Глава 282
После этого я имел разговор с младшим лейтенантом де Трабюсоном.
— Господин де Трабюсон, я бы хотел задать вам несколько вопросов, — сказал я, внимательно осматривая вновь пришедшего гвардейца.
— Похоже, вы здесь какая-то шишка, как я погляжу, — грубовато ответил младший лейтенант. — Говорите со мной так, будто я обязан вам отвечать.
— Так оно и есть, — согласился я. — Чтобы сократить наш разговор, я сейчас обрисую вам его план в общих чертах.
— Очень любопытно! — согласился де Трабюсон.
— Во-первых, я поинтересуюсь вашими взглядами на некоторые теологические вопросы, — сказал я, невзначай сделав тайный знак, и, заметив, что это не произвело на собеседника никакого впечатления, продолжил. — На этой почве мы едва ли найдем интересную тему для беседы.
— Полагаю, что так, — согласился младший лейтенант.
— После этого я попрошу вас передать мне тот конверт, который вам вручили от имени господина Кольбера, и вы откажетесь это сделать, — продолжал я.
— Я не знаю ни о каком конверте, — настороженно ответил де Трабюсон.
— Вы о нём знаете, вы лжёте мне, но мне это безразлично, — отмахнулся я. — Далее я пригрожу вам, что я выброшу вас за борт, но вы не поверите моим словам, и правильно сделаете.
— У вас нет для этого достаточной власти и у вас не хватит духу решиться на подобное преступление, — неуверенно проговорил де Трабюсон.
— У меня достаточно власти и у меня хватит решимости для этого, но я не сделаю этого лишь по той причине, что это неразумно, — ответил я. — Вы мне не друг, но и не враг, вы мне не опасны, поскольку я знаю ваши намерения и ваши возможности, а я вам опасен, поскольку вы не знаете моих возможностей, а они, поверьте, велики, и вы не знаете моих намерений, а они в отношении вас в сильнейшей степени зависят от вашего послушания.
— Но я не собираюсь проявлять послушание по отношению к вам, — возразил де Трабюсон.
— Вот именно на этом вопросе мы сейчас и остановимся наиболее подробно, — почти ласково ответил я. — Итак, вы объявляете, что не будете слушаться моих распоряжений. Я убеждаюсь в том, что ваше намерение твёрдое как кремень, нет никаких возможностей воздействовать на вас. Что же тогда мне остаётся с вами сделать? Попросту убить – совершенно бесполезно. Лучше сделать из вас назидательный пример для тех, кто будет более покладистым. Зная то, как я поступлю с вами, они, полагаю, намного легче примут своё решение сотрудничать со мной. Вот о чём я хотел с вами поговорить. Итак, вы будете любопытным примером того, как я поступаю с несговорчивыми людьми. Это пример я намереваюсь использовать в дальнейшей своей работе при вербовке сторонников в моей миссии. Так что ваше непослушание и ваш отказ от сотрудничества со мной для меня даже вполне желателен. Я уже убедил двух других шпионов Кольбера подчиниться мне, ваше подчинение будет излишним. Вы мне не нужны.
— И как же вы со мной поступите? — недоверчиво и с некоторой опаской спросил де Трабюсон.
— О, не беспокойтесь на этот счет! — воскликнул я. — Я не собираюсь вас убивать, и даже не хочу разлучать вас с вашей семьёй.
— С моей семьёй? О чем вы? — воскликнул младший лейтенант.
— Ну, у вас же наверняка имеется жена, может быть даже взрослая дочь, или две.
— У меня сын, — ответил де Трабюсон.
— Не имеет значения, — ответил я. — Вы все поедете в Турцию.
— В Турцию? Для чего? — удивился младший лейтенант.
— Лично вас я пристрою евнухом в гарем одного моего знакомого паши, — ответил я. — Вашего сына или сыновей, если их несколько, я пристрою на аналогичные должности в других гаремах. Не беспокойтесь, у меня имеются средства узнать, сколько именно у вас детей и какого пола. Вашу жену и дочерей, если вы меня обманули и они у вас имеются, я пристрою в гарем к паше.
— По какому праву? — воскликнул де Трабюсон, вскакивая со стула.
