Беловолод

ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН

ПРОЛОГ

Ясный морозный полдень. Солнце стоит низко над горизонтом, но выше оно и не поднимется: недавно минул день зимнего солнцестояния, идут самые короткие дни. В задеснянском лесу стучат топоры: это трубечане заготавливают брёвна для своего нового города, в котором уже стоит княжеский терем, срубленный в прошлом году. Теперь пришла пора строить боярские да купеческие дома, дома дружинников и ремесленников.
Руководит заготовкой строительного материала молодой боярин Беловол;д Просович.
Основная работа уже сделана, осталось повалить пять-шесть сосен, на одну волокушу, да снизу у деревьев обрубить сучья, верхушки не трогали: легче будет тащить брёвна, а потом сосновые веточки пойдут горожанам на подстилки, на розжиг печей, для приготовления лекарств от простуды, да мало ли на что сгодятся…
Увидев, что два гончара, Степан и Прохор, стоят без дела, отдыхают, поторопил их:
– Начинаем закладку волокуш, дело уже к вечеру, отдыхать потом будем, дома…
Прислушался. Стук топоров, доносившийся с соседней делянки, прекратился.
«Должно быть, Годи;н и Грабко свою работу закончили», – сказал Беловолод сам себе и поспешил туда. Прошёл полпути, навстречу ему ехали пять волокуш с брёвнами, которые тянули десять лошадок, запряжённые цугом: по две на одну повозку.
– Порядок, боярин! – с первой волокуши соскочил Годин, старший княжеский дружинник, а сейчас помощник Беловолода.
– Боярин, тебе знать надобно, – чуть понизив голос и подойдя к Беловолоду вплотную, чтоб не услышали посторонние уши, виновато забормотал. – Чуть вдалеке от нас работал Стуш, его волокуша сейчас последняя пойдёт… Так вот он хотел припрятать два срубленных дерева… Снежком припорошил… Ну, я не выдержал, вломил ему…
Беловолод улыбнулся, похлопал по плечу старшего дружинника (мол, всё в порядке, так и надо было поступить), громко, для всех, сказал:
– На главной делянке остановитесь, все вместе поедем.
Годин кивнул, вернулся на свою волокушу, прыгнул на неё, все поехали дальше.
Беловолод дождался, когда появятся лошади Стуша, пошёл рядом с ними.
– Боярин, чего ноги зря бьёшь, садись на волокушу, – предложил Стуш. Снег был глубокий, рыхлый, лошади его не уминали, и Беловолод согласился.
Когда подъехали к основной делянке, на ней горожане заканчивали обрубку ветвей.
Погрузили и привязали брёвна.
– Топоры все взяли, никто в лесу не оставил? – спросил Беловолод и взглянул на Стуша.
Тот криво усмехнулся, подумал: «Успел известить-таки Годин, подлая душонка…»
– Я первый, остальные за мной! – скомандовал боярин, сел рядом со старшим дружинником, тот тронул в путь лошадей.
– Тебя в детстве Первоем звали, не зря, видно, кому ж первым идти, как не тебе, боярин, – тихо, с улыбкой, заметил Годин.

Солнце уже стояло у горизонта, когда через курские ворота в город въехало более десятка волокуш. Их встретил сам князь Всеволод и боярин Просол.
– Брёвна ко мне на склад, лошадей – в детинец! – скомандовал Беловолод.
Всеволод улыбался:
– Хорошо поработали, теперь сложите брёвна и ко мне за стол!
Обнял Беловолода, с которым они были одногодки:
– И ты, Беловолод, вместе с отцом, ко мне в терем!
– Да мне бы переодеться…
– Брось! Девица ты красная, что ли? Меня застеснялся? Вместе со всеми – в терем! Я очень доволен: строится мой город, я здесь князь, а вы – мои хорошие помощники! Трубеч – не то, что это старое родовое гнездо Кветунь, где бояре тайно почитают древних идолов… Строится христианский град!
Отец благодарно смотрел на сына. Спросил:
– Топором намахался?
– Аж спина гудит! – честно признался тот.
– Ну, уж лучше топором, чем секирой махать! – заметил Просол, и они втроём направились в княжеский терем.

***

За стол посадили всех лесорубов, даже холопов скорняка Булыча и золотых дел мастера Круглеца. Правда, княжеское угощенье было скромным: овсяная каша, хлеб да квас. Крепких напитков не было совсем, так как завтра намечались колядки.
– Всё ли готово к празднику, может, помощь какая нужна? – спросил Просол сына.
– Да мне уж не впервой колядки справлять. В прошлом году котом наряжался, в позапрошлом – журавлём… Всё будет хорошо, по свычаю и обычаю!
– Кто ж козой будет? – хитро прищурившись, спросил отец.
– Ишь какой! Всё наперёд знать хочешь! – усмехнулся Беловолод. – А вот попробуй угадай! «Коза-дереза, большие глаза, коза луплена, за две куны куплена»!
Произнес слова из колядки сын.
Всеволод от души расхохотался.
– Ладно, ладно, потаённое не сказывают, знаю, – примирительно сказал отец. – Пока вы там лес рубили, скоморохи пришли из Кветуни, Свирятой да Гостилом назвались.
Разговор как-то сам собой прекратился, все доедали и дожёвывали свои каши.
Просол смекнул первым об окончании угощенья, встал из-за стола:
– Спасибо тебе, Всеволод, за угощение, позволь теперь труженикам отдохнуть немного перед завтрашними плясками. Пойдём, лесорубы, пора и князю на боковую!
Когда выходили из терема, Беловолод взял за руку Година:
– Как здоровье жены твоей? Завтра справится? Слова-присказки все знает?
– Спасибо, боярин, всё хорошо, – тихо сказал дружинник. – Иголка ещё ни разу слова не забыла, не перепутала!
– Добро, – коротко ответил Беловолод. – Я сам её водить буду.
Если слышали этот разговор чужие уши (а рядом было много купцов, ремесленников, дружинников, словом, молодых горожан, ходивших на порубку леса), то понять всё равно ничего не поняли бы: с чем завтра должна справляться Иголка? Почему её будет водить сын самого знатного боярина Трубеча?

ГЛАВА ПЕРВАЯ. БЕГСТВО ИЗ ПОЛОВЕЦКОГО ПЛЕНА

Следующий день выдался столь же хорошим, как и предыдущий. Было даже ещё морознее, чем вчера, и, хотя солнце сияло вовсю, его белые лучи лишь кололи глаза, но не грели. Снег сверкал множеством снежинок, малышня (и девчата, и ребята) ушли на ледяные горки, которые залили на днях жители посада.
Вдруг к Беловолоду подошёл гончар Степан с неожиданным вопросом:
– Боярин, у меня личина кота вся рассыпалась, уже много лет прослужила, ещё в Кветуни её много лет носил… Нет ли у тебя запасной, а то новую делать не из чего, да и некогда…
Другого бы Беловолод выгнал, но ему очень нравилась дочь Степана, юная Млада. Хохотушка, говорит – словно колокольчик звенит у неё в груди, глаза синие-пресиние, как весеннее небушко.
– Господи, неужели раньше нельзя было глянуть? Пошли на чердак, там у меня мешок стоит из прежнего нашего кветуньского дома.
Лаз наверх был снаружи, надо было по лестнице забраться на крышу пристройки дома, и лишь затем открыть чердачную дверцу.
Здесь пахло мхом, древесной стружкой и дёрном.
– Старайся идти по брёвнам, на дёрн не наступай, – предупредил Беловолод.
Вдвоём они прошли в самый дальний правый закуток. Было очень темно, Степан едва мог разглядеть бревно, по которому шёл, не наступая на мягкий сухой дёрн.
Беловолод открыл небольшое оконце, что было в самом конце крыши, стало немного светлее. Степан осмотрелся, где он находится.
Чего здесь только не было! Ящики, рамы, мешки… Боярин схватил самый большой, лежащий на боку, поставил его вертикально, открыл.
– Давай посмотрим, может быть, тут. Отец так ругал меня за этот мешок, чего, мол, эту рухлядь в новый дом тащить, сжечь надо всё это барахло, – а вот пригодилось же!
Правда, здесь были самые разные вещи для праздничных игр: личины козы, медведя, лисицы… Нашлась и старая кожаная личина кота с усами.
– Ну, вот… завязки сзади оборвались, это уж ты сам пришьёшь… Держи!
– Выручил, боярин, большое спасибо! – обрадовался Степан.
– Загодя надо смотреть! Иди, я пока оконце закрывать не буду, чтоб ты не оступился.
Степан пошёл. Но дверца, через которую они входили, сама закрылась, проход налево виден не был. Гончар прошёл поворот, зашагал прямо. Оказался на женской половине дома. «Вот слепец, ещё малолетнюю сестрёнку испугает!»
– Куда?! – крикнул Беловолод. – Назад! Ты что, поворот налево не видишь?
И закрыл окошко. Стало совсем темно. Боярин был здесь не первый раз, ориентировался на чердаке легко. Взял Степана за руку, повёл к дверце. Открыл.
Яркий дневной свет ослепил мужчин. Степан осторожно пошёл по крыше пристройки к лестнице.
– Смотри, не свались, – улыбнулся Беловолод. И, чтобы дать глазам гончара привыкнуть к свету, показал свою находку:
– А я надену вот это. Достаточно немного света, эти снежинки будут сверкать, как настоящие. Я их ещё меховой тряпочкой почищу.
Степан посмотрел на то, что держал Беловолод в руке. Это была чёрная кожаная личина с пришитыми к ней серебряными снежинками. Даже сейчас, не чищенные, они сверкали, переливались на солнце.
– Откуда такая красота? – Степан понял, что такие тонкие серебряные поделки местным мастерам сделать не под силу, ни в Кветуни (старом городе), ни в Трубече.
– Новгородская поделка. Отец с берегов Волхова привёз. Ну, спускаемся.
Они спустились по лестнице на снег.
– Смотри, не опаздывайте. Как только появится первая звезда, так и начнём. Значит, вам надо прийти заранее, – напомнил Беловолод.

