ДЕТЯМ ДОНБАССА ПОСВЯЩАЕТСЯ
Сказка для взрослых
с элементами волшебства в стиле Льюиса Кэрролла,
литературы абсурда в стиле Даниила Хармса,
хоррора, классической трагедии и гуманистических заповедей
Достоевского)
Целый мир не стоит и одной слезы ребёнка.
Ф. М. Достоевский
1
В ярком синем небе полощется оранжевый параплан, рваный, скомканный, без пилота и строп, весёлый и нелепый, как знамя поруганного оптимизма.
Я живу в странном городе, от которого остались одни развалины и который раньше назывался Счастливая Доля. Здесь обитают теперь и бродят по улицам животные из разбитого зоопарка; брошенные вещи, тоскующие по хозяевам и ждущие их назад; разбитые вдребезги автомобили; сожжённые книги; бродячие памятники; персонажи, выбравшиеся из телевизоров; деревья, убегающие от войны; и цветы с могил.
А главное – игрушки убитых детей и мелодии, оторвавшиеся от радио и иных носителей. Теперь музыка нелепо и бессильно повисает в воздухе, как птица с отрезанными лапками, но сохранившая крылья и обречённая летать, пока не упадёт на землю замертво.
И ещё что-то из взорванного цирка, - кажется, цилиндр фокусника, из которого всё время выскакивает хлам, никому не нужный, но безмерно навязчивый.
Мне восемь лет. Мой отец на войне. Я его не помню, он ушёл, когда я был совсем маленьким. Я с бабушкой живу в подвале. У нас нет воды, отопления и света. Здесь плесень, ржавчина, бетонные стены без окон, как будто мы замурованы заживо. Словно вернулись пещерные времена, про которые в школе нам рассказывали. И крысы тут есть, но с ними я подружился. С нами ещё живёт кот с перебитой лапой и вытекшим глазом. Я зову его Джон Сильвер. Крыс он не трогает, не обижает.
Выходить можно изредка, когда прекращаются обстрелы. Тогда я бегаю по двору, а бабушка на костре готовит еду в большой закопчённой кастрюле, сразу на целые сутки. Потому что часто разводить огонь нельзя, могут пальнуть.
Все жильцы нашей многоэтажки разъехались. А нам некуда бежать. Родственников у нас нет. Бабушка передвигается на костылях и только с моей помощью. В школу я теперь не хожу, потому что школа взорвана, а учителя или убиты, или в эвакуации.
Меня учит Лидия Фёдоровна, глухая старуха, бывшая библиотекарша, что живёт с нами. У неё причёска, похожая на золочёный крендель. И пульсирующий свет в глазах. Наверное, так выглядит боль.
Библиотека Лидии Фёдоровны сгорела. А раньше я любил ходить в эту маленькую комнату с высоченными потолками. Полки с книгами вздымались до самого карниза, метров на пять. Вдоль стеллажей по медному пруту ездила стремянка на колёсиках. Книгохранилище было поэтому похоже на пиратский бриг: снасти шкафов, абордажная лестница. Сходство увеличивали детские поделки на полках: модели парусных кораблей. А в высокое полукруглое окно – полуиллюминатор – видно было почти море: огромная непросыхающая лужа у крыльца, прозванная в народе Марианской впадиной.
Книги были все старые, разлохмаченные, как гамадрил, пухлые, зачитанные, с желтыми, как будто пергаментными страницами. Теперь я тоскую по ним, как по живым людям.
А когда я добирался по полкам до самого верха, казалось, там открывался вход в открытый космос.
Сегодня библиотекарша задала мне на дом сочинение «Если бы я был волшебником».
Утром я пошёл искать еду. Её раздавали за три квартала от нас. Все высотные здания, мимо которых я шёл, были чёрными от копоти, потому что выгорели от первого этажа до последнего. Их никто не тушил. У нас нет пожарников, скорой помощи и полицейских.
Я стоял в очереди, как взрослый. Мне дали две буханки хлеба и макароны. Это настоящее богатство. Без него нам есть сегодня было бы нечего.
На обратном пути, в затишье, я полазил по соседним развалинам, пытаясь откопать что-нибудь пригодное в хозяйстве или просто интересное. Нашёл не Бог весть что: сковородку, осколки цветных стёкол, камешек в форме головы фантастического существа, наполовину игуаны, наполовину Колобка. Я иногда шарю в руинах. И ощущаю себя во время этих экспедиций то Маугли, то Гулливером, то Аладдином с волшебной лампой, то Томом Сойером, который красит забор, то Чингачгуком или золотоискателем, как у Джека Лондона. То даже Алисой в сумасшедшем доме.
Потом я развёл костёр рядом с нашим подвалом. Тут же рядом сбились в стаю сбежавшие из зоопарка страусы, енот, лама и волчица. Они сели в кружок и терпеливо ждали, когда я каждому выдам по куску хлеба. Хлеб ели и кот, и лама, и серая хищница. Голод не тётка. Никто не дрался. Все были дисциплинированны и строги, как отличник на уроке.
Крошки я отдал крысам. А прибившиеся к нам обгоревшие книги просто погладил по спинкам и корешкам. Книги мурлыкали, как коты, и из страниц выглядывали Капитан Немо, Жанна д’Арк и Безумный Шляпник. Пушкин утирал слёзы своими бакенбардами. Робинзон Крузо и герои «Таинственного острова» выбрались из обложек совсем, сели рядом на ящики и стали делиться со мной секретами выживания в экстремальных условиях.
Осторожно приблизились и собрались в кучку колченогий комод, письменный стол без ящиков, с прожженной крышкой, и продавленный диван, из которого, как букет на первое сентября, торчали в разные стороны пружины.
- Возьмите нас к себе, - робко попросились они. – Вместе веселее. Тебя ведь Егор зовут? Мы тебе ещё пригодимся!
- И мы, и мы пригодимся, - загоготали животные из разбитого зоопарка.
- И мы, - пообещали книги.
Кот и крысы промолчали. Но глаза их были полны решимости оказать посильную помощь в случае нужды.