Великий день

Василий Дубакин
                (Случайно нашел среди бумаг.)

      
             Наверно, каждый здесь знает этого человека. Все зовут его Михаил. А то и просто Миша, хотя ему уже много лет.
И уже много лет он сидит тут на видном месте: проходной маленького «алмазного» завода. Завода алмазных изделий, где работает добрая половина всех жителей поселка.
У Михаила обычно хмурое, суровое лицо и отсутствующий взгляд. Однако глаза, помимо его воли, видят многое. Когда он на дежурстве, можно и не пытаться прошмыгнуть мимо него незамеченным.
Он считается хорошим вахтером, добросовестным и честным. Он мало говорит. Да и поговорить ему, по-хорошему, по душам, не с кем.
У него нет друзей. Живет он один, занимая комнату в двухэтажном деревянном доме, типичном бараке 50-х годов. Одном из тех немногих, которые еще стоят тут и там. Но этот дом очень устраивает таких людей как Михаил. Потому что жизни большинства его жителей похожи на жизнь Михаила. Они тоже одиноки, но не мешают жить друг другу, не лезут в чужую жизнь. В чужую душу. А это важно для Михаила. Потому что его настоящая жизнь – у него в душе.  Он живет воспоминаниями. Хочет он этого или не хочет. Теперь у него есть время подумать о прошлом.
В прошлом у Михаила были минуты радости, вспомнить о которых приятно. Но, конечно, не они делают его глаза жесткими. Гораздо больше было событий тяжких. О них не трудно догадаться, сопоставив его возраст и то, что не раз потрясало его страну в том суровом веке. Михаил был и вольным и невольным участником исторических событий. Ибо он жил на этой земле, любил эту землю и был готов защищать ее, если была в том нужда.
Еще в юности он, читая о героических поступках борцов за независимость и правду, загорался отчаянной отвагой и с восторгом думал, что, может статься, и ему доведется испытать себя в великом деле.
И ему довелось. Но тогда уже не было у него юного восторга, а были холодная решимость и трезвый расчет. Второго может быть, чуть больше, чем нужно.
Тогда… это тогда, когда у него были два друга. Два настоящих друга. Им здорово везло: они всегда были вместе. Он прошел с ними до конца. До их конца.
Нет, он не питает иллюзий. Он всегда старался смотреть на жизнь философски. Он никогда не обманывал себя. Людям в его возрасте, пожалуй, не имеет смысла тратить время на поиски особых радостей в жизни. Но он имеет право на покой. На тихую славную старость.
Отчего ему так тяжело? Почему он не может избавиться от этой тяжести. Кому это нужно. Неужели нельзя просто забыть. Нельзя просто забыть… Его утешает только одно: многие в его возрасте не могут забыть.
Он часто думает: вот, молодые жалеют стариков, страдающих от склероза. Страдающих! Им, молодым, не понять, что уметь забыть и есть самая большая старческая радость. Но он ее лишен. Он никогда не сможет забыть. Чтобы это забыть, ему пришлось бы забыть всю свою жизнь после школьной скамьи.
Последние годы он еще больше похудел. Он мало есть и много курит. Он курит Беломор. Две пачки в день. Точнее в сутки. 50 штук. Он не боится смерти от рака. Если бы у него обнаружили рак, он бы, пожалуй, даже обрадовался. Он бы воспринял это как искупление…
До чего же ясная у него память. Он отчетливо видит крайние домики маленькой деревушки. Суетливое движение возле них. Редкие выкрики – команды. Там собираются вешать пятерых наших. Они с Олегом лежат в небольшом овражке. В руках у них автоматы и много патронов. Но им вдвоем не освободить тех пятерых. Это ведь не в романах об индейцах. Это – жизнь.
