Причалили к плавучему пирсу. Денис еще возился с лодкой, чтобы ее вернуть на место. Девушка направилась домой.
По пути никто не встретился. Утро рабочее. На ее стороне итак люду мало.
Она поднялась на этаж, открыла номер, спешно разделась, включила душ и набрала номер Никона.
Он ответил, что должен был приехать ровно после обеда и обещал чем-то удивить. Сердце Ирмы замерло при этих словах, что – удивить, и она как никогда раньше, лишь после его прощания опустила трубку.
Истинное расставание созревает не сразу. У него прекрасное чувство меры и времени. Созревание расставания происходит медленно и не тогда, когда тебя не любят, увы. Чувство непритязательности весьма ловко скрывается где-то, под разными личинами, а дел-то стоит: напраслиной заниматься?
Если кто-то умеет ждать и любить умеет, то… Если кто-то из пары не признает поражений союза и с удовольствием принимает все, все, все: плотскую чувственность, радость прошлую, настоящую, пошлую, ложь принимает, развлечения.
«Все в порядке», - утвердит тот, - второй.
Кто еще верит, кроме меня: чувств ведь - копна.
«Умение доводить дело до конца, - думала Ирма, - это ещё его характер! Это прекрасный мужчина. И что я могла найти, и как могла пойти на измену? Блажь, сумасшествие. Это абсолютно, абсолютно непонятно!»
Она, действительно, не могла понять…
- Ты тут? – В дверь заглянул Денис.
Подобная фамильярность ее не на шутку раздразнила.
- Выйдите, пожалуйста, отсюда! – Она успела потребовать, прежде чем дверь с грохотом захлопнулась.
«Глупость, какая! Это все озеро, озеро все виновато - я так ошиблась».
Никон приехал, как обещал. Подарок – часы вставленные в деревянный штурвал. Сувенир.
Она знала, что дарить часы – к разлуке, но приняла. Ничем, не показывая ребячество, коим часто развлекала его, тем не менее, постаралась, лишь приложила чуть усилий, чтобы в глазах блеснуло. Его это удовлетворило, и они стали говорить. Беседовали о работе, новых деловых знакомствах Никона, о пустом просто говорили.
Она думала, что может быть лучше, чем самая лёгкая – пусть, привязанность к человеку достойному, влюблённому в тебя, который верит в крепкую дружбу вообще и принципиально, надёжен Душевная теплота всегда исходила от него, всегда. И все эти тайны берегов озера 377 – фу – отдельная порожняя история, не касающаяся, на самом деле, реальной атмосферы, дышащей между ними.
Чувство безопасности, желание жить с человеком, хоть малое – это ли не настоящее счастье, а?
- Меня тут повысили, - доложил Никон.
- Ух, ты!
- Денег больше будет. Я хотел бы с тобой кое-что прикупить, пока здесь живём, то есть, - нам с тобой.
- Ты прям разоряешься.
- Лодку, - заявил он.
Девушка побелела, она присела и взялась за грудь.
- Ну, что с тобой? Не бойся. Мы пойдём на тот противоположный берег и там…
- Постой! – Предупредила она, - что за берега, какие берега? Откуда такая напасть: тот и тот берег. Я уже там…
- Что ты там?
- Он итак мне снится этот кошмар. Там же происходят какие-то чудные вещи с людьми, а я ссорится с тобой, не хочу, нет, не хочу.
- Я думал: тебе интересно знать, как там все устроено? – Задался Никон, и она не ожидала следующего предложения:
- Я думал и мне интересно знать, где ты сегодня была, например, когда я был в городе?
- То есть, где я, как была? – Она глядела на него с ужасом.
- Ничего, - отвел он взгляд, - ничего, я потерплю.
- Дорогой! – Она поднялась на ноги. – Что случилось?
Она пытала его вид.
«Он что-то знал ли?»
«Он, на самом деле, следил за ними?»
- Говори, - произнесла она строго, оставляя парня, - если тебе есть, что сказать…
- Мой приятель вчера тебя искал весь вечер. Где ты была? И телефон твой не отвечал.
- Я была дома.
- А телефон?
- Я, э-э, - ей требовалось лгать, и она умела это хорошо, но какое-то состязание, состояние взялось за неё, и ей просто стало лень, просто лень что-то говорить в своё оправдание.
«Да и потом: если он такой ревнивый – какая же жизнь?»