Когда солнце коснулось горизонта, внизу, у реки, у небольшого лесочка, стали собираться первые колядовщики.
Спускающийся с городской горки Беловолод ещё издали приметил Степана с дочкой, старшего княжеского дружинника Година с женой Иголкой, он привёл также сестру Лазорю, кветунских скоморохов Гостилу и Свиряту.
Скоро подтянулись и другие горожане, участвующие в праздничном шествии. Многие сразу переодевались.
Иголка нарядилась козой, Степан – котом, сзади прицепил длинный чёрный хвост, высокий Прохор нацепил на голову личину медведя, пугая для смеха всех сверху.
Надел свою чёрную личину и молодой боярин. Она была небольшая, закрывала лишь щёки и нос, но прикреплённые снежинки блестели, заставляя обращать на себя внимание.
Заметно стемнело, появилась первая звёздочка.
– Всё, заканчиваем наряжаться, скоморохи – вперёд!
Схватил за руку козу (которую играла Иголка):
–Теперь мы с козой, далее её свита: кот, лисица, журавль, медведь, далее все остальные!
Заиграли свирели, рожки, запищали варганы, зазвенели бубны, праздничная процессия двинулась вперёд. Городские ворота заранее открыли настежь, горели праздничные костры. У дороги с двух сторон столпились посадские, жители окольного города, были здесь и из княжеского терема.
Скоморохи отошли в сторону, и теперь первой оказалась коза. Беловолод закричал что есть мочи:
– Ну-ка, отроки и отроковицы! Вставайте в ряду, я козу веду!
Увидел стоявшую впереди всех Славку, жену кузнеца, с миской зерна. Выхватил у неё миску, стал обсыпать всех зерном, приговаривая:
– «Сею, сею, посеваю, с Колядою поздравляю, счастья, радости желаю!
Сею, сею, повеваю, ячмень, жито посыпаю,
Чтобы в поле уродилось, чтобы в хлеву удвоилось,
Чтобы дети подрастали, чтобы девок замуж брали!»
Ближе всего к колядующим стоял дом кузнеца Кряжа. На крыльце стоял сам хозяин дома и его жена Славка. Коза подошла к нему, поклонилась:
– Пустите козочку погреться!
Кряж тоже в ответ поклонился, открыл дверь, пробасил:
– Заходи козочка, заходи.
Коза вслед за Кряжем зашла в дом. Следом последовали все, кто мог, кого вместил довольно большой дом кузнеца: Беловолод, Славка, музыканты, свита козы. Славка спросила:
– Ого-го, Коза, откуль ты пришла?
– Из леса из дальнего, из леса тёмного, – отвечала Коза. Закачал головой Кот:
– «А в лесу сидят четыре стрельца, стрельнули Козе лево ухо, а с правого уха потекла юха».
Коза:
– Ой-ой-ой, бедная я Коза! Угостите, хозяин и хозяюшка.
Раздался опять бас Кряжа:
– «А чим тебя угостовать»?
Коза, открывая свою торбочку:
– А пирогами да солёными гурками!
Колядовщики тоже пооткрывали свои сумки. В них хозяева клали пряники, обрядовое печенье в виде коров (коровай, рогалики), бараньей головы (кренделя). Парни ковшами черпали бражку, им подносили миски с солёными огурцами.
Когда сумки колядовщиков слегка наполнились (впереди ещё весь город!), Коза снова поклонилась хозяевам дома:
– «Иде коза ходила,
Там жито родило;
Иде коза рогом (стучит о бубен рогом, один из скоморохов помог ей),
Там жито стогом;
Иде коза копытом (стучит сапогами),
Там жито кругом»!
Козе подвели перепуганных малолетних детей кузнеца, Иголка приподняла свою личину, поцеловала их в щёки.
– А посмотрим других удальцов, храбрых защитников города Трубеча! – Коза вышла из избы, остальные потянулись за ней.
Молодой боярин показал дорогу Козе ко двору купца Афанасия, что был рядом с домом кузнеца. Сам Афанасий и его жена встречали гостей у входа. Обычно купец всегда слегка улыбался, хмурым его никто не видел, сегодня он расплылся в улыбке, что красно солнышко.
Беловолод спросил:
– «Добрые люди, вам защедровать»?
Афанасий ответил:
– Защедровать, защедровать!
Далее продолжали скоморохи, под удары в бубен и игру дудочки:
– «Ого-го, коза,
Ого-го, серая!
Не ходи, коза,
По таём борам.
Там люди бойца,
Там люди стрельца.
Хотят козку вбить,
Мамке шубку сшить,
По воду ходить,
А вода студёная.
Сквозь полотенце
Видно в козы сердце.
Дай, бабка, сала,
Чтоб коза скакала,
Щедрый вечер,
Добрый вечер»!
Холопы купца вынесли все угощения, включая кутью, в кубки наливали квас, брагу, узвар.
Опытные колядовщики лишь слегка отпивали из подносимых ковшей, старались много не есть: знали, что всё ещё впереди, и княжеский стол, и боярский у боярина Просола. Те, кто участвовал в празднике первый раз, набивали свои сумки как можно полнее уже у первых домов, злоупотребляли крепкими напитками. Первым потерялся где-то «медведь». Его личину отнесли к Просолу, гончара отвели домой. Потом в свите Козы недосчитались «журавля». Его также проводили до дома, сдали на руки жене. К княжеским хоромам колядовщики подошли уже разгорячёнными, с полными котомками за плечами.
Коза, как всегда, попросила войти.
– Заходи, Коза, всех за собой заводи! – ответил Всеволод. Все радостные, весёлой гурьбой зашли в терем, где стояли различные блюда с угощениями, кубки и чарки с различными напитками.
Всеволод притянул к себе красавицу Лазорю, взглядом и кивком головы попросил стоять рядом. Вместе смеялись, как Коза стучала в бубен (Иголка чуть личину не потеряла). Смеялись, взявшись за руки, когда скоморохи пели, приплясывая:
«…Дай бог тому,
Кто в этом дому:
Ему рожь густа,
Рожь ужиниста!
Ему с колосу осьмина,
Из зерна ему коврига,
Из полузерна – пирог!
Наделил бы тебя Господь
И житьём, и бытьём,
И богатством!»
Беловолод смотрел на довольного князя, радовался за Година: «Эх, высоко взлетела Лазорька, но не быть ей княжной, эх, не быть! Понимает это сестра дружинника, рада хоть одно мгновение побыть с любимым! Ну и пусть!» Взглянул на тихую Младу, её ждёт та же судьба: она его любимая до свадьбы, а на ком жениться – решать отцу. Роль козовода не давала пока возможности подойти близко к Младе, ну, ничего, на игрищах они будут вместе! Закричал:
– И-и-эх! Главное забыли! Где наше солнце, солнце, которое тьму прогоняет, день начинает! Надо поторопить наше солнышко!
Потянул за руку задумавшуюся о чём-то козу, выбежал во двор, там уже стояли княжеские слуги с горящими факелами. Беловолод взял протянутый ему факел. Все ринулись вслед за Козой и её провожатым.
– Я с вами! – Всеволод увлёк за собой Лазорю, схватил факел:
– Пошли солнце искать!
Все побежали под горку, к низменному пойменному лесу. Перед лесом стояли горожане, они охраняли обмазанное смолой и обвязанное соломой большое колесо.
Смеясь, зажгли его, покатили в гору, приговаривая: «В гору катись, с весной воротись!»
Когда колесо вкатили на торговую площадь, вокруг сам собою образовался хоровод, девушки запели:
«Коляда-коляда!
Ты пришла на двор,
Накануне Рождества
По снежному полю».
Девчат перебили добры молодцы, гаркнули во всё горло: «Гулять на просторе!»
Вот теперь только Беловолод взял за руку Младу:
– А теперь все к боярину Просолу! Отец ждёт – не дождётся вас!
И первый, ухватив любимую девушку и поцеловав её, побежал к своему родному дому. За ними Всеволод и Лазорька, другие молодые девчата и ребята. Пожилые, уже имеющие свои семьи, тоже пошли. Но только затем, чтобы пожелать Просолу и его жене счастья и богатства, выпить праздничного узвару.

