Святое дело! Часть II. О женщинах и впечатлениях

 
   Чем примечательно было наше неназванное село, так это тем, что в нем была Большая Художественная Школа. Школа эта каждый год выпускала с десяток художников средней руки, могущих выполнять небольшие заказы, золотить иконы да краскою выписывать церковные письмена на готовых иконах.
В целях повышения квалификации выпускников, а также повышения престижности Школы в глазах общественности директором было принято решение отправлять третьекурсников на производственную практику, и не абы куда — в знаменитые Федоровские мастерские.

   Наталья Петровна, которой директор и предложил сей экспириенс, отнеслась вначале скептически — за студентами нужен пригляд, да и кто знает, не испортят ли они левкас, не вылезет ли охра на лике, не пойдёт ли буграми золочение... Но, обдумав за вечер, взвесив все «за» и «против», Наталья Петровна чуть не запела от радости — да, за студентами нужен пригляд, но какие же это возможности — передать им часть работы, делать которую они будут бесплатно, выцепить лучших из них да завербовать в свою мастерскую так, чтобы по выпуску не могли отвертеться — шли на работу, без права выбора других мастерских.

   Таким образом, соглашение между Школой и Мастерской было подписано, и 13 мая **** года часть студентов в количестве трех человек прибыла на производство.

    С самого утра в Мастерских было оживление: Артемида Олимповна, выряженная в пух и прах, сделав невероятно задумчиво лицо, сосредоточенно прописывала клиники на Семистрельной Богородице, рядом крутился Тарас, сынок Картошкиных, попеременно расхваливая то алое боа на ее выдающейся груди, то шуршащую юбку, обтягивающую похожий на барабан, не менее выдающийся зад.

   Недалеко находилась Ирина Уткина, заканчивающая венчальную пару. Её травленые белые волосы резко контрастировали со смуглой кожей и алыми губами. О, Уткина помаду обожала едва ли не больше, чем деньги. В бога она не верила, как и в дьявола, впрочем, тоже. А вот в силу связей и денег — вполне. Никто не понимал, каким образом, но ей всегда доставались лучшие заказы, за опоздания и сорванные сроки ее никогда не ругали, а в итоге даже дали помощника — разнорабочего по имени Игнат. Помимо своих прямых обязанностей, Игнат должен был готовить краски и стол для работы, а вечером убирать всё по местам. Однако Игнат часто этого не делал: то забудет, то решит, что у него сегодня выходной, и вместо того, чтобы работать, просто напьется.
   Сначала студентов хотели отдать Ирине, но та такому щедрому предложению вдруг воспротивилась. То ли не хотела мастерством делиться, то ли время терять, однако в конечном итоге студентов поручили Лизавете.

    Лизавету никто не спрашивал, хочет она студентов или нет, ее вообще никто особо не любил, это была тихая, спокойная женщина бальзаковского возраста, высокая и сухопарая. Никогда не чаевничала с Артемидой и Ириной, не сплетничала с Игнатом, не лебезила перед хозяйкой Натальей Петровной и уж точно не строила глазки Тарасу. Говорила мало и только по делу, каждое воскресенье найти ее можно было в церкви, а перед работой она имела обыкновение покрыть голову платком и читать молитву, просить благословения.
   Какое-то время красавица Артемида Олимповна даже пыталась высмеивать «дурочку Лисавету», мол, та и так дурнушка, так ещё и одевается, как натуральная черепаха! Лизавета слушала это молча, и в конечном итоге от неё все отстали — работу она выполняла хорошо и вовремя, со всем почтением относясь к своему делу, а в том, как она выглядит, роковая дама Артемида даже нашла для себя плюсы — меньше претендентов на сердце и без того влюбчивого Тараса.

   Так или иначе, ровно в 7:30 в холле предприятия студентов встречала Лизавета. Тех было всего трое: два парня да девушка. Шестнадцати-семнадцати лет от роду, они стояли в холле, красивые: девушка — в длинной юбке и забранными под платок волосами, парни — в брюках и светлых рубашках. Не белых — белая одежда — враг любого молодого человека, а художника так в особенности, но светлых и приятных глазу.

   Мастерская художников находилась на втором этаже, но Лизавета решила провести ребятам экскурсию. Тихим, но спокойным и уверенным голосом рассказала она про различные цеха и что в них творится, показала Выставочный зал — небольшую тёмную комнатку с иконами и всякой церковной утварью, выставленной на продажу. Наконец, добрались они и до мастерской. Первое, что бросилось студентам в глаза — огромные дубовые двери с резными крестами и внезапно какими-то пошлыми, отдутловатыми херувимчиками.
   За дверью кипела работа. С восхищением студенты осматривали помещение — высокие штукатуреные стены, обилие света, оборудованые места и множество различной степени законченности икон. Солнце било в окна, отражалось от гладких лаченных столов, резво сверкало на золочениях и застенчиво бликовало на стенах. Видно было, как то тут, то там в солнечных лучах танцевала пыль, а сквозь открытые окна было слышно, как заливаются птицы.
«Святое место», — благоговейно, с трепетом выдохнула студентка. Остальные же два студента только и могли, что кивнуть, невольно задержав дыхание.

Иконописная практика началась.