- Мне было плохо вчера. Я рано легла спать и заперлась. Никого не слышала. И что?
- Ну, вот, - ободрился парень, - я тоже так подумал. А приятель мой сказал, что видел, как ты с кем-то уплывала в лодке.
- Ну-у, - протянула Ирма, - глупость.
И стрельнула в лик жениха. Блаженная улыбка не стекала с его лица. Он верил. Верил только ей.
«Вот и добренько. Больше все-равно никогда не повторится».
Они гуляли по парку, разбитого перед домом, потом сидели на лавочках, глядели на прибывших туристов и возвращавшихся немногочисленных обитателей дома.
- И как тебе не страшно там, - на той стороне постоянно жить? – Спросил Никон.
- И что такого?
- Я же тебе легенду не рассказал. Все как-то времени…
- Какую легенду?
- Ну, ту. Да та - история. Триста семьдесят семь, ты спрашивала, почему у озера такой номер? Ведь столько озер в нашем государстве вряд ли найдётся.
- Я думала, это какой-то географический номинал.
- Нет, это код, я говорил. Это код. Только о нем полностью никто не знает точно, что он значит. Три – это номер Чистильщика. Семь…
- Погоди, Чистильщика? Кто это? – Прервала Ирма.
- А-а, Чистильщик, вот уж задачка…, - Никон почесал затылок, - кажется, теперь ты съедешь точно…
Он молчал, переводя вид с неё, - ироничный, но пугливый вид, то куда-то в сторону, прикидываясь - любуется природой, но она видела, видела, что он сболтнул что-то лишнее и теперь жалеет.
«Как говорится – от души сболтнул!»
И, наверное, тогда – в первый раз тоже не хотел раскрывать какую-то историю.
- Я смелая, - произнесла она, - я – крепкая и дерзкая. Мне не страшно, рассказывай.
***
- Чистильщик – говорил Никон, - это человек без души. Человек, в котором масса замечательных и часто выдающихся качеств, он как солнышко в среде остального социума. Жизнелюб и яркая личность. Очень похож на выскочку, на поверхностного весЕлку. Но чудесным образом его всегда преследует успех. Накопившиеся ошибки через самое короткое время превращаются в достоинство. У него много почитателей, поклонников, поклонниц. Внешне – приятен, и довольно честен.
- Довольно честен – это как?
- Это так, что ничего сверхъестественного от него не получишь. Отсутствие сомнений, причинно-следственная связь, логикой пронизано все его существо.
- Ник, а что в этом нечеловеческого?
- Он – чистильщик в прямом и переносном смысле. Если ты с ним не дружишь, ты не дружишь со всем миром. И тебя сокрушает данное обстоятельство – само собой - цепляет, хотя ты отлично знаешь, что ты не то, что особенный, но в тебе есть то, что неповторимо в других. Чистильщик это игнорирует.
Если он – таки замечает твою вЫделенность, строптивость эдакую, чёткое проявление силы воли твоей в назначенной тобой цели(а это серьёзно), внутренние намерения, пусть сказочные, но крепкие, стойкие, объявленные всеми свету, он - влюбляется в тебя. Он делает все, чтобы тебя заворожить магическими чарами. А у него их – ого!
Тебе ничего не стоит, чтобы в магией той не усомниться: пройтись рядом всего-то, поговорить тесно, пойти на свидание, требующему того свидания и разочароваться в себе же самом под воздействием все того же неуклонного Чистильщика.
Он регулярно среди нас, регулярно, планово, он всегда в среде твоего общения. До тех пор неразличим, пока сам не заинтересуется тобою.
Если два человека начинают испытывать друг другу симпатию, он откуда-то является и становится третьим. Но лишь наблюдая издалека. Его присутствия обычно не замечаешь. Даже если вас плотно пара.
А и не требуется: ни ему, ни жертвам. До тех пор, пока не заинтересуется вами.
- Возможно, это купидон? Ангел какой-нибудь?
- Купидон? Ага. После которого твоё сердце напрочь разбито? Именно от его причастия? Он всегда задает вопросы двум соискателям огромной привязанности, - тому и другому: насколько ты можешь любить, качества твоих чувств какие, насколько длительно ты умеешь находиться в марафоне своей обещанной честной привязанности и, наконец, насколько она, - привязанность твоя чиста, на самом деле, и честна, на самом деле. Здесь – чечетка! А ведь это, по сути, интересует каждого человека. А в присутствии Чистильщика начинает нещадно волновать, тревожить.