Молодёжь веселилась до утра, играя то в капустку, то в жмурки, то в «ручеёк», в последней игре всегда вместе оказывались Беловолод с Младой, Всеволод с Лазорькой. Не заметили, как пролетела ночь.
На утренней зорьке проводили Всеволод свою подругу – на Годин двор, Беловолод – свою – к дому Степана.
Молодой боярин перед расставанием спросил свою возлюбленную:
– На Троицу будем вместе?
И сам удивился своему вопросу: до Троицы ещё не дней – месяцев! – ждать и ждать.
Зазвенел колокольчик в груди Млады:
– Ты что, уезжаешь куда? Ещё до Троицы встретимся! В одном же городе живём!
Обнял Младу. Утреннее небо отражалось в её глазах. Чистое, светлое, голубое.
Поцеловал. Понимал: задерживаться нельзя. Вот-вот должны были встретиться первые домашние гончара. И хотя все знали о любви молодого человека, но всё ж…
– До скорой встречи.
И первым побежал, счастливый, улыбающийся, к своему дому.

***

Через несколько дней прибыл гонец от великого князя киевского Мстислава Изяславича. Князь трубечский Всеволод собрал всех бояр, их сыновей, старшего дружинника Година.
Невелико было число трубечских бояр: многие ещё жили в Кветуни. Впрочем, и оттуда прискакали Булыч с сыном и Дедослав. Любопытство победило боярскую спесь, не хотели бояре переезжать в новый город, там было всё своё, устоявшееся десятилетиями… Новый город – новые заботы, расходы, а на расходы некоторые бояре были ой как неохочи, не понимали будущей выгоды, не могли смотреть вперёд, разуметь: где князь, там власть, рядом с властью, конечно, хлопотно, но и выгоды большие… Это поняли Просол и ещё пять трубечских бояр.
Большой княжеский дом свободно вместил два десятка лучших людей Трубеча и Кветуни.
– Вот, – начал Всеволод и кивнул на киевское послание. – Собирает великий киевский князь войско на половецкие становища. Пишет (взял грамоту, зачитал): «…Собравшись нам со всею силою, на них идти и, прося у Бога милости, стараться оный тяжкий вред пресечь, как то при дедах и отцах наших было; и мы, последуя следам предков наших, постараемся о своей чести и безопасности отечества. И если вы в согласии со мной, приходите с войсками к Киеву, а я с моим готов буду наперёд».
Помолчал немного, пригладил свою короткую курчавую бороду, уже успевшую отрасти к шестнадцати годам, продолжил:
– И то верно: помнишь, Тимофей, как тебя до прошлого года несколько месяцев половцы в плену держали вместе с купцами, что из греков шли? Только в прошлом году за выкуп отпустили…
– Было дело, чуть в плену руки не лишился, – подтвердил трубечский боярин.
– Спасибо Владиславу, воеводе киевского князя Ростислава (царство ему небесное!), выручил тогда он многих купцов, из плена вызволил. Да и ты, Константин, ведь там тоже был, помнится.
Молодой статный боярин заворочался на скамье:
– Пришлось силе подчиниться, я ничего не мог сделать: конь подо мной упал, примял меня тогда… У купцов всю соль отобрали, что из Таврии везли…
Итог подвёл Всеволод:
– Правильно пишет Мстислав: надо всем вместе собраться, вместе ударить… Толку от половецких замирений нету: сегодня они мирятся, завтра наши повозки грабят… К Тмутаракани купцы совсем путь забыли… Неделю даю на сборы. Просол, ты в Трубече за старшего остаёшься. Хватит, находился. На заборолы с трудом поднимаешься… Весь вережёный, весь исполосован половецкими саблями… Вместо тебя Беловолод пойдёт, опыт у него уже имеется, потому и позвал тебя с сыном.
Лёгкая улыбка пробежала по лицу Всеволода. Эту улыбку принял Беловолод на себя: какой там опыт, в прошлом году в походе на половцев вместе со Всеволодом всё время в обозе провели по малолетству… Берегли их, младшего из Ольговичей и боярского сына, опытные старшие мужи… Но считается, что в походе они уже были: вместе со всеми походную кашу ели, в шатрах спали, дозоры проверяли…
– А я пока к Игорю в Путивль съезжу, может, сговоримся о совместных действиях… Кажется, ничего не упустил? По хозяйским вопросам – к Просолу. Он и вооружением ведать будет, и походной едой, и… словом, если что надо – к Просолу! Беловолод – ты к князю Игорю со мной едешь. Завтра зар;ние тронемся.

***

…Въехали в северные (единственные в Путивле) ворота детинца, вот уж княжеский дом видать, посадник на крыльце стоит, молодая супруга князя рядом, а Игоря нет.
Нехорошее предчувствие зародилось в душах Всеволода и Беловолода.
Спешились, повода передали прислуге, Всеволод, нахмурясь, спросил княгиню:
– Что Игорь? Или хворь какая приключилась?
– Угадал, Всеволодушка, – княгиня взяла трубечского князя за руку, повела в дом.
– Неможется ему. Но вас примет.
Подошла к княжеской опочивальне, вдруг дорогу им преградил слуга:
– Князь велел сказать, чтобы в светлицу проходили, он уже оделся, следом будет.
И провёл Всеволода и Беловолода в большую светлую горницу.
На столе стояло большое блюдо с пирогами и братина с каким-то напитком, как позже оказалось – квасом.
Едва чаши наполнили пенящимся напитком, вошёл Игорь, держась за руку супруги.
– Здравствуй, путивльский князь, – Всеволод подошёл к Игорю, обнял брата. Игорь поморщился: вышло у младшего брата как-то нехорошо, с издёвкой. Все знали, что Игорь надеялся получить Новгородок Северский, а получил лишь Путивль.
– Здравствуй, брате. Вот, видишь, хворь какая-то ко мне прицепилась, всё тело ломит… Присядем… Княгинюшка, вели подать на стол…
Рукой сделал неопределённый жест, словно отсылая её за дверь. Ефросинья, поклонившись, вышла.
– А мы ехали к тебе с боярином, думали, что план составим похода, чтоб вместе прибыть к Киеву, – Всеволод выпил квасу, присматриваясь к брату. И не мог понять, то ли на самом деле нездоровится Игорю, то ли… Глаза ясны, светлы, волос на голове расчёсан, уложен, борода ровная, не видно, что до полудня она на подушке была…
– Вы тоже послание киевского князя получили? Ишь, никого не забыл Мстислав… Знает, что мой брат Всеволод в прошлом году в походе на половецкого князя Кобяка отметился… Да, конечно, пора уже проявлять себя…
– Может, пройдёт через несколько дней хворь твоя? Может, путивльские ворожеи такое снадобье знают, что вмиг поправишься?
Засмеялся Игорь, потом закашлялся. Кашель сухой, обычный. Как-будто поперхнулся.
– Да уж, знают… Моя княгинюшка больше их всех знает… Нет, в поход меня не ждите. Не будет меня там. Может, попозже… Чем я хуже киевского князя? Брат наш старший показал, что могут северские князья и сами победы добывать… А? Ты, главное, Всеволод, береги себя. Будет там много всяких… Не старайся перед ними показать себя. А там… на всё воля Божья…
– Не могу не пойти, коли киевский князь зовёт, – примиряюще проговорил трубечский князь.
– Во-во. А мне… – задумался о чём-то о своём Игорь. – Путивль достался. А мог бы и я Новгородком управлять! А Олег – в Чернигове княжить! Не любят нас, гнездо Ольгово, иные князья… А мы не хуже, а лучше многих… Ефросинья! Княгинюшка!
В дверях показалась жена Игоря:
– Накрывать на стол?
– Давно пора! С дороги гости проголодались! И провожатым там на стол поставь, не скупись!
Вот так, не начавшись, закончились разговоры о походе. Уговаривать Игоря Всеволод не стал: с больного какой спрос, а болен ли путивльский князь, или нет – кто ведает? Может, у дворовых что выведать? Опасно: Игорь может прознать, недоверие возникнет меж братьев, это путь к раздору. А раздоры очень не любил Всеволод, Беловолод это точно знал.

***

В первый день до Севска ехали молча. В Севске, когда садились на коней, увидели приметы ухудшения погоды: по небу протянулись длинные белые нити, усилился ветер. Боярин предложил:
– Может, переждём здесь непогоду? Вон, и кони беспокоятся, не хотят дальше идти!
– Успеем! Что мы, за шестьдесят вёрст до Трубеча останавливаться будем? А сколько дней непогода будет? Я ведь неделю на сборы дал! И здешних людей с собой возьмём! Посадник, сколько людей даёшь?
– За одну ночь много ли найдёшь? Вот, четверо саней и два десятка молодцов даю! – севский посадник развёл руками: мол, больше никак не могу.
Словно предчувствуя дорожные трудности, с запасом на сани положили медвежьи шубы, кинули, сверх обычного, мешки с сеном.
Всеволод и Беловолод знали: на полпути стоят вышки с сеном для заблудившихся в непогоду, чтобы только человек мог распорядиться кормом, а не четвероногие лесные жители. Видели эти запасы, когда в Путивль шли.
Когда достигли этих вышек, разыгралась сильная метель, ветер бил в лицо путникам, в морды лошадям. О продвижении вперёд не могло быть и речи.
Распрягли лошадей, сани поставили на бок, кое-как спрятали за ними животных.
Для себя люди нарубили веток, вокруг саней соорудили шалаши, пользуясь установленными вышками, спрятались сами.
К вечеру ветер достиг ураганной силы: то тут, то там падали вековые деревья.
– Да, если не прибьёт большой сосной, завтра предстоит трудный день, – заметил Беловолод.
– А если прибьёт, лёгкой будет дорога? – усмехнулся князь. Потом серьёзно добавил:
– Только бы погода дала возможность двигаться дальше, после такой метели снега бывают в сажень и больше.
Беловолод прислушался к завываниям ветра. «Такое впечатление, что Див сел на верхушки деревьев, велит послушать силу Стрибога… Не хватало ещё волчьих стай», – подумалось боярину.
…К середине ночи буря утихла. Утром розовая заря обещала хороший тихий день.
Беловолод выглянул из-за сосновых веток, залюбовался красотой зимнего леса. В два локтя намело свежего снега, снег укутал деревья, на вышках вместо сена лежали снеговые шапки, лошадей видно не было: сани замело совсем.
Действительно, обратный путь в Трубеч теперь выглядел трудным: приходилось чуть ли не на каждой версте убирать с дороги поваленные деревья, глубокий снег мешал быстрому продвижению.
За десять вёрст до города встретили конную разведку трубечан: Просол догадался выслать подмогу княжескому отряду.