Но Олег так не думает. И он поднимается и бежит в сторону восходящего солнца, к домикам, где происходит зловещее движение. Он кричит и непрерывно стреляет из автомата. Но в ответ раздаются выстрелы из десяти автоматов…
Как он не мог понять, что даже вдвоем они не смогут освободить наших. Ему всегда казалось, что они с Олегом хорошо знали друг друга. Михаил отлично понимал, ни к чему лишние неоправданные потери.  А вот Олег так не считал. Он ведь был очень неразумным человеком…
Михаил не любит смотреть телевизор. Там часто показывают фильмы о войне. Он больше не хочет ее видеть. Никогда. Еще его раздражают встречи ветеранов. Да им есть что вспомнить, лихим бойцам, пронесшимся на гусеницах или крыльях сквозь всю войну. Михаил никогда не ходит на заводские встречи ветеранов. Что он может рассказать этим людям. Как он с 42-го был в плену?
…Когда они с Витькой шли по лесной дороге, начиналась весна, и солнце было таким ласковым и так звенели птицы в чаще леса. Они тогда забыли о войне и вспоминали веселые эпизоды из школьной жизни. В тот день лесной весенний гомон заставлял говорить громко и вызывал беспричинный смех.
И автоматы у них были за спиной, когда из-за поворота тихо выкатился грузовик с солдатами в чужих касках. И Михаил опять понял, что нет смысла сопротивляться, бросаться в лес, пытаясь на ходу сорвать с себя автомат. Потому что солдаты в грузовике уже держали оружие наизготовку и кричали им что-то злобными голосами. Но у Витьки в кармане была граната, и он выхватил ее и уже размахнулся – и сразу упал, отброшенный тугим веером путь. А Михаил в это время стоял с поднятыми руками и слезы текли у него по лицу, потому что, хоты у него в карманах тоже были гранаты, ничего сделать было уже нельзя…
Зато он сегодня жив и живет один в двухэтажном деревянном доме и ходит на работу в деревянную будку у ворот завода алмазных изделий.
А друзей у него больше нет. Друзья появляются у тебя за школьной скамьей, когда вы вместе играете в войну и мечтаете о подвигах. У него было два великих друга. И воспоминания о них так больно сжимают теперь его сердце.
После войны Михаил сидел, потом пил горькую, потом разом бросил и стал вахтером. Теперь он много курит. Две пачки в день. Точнее в сутки. Кто может понять, как тяжело ему сидеть здесь ночью, когда уже никто не может помешать воспоминаниям навалиться на него и терзать его и без того истерзанную душу. Тогда Михаил завидует тем, кто ходит на встречи ветеранов. Там они могут смело вспоминать и рассказывать и тем облегчить свою душу. А ему это запрещено. Запрещено совестью. Но та же совесть мучает его и требует чего-то и толкает на что-то… И, наконец, его осенило. Это был счастливый день…
Сегодня у него выходной. С утра, еще не открыв глаза, он чувствует, как весело светит в окно яркое солнце. Он даже не завтракает, так хочется ему поскорее выполнить задуманное. Теперь он уже боится за свою жизнь. Ибо никто другой не сделает того, что сделает сегодня он.
Он берет тяжелую медную дощечку, которую готовил много дней. Дощечка блестит на солнце свежим лаком. Он заворачивает ее в мягкую тряпку, берет инструмент и выходит из дома. Он знает, куда ему нужно отнести эту дощечку. Неподалеку от завода, как раз напротив его будки, есть небольшой холм, поросший редкими березами. Одна из них, старая и толстая, сильно изуродована снарядом. А так как стоит она на самой вершине холма, то видно ее со всех сторон, и раны на ней ассоциируются у каждого, глядящего на нее, с миллионами ран, нанесенных войной.
Вот к ней и идет сегодня Михаил. Он уже давно нашел место для дощечки. На месте разлома обрадовался мертвый участок, где Михаил, не боясь еще раз поранить березку, прибьет свою доску.
Долго он думал над тем, что напишет на ней, а потом решил, что главное не в словах, и поэтому надпись получилась короткой: «Вечная память  геройски погибшим в Великой войне Олегу Миловидову и Виктору Чайкину. Они защищали Родину.»
Потом он долго сидел, глядя на солнце, и в душе у него впервые за многие годы воцарился покой. Он, как смог, выполнил свой долг перед павшими…
23.04.1984