— По праву сильного! Сядьте, Трабюсон, сядьте! — жестко сказал я. — Знаете ли вы, что такое право сильного? Это право, которым долго, слишком долго пользовались во Франции некоторые лица, не задумывающиеся ни о судьбе страны в целом, ни о судьбе отдельных граждан, из которых эта страна состоит! Кардинал Ришельё казнил всякого, кто угрожал не то, чтобы его власти, но хотя бы его репутации! Кардинал Мазарини грабил всякого, чьи деньги, по его мнению, должны были бы принадлежать ему, кардиналу, а не тому, кто обладал ими. Шевалье де Люинь, маршал д’Анкр, герцогиня де Шеврёз и многие другие фавориты и фаворитки вертели Королями и Королевами по своей прихоти, а те использовали целый народ только лишь для удовлетворения своей жадности, зависти, мстительности, похоти, сладострастия, и прочих неуемных страстишек. Всё это они проделывали по праву сильного. Нынешний Король по праву сильного отнимает у молодого юноши единственное, что он имел – его чистую юношескую любовь, втаптывая его чувства, его честь, его жизнь в грязь. Ему уже мало того, чтобы подобно всем его похотливым предкам, отнимать жен у мужей, остывших к прелестям своих благоверных, и вознаграждать их за двусмысленную роль рогоносца замками, придворными званиями и воинскими наградами, ему недостаточно возможности подражать тем же самым своим предкам, которые, нагуляв с незамужними девицами незаконнорождённых детей, пристраивали их в брак со знатными болванами, которые за королевские милости были рады стать почетными рогоносцами, и отправиться в свои родовые поместья, оставаясь там и не показывая носа оттуда, пока королевские персоны развлекались с их женами и плодили бастардов. Такие забавы нашему любезному Королю уже не кажутся интересными. Он предпочитает отнимать у честного, чистого, благородного юноши, который мне дороже родного сына, его единственную любовь просто для того, чтобы позабавиться с ней некоторое время, может быть, прижить от нее несколько детей, после чего удалить её с глаз долой в какой-нибудь монастырь замаливать у Господа свои и его грехи. Всё это даётся правом сильного. Так вот, господин де Трабюсон, заявляю вам, что я сильнее вашего ничтожного Короля Людовика XIV, я мог бы сбросить его с трона, как сбрасывают шахматного короля с доски, я мог бы, если бы захотел, уничтожить его, но я был достаточно силён и для того, чтобы когда дело было уже почти сделано, или сделано окончательно, допустить уничтожение всех моих трудов, допустить, чтобы власть вернулась к этому ничтожному человеку только потому, что за него вступился тот, кого я достаточно уважаю, чтобы согласиться, что и его точка зрения на эту проблему, может иметь право на рассмотрение. Я, который мог двигать Короля как пешку, решил оставить его на месте только потому, что мне было достаточно убедиться, что я могу это сделать, после чего я позволил себе доказать, что меня не может соблазнить погоня за призрачным богатством или за властью, и что я готов прислушаться к воле Господа, я готов пойти той дорогой, на которую мне указывает Господь, и если он дал мне знак, что мой путь ошибочный, я не буду настаивать на своих ошибках, а соглашусь с его волей, с его выбором, и уйду в тень, предоставив событиям идти своим чередом и развиваться так, как решит он.
— Вы говорите о чём-то слишком ужасном, но недоступном моему пониманию, — проговорил де Трабюсон, бледный как полотно.
— Я сказал себе: «Если твои планы не сбылись, радуйся, значит сбылись планы Господа». И я отстранился от дел. Вместо того, чтобы бороться, я отступил, — сказал я скорее самому себе, чем своему собеседнику. — Я мог бы развязать новую войну, войну гражданскую, тяжёлую и длительную, войну восставшего острова-крепости Бель-Иль против Короля Франции. Многие месяцы прошли бы, прежде чем Судьба сделала выбор, кому достанется победа. И уж во всяком случае, Англия и Испания не остались бы в стороне от этого дела! Я сумел бы вовлечь этих соседей в эту войну, подобно тому, как Бекингем помогал Ларошельцам войсками, оружием и личной отвагой, мне помогали бы Генрих Второй Английский и Филипп Четвёртый Испанский! Это – сила! Король не устоял бы. Остров Бель-Иль стал бы новым государством, и я был бы в нём Королём. Но и без этого у меня есть и подданные, и территории, и пушки, и деньги, и порох, и идеи, которые мои подданные готовы защищать по первому моему слову. Но я отбросил всё это! Я не захотел начинать гражданскую войну против своего Короля, каким бы неправым он мне ни казался. Я смирился, я спасся бегством, я готов был к смерти от шальной пули кого-нибудь, вроде вас. Я смирился, но Господь дал мне силы и дал мне средство спасти себя и моё дело.