***

…Беловолод впервые видел столь многочисленное русское воинство из различных земель, кровно заинтересованных в свободном проходе купеческих караванов к Чёрному морю: свои дружины привели князья Киевского, Черниговского, Новгород-северского, Волынского, Переяславского, Туровского, Городенского княжеств.
Были все, не было только… путивльского князя Игоря. «Можно подумать, что Путивль так крепок, что устоит против тьмы половецких орд… Или… Или Игорь надеется разбить их поодиночке? Можно, конечно, но… Чтобы найти степняка в поле, надо это поле знать лучше степняка… Мы знаем лишь край половецкой земли, а вглубь, туда, к Дону? А что там, за Доном?» – размышлял Беловолод над трудными вопросами, которые задавал сам себе. И отвечал так: «Но совсем недавно была нашей Тмутаракань, и черниговские князья владели ею… И донские просторы, и морские были свободны для наших лодий, и плавали мы далеко на юг! А всё почему? А потому, что была едина наша сила русская и не было этого: «Я хочу, я не хочу, я тоже могу…» Вот она, как ране, сила: все вместе, все едины…»
Беловолод посмотрел на хмурого Всеволода:
– Княже, почему все идут, а мы стоим? Где наше место?
Трубечский князь зло взглянул на боярина, ибо тот задел больное место гордого воина:
– Там же, где прошлый раз: наше место – охрана возов.
«Вот те раз! – подумал Беловолод. – Не везёт так не везёт!»
Но в этот момент к князю подъехал старший брат Олег:
– Всеволод! Присоединяйся к дружине переяславского князя: мала она весьма. Вон там он чуть впереди и левее. А мы вдвоем с Ярославом Всеволодовичем возы постережём.
Дважды повторять трубечскому князю не надо:
– Беловолод! За мной!
И боярская конница пошла вслед княжеской.
Вот и становище половецкое. В нём – никого. Только следы недавнего присутствия: костёр не погашен, котелок, в котором варили пищу, опрокинут, еда разлита…
– Предупредил кто-то! Ах ты… – негодовал Глеб Юрьевич, переяславский князь.
– По следам, наскоро, догоним! – распорядился Мстислав Изяславич.
У реки Орель догнали повозки половецкие. Сопротивления не было: здесь одни женщины, дети, старики. Да ещё пленных множество, в основном христиан, которых в прошлые годы захватили, а теперь использовали, как рабов. А где же само войско? Неужели своих оставили? А что же тогда взяли с собой?
Погнали дальше. Достигли очередной балки, взобрались на холм. С него увидели: внизу, в долине, у реки Снопород (ныне Самара) чернел еловый лес, а впереди леса разворачивались для отражения атаки половцы.
– С ходу! – скомандовал киевский князь и мечом указал, чтобы всем видно было: атакуем.
– Кмети мои удалые, вперёд, вперёд! – обрадованно закричал Всеволод и пришпорил коня. Тот, забирая левее, иногда тонул в глубоком снегу, но азарт всадника передался, видимо, и ему, он выбрался на твёрдые участки поля и погнал вперёд.
Беловолод старался не отставать от князя. И всё же оказался чуть позади него. Это оказалось кстати: он видел, кто из половцев копьями нацелился на Всеволода, отражал щитом направленные на него удары, сам поражая мечом противников своего князя. Боярин оказался чуть левее от него, справа был Константин, сзади теперь враги к Всеволоду не могли подобраться. А те, кто был впереди него, падали с коней, как подкошенные, от ударов его всесокрушающего меча.
Натиск русского войска был столь стремителен, что последующие ряды половцев, вместо того, чтобы поддержать свои передовые части, поворачивали своих коней и собирались удирать. Всеволод был удручён скоротечностью битвы.
– А? Куда? Куда вы, растудыть твою налево! Стой! Стой, говорю! – и, не ожидая ничьих приказов, принялся преследовать отступающего врага.
Так же поступили другие дружины. Мстислав Изяславич, пытаясь внести порядок в ход битвы, отдавал распоряжения, кому надо остаться охранять брошенные повозки, кому продолжать преследовать отступающего противника до тех пор, пока половцы не поднимут вверх руки и бросят сабли, луки, колчаны со стрелами.
Гнали степняков долго. Чего только не находили в брошенных повозках! Сначала съестные припасы и меха, ткани, драгоценности. Потом оружие и жён (наверное, самых любимых) с детьми. Последними захватили скот и казну.
Русские воины, возвращаясь, смеялись, вспоминая отдельные смешные моменты схватки. Глеб Юрьевич хвалил Всеволода:
– Я ещё приказа не давал, гляжу: твой конь мне хвостом машет, догонять велит! Ай да Всеволод! Горяч в схватке, быстр, что сокол! Если киевский князь воинство распустит, приезжай ко мне в Переяславль, с дочерью познакомлю! И Беловолода с собой бери: славная у тебя дружина!
– Мне бы у тебя хладнокровию поучиться… Пьянею в схватке, ничего, кроме врага, перед собою не вижу, – смущаясь, оправдывался Всеволод.
– Э, брате, не тужи, такое только с годами само приходит, – заметил переяславский князь.
К Беловолоду подъехал Афанасий, бывший в походе при боярской дружине:
– Позволь сказать тебе, не мешкая. Нестора Борисовича, боярина киевского, видел. Он всем говорил громко: Мстислав кощея Гаврилова и Воиславича, дружинника своего, к половцам послал предупредить о походе нашем. Потому так долго преследование длилось.
– Другим не говори, – только и молвил Беловолод, размышляя: «Эту весть передавать Всеволоду или нет?» Решил повременить, сказать позже.

