в его оформленности и определенности. Действие – это не метание из стороны в сторону, а переход из точки А в точку В. Осознанность и, как можно добавить, осмысленность действия предполагает определенное знание о нем. Этот аспект действия прекрасно выражен в известной формуле Хэмпшайра, которую я привел в докладе: действие – это то, о чем мы говорим, когда отвечаем на вопрос «Что ты делаешь?». В этой афористичной формуле спрятано многое. Прежде всего, она означает, что действие либо имеет название, либо его можно как-то описать словами, и что мы знаем, как это сделать. Но описание действия часто сводится к указанию цели действия, или, во всяком случае, его включает. Это означает, что всякое действие, заслуживающее этого звания, уже известно в достаточной степени, чтобы знать, чем оно закончится. Оно оформлено как действие отличное от других действий. Мы будем рассматривать лишь такие, уже сложившиеся действия, оставляя в стороне вопрос об их формирования. Действие может сформироваться многими способами: путем осознанного обучения, неосознанной имитации, вырасти из суммы действий низшего уровня, может быть нащупано случайно, эволюционировать из другого действия или оказаться перенесенным из другой сферы применения.
Слово «действие» имеет два значения: (1) неисчисляемое, как в «переходим к действию», «действие измеряется в дж*сек», «действие маховика на шестеренку» (2) исчисляемое, как в «начинаем второе действие», «деятельность состоит из действий». В данном контексте мы имеем дело лишь с исчисляемыми действиями, и, более того, с такими, которые мыслятся как единичные акты деятельности, т.е. как нечто неделимое. Такой подход к определению действия занимает видное место в учебнике психологии С. Л. Рубинштейна. Он пишет (с.199) : «Для того, чтобы понять многообразные психические явления в их существенных внутренних взаимосвязях, нужно прежде всего найти ту «клеточку» или «ячейку», в которой можно вскрыть зачатки всех элементов психологии в их единстве. При этом под «клеточкой» или «ячейкой» мы разумеем не какой-то экстракт или сгусток чистой психики, а в соответствии с нашей общей концепцией такое психофизическое единство, в которое заключены основные моменты психики в их реальных взаимосвязях, обусловленные конкретными материальными условиями и взаимоотношениями индивида с окружающим его миром. «Ячейкой» или «клеточкой» в таком смысле является любой акт жизнедеятельности у животного, деятельности у человека. ... Применительно к человеку, к изучению которого мы теперь переходим, такой клеточкой является любое действие, как единица его деятельности.»
Рассуждение Рубинштейна начинается со значимой фразы: «Для того, чтобы понять многообразные психические явления ...». В этой фразе сама суть его подхода. Хотя Рубинштейна называют автором «теории действия», именно теории действия у него нет. Он не теоретик действия, а психолог, развивающий деятельностный подход. Он не строит теорию действия, а объясняет психологические функции как механизмы, обслуживающие нужды действий. Я не зря начал с Мелсера и его книги «Акт мышления». При всех различиях у Мелсера и Рубинштейна есть важный общий момент: они оба строят теорию высших психических функций на основе действий. В обоих случаях действие берется за данность, за прочный и бесспорный фундамент, на котором воздвигается теория, причем Мелсер признает это открыто. Рубинштейн же определяет действие как единицу деятельности, но определение самой деятельности также остается за кадром. Фактически, он предлагает мыслить деятельность как понятие, импортированное из конкретных наук (социологии, истории, антропологии, техники) или просто очевидное из повседневного опыта [2].
Подобный ход мысли характерен для монистических теорий. Материализм не изучает материю. Материализм строит теорию сознания, отталкиваясь от материи и материальной деятельности как данности. Информацию о материи философский материализм ожидает извне себя, а именно из опыта конкретных наук. Не случайно классики марксизма обсуждали с таким неподдельным восторгом свежие результаты естественных наук – они подтверждали, что философия не должна заниматься материей – конкретные науки справятся с этим сами. Основной предмет философии – сознание.
