Беспредел

               

Дед Иван шёл на рынок. Надо бы мётел прикупить, метла для дворника - первое дело, а хорошую, хваткую, только здесь и выберешь. Конечно, и директорша выдаёт, но разве это мётлы? Так себе, огрызки… И говорит ещё:
- Ты, Иван, не горячись, не стучи галошами, чего есть, то и бери!
Бери… Ей не мести, а вот попробовала бы – узнала: двор у столовой шире некуда, да ещё и тротуар надо прихватывать. Прошлой зимой хорошо получилось: поставил трактористу бутылку, так он своей жужжалкой вместе с дорогой и его участок подчищал. Всё Ивану легче: восьмой десяток идёт...
А без подработки нельзя. Пенсия – слёзы, а у старухи и того меньше, стажа, говорят, маловато… А того не спросят с чего его много-то будет: четверых ведь на ноги поставила-вынянчила. Жаль, рядом никого не осталось, поразъехались все, кроме Пашки, младшего. Под сорок уже, а как дитя. И выпить любит. Как получка – всё: два дня не трогай. Гудит Пашка, и не лезь к нему. Слабый  потому что, не чета старшим. Перед соседями гордишься: вот, мол,  какие: всяк со своим дипломом в чужие края уехал, а сядешь вечером у телевизора, смотришь «Время» и думаешь: как там Колька во Владивостоке, сколько у него сейчас градусов? Или Сашка в чём сегодня на работу пошёл: в шляпе или в шапке?
Не живут со стариками… Да и чему я научу: как гвозди-доски из столярки таскать, чтобы домишко построить? Так об этом, Господи прости, и говорить неловко! …А может, растолковать, как лишний раз не вякнуть или начальству угодить? 
Эх-ха… Всё бы ладно, да уж слабый стал, не как раньше. Проснёшься утром - немота по всему телу. Пора бы на бугорок к друзьям-товарищам. Самое время по годам, а по погоде – нет… Летом сподручнее. Одно удовольствие могилу копать: ткнёшь   лопатой, она - на штык лезет. Потому и платить меньше за  копку-то. …Кто старухе с похоронами поможет? Ясное дело - не Пашка. 
Много об этом передумал Иван, не одну ноченьку проворочался на скрипучей койке, стуча время от времени, спавшей за перегородкой, старухе:
- Жива, нет? Смотри у меня… – бормотал. Ей, что день – что в ночи. И на фронте не была, а как контуженая. Сквозняк в башке…
Хорошо, что сам с похоронным делом подсуетился, подумал о необходимом, да не всё ладом вышло… С водкой сорвалось.
Взял её тем летом целый ящик, пока дешёвая. А куда девать? Дома Пашка, от него пощады не жди…
Федька надёжнее, таксист. Он ту отраву всю жизнь видит, сохранит до самых похорон. Тот сам Ивана и надоумил, заявился как-то   вечером:
- Я, - говорит, - дядя Ваня, гуляю, нынче наш праздник! Дай-ка закурить!
- Ты что! – удивился Иван. Закурить, однако, дал: сосед всё-таки. – День таксиста ввели? Не слышал…
- Не-е, - пьяно толковал Федька, - день торговли сегодня, понял? А я ведь того, понял...
- Чего того? - напрягся старик.
Сосед обиженно хрюкнул и уронил папиросу. Подняв её, долго прикуривал, потом уселся на табуретку и вытянул из кармана кожанки бутылку водки. – Её и продаю, заразу такую, ночами-то!  …Не сильно пью, сам знаешь, а тут - развязал. Святой день!
Следующим утром Иван к нему ящик и унёс.
- На-ка, Феденька, пускай у тебя постоит! Ты уж сбереги, а как умру – выставь… Вся надежда на тебя.