- А его?
- А его: с технической части.
Сегодня он впивается своим сообществом, озаряет твой мир и ты, кажется, готов идти за ним на край света, как это делают пренепременно, все приверженцы, адепты данного существа. А завтра – он к тебе полностью равнодушен. И все его сладкие, десертные слова с запахом роз и практическими вполне шипами, создающими иллюзию подлинного настоящего – ничего не значат. Тогда ты начинаешь сомневаться вообще во всем, но редко – в самом себе. И тут старт новой борьбы. «Моя борьба» - что называется.
- Это, кажется, называется, называется - абьюз, то есть психология поведения такая.
- Да, да, Ирма, это похоже на все и всему есть объяснение, да. Но есть пунктик, которому освещения нет. Он может и не присутствовать в реалиях твоей жизни, Чистильщик, вИдимо не присутствовать, но быть скрыто участливым.
Это как дух, нечистый дух.
Он может сидеть в твоей голове, бегать утренний спринт наравне с твоими родными ощущениями, он садится завтракать с тобой, ложится спать в тёплую постель. И когда ты делишь с партнёром отношения, тоже – он пассивно присутствует там.
Но вот однажды, ты, ведя мирную жизнь, праведную, спокойную вдруг встречаешь его – проявленного. Проходит ничтожное время, чтобы понять – это существо – необычное, не как все. Это – Любовь.
- Ого! Как чУдненько! Что-то все намешано. Разве любовь – плохо?
- Нет. Она разворачивается той стороной к тебе, что тебе становится худо. Плохо становится оттого, что, думая о постороннем Че, принимая его проявление в твоём восприятии, ты постоянно ловишь себя на каких-то вычурных недостатках, и это становится больно. Если раньше ты совершал ошибки, прощал себе и так – отмахивался, то теперь все становится узлом на присутствии того Че, - Чистильщика. Он уходит, испаряется, а за ним - шлейф на годы.
Ты не можешь отказаться от навязчивой идеи, что когда-то чем-то не воспользовался, хоть преотлично знаешь – было бы намного хуже, наверное, однако тот вариант, тот вариант упущен навсегда. А там - взаимодействие с Чистильщиком. И он, Чистильщик, легкомысленно более не даст о себе знать.
И это все сопромат. Душа же не для этого.
- И всем этим человек без души называется?
- Он никогда не отречётся от логики, от положения, так сказать, реальных, вполне земных вещей, разве если напьётся, - Никон посмеялся, - но завтра признает, что все – ерунда и он передумал.
Ты будешь видеть по его поведению истину, вулканизирующую тебя, по его манере, резко отличающейся, обращению к тебе – ты будешь видеть – он честен.
Но как же это возможно! Чудовищно! Вчера ты для него – Вселенная, сегодня – он передумал.
И на то есть причины, казалось бы, вполне объяснимые – ты сам, веришь ли, в себя, свою Вселенную? Вот тут – горизонт событий. Вопрос становится ответом: ты сам в себя не веришь, а только пользуешься, пользуешься доверием того же притязания, вспыхнувшим к тебе человеком ранее. Основание в тебе самом отсутствует и Чистильщик тебе ярко это демонстрирует.
Все оборачивается противоположной стороной, - тот, кто тебя любил, боготворил, тот опустошён твоей же сутью, и ты автоматически входишь в транс самое себя и заключением всего – не умеешь выбросить кого-то из ума. Ну, это типа: любовь.
- Знаешь, Ник, это все, кажется, как-то объясняется психологией, а?
- Это ничем описанным наукой не объясняется по той причине, что в тебе всегда существует спор. Всегда. Диалог. Дело в качестве того спора, диалога. Чистильщик раскрывает тебе то качество.
Да, это можно пройти расстановками, нейро-программированием и прочее. Это помогает на какое-то время. Не стану отрицать. Но это лишь качество современных переделок, подделок, манипуляций, а ты все одно – остаешься сам с собой наедине, со своим диалогом. Ведь ты тоже желаешь быть верным себе, в конце концов, не так ли? А вопросы обостряются, диалог теряет гнусавость.
И, вот, то-се, забиваешь эдакие «предрассудки», продолжаешь путь и - однажды, встретив снова подобное существо, вновь завязаешь на тех же странных, старых ощущениях.