Таким образом, знакомство с «теорией действия» советской психологической школы оставляет двойственное впечатление. С одной стороны, определение Рубинштейна логически безупречно и интуитивно ясно, а с другой – оно как бы набрасывает на действие некое непрозрачное покрывало и противится его внутреннему анализу, оставляя лишь основные торчащие наружу детали для внешней идентификации. Впрочем, сколько-нибудь глубокая теория действия, как самостоятельного явления, отдельного от психики вряд ли возможна. О действии нельзя говорить вне такого круга психических категорий, как мотив, цель, намерение, выбор, обязанность, осознанность, память и т.д. Все, что было сказано о действии выше, указывает на то, что в реальном жизненном процессе то, что мы называем «действие» неотделимо от того, что мы называем «психика» или «мышление» и понять каждую из этих трех стихий можно лишь на основе их тесного срастания в нечто единое. Именно такие мотивы и вдохновили меня на концепт «мыследействие». В самом деле, зачем тратить столько сил на трудное объяснение диалектики взаимодействия изначально разделенных мысли и действия только ради того, чтобы в конечном счете придти к тезису об их нерушимом единстве! Не проще ли не разделять их вообще и мыслить как единое целое, подразделяемое лишь на такие единицы, которые не нарушают целостности состава. Понятно, что «конструктивные» определения мыследействия, напрашивающиеся исходя из структуры самого термина, идут проторенным путем и используют такие категории, как «соединение», «синтез» и «синергия». Полностью последовательное определение мыследействия дать сложно, если вообще возможно, но его назначение и инструментальную функцию можно понять интуитивно примерно в том же смысле, в каком интуитивно ясно труднопределимое понятие «идея». Но я отвлекся – этот текст не посвящен мыследействиям. Вернемся к действиям.
Итак, мы остановились на том, что марксистская психология делегирует содержательное определение действия конкретным наукам. Здесь было бы уместно обратиться к огромной литературе, изучающей конкретные действия, в основном производственные операции. Однако, заниматься обзором этой литературы мы здесь не будем. Я ограничусь книгой Bedny&Karwowski «Systemic-structural theory of activity», которая сочетает подход советской психологической школы с обобщениями, следующими из конкретно-эмпирического анализа действий на примерах. Авторы цитируют Выготского, который добавил к характеристике действия важный пункт: действие всегда опосредовано инструментами культуры. Подход Выготского стал базой для огромной литературы современного «выготскианства», которое называет себя СНАТ (Culture-Historical Activity Theory). Данный подход авторы сравнивают с подходом Рубинштейна. Мы не будем сейчас отвлекаться на это сопоставление. В конце я прилагаю краткий текст на эту тему, который первоначально предназначался для доклада. А сейчас мы вернемся к содержательному определению действий.
Авторы используют один из возможных путей такого определения – через иерархию уровней деятельности, в которой действиям отводится определенный этаж. Предлагается примерно такая иерархия : проект, задача (task), действие, операция. Вслед за операцией предполагается движение, остающееся за пределами activity theory (теории деятельности) и являющееся предметом биомеханики. Неомарксист Бланден в своей книге «Interdisciplinary theory of activity» рассматривает проект как минимальную единицу коллективной деятельности, сохраняющую все основные признаки таковой. Проект – это развернутый план определенной деятельности, а также само осуществление этого плана[3]. Однако, проект – это единица высокого уровня. Проект – это, в первую очередь, что и как нужно сделать, и, лишь во вторую – кто будет делать. Проект безличен. Определившись, он ищет исполнителей. Он не является единицей индивидуальной деятельности в смысле Рубинштейн, хотя может стать мыследействием в сознании своего лидера.
Далее, проект разделяется на задачи. Задачи, как правило (хотя и необязательно), индивидуальны. Задача стоит перед отдельным человеком или определенной группой. Задача привязана к исполнителям. Задача сформулирована, известна, и её исполнимость оценена, но способ её решения еще предстоит найти и осуществить[4]. Способ решения задачи определяется как совокупность этапов-действий, в которой каждый этап известен, но только их совокупность, заранее не очевидная, образует решение задачи. Типичный пример: текстовая математическая задача, выполняемая как нумерованная последовательность арифметических действий. Эти действия известны, и их результат предсказуем, однако они требуют осознанного внимания. Мы погружаемся в каждое действие, и переходим от действия к действию. Внимание – другая ипостась осознанности – вот важная характеристика действия. Действие – это то, чем мы заняты в данную минуту. В соответствии с определением Рубинштейна, действия как правило индивидуальны, хотя существует и понятие «совместное действие», например, парный танец. Совместные действия – это самостоятельная сфера исследования, которую мы слегка коснемся в приложении в связи с теорией согласованных действий Мелсера.