Тогда же и памятник себе сготовил, у Пашки в СМУ. Пашке что? Сам сварщик: какой надо, такой и сладит. Хороший памятник получился: пирамида, а снизу – скос. Под ним плита, красиво… Иван сам его привёз на саночках к дому, взял напильник и давай   каждый шовчик шоркать: иначе краска не пристанет. Покрыл серебрянкой и ахнул: монумент! Доживу до следующего лета, решил, и старухе такой же сварганю.
Привинтив шурупчиками жестянку с фотокарточкой, отошёл метров на пять, полюбовался  добротным сооружением и принялся откручивать именную атрибутику. …Пусть теперь стоит под старым брезентом за баней и греет душу. 
Веселее время пошло. Прискочит Федька на обед, поест по- шустрому и опять вперёд. Таксистам  некогда пузо чесать: бьёт план по пяткам, не даёт спать. Спросит Иван: «Как дела?», а Федот: «Нормально, батя! Хочешь жить – умей вертеться…».
- Так-так, - поддакнет Иван, - вертись, пока молодой! – проводит взглядом федькину «Волгу» и снова шлёпает галошами по ограде. Если хозяин не ротозей - хоть домой не заходи: всегда работа найдётся.
А пару дней назад глядит Иван через забор: что такое? Сидит Федька на крыльце, спиной в двери упёрся, а жена его, Нинка, из сеней стучит и открыть не может.
- Кто там? – кричит. А Федька своё: - А там кто?
Заскочил Иван в ограду, оттянул соседа от дверей:
- Что с ним? – удивился. – Не пьёт ведь…
- Ох, дядя Ваня! - всплеснула руками Нинка, - Неделю не просыхает! С работы выгнали, вот и куралесит. Говорила ведь:   залетишь с этой водкой – неймётся! Дурак ты, дурак, - причитала, стаскивая с Федьки полушубок, - могли бы и посадить!
Всю ночь старик не спал: ворочался на постели, а утром ноги в руки и к соседу:
- Давай-ка, Фёдор, водку! Для дела надо… - и глаза прячет: неудобно всё-таки.
- Какую водку? – уставил тот похмельные глаза, потом,    вспомнив, плюхнулся на диван. – Погоди, батя, дай мозги соберу… - сжав виски ладонями, посидел чуток и обронил виновато: - Богом клянусь: верну через месяц! Выпил ведь с горя, как с машины сняли…
- Месяц?! – охнул Иван. Чуяло его сердце, ох, как чуяло…
 - У нас же, батя, беспредел, - пытался доказать свою правоту   Федька. – Чуть залетел – трудовую в зубы и гуляй… Ты куда, дядя Ваня? Сейчас похмелимся!
Но Иван уже не слушал: сгорбившись, он шоркал валенками по давно не чищенной дорожке к калитке. …Вот тебе и «хочешь жить – умей вертеться». Не зря говорят: быстро бегать вокруг столба -    себя же и изнасилуешь. Довертелся Федька… Беспредел, интересно ведь, что за мужик у них такой в таксопарке объявился, справедливый, видать. Его бы к ним в столовку: наведёт, чай,    порядок с мётлами, не погонит старика на рынок!
…Где же их тут искать? Считай, два года не ходил по рынку. Раньше всё было проще: забор поломанный да пяток торговых рядов. А теперь – махина,  почище дворца! И с машин торгуют, и с лотков.
Вот и мётлы.
- Почём? …Не-е, милый, что ты, ещё похожу! Может быть и подешевле найду, а как? Тут, милый, рынок…
Идёт Иван дальше, смотрит на топорища, прикидывает в руке: палка – не топорище. Таких  и Федька с похмелья сотню штук  наделает… Потом из рук повыпадают. Нет ума у народа: лишь бы сбыть.
Чего это там мужики толпятся, чай, мясо выкинули? Теперь скотину никто не держит, вот и оголодали.
Сунулся Иван к мужикам, ёлки-моталки: памятники продают! Бери его, огольца такого и хоть сейчас на могилку ставь. Видать, последний, один-одинёшенек. «Хороший памятник, - прикинул в уме, - не хуже моего будет. Мастер делал: и шовчики зачищены, и ровнёхонько… А краска-то какая!» - старик даже пальцем чирканул по стройной пирамидке. Добрая краска, не труха - плохая сразу отлетит.