***

Переяславль Русский (который назывался так в отличие от Переяславля Залесского) был на пути и к Киеву, и к Трубечу, и ко многим другим русским княжествам. Глеб Юрьевич пригласил всех князей к себе в терем отпраздновать победу. Согласились не все: многие, сославшись на занятость, отбыли в свои княжества, захватив свою часть добычи. Всеволод отказываться не стал, приказал и Беловолоду остаться, отправив большой обоз домой под началом боярина Константина.
Трубечане дивились красоте и мощи Переяславского града. Его окружали мощные деревянные стены на земляном валу высотой более десяти сажень. Стены детинца были каменные, в него вели двое ворот: Епископские (к реке Трубежу) и Княжеские (в окольный город). Каменные стены детинца спасли более полувека назад горожан от нашествия половцев: если окольный город был взят врагом, то детинец устоял.
Каменными были княжеский и епископский дворец со «строением банным» (единственная известная на Руси каменная баня), Спасская церковь, над всем городом возвышался построенный из розового кирпича-плинфы могучий одноглавый собор святого Михаила Архангела, изнутри богато украшенный настенной мозаикой и фресками. Пол в соборе был вымощен искуснейшей мозаикой, шиферными плитами и разноцветными глазированными плитками. Собор имел две пристройки – перед центральным входом и сбоку, с северо-восточной стороны.
– Да, нашему молодому деревянному Трубечу до Переяславля Русского ещё очень далеко! – подвёл итог осмотру городских строений князь Всеволод и покачал головой.
…Гуляли несколько дней. Вначале Глеб пригласил трёх гусляров во главе со старшим, седовласым слепым старцем Гудыем.
– Он ещё мальцом играл у самого Бояна, слышал его песни, – пояснил Глеб. – Гудый, окажи честь всем князьям русским во главе с великим киевским князем Мстиславом Изяславичем, одержавшем блестящую победу над половцами. С поклоном тебя просим.
Переяславский князь встал и отдал земной поклон. Так же поступили и остальные князья. Только киевский князь не стал вставать, сидя цедил из кубка заморское вино. Другие скоморохи что-то зашептали Гудыю на ухо. Тот улыбнулся, низко опустил голову, заиграл на гуслях.
Его товарищи подхватили. Мелодия из тихой, будто робкой, звучала всё громче, громче, и вдруг на высокой ноте оборвалась: эхо прокатилось по трапезной переяславского князя, словно звуки вышли за пределы терема, полетели к берегам Трубеча и далее, к самому Днепру.
Раздался чистый, на удивление молодой голос седовласого старца. Запел он про стародавние времена, про легендарного князя Мстислава Удалого, который правил всей левобережной Русью и загадочным для современников княжеством Тмутараканским. Саму Тмутаракань он описывал как какой-то сказочный город на берегу синего моря, куда стремятся корабли со всего света, и тмутараканский идол, стоящий на вершине величественного маяка, приглашал иноземных купцов в свой город, приложив свои белокаменные руки к груди, словно обещая здесь покой и мир.
Потом в его песне звучали печальные нотки: неожиданная, преждевременная смерть Мстислава опечалила княжеские дружины, не видевшие достойную замену своему воину-богатырю. Всей Русью стал править Ярослав Мудрый, прославившийся строительством городов и православных храмов, созданием школ и собиранием книг.
И вот новый Мстислав – Мстислав Изяславич, как когда-то Мстислав Удалой, правит всей Русью, поражает новых врагов – многочисленных половцев. Звенит слава Мстиславова по всему миру, напоминая о жизни Руси – древней, но вечно молодой, могучей и красивой. Теперь Киев славный, как когда-то Тмутаракань, приглашает к себе иноземных купцов, обещая защиту под сводами златоглавых соборов, боярских и княжеских теремов. Здесь торг будет честным и кражи невозможны: все чтут законы Русской Правды и следуют её положениям. Нарушителей ждёт не самосуд, а справедливое великокняжеское разбирательство и наказание не какое-нибудь, а соразмерное вине. Знают это и свои, и иноземные купцы, едут посуху, плывут по Днепру, в столицу Руси, к славному князю Мстиславу Изяславичу.
А ещё славен Мстислав своими дружинами и князьями. И первый из славных воев – храбрый переяславский князь Глеб Юрьевич, сын великого князя Юрия Долгорукого. Он, как сокол, высоко поднялся в небо и далеко видит бегущие полки половецкие. Но не убежать им от славного князя! Догонит быстрый сокол свою добычу, вонзит свои острые когти в неё тело, не упустит. Слава переяславскому князю!
И далее пошли здравицы в честь всех князей, что были за столом, никого не забыл слепой певец.
Закончил Гудый такими словами:
– Так спел бы Боян, великий певец древности, если был бы жив ныне. А мы следуем его примеру.
– За княжеские роды, от Трояна идущие, за русских кметей храбрых, – выпьем, братья! Гудыю – слава, что напоминает нам прежние старины! – поднял вверх свой кубок Мстислав и выпил весь.
– Слава Гудыю! Слава князьям русским! Слава Русской земле! – подхватили все дружно.
Застолье продолжалось далеко за полночь. Разошлись по опочивальням уже на рассвете.
Назавтра опять все собрались за столом, говорили о самых посторонних вещах: у кого пироги слаще и пиво крепче, у кого кубки серебряные и золотые красивее (при этом не забывали отметить славную переяславскую княжескую утварь); у кого кузнецы да стекольных дел мастера ловчее и опытнее, у кого самые быстрые соколы…
На третий день проснулись, вышли умыться снегом, да так и опешили: весенний снег осел под полуденным солнцем, с крыш вовсю потекло, легкий тёплый ветерок словно напоминал загулявшим князьям, что зиме пришёл конец.
– Пора до дому собираться, не то пути непроезжими станут. Рано нынче весна пришла, – высказался Святополк Юрьевич туровский. С ним согласились многие.
Засобирался было домой и Всеволод. Но переяславский князь остановил его:
– Сегодня все разъедутся, а ты обожди: повечеряем вместе с дочуркой моей, Ольгой. Не век же тебе неженатым ходить. А пока… если хочешь, зайди в кладовую, где у меня книги собраны, их у меня много. Твой боярин женат?
– Беловолод? Нет… Мы с ним одногодки.
– Тогда… И его познакомим… Есть у меня одна боярыня на выданье… Только в Киев отпускать не хочу, не спокойно там… На киевское княжение все хотят сесть, скоро этот город будут брать, словно вражеский…
– Киевские стены брать копьём? – с сомнением произнёс Всеволод.
– У любого князя, идущего на Киев, всегда в городе найдутся люди, его поддерживающие. В Киеве ворот много, какие-нибудь да отопрут… Пришли. Вот здесь у меня хранятся книги, – толкнул рукой дверь Глеб.
В небольшом помещении на высокой, по пояс, полке, стопками лежали книги в кожаных переплётах. У окна стоял стол и стул, на котором сидел отрок и что-то писал. Увидев князя, быстро выскочил за дверь, не погасив свечи.
– Беловолода можно сюда позвать? – спросил Всеволод, пояснил удивившемуся Глебу:
– Я, когда заложником сидел у великого князя киевского Ростислава Мстиславича, ко мне Беловолод с отцом приезжал, так он уже тогда наши книги читать умел, только греческого не знал… А что раз прочитает – на всю жизнь запомнит…
– Будь по-твоему, – отвечал хозяин дома, велел позвать Беловолода.
…Мир книг поглотил трубечского боярина и его князя.
Здесь были греческие, болгарские, латинские книги и кодексы, русские переводы Евангелия, Хроника Сильвестра (потом её назовут Повестью временных лет)…
Поучение Владимира Мономаха для своих детей… Не мудрено: почти двадцать лет он был князем переяславским! И все работы – в солидных деревянных окладах, обтянутых кожей, иногда поверх кожи были сделаны серебряные украшения с камнями-самоцветами…
– Этой книги в Киеве я не видел, – вслух заметил Беловолод. – Шестоднев Иоанна экзарха Болгарского… Эх, болгарский-то язык прочитать и понять можно, а греческого я не знаю…
– У нас в Трубече есть серебряных дел мастера, они знают греческий…
– Круглец и Александр? – догадался Беловолод. Всеволод кивнул.
– После разговора с Круглецом такое охватывает чувство, словно навоз целый день разгребал…
– Тебе приходилось? – улыбнулся князь.
– У моего отца холопов много, наблюдал, как они на огородах работают…
– Дам тебе Александра, пусть тебя учит. Работу ему щедро оплачу, думаю, не откажет.
И оба погрузились в изучение древних славянских книг, в основном, это были переводы с греческого… Про всё забыв, переворачивали листы книг, рассматривали диковинные картинки, которыми был украшен текст. Всё исчезло для читающих, даже само время… Забыли, что вечером их ждала приятная встреча с молодой княжной и молодой боярыней.