Действия состоят из операций. Операции не требуют внимания и выполняются автоматически. Н. А. Леонтьев приводит пример: вождение автомобиля – это действие, а переключение передач – это операция. Наше внимание сфокусировано на дороге, но мы в курсе того, что в данный момент переключаем передачу и можем обратить внимание на эту операцию, если коробку передач вдруг заест, или передачу трудно нащупать на незнакомой машине. Операции легко могут стать действиями, а действия становятся операциями в процессе обучения от простого к сложному. Нужно ли вообще выделять операции в отдельный уровень? Может стоит называть их действиями нижнего уровня. Ведь все операции когда-то были действиями. В процессе обучения внимание переключается с нижних на самый высокий освоенный уровень действий. Цикл ходьбы, к примеру, обычно считается движением, но для младенца (или для больного проходящего реабилитацию) каждый шаг – это действие. Мы всегда готовы вернуться на уровень шага как действия когда идем по сложной поверхности.
Выделение уровня операций в теории деятельности создает известную проблему при её согласовании с биомеханикой, в которой действия состоят не из операций, а из движений. Мы не будем здесь касаться этой проблемы и отошлем читателя к современной литературе, например к двухтомнику Б. М. Величковского «Когнитивная наука. Основы психологии сознания». Важно то, что биомеханика выделяет действие в отдельный уровень управления движениями именно на основе предметности, осмысленности и целенаправленности действий, т.е. в своей характеристике действий в целом согласуется с теорией деятельности. Н. А. Бернштейн, выделивший действия в уровень D, подчеркивает, что развитие этого уровня – это монополия человека, открывшего в своей эволюции мощь кортикальных, абстрагирующих механизмов управления. Он также подчеркивает, что этому уровню отвечает свое восприятие пространства – как арены для действия, заполненной предметами, осмысляемыми с позиций той роли, которую они играют или могут играть в действиях.
ПРИЛОЖЕНИЕ: диалектика личного и социального в действии
Проблематику мыследействий необходимо рассматривать в контексте диалектики личного и социального. В советской психологической школе можно выделить два направления: культурно-исторический (Выготский) и теорию личности (Рубинштейн, Леонтьев). В рамках культурно-исторического подхода индивидуум мыслится погруженным в культуру как в некую среду, мыслимую как резервуар физических, поведенческих и умственных инструментов, которые он заимствует для собственного использования и формирования себя. Этот подход зародился в системе образования, в контексте т. наз. педологии, и остается популярным среди педагогов. Мы знаем, что школа занимается средним, обобщенным учеником, которому преподается стандартный набор знаний и навыков. Мы также знаем, что школа не приспособлена готовить молодёжь к жизни как к личному предприятию. Взрослая жизнь как одиночное путешествие по неразведанному и временами опасному маршруту с заранее неизвестным пунктом назначения, нерегулируемыми перекрестками и необозначенными разветвлениями, остается за рамками данного подхода.
Личностный подход подчеркивает целенаправленность личного действия. Пусть социальные смыслы интериоризируются через коллективную деятельность, но они интегрируются индивидуумом в ткань его личных действий, исполняемых от своего имени. Теория личности резонирует с интимными струнами нашей души. Хотя подавляющее большинство людей работает в тесно спаянных коллективах, бытие командного игрока никогда и никем не рассматривается как достойный идеал и цель жизни. Ни одно произведение литературы, театра и кино не воспевает смиренных рабочих особей, которые на деле идеально вписались бы в существующий общественный порядок. Вместо этого нас зачаровывают и влекут великие люди, вожди, герои, супермэны и богочеловеки, т.е. сильные личности, явно стоящие в стороне от толпы и следующие своим и только своим уникальным путем. Как правило они действуют ради других, но никогда в общем строю. Почти вся литература, начиная от мифов и житий святых и кончая романами любого жанра, фокусируется на личностях с уникальными судьбами.