Возле памятника прохаживался здоровенный парняга в потёртом ватнике:
- Вот, мужики, - пояснял под редкие смешки прохожих, - тёще готовил, да не сгодился. Как мать ведь её любил! Всё приготовил, а родня наехала - увезли в Караганду. У них - свои порядки… Берите, мужики, уступлю! - Иногда парень крутил головой, будто бы ища кого-то среди прохожих, потом успокаивался.
Увидев замершего неподалёку старика, потянул его за рукав поближе:
- Бери, батя, не пожалеешь! Шик-модерн, сам бы под ним лежал, да некогда: магазин закроют, гы-ы… Давай, не раздумывай, тут всё ладом! Вот дырки, фотку крепи и лежи себе, Вася, не чешись!
 - Да у меня уже есть, милый, есть… - мял рукавицы Иван. Уж больно памятник аккуратный, хоть бросай искать мётлы и любуйся им. И дырочки одна к одной, их ведь сверлить замучишься! Сверло  так и норовит уползти, так и лезет в сторону… «Вон следочек-то сквозь краску выступает, пришлось, видать, мужику помаяться… - подумал. – А это чем стукнуто? Смотри ты, как похож! У меня ведь тоже здесь молоток сорвался. Батюшки родные… Уж не мой ли это памятник?» - мелькнула в голове отчаянная мысль.
- Слышь, парень, - голос его дрожал, - где брал это? – Иван не находил подходящих слов, всё перепуталось в голове. – Моё оно! Сам делал…
- Ты чего, батя? – в глазах парня мелькнул испуг. Он смешался, но лишь на мгновение. – Где написано, где? Так любой может… Тёщин это, не хочешь – не бери!
Иван поперхнулся воздухом, но пересилил себя. «Ничего-ничего, не дадут старика в обиду, - подумал он, окидывая взглядом   всё увеличивающуюся толпу. А руки тем временем ощупывали знакомую поверхность.  – Вот же карточка-то моя, вот! – вспомнил, наконец, с облегчением. – Сейчас ему нос-то утру, - сунул руку внутрь памятника, нащупал там тряпицу с жестянкой и вытянул её наружу, - смотрите, люди добрые!»
- Вот он, я! Похож? ...То-то! Я, мужики, врать не буду, мне стыдиться нечего…
И повернулся в сторону парня. Где он?!
- Смылся продавец-то! – хохотала толпа. – Сбежал… Видать, и вправду вор!
- Молодец, старик, вырубил подлеца! – хлопнул Ивана по плечу какой-то подвыпивший дядька. – Давай помогу до дороги дотащить. …Как ты его, а, сукиного кота?! В самое темя…   
Утомлённый спором, старик уселся на пустой ящик из-под пива:
- Погоди, милый, погоди, аж сердце зашлось, - дал закурить добродушному дядьке, закурил сам. – Вот шпана-то! – бормотал. – То-то, я смотрю, за баней снег притоптан, а под брезент и не гляжу. …Ну, лиходеи!
Буровя снег, они дотянули памятник до дороги. Дядька быстро выловил в потоке машин «уазик» с кузовком, помог с погрузкой.
- Я, отец, дал шофёру-то на чекушку, не суетись! Чего? …Так понятно, свой старик в Калуге живёт.
Белобрысый водитель был уже в курсе Ивановых событий:
- Да-а… Беспредел кругом, - обронил, поглядывая на пассажира. – До памятников дело дошло!
«При чём тут беспредел? – подумал Иван. – Беспредел - мужик хороший, вон Федьку, балбеса, с работы вытурил. Воровство обычное – и весь сказ».
Глаза его слипались, спать хотелось – ужас… Так всегда: поволнуешься шибко – сразу засыпаешь. А сейчас сам Бог велел покемарить.
1993-2022г.г.