***

– Вот, дочка, князь Трубечский Всеволод, весьма храбрый воин, а это боярин его, Беловолод… Я отца его хорошо знаю, часто в Переяславль раньше заезжал… А это подруга Ольгина, боярина Улада… Присаживайтесь, а я пойду… Ты уж, дочурка, постарайся, займи Всеволода, чтобы не жаловался трубечский князь на не гостеприимство Переяславля… Хорошо?
– Я постараюсь, батюшка, – поклонившись, ответила Ольга. Улада быстро переводила взгляд с Беловолода на Всеволода и обратно, стараясь задержать в памяти первое впечатление.
– Это княжна сама собирала… Вот варенье из черники, вот земляничное, – пододвигала к гостям мисочки с вареньем Улада.
– Сама? А медведей княжна не боится? – усмехнулся Всеволод, черпая серебряной ложечкой душистое земляничное.
– Какие медведи? Мы, когда в лес идём, громко перекликаемся, звери громкого разговора, песен боятся, – показала свои знания Ольга. – Да и леса наши, не то, что у вас, в Подесенье…
– Да, у нас леса богатые, – подтвердил Всеволод. – А змеи?
– Что – змеи? – попросила уточнить княжна.
– Змеи встречаются? Не боитесь?
– А мы перед тем, как в лес войти, молитву Михаилу Архангелу прочитаем, – поддержала разговор Улада. – А от лешего заговоры знаем…
– Да… А всё же лучше всего – это рогатина, – заметил Беловолод. – От любой нечисти помогает. Ещё и хороший, надёжный напарник. Помню, два года назад мы с князем возвращались после удачной охоты из ближнего трубечского леса… Оставили слуг с добычей, а сами пошли без дороги напрямик, надеясь поскорее выйти на дорогу, ведущую в город.
Боярин подробно рассказал страшную историю о встрече с водяным в лесном озере, как с помощью рогатины его тащил из воды Всеволод. О том, как бежало от них, хохоча, лихо одноглазое; и о том, как водил их по лесным дорогам леший, не давая выйти из леса.
Княжна и боярыня, затаив дыхание, с интересом слушали рассказчика. Всеволод, не прерывая боярина, поглаживал бороду и усы, рукой пытаясь скрыть невольную улыбку.
Рассказали о своих страшных историях и княжна с боярыней.  Каждой было что вспомнить. Разговор легко продвигался дальше. Потом о недавних событиях в Трубече поведал Всеволод. Он выбрал свою излюбленную тему: строительство нового города, каким он должен быть – по замыслу князя. Боярин не мешал, теперь слушал он, изредка кивая головой – мол, да, всё верно говорит князь, так всё и было, а что ещё не возведено – будет построено, в этом сомнений нет.
Сам же внимательно приглядывался к Уладе, не обращая внимания на Ольгу. Боярыня все больше и больше нравилась ему.
Вроде бы ничего особенного: длинная русая коса, чуть широкие скулы, узкий подбородок… Но пристальный, внимательный взгляд серых глаз завораживал… Быстрый, стремительный, он пронзал сердце молодого человека невидимыми стрелами, отчего разум мутился и терялась нить разговора… А когда она улыбалась, искры вспыхивали в её глазах, они излучали добрый, ласковый свет… По крайней мере, так казалось Беловолоду. «А как же Млада? – спрашивал он сам себя. И в растерянности, мысленно отвечал: «Она другая, совсем другая…»
Вот разговор перешёл на книги. Всеволод похвалил кладовую с книгами Глеба.
– Ещё бы! Её ещё начал собирать Владимир Мономах, – заметила княжна. –Сейчас я пытаюсь перевести греческий рассказ о путешествии Александра Македонского на небо. Очень увлекает.
– Ты знаешь греческий? – удивился Всеволод.
– Да.
Это Беловолод услышал, повернул голову к Ольге.
– Даже и не думай об этом, – чеканя слова, серьёзно заметил князь.
«А что такого? – мысленно возразил Беловолод. – Я ведь ничего такого… Я только подумал, что можно и не платить за обучение…» И взял кусочек пирога с рыбой, делая вид, что полностью поглощён едой.
Девушки переглянулись, ничего не понимая.
– Может, молодые люди предпочитают медку вино? – спросила княжна.
– Не будет лишним, – заметил Всеволод, у которого после обильных Глебовых застолий кружилась голова и пересыхало горло.
– Пойду, выберу что-нибудь получше, – Улада поднялась, направилась к двери. Она раскраснелась, с лица не сходила улыбка: было заметно, что Беловолод ей нравится.
– Выберет что-нибудь не то. Лучше вдвоём выбирать, – сказал боярин князю и тоже направился к двери. Их не задерживали.
Как только они оказались у лестницы, ведущей вниз, Беловолод окликнул боярыню:
– Улада!
Та обернулась, молча посмотрела на молодого боярина широко открытыми глазами. Так смотрят девушки только на того, кто нравится с первого взгляда, на того, кто может стать их избранником.
– Уладушка! Нам надо встретиться с тобой…
Засмеялась боярыня. Нет, это не колокольчик Млады зазвенел, это был смех девушки, идущий от самого сердца, грудной, откровенный. Она коснулась руки Беловолода.
– Вот же я. Говори, что хотел, я слушаю.
«Я слушаюсь», – послышалось юноше. Закружилась голова, он обнял девушку, поцеловал.
Внизу раздались чьи-то шаги. Улада отстранилась от Беловолода, тихо сказала:
– Пошли вино выбирать.
Внизу ходил Глеб. Увидев молодых, удивился:
– Куда это мою боярыню ведут?
Улада ответила:
– Нам не подали вина. Идём заказывать, заодно и сразу выберем. Ладно?
– Не девичье это дело – вино выбирать. Поднимайся наверх. Мы с боярином это дело сами завершим.
Улада на мгновение замешкалась, словно хотела сказать: «Вы там только всё сразу не завершите», но покорно поклонилась, повернулась, чтобы вернуться в светёлку княжны.
Глеб потянул за руку боярина:
– Пойдём, милый, нам сейчас такое вино подадут…
И повёл гостя на кухню.
– Повар! Виночерпий! Иван! Ключница! Кто-нибудь! – стал звать прислугу.
Выскочил какой-то взъерошенный, сонного вида мальчик.
– Позови Ивана!
Едва мальчик ушёл, появился чёрненький, похожий на грека, Иван.
– Подай-ка нам для княжны корчагу греческого вина, что осталось со времён Мономаха, а для трубечского князя – фряжского крепкого.
Когда принесли вино, Глеб сам налил большую чару.
– Ну-ка, скажи, боярин, люба тебе Улада?
Врать переяславскому князю, придумывать что-то лишнее, не хотелось. Ответил честно:
– Люба.
– Вот за это и выпьем.
Выпил половину, крякнул.
– Умеют фряги вино делать! Крепкое! Рад за тебя. Теперь главное, чтобы князь не отказал. Молод, прям, силён, как тур, хорошим зятем будет! А? Как думаешь? Да ты пей! Иль не нравится? – засыпал Глеб вопросами, пододвигая чару к боярину.
– Кто ж его знает… – Беловолод допил до дна. – Хорошее вино… Да… Я думаю, Всеволод в раздумье… Лучше о том самого князя спросить.
– Князя спрошу. Я сначала твоего мнения спросил, как разговор будущий построить… Пошли, я тебе сам вино подам, а то ещё разольёшь на лестнице…
И первым пошёл наверх.

***

Назавтра выехали поутру. Солнце уже хорошо припекало по-весеннему, ближе к полудню лёд на дороге превратился в снег, полный воды, повозки со всяким добром, подаренным хлебосольным Глебом, ехали с трудом.
Беловолод был хмур, на вопросы Всеволода отвечал кратко.
– Да что ты совсем закис, как квашеная капуста, или Улада не мила? – прямо спросил трубечский князь.
– Мила, – буркнул боярин.
– И что же?
– Младу жалко.
– Не хочешь Младу терять, бери её наложницей, – посоветовал Всеволод.
– Ей замуж надо… Мужа бы ей подыскать, – хмуро отвечал Беловолод.
– В сваты набиваешься? Не получится из тебя свата для Млады. Вот что, слушай… О сватах… Не хочу братьев в это дело втягивать, а родителей, сам знаешь, у меня давно нет…
С этими словами Всеволод перекрестился, Беловолод последовал его примеру. Немного помолчав, князь закончил уже уверенно:
– Я договорился с Глебом, будут сразу две свадьбы. Возьмём невест умыканием. Потом выкуп отдадим.
– Что же, братьев на свадьбу не пригласишь? – спросил Беловолод.
– Отчего же… Пригласить – приглашу. Гостями за свадебный стол.
Боярский сын выслушал всё это с серьёзным видом, не улыбаясь. Всеволод пригляделся к нему.
– Да не бери ты Младу в голову! Не твоя это забота, – улыбнулся князь.
– А чья же? Погулял – и бросил? – спросил Беловолод.
– Чья забота? – посерьёзнел Всеволод. – Моя!
Беловолод от неожиданности даже остановил коня.
– Да, моя! Чай, не боярыня, справимся! – закончил разговор князь и поскакал вперёд.
«Что задумал? А ведь что-то задумал, это точно», – терялся в догадках молодой боярин.

***

Одного из слуг Всеволод отправил немного вперёд, чтобы оповестить трубечан о приближении князя.
Все с радостью вышли встречать одного из победителей похода. Восторгу горожан не было предела, когда увидели ещё повозки с разным добром: кони везли различные ткани, меха, оружие, кубки… Беловолод помог князю разложить всё так, чтобы был виден подаренный товар. Простой люд думал, что это тоже захвачено у половцев. И лишь немногие догадывались, что это дары к будущей княжеской свадьбе.
Просол с радостью встретил сына. Целуя и обнимая его, молвил:
– Рад, что вёл себя как храбрый русич, во всём показал себя как первый помощник князю…
– Отче, тебе надо будет поговорить с князем… о планах на будущее… – Беловолод отстранился от отца.
– Потом, потом о будущем… Умойся с дороги, вечерять будем, там и поговорим, – Просол дал обняться матери с сыном. – Вон какого богатыря, мать, вырастили. Сдюжил в этой битве, справится и во всех остальных! Не стыдно людям в глаза смотреть!
Ирина обняла сына. Заметила:
– Отец очень за тебя волновался… А ты у меня совсем большой стал… Настоящий боярин!
– Для тебя я всегда маленький, – с улыбкой заметил сын. – Я что-то дочь гончара Младу не вижу… Да и самого гончара не видно…
– Нету их, – с грустью, тихо заметила мать.
– Нету? Где ж они? – в этот момент Беловолод заметил прятавшуюся за юбку няньки семилетнюю сестричку Искру. – А это кто там такой не смелый? Иди-ка к братику!
И поднял её, поцеловал в щёчку. Искра зашептала на ухо старшему брату:
– Уехала Млада из города, совсем уехала, далеко… В Киев…

После ужина Беловолод сказал отцу, что скоро женится на переяславской боярыне Уладе, а Всеволод – на дочери Глеба Ольге.
Просол серьёзно воспринял намерение сына.
– Хорошо, очень хорошо. Одобряю твоё решение. Когда намерен князь жениться?
– Уже летом… Но мыслит умыканием… Всеволод хочет, чтобы наши свадьбы вместе были… Из одного же города невест берём…
– Летом… Видать красива твоя Улада, что ты сразу Младу забыл…
Беловолод хотел что-то возразить отцу, но тот поднял руку, не дал сказать.
– Гончар переехал в Киев, всю свою семью с собой забрал, – строго сказал отец. – Я тебе на брак с дочерью гончара благословения бы никогда не дал. Правильно сделал, что вовремя одумался. Улада – другое дело: она боярская дочь. Я её отца хорошо знаю. И Глеб – серьёзный князь, и Переяславль – город старинный, смирный.
«Смирный – это, наверно, потому, что бояре князю никогда не перечат», – подумал Беловолод. Просол продолжил:
– Я не против Улады. Но сроки… Меня смущает лето… Завтра с князем поговорю, тогда и решение о сроках примем.
«Всё будет так, как отец решит. Он умеет на своём настаивать, – подумал сын. – Значит, не бывать моей свадьбе летом… дождётся ли меня Улада?»

