Жанна сидела за столом и рисовала красками натюрморт: яблоко рядом с вазой. Вдруг в дверь кто-то тихонько поскребся. Жанна прислушалась. Да нет же, вроде тихо. Только девочка запустила кисточку в зеленую краску и снова услышала тихий стук.
Открыв дверь, Жанна увидела Свету, та горько плакала.
— Ты че ревешь? — спросила Жанка. — Что-то случилось?
— А-а-а, мама с бабкой поссорились! Че я теперь жрать буду? А-а-а! — выла Светка.
— Ниче не поняла, — затащив подружку в квартиру, проговорила Жанна. — Толком объясни! Причем тут жрать?
— А-а-а, — продолжала выть Светка, — поругались, а-а-а, бабка сказала, самя тяперь, а-а-а готовтя, — Светка потешно спародировала бабку Марейку. Жанна улыбнулась.
Света заметила это и взвыла еще сильнее.
— А-а-а, смешно тебе, а я голодная-я-я-я!
— Уже голодная? — удивилась Жанна, — да когда ж они поругались-то?
— Утром! Я есть хочу. Бабка ниче не готовит, а обед уже, — стонала Светка.
Жанка вздохнула и сказала, как говорила ее мама:
— Горе ты мое луковое, пойдем, накормлю.
Светка вмиг успокоилась и спросила:
— Колбаса есть?
— Так ты есть хочешь или колбасы? — спросила Жанка.
— А чем тебе колбаса не еда? — фыркнула совсем успокоившаяся Света.
— Мама говорит, не еда, — с сомнением сказала Жанна.
Светка уже деловито открыла холодильник и, увидев докторскую, недовольно спросила:
— Че, только докторская?
Но выложила колбасу на стол. Жанна полезла за хлебом, Света остановила ее:
— Не надо, так поедим.
Жанна не стала спорить и засунула буханку назад в хлебницу. Съев по два куска колбасы и выпив сладкого чая с клубничным вареньем, девчонки побежали на улицу.
Бабка Марейка пару раз выходила на балкон и недобро смотрела в сторону играющих подружек.
— Глянь на нее, — шипела Света, — всяко обозвала мою маму: гадиной, приживалкой, шалдой, растрепой, лентяйкой. Теперь на меня вон зарится. А моя мама не такая! Она вон какая красивая! Че, не так что ли? — вдруг крикнула она и зыркнула на Жанну.
Та быстро закивала головой, спорить со Светой было бесполезно, да она и не собиралась. Тетя Гутя действительно была красивая, и вовсе не шалда и не растрепа, как, судя по Светиным словам, ее назвала бабка Марейка.
Они вообще очень часто ссорились. Бабка недолюбливала образованную, умную, интеллигентную невестку, та работала главным бухгалтером в воинской части. И бабка постоянно подзуживала своего сына Николая:
— Мужаков тама тыща, и она сряди их задом крутить. Шалда и есть, слушай мене!
Николай сердился, пытался урезонить мать, но не тут то было. Бабка распалялась еще больше. Потом вмешивалась Гутя, тогда разгорался скандал, и бабка грозила, что не будет больше «готовять жрать».
Семья переходила на раздельное питание, потом женщины как-то худо-бедно мирились, и все вставало на свои места. Но в этот раз свекровь и невестка были в контрах дольше обычного.
Прошел месяц, а питание по-прежнему было раздельное. Гутя готовила на скорую руку для себя, мужа и Светы. Бабка Марейка — только себе, и изощрялась при этом знатно. То пекла пирожки с мясом, то лепила пельмени, а потом ела, причмокивая и хваля свою стряпню на всю квартиру, шумно вздыхала и приговаривала:
— Вкуснятина какая! Ах вкуснятина!
Бабка иногда предлагала и Свете отведать ее вкуснятины, но девочка, поджав губы, всегда отказывалась. А готовила бабка Марейка действительно очень вкусно.
И вот как-то забежали девчонки воды попить, а по квартире дух божественный плывет.
— Блины жарит, — шепнула Светка подруге.
Жанка кивнула. Слышу, мол.
Девочки зашли на кухню, а бабка вдруг ласково так спросила:
— Светкя, Жанкя, бляны-то будяте исть?
Светка головой замотала, а Жанка возьми да и выпали:
— Будем.
— Нате вам!
Марейка положила блинов и масла натопила полную тарелку.
— Я не буду, — прошептала Светка.
— А я буду, — тоже шепотом ответила ей Жанка и схватила блин, макнув его в масло, быстро съела, потом еще один и еще.
Света так и не притронулась к лакомству, а все приговаривала шепотом:
— Предательница ты, Жанка! Не ожидала от тебя.
Жанна отвечала с набитым ртом, но Свете было мало что понятно.
Тут вдруг она заметила, что у бабки Марейки платок заправлен за ухо, и она стоит в пол-оборота, развернувшись к ним.
— Ба, ты че подслушиваешь? — спросила Света.
Бабка Марейка так и подпрыгнула от неожиданности:
— Ты че это, Светкя, бреша? Я ить и не слышала никовой. Ишть шепчутся оне. Пошли вон из кухня.
И бабка выгнала девчонок. У Жанки рот масляный, руки тоже. Вышли они на улицу. Жанка улыбнулась счастливо и проговорила:
— Дура ты, Светка! Такие блины! — Жанка зажмурилась от удовольствия. — Тоненькие, нежные, горяченькие, с маслицем! Эх, всего три штуки я успела съесть!
— Обжора! — злобно обозвала Светка подружку.
Вечером, когда Николай вернулся с работы, бабка встретила его рыданиями.
— Что случилось, мам? — испуганно спросил мужчина.
— Я ить седня блянов напякла. А эти шалды пришли и все мои бляны сожрали. Сидять, бляны жруть, в масло мачуть. А масло в-о-о-о, — взвыла бабка, — бяжить.
И показала рукой, проведя ею от подбородка до самого пола, как у девчонок бежало масло.
— Вот так, сынок! С тобя три рубля, — неожиданно выдала она. — Оне две пачки масла смачили и бляны, сколько яиц я туда вбила, да молока. Вот и сщитай.
Светка во все глаза смотрела на бабку и не верила своим ушам.
Николай, ни слова не говоря, вытащил три рубля и отдал матери.
— Папа, я не ела ее блины! — заорала Света.
Но сын, хорошо зная свою мать, понимал, что так просто от нее не отделаешься. Оставалось пару дней до пенсии, и, видимо, у бабки закончились деньги, а они зачем-то сильно ей понадобились.
Следующим утром бабка Марейка принарядилась и вышла во двор.
— Далеко ли направилась, Марея? — спросила ее бабушка Битева.
— Да пайду в сувянирный, я тама давеча сярежки пряметила. Ох и красивыя. Три рубля стоять.
Татьяна Алимова