Стойкое осознание – что? Почему ты не можешь остановиться перед влюблённостью, которая временами поглощает тебя с ног до головы, сжирает. Ни художественностью, ни каузальностью, это что-то в тебе напрочь посаженное.
Что? И - Чистильщик всегда это проявит.
- Внутренний диалог – это же нормально, - произнесла девушка.
- Заметь: часто люди болеют одной фантастической мыслью – уметь быть независимым от какой - либо мысли, а особенно влечением, - больным влечением. Боль пристрастия доказывает Чистильщик.
- Медитации и все такое….
- А! Медитации и все другое - бегство! На то и разнообразие особей на земле, что мы все с разных планет медитируем по какому-то всеобщему «медицинскому» правилу.
Кто-то – родственными душами пересечётся – полбеды, как-то найти язык, войти в законный альянс можно, а вот как насчёт – из дальних невесомых спутников, планет, систем, а? Тебе просто стоит ЕГО увидеть и понимаешь – это есть нечто волшебное, особенное, единственное, неповторимое, у него необычный взгляд на мир, глаза его – такие интересные и прочее, а сие, сие значится одним – духом особого предназначения!
Но ты не волнуйся – увидеть Чистильщика – это довольно редкое явление, сомнительное, удовольствие. Они, собственно, повсюду. Ты мирно проходишь мимо. Увидеть увидишь, и ладно.
А вот когда ОН заинтересуется тобой – ух, берегись! Это одна из главных причин того страха, что в, так называемые, честные или сугубо честные отношения нам сложно, больно войти пусть с самым этаким хорошим человеком, добрым, отзывчивым и все такое. Это может оказаться блеф: откуда тебе знать точно скрытые части Существа на твоём пути?
По-настоящему хороший человек способен перейти всякую логику, так как если он выбрал, вбухал что-то в свою голову – никакая логика не выправит. Чистильщик утыкается в причинно-следственную связь своего же рассуждения. Его интересует критическая масса, сложенных чувств, переживаний и коим образом оттуда чистеньким бы выбраться, выскользнуть. Он тут получает полный кайф. А дальше? Дальше занимается «перевоспитанием» клиента. Ему какая разница, казалось бы.
Человек же идет дальше детерминации. Это, как старый воин, готовый в огонь с головою. Он не страшится смерти, он идёт напролом собственной башки, лишь бы дойти, - по снегу, босиком, навсегда...
Чистильщик конечным итогом, осознавая свои недочёты в мире возбуждённых чувств, забывает за калиткой, выходя, и публично отрекается от всех ранее взятых клятв.
И то – в мироустройстве страдающего человека, и то – в миросозерцании Чистильщика, прошуршавшего, исследовавшего свои «душевные» опоры – обычно кличется Эго, Эгоизмом. Это упрощённо. Это упрощённо потому, что эгоизм – состав разных обращений и вопросов, качеств вопросов именно. Эгоизм – не более чем обвинение. Без Эгоизма - ты не личность. А вот качество диалога твоего Эго – это и есть функционирование, администрация Чистильщика.
Ну, и вот – что? К чему все это? Цвета озера 377 – это спектр разных частот, где ты по-разному проявляешься. Ты, он (она) и тот Третий - в тебе, что «неправильно» каверзно задаёт вопросы, фиксируется и застревает - в тебе с так называемым непреклонным чувством, - универсальным чувством, - а это, сама, знаешь что.
- Что?
- Хм, что! Любовь! Потому мне интересно, как ты ко мне относишься? Что ты ко мне чувствуешь по-настоящему? И как ты все это назовешь? Иначе…
- Что иначе?
- Иначе, тебе придется встретиться с Чистильщиком. Но…, - голос парня взбодрился, - судя по тому, что ты живешь на этой стороне дома, где мало кто желает даже находиться – ты честная. И мы с тобой – только ты и я. И я рад этому, спасибо тебе.
***
Запах водоёма - камфорный, - несколько мятный, холодящий, с травянистыми древесными аспектами. Ирма специально выходила ночью, в бессонницу, чтобы, приблизившись к воде, обновить то восприятие. Иногда в ту самую минуту в ее окне загорался свет. Он был тусклым, едва различимым, и точно от свечки. И, пожалуй, никто, кроме неё не разглядел бы его, но она понимала – Чистильщик зажег ее, он занялся хозяйкой.