Назавтра разговор Просола с сыном продолжился.
– От надёжных людей в Киеве весть имею. То, что вы разбили половцев у Чёрного леса – это хорошо. Но многочисленны их становища, людей у степняков много. Из-за Дона всё новые и новые полчища прибывают. Вдруг захотят летом верх над русскими взять, купцов наших ограбить? Потому выставлен будет заслон у Канева, да и купцам легче будет в Царьград ходить. Такую возможность упускать нельзя. Будешь охранять на всем пути купеческие повозки Афанасия, ты его хорошо знаешь. Он за старшего от купцов Трубеча. Увидят киевляне ваши повозки – сами захотят присоединиться. Слышал, переяславские тоже хотят в Таврию идти. Твой путь – солоный. До самой Таврии, до Перекопа. Там соль дешёвая, ибо её там много. Из солоных озёр добывают. Сам бы пошёл, да ходок я уже не тот: ноги болят.
Просол погладил колени, поморщился.
– Много в дружину не набирай: пусть купцы сами за себя держатся, добро своё отстаивают. Чтобы не подумали половцы о вас, как о полку воинском… Два десятка воев тебе хватит. Вот так! (Просол опять погладил колени: видно, здорово они его беспокоили.) Туда повезёте мёд, воск, меха. Тебе дам браслетов, ожерелья, прочие украшения… Что Круглец с Александром наработали… Это, конечно, не греческих мастеров вещи, но лучше половецких и сурожских… В Киеве можешь продать на обратном пути, если останутся… Береги до последнего. Мало ли что… Для уплаты пошлины… И сверх того, если прижмут… Деньги, драгоценности зашей в кафтан, шапку, потайные карманы.
Просол налил в ковш немного квасу из корчаги, выпил, отдышался, потом продолжил:
– До Олешья вместе с гречниками пойдёшь, которые товар в Царьград везут. Ну, а дальше – посуху, через Чёрную долину до самого Перекопа. Там купцов много из разных мест. И сами половцы, и херсониты, и горные готы, аланы… Соль всем нужна. Без соли ни мяса, ни каши не сваришь… Днепровский путь пройдёшь по весенней большой воде за месяц – полтора. От Олешья до Перекопа – неделя пути. Так что к осени ждём тебя домой. Тогда и свадьбу сыграем. Всеволод тебя ждать не будет, князь летом хочет жениться, не смог его уговорить подождать… Да и то верно: где это видано, чтобы князь из-за боярина свадьбу откладывал?
– Когда отправляться? – хмуро спросил Беловолод.
– Большая вода встанет – тогда и пойдёте. Готовь струги к плаванию, трёх тебе хватит… Купцы свои сами приготовят, за них не беспокойся. Да, чуть не забыл. На обратном пути у князя Мстислава попроси книг греческих да славянских, каких у нас нет… Гадательных не бери. Не верю я во все эти гадания по звёздам… Пока время есть, учи половецкий язык. Может пригодиться!

***

Днепровские пороги минули успешно, успешно достигли Олешья. Здесь предстояло немного задержаться: надо было продать струги, купить крытые повозки. Основной поток купцов был с севера на юг: гречники плыли в Царьград: нашивали на челны насады, устанавливали паруса, готовились к морскому путешествию. Их лодии были крупнее трубечских, корабли Беловолода для морского путешествия не годились, были на треть короче киевских и черниговских. Зато для византийцев суда Беловолода были очень удобны, за них охотно платили, идти вверх до Киева в них было хорошо: на небольшие пороги из-за мелкой осадки можно было не обращать внимания, обходиться без высадки людей и товара.
Работали и местные купцы-перекупщики, сейчас спрос на корабли был лучше, чем на повозки: мало кто соглашался на сухопутное путешествие, не все доходили до соляных озер, были очень воинственно настроенные вожди половецких отрядов, в основном, пришедшие из-за Дона. Никого безоружных не убивали: живой товар очень ценился и у крымских готов, и у половцев и греков в Сугдее (Суроже).
Раньше ещё торговали залозники, которые двигались ещё восточнее, они доходили до самой Тмутаракани, но ныне этот путь полностью перекрыли задонские половецкие отряды.
На Беловолода местные смотрели, как на ненормального:
– Эх, земляк, вернёшься назад с товаром, считай, в рубашке родился. А то, в лучшем случае, идут к половцам за солью, а возвращаются из царьградского плена. И то если повезёт, если увидят тебя русские купцы…
– На то она и соль. Потому так высоко ценится, – отшучивался Беловолод, а у самого сердце было не на месте, душа болела. Прошли времена Владимира Мономаха, когда все южные пути были открыты для русских купцов и сама Тмутаракань была «не за горами», когда Чёрное море звалось Русским морем…

…Уже несколько дней добирались до соляных озёр. Три дня шли Чёрной долиной по высохшей земле, похожей на разбросанные на вёрсты глиняные черепки, без всяких рек, озёр, колодцев с водой. Вернее, колодцы были, но вода в них была настолько солёной, что пить её было невозможно.
Об этих трудностях путники были предупреждены заранее, поэтому везли с собой бычьи шкуры, кувшины, наполненные родниковой водой.

И вот остался только день пути до Перекопа. Встали на ночь, как всегда, большим кругом: люди и скотина (волы, кони) – внутри круга, повозки один бок подставляли для встречи неприятеля. Держались группами: трубечские отдельно, переяславские – отдельно, киевляне обособленно ото всех. Беловолод с любопытством приглядывался к старшему переяславской дружины, боярину Захару, отцу Улады. Уже немолодой, опытный воин был немногословен, отдавал своим купцам короткие, дельные приказы, больше похожие на советы: купцов, ходивших в дальние походы, было мало, для многих этот поход за солью был первым.
Ночь-полночь. Погасили небольшие костры внутри лагеря, все легли спать, выставив дозорных. «Слушай землю. Земля не обманет», – помнил слова отца Беловолод.
Приник ухом к земле. И услышал топот сотен лошадей. Раз послушал, второй, третий. Ошибки нет. Стучит земля, не спит. Что готовят половцы? Почему передвижения ночью?
Решил поделиться сомнениями с переяславским старшим Захаром. Проник на территорию переяславских повозок, его окликнули. Беловолод назвал себя, попросил разбудить Захара.
– Тут я. Беловолод, ты? Давай отойдём, не будем мешать людям отдыхать.
Отвёл трубечского боярина в сторону.
– Стучит земля. Похоже, несколько сотен. Может, триста, может, четыреста, – предположил Беловолод.
– Знаю. Впотьмах они вряд ли нападут, им нужно товаром в целостности завладеть. Монеты есть, гривны?
– Как без них! – удивился вопросу молодой боярин.
– Схорони б;льшую часть. Сколько у тебя воев?
– Восемнадцать.
– Ладно, твоих трогать не будем. Я пятерых подготовлю, они в случае атаки половцев в самый разгар битвы на прорыв пойдут… Надо весть на русскую землю подать.
– А киевляне?
– А что – киевляне? – Захар сплюнул. – У них даже охраны нет, купцы саблями опоясались, для чего они им – непонятно, то ли торговать оружием, то ли обороняться… Иди, зарывай добро… Рассвет покажет, сколько их, триста или четыреста…
Арабские дирхемы, серебряные киевские и новгородские гривны, золотые браслеты – всё, аккуратненько завернув в холсты и обернув кожей, зарыли Беловолод и Афанасий под каким-то колючим кустом на территории лагеря.
«Да, мёд и воск в бочках, холстины в земле не схоронить», – с горечью подумал боярин. Мелькнула последняя надежда: «Может, этот отряд мимо идёт? Нет им дела до нас, пройдут стороной?»

Начало светать. Купцы проснулись, запрягли волов, подготовились к движению.
– Боярин, отроем захороненное? – Афанасий беспокоился за клад.
– Нет, – ответил Беловолод. – Запомни хорошенько место, где лежит наше серебро. Нам же хватит того, что в повозках.
Не проехали и полверсты, поднялись на небольшое возвышение… и увидели половцев. Они ждали купцов. Сотни две, может быть, три. Беловолод решил воспользоваться тем, что русичи оказались на возвышении.
– В круг! В круг! Заворачивай! – скомандовал Беловолод.
Переяславцы и трубечане быстро заняли свои позиции. Немного замешкались киевляне, но и они успели построиться, купцы заняли круговую оборону.
«Их три сотни, нас тоже. Силы равны, а у обороняющихся есть преимущество. Правда, купец – не воин, нельзя сразу сказать, как поведёт себя торговый человек», – подумал трубечский боярин, ободряя соотечественников:
– Их столько же, сколько нас, доблестные вои! Один на одного! И мы защищены, а половцы – нет! Кто плохо стреляет и боится промахнуться, целься в коня! Пешими половцы не сражаются!
Русичи разобрали повозки с оружием, приготовились к нападению врага.
Половцы вели себя как-то странно. Они словно чего-то ждали. Не нападали, но и не отступали. И дождались…
Справа ещё появились враги. И слева тоже. Беловолод спросил Захара:
– Успел предупредить?
Услышав утвердительный ответ, сказал:
– Отвлечём врага ложным ударом, а твои вои – как договорились! Афанасий! Из-за повозок не выходить!
И они повели сотню русских воев в атаку на левый фланг половцев.
Те замешкались и стали пятиться. С десяток русичей оторвались от своих и как бы попытались ударить с фланга. Но потом трое во всю прыть стали уходить в степь. За ними никто не погнался: главное для степняков было то, что находилось в повозках. Это означало, что план Захара сработал.
Уже обменялись первыми выстрелами из луков, уже зазвенели русские мечи и сабли степняков. Беловолод выбрал, как ему казалось, какого-то молодого хана в золотом шлеме. Рубил мечом смело, но половчанин спокойно отражал удары.
– Отходим, Беловолод! – Захар был рядом, орудовал булавой.
Отходить было некуда: и справа и слева были враги. Удар копья в левый бок свалил Беловолода с коня, затем кто-то ударил его по голове сзади, трубечанин потерял сознание.

Очнулся он в повозке связанным. Голова сильно болела, но соображать мог, огляделся, с кем находился рядом. Как ни странно, это был Афанасий и воин из его отряда, Агафон. У Афанасия никаких видимых повреждений не было, у Агафона, как и у Беловолода, рана на голове была перевязана какой-то серой тряпицей. Все были в сознании, купец даже умудрился подмигнуть боярину – держись, мол, не убиты – значит, живы.
Подскакал старший из половцев, тот самый, обладатель золотого шлема. Спросил сопровождающего воина:
– Как пленные?
– Отлично! Последний очнулся, будет жить!
– Следи за ними! Головой отвечаешь! Надо в Суадаг доставить живых барашков, а не тухлое мясо!
Владелец золотого шлема присмотрелся к пленным, засмеялся. Потом сказал на чистом русском языке:
– Такой богатый караван и так плохо охрана! Ай-ай! Я уже всё знаю, всех опросил! Ты – боярин Беловод, ты – купец Афанасий! За солью шли? Будет соль! Много соли! Только не вам – грекам в Суадаге!
И опять зашёлся в смехе, поскакал вперёд. Беловолод попытался определить направление движения. Солнце клонилось к горизонту сзади и справа – значит, они едут на юго-восток. Чертовски хотелось пить. Афанасий доложил:
– Пока ты, боярин, был не в себе, они часть наших товаров обменяли на соль. А так всё везут, наверно, в этот Суадаг, Сурож по-нашему. Этак нас они ещё неделю трясти будут… А потом, как барашков, продадут на рынке… Эх, за что мы провинились перед Богом, не пойму! Всё по-честному было, торговать шли…
– Не разговаривать! – по-половецки крикнул охранявший их всадник. – Воды вечером не дам!
И, не зная, поняли его или нет, потряс над головой бурдюк с водой, потом показал рукой на свой язык:
– А-ля-ля-ля-ля…
И спрятал бурдюк на поясе, – так, чтобы он не был виден пленным. Понятно было без слов!
«Вот и пригодятся знания и этого языка, и греческого», – подумалось Беловолоду. Мысленно поблагодарил отца, что не дал лениться перед походом на юг, нашёл знающих и половецкий, и греческий языки.
– Молчи, – прошептал Афанасию. – Как будто мы их не понимаем.
– Эх, я, кажется, проболтался, по-половецки с ними разговаривал, – виновато прошептал купец.
Боярин с укоризной взглянул на Афанасия. Опять вспомнил отца, который говорил не раз: «Язык мой – враг мой: прежде ума рыщет, беды ищет».

***

Первые два дня очень болела голова и бок, куда ударили копьём. Потом, видимо, Беловолод привык к боли. Афанасий жаловался на боль в ноге, она у него, правда, была повреждена ниже колена, но кость не задета, рана перевязана. Когда половцы на него смотрели, он стонал, хватался за ногу, когда же отворачивались и уходили, подмигивал боярину. Беловолод не мог понять, действительно ли Афанасий тяжело ранен, или это хитрая уловка купца. Агафон первые две ночи стонал во сне, потом ему стало лучше, ночные стоны прекратились.
Афанасий пробовал заговорить с охранником – ничего не получалось. «Молчать! Не разговаривать! Воды вечером не дам!» – только и слышали от него.
На четвёртый день решили пленных покормить. Остановились у какого-то половецкого становища, у реки. Рядом были родники, у которых разрешили умыться и, под присмотром местных женщин, перевязали повязки.
– Вот вам вяленая рыба! – кинули, как скотине.
– Много не ешь, колики потом будут, – предупредил Афанасий.
Одна из женщин принесла изюма, каждому пленному – по небольшой горстке. И – как награда за то, что не заболели и не умерли в дороге – каждому по половине большой лепёшки.
Пленных трубечан, переяславцев и киевлян держали отдельно. Беловолода и Афанасия с Агафоном выделяли особо, им и еды доставалось больше: для них выделили даже по большому пережаренному куску конины.
– Я что-то переславского боярина Захара не вижу, – заметил Беловолод.
– Ему в последний момент удалось уйти, – ответил Агафон. – Зато воев своих не сберёг, полегли за него все…
На следующее утро, после того, как пленников сводили в отхожее место, Афанасий заметил:
– Горы как будто становятся заметнее, –  и впервые после плена улыбнулся своей широкой улыбкой.
– Ты сильно не улыбайся, а то заподозрят чего, – посоветовал Беловолод. – Горы вижу. И двух орлов видел. Высоко летают… Нам бы туда…
Афанасий пододвинулся ближе к Беловолоду, так, чтобы его руки коснулись рук боярина. Беловолод ощутил в руке небольшую, очень острую кремниевую пластинку.
– Нашёл, когда в сторону отводили. Спрячь, пригодится, – пояснил Афанасий.
Наступил вечер, теперь горы нависали над дорогой то слева, то справа. С севера налетели грозовые тучи, пошёл дождь. Засверкали молнии, да так часто, что, казалось Беловолоду, Перун метил именно в повозки, где находились пленные. Караван остановился.
Охранники куда-то отлучились: кажется, у киевлян перевернулась повозка, кто-то попытался бежать, но неудачно.
Поехали дальше, но перед этим у них проверили путы. «Хорошо, что сейчас проверили, когда мы не успели перерезать верёвки», – подумал боярин. В дороге сначала освободился Беловолод, потом Афанасий. Последним помогли освободиться Агафону. Руками держали путы, показывая страже, что пленники по-прежнему связаны.
– Сурожа ждать не будем, этой ночью… – сказал боярин Афанасию. – В горах скрыться легко…
Купец согласно кивнул.
Гроза прошла так же быстро, как и началась. Небо расчистилось, над горами показалось красное закатное солнце.
Проехали небольшое селение. Беловолод заметил: это были не юрты, а настоящие дома из глины и камня, крытые какие соломой, а какие и черепицей.
Остановились на окраине селения, где закончились постройки, на открытой ровной площадке, очень близко к горам. Как всегда, вечером повели в отхожее место.
Вроде бы недалеко от домов. И вдруг, почти мгновенно, непонятно откуда – поднялся из близлежащей лощины, от долины реки, или спустился с гор, сверху, – всё и всех накрыл такой густой туман, что не было видно пальцев на вытянутой руке.
Беловолод, ещё не думая бежать, сделал два шага в сторону – и нет рядом Афанасия, исчезли половцы. Их крики были слышны как-то приглушённо, непонятно с какой стороны.
– Назад! Назад, шайтаново отродье! Убью!
А где «назад», где «вперёд»?
– Афанасий, бежим! – собственный голос боярин еле расслышал, услышал ли купец? Агафон?
Беловолод решил ориентироваться по-памяти. Вот здесь должна быть низина. Шаг, другой. Ноги сами заскользили вниз по мокрой траве.
Так. Теперь вправо, в сторону от построек.
Кусты мешают идти.
Закричал Афанасий – видимо, его схватили. Не повезло купцу. «Молодец, дал знать, в какой стороне находятся охранявшие нас половцы», – подумал Беловолод.
Послышались рядом шаги. Боярин весь напрягся, приготовился к схватке.
Это оказался Агафон.
– Не бросайте меня. Я один не выберусь, – жалобно проговорил воин.
–Тс… Тихо! – прошипел Беловолод. – Нам надо перебраться на ту сторону реки… Там нет построек и горы посолиднее…
– А где река?
– Ниже, чудак! Вода течёт по низине… Не теряй меня из виду!
И заскользил ниже, ниже… И увидели (сначала услышали) реку.
Маленький ручеек, каким он был днём, теперь, после дождя, превратился в бурный поток.
Но перейти его всё-таки было возможно. Взявшись за руки, Беловолод и Агафон перебрались через неизвестную им речку.
Теперь… в горы. Беловолод выбрал какой-то ручей, который уводил постепенно вверх. Выше, выше… Вот показалась гора слева, выплыла из тумана гора справа… Туман чуть рассеялся, но не проходил совсем. Заметно потемнело. «Ночи здесь наступают быстро. Надо искать место для