— Вы не похожи на смирившегося человека, — возразил ошеломлённый де Трабюсон. — Вы производите впечатление льва, который готовится к прыжку, и чей прыжок будет смертельным для намеченной им жертвы.
— Да, чёрт побери! — воскликнул я, схватив со стола фарфоровую статуэтку, изображающую волхвов, приносящих дары младенцу Иисусу. — Я уступил воле Господа, но Господь отнял у меня моего друга, которого я любил так сильно, как и не подозревал. И я не прощу этого ни Господу, ни Королю!
С этими словами я яростно швырнул статуэтку на пол с такой силой, что мельчайшие осколки разлетелись во все стороны.
— Король, лишивший меня друга, не будет мной прощён никогда, — проговорил я. — Я простил бы ему мою смерть! Если бы он схватил меня и велел казнить, я, умирая, благословил бы его. Но я не прощу ему смерть моего дорогого друга, брата, моего любимого Портоса. Он заплатит мне за это. И если вы, господин де Трабюсон, встанете на моём пути, я вас уничтожу. Не физически. Я уничтожу вас морально. Обращу в пыль, в прах. Вы не будете мужчиной, вы будете евнухом. Вы будете подавать инжир, персики и виноград паше, который будет наслаждаться прелестями вашей жены у вас на глазах. Как вам такая перспектива?
— Вы не сделаете этого, — прошептал де Трабюсон, покрываясь холодным потом.
— По какой причине? — холодно осведомился я.
— Я согласен вам служить, только не делайте этого, — проговорил младший лейтенант. — Бог мой! Я верю вам, что вы на это способны! Ваши глаза, ваш взгляд доказывают это. Скажите же, что вы не тронете мою семью!
— Полное повиновение с вашей стороны, господин де Трабюсон, мне и только мне, вот что защитит вас от подобной участи даже в том случае, если кто-либо иной захотел бы с вами учинить подобное, — сказал я, глядя прямо в глаза своей жертве. — Или же…
— Я понял! Я согласен! — быстро ответил де Трабюсон.
— Дайте же мне вашу бумагу, приказ, который вам вручили от имени Кольбера, и который подписан якобы Королём, — сказал я.
— У меня его нет, — ответил Трабюсон.
— Не лгите, я знаю, что он у вас имеется, — возразил я.
— У меня его случайно вырвало порывом ветра из рук и унесло в море, — пролепетал Трабюсон. — Если не верите, можете обыскать меня или приказать вашим людям сделать это.
— Я вам не верю, Трабюсон, но обыскивать вас не буду, — ответил я. — Маленькая ложь рождает большое подозрение. Помните об этом. Дав согласие работать на меня, вы тут же посеяли во мне сомнение в вашей преданности. Так дела не делаются. Идите.
Трабюсон помедлил полсекунды – достаточно, чтобы я понял, что прав, и что он не может решить, что для него лучше – сознаться, что перед этим обманул меня, или же твёрдо стоять на своём. Очевидно, он побоялся, что я смогу как-то выяснить это и, полагаю, твёрдо решил спрятать приказ как можно дальше, или, быть может, даже избавиться от него при первой же возможности, например, выбросить его в море сегодня же ночью.
Для меня уже не важно было, где находится письмо, я понял, что хотя я, вроде бы, и достаточной степени запугал Трабюсона, полагаться на него в ответственных делах не следует. Он изменил своему долгу из трусости, следовательно, он также легко или даже ещё легче изменит и мне по тем же причинам. Но Трабюсон был всего лишь один из трёх разоблачённых мной шпионов Кольбера, и двум другим я мог вполне доверять. Лучше бы я, действительно, использовал его в качестве показательного примера того, как я поступаю с теми, кто не подчиняется моей власти. Я знал умом, что так было бы лучше, но сердце моё не позволяло мне убивать человека, который был, как мне казалось, ещё ни в чём невиновен передо мной. Даже осознавая, что в будущем он, возможно, станет причиной многих моих бед, я не мог бы расправиться с ним, ведь в своём прошлом он был чист передо мной. Да, он был шпионом Кольбера, и да, все они вместе привели к тому, что погиб Портос, но ответственен за это – Кольбер и Людовик, а они – всего лишь исполнители. Те кары, которыми я угрожал бедолаге Трабюсону, я и не собирался исполнять, это было просто игрой нервов, противостоянием воли, блефом. Я мог бы это сделать, я был достаточно силён, но я этого не планировал. Увы.
(Продолжение следует)