Он в поисках ее сейчас, в тревожном поиске, потому что ему необходимо ее дыхание, шум воротничка, когда она разворачивается на подушке, шлёп ее век, когда она открывает их, озадачившись непонятными звуками. Он заинтересован, стал ею и встал так: между нею и Никоном, чтобы разобраться. Она уходила и возвращалась.
Она возвращалась, волоча ноги неохотно, неохотно поднималась в номер, поворачивала ключ и слышала, как ТОТ производил быстрые, легчайшие действия, чтобы спрятаться.
Разувала ноги, вынимая их из липких резиновых тапок, вечно несмываемым запахом серной вулканизации. Ничего не помогало избавиться от душка. А, оголив ноги, она продолжала ступать жемчужными ступнями по полу и наблюдать, как нижний край простыни ее постели шевелится от дыхания Чистильщика.
Он прятался там, со своим кортиком, прижавши его к груди, но не мог материализовать его, чтобы нанести вред. Он ждал. Видимо, ждал, когда аромат ночного женского сатина, шёлковых кружев, оживят его полу мрачное полуживое бытие, и он сможет изъявить себя во всей силе.
Он ждал, когда Луна через рамы вторгнется в синеву комнаты девушки, и озарит серебряным тягучим, податливым, ковким цветом поломы пола, наделяя их мистицизмом, он вытянет мертвенную руку, попробует крепче ухватить нож и, чем останется сил, выйти из-под нижних слоёв, так надёжно прячущих его сейчас.
Она же готова была его. Готова. Она готова была его встретить молитвами, чаянием, что сможет ей простить все-все, потому что прямым ходом она чувствовала дорогу к его не воплотившейся душе, она знала и его и свой путь - как тяжело идти адовым кругом. Он обязан был понять ее.
«Троица. Три». Из 377 – ухват взяться за горящий чан свинцовой солянки – вынуть голыми ладонями на свет лечащее снадобье. Но сколько же сил, веры, бесстрашия, воли, наконец, для этого следовало иметь, чтобы решится.
Она и забыла суть измены, забыла бы давно (да, и изменой ли то было?) своему жениху, если бы не постоянное участие Чистильщика.
Один раз, здорово испугавшись от внезапного и тяжёлого дыхания под своей кроватью – куда она давно-давно в сумерках и не рисковала заглянуть, за полночь, она скоренько оделась и выскочила наружу.
Долго бродила парком, созерцая со стороны ищущий свет из своего окна, - первостихию Чистильщика.
Ее отозвал голос.
- О, привет!
Она медленно шла по гальке, шуршала почва под кроссовками, оглянулась.
Тёмная фигура. Фонарный флёрдоранжевый свет в спину. Лица не видно, но она не могла не узнать силуэт соседа напротив, - Дениса, напарника-путешественника той недоброй ночи.
Он делал шаги к ней.
- Ты здесь? – Говорил он, - в такую-то темень?
- Не спится, - ответила она.
Последний их разговор весьма был груб. Она не желала дублировать, усугублять.
«В конце концов, он - неплохой человечек. А личного - ничего».
- Ты, кажется, меня избегаешь? – Денис подошёл. Глаза его чёрной влагой, дышащей ночи, налились глянцевым отсветом. Стоял, ждал ответ.
- А это так важно ли? – Спросила она.
- Ты играешь со мной?
- Эй, не нужно таких слов!
- Ну, все же между нами кое-что было, а?
- Мы договорились. У тебя – твои дела, своя личная жизнь, твоя девушка, у меня – Никон. Что же ещё?
- А если я …
Он смолк, по-ребячески опустил голову, виновато.
Она догадывалась о дальнейшем ходе фраз, однако не могла допустить в реальности эдакую оказию, ждала.
- Если я очень хочу быть с тобой, например, - закончил он.
- Даня, глупый, тебе одной мало? А я не хочу рисковать. Я итак, мне итак мерещится.
- Что? Никто не узнает о наших встречах. Никто. Да, там, в соседских комнатах, кто-нибудь может в глазок подсмотреть, но если встречаться, как теперь – ночью, а?
- О чем ты вообще говоришь? Эй, ты не трезвый? Тебя, что, девушка бросила? – дополнила Ирма.
Денис ответил утвердительно.
- Фу-ух, ты! - Выдохнула она.
Запахи камфары полились отовсюду. Гнилостный запах воды тоже присоединился, особенно отчётливо ароматизировали поздние астры, здесь вдоль дорожки – прогорклым инеем лесным.