Согласно современным воззрениям, человек как вид сложился в результате биокультурной эволюции, которая представляется уникальным и в известном смысле чудесным явлением, соединившим биологию с историей [5]. В определенный момент коллективная деятельность, координируемая протоязыком, стала необходимой для выживания и привела к адаптации как социальных механизмов, так и их биологической базы, а также к развитию индивидуальных талантов, поддерживающих социальность. Добывание пищи стало коллективным занятием. В нашей уникальной эволюционной ситуации мы соединили индивидуализм млекопитающих с коллективными формами поведения, внешне похожими на пчел или муравьев. Наши связи с окружающими жизненно важны, однако коллективность всегда имеет для нас оттенок чего-то вынужденного, и мы с облегчением удаляемся в наши личные норы, когда наша доля общественной деятельности выполненна. Мы утверждаем себя в окружающем мире, подобно всем млекопитающим, но наш мир состоит из других людей.
Другой подход к диалектике индивидуального и общественного принадлежит Дереку Мелсеру и его концепции согласованных или гармоничных действий (concerted actions). По мнению Мелсера, каждое действие, в своей основе, есть действие совместное. Это совсем не обязательно подразумевает координацию, разделение труда, или имитацию – хотя все это могут быть примеры гармоничных действий. Здесь речь идет не об организации труда, а о человеческих отношениях, о взаимной причастности и межсубъектном бытийном резонансе в духе парадигмы «Я и Ты» Мартина Бубера. Гармоничное действие понимается не как одна из разновидностей действия, а как глубинная суть любого действия.
Первое гармоничное действие в человеческой жизни – это инстинктивная улыбка, которой ребенок отвечает на ласку матери. Ребенок начинает использовать горшок или ложку не ради имитации, а чтобы заслужить похвалу. Жажда отлика и одобрения – вот основная мотивация гармоничных действий.
С точки зрения Мелсера, игра, речь и мышление – все это начинается в гармоничных действиях. Мелсер фактически ставит с ног на голову наши привычные взгляды на онтогенез действия. То, что мы считаем временной ученической стадией на пути к независимости, оказывается единственно правильным и полноценным способом действия, а индивидуальные действия предстают уродливыми обрубками полноценно гармоничных совместных действий. В этой парадоксальной гипотезе заложено глубоко истинное зерно. Ведь все знают как часто мы пытаемся дополнить индивидуальное действие воображаемым свидетелем или собеседником, особенно таким, от которого мы могли бы ожидать заинтересованной реакции. Даже если мы действуем в одиночку, мы нуждаемся в виртуальной аудитории – тем самым обнаруживая истинную природу всех действий.
При всех очевидных различиях, Выготский, Рубинштейн и Мелсер едины в своем понимании культурно-опосредованной совместной деятельности как материала, из которого формируются индивидуальные действия и мышление.
Примечания:
[1] Хотя в Библейской истории с сыновьями Ноя восприятие тоже греховно, с современной точки зрения восприятие в целом морально-нейтрально – важно то, какие за этим последуют мысли и действия.
[2] На первом месте у него трудовая деятельность, постулируемая аксиоматически в соответствии с принципами советского марксизма. Современные неомарксисты предпочитают говорить о деятельности вообще, т.е. деятельность и активность почти отождествляются.
[3] Русское слово «проект» обозначает именно план, в то время как в теории деятельности слово «проект» переводит английское project, которое включает и процесс исполнения.
[4] Русское слово «задача» соединяет коннотации английских слов task и problem. Исходное слово task в меньшей мере отягощено коннотациями выбора и творчества и ближе к русскому слову «задание». Использование слова «задача» в большей мере указывает на интеллектуальный характер деятельности.
[5] В этом современная наука удивительным образом стыкуется с религией. Наука занимается систематизацией стабильных, повторяющихся явлений, а появление человека – это явление уникальное, которое логически позволительно назвать как случайным, так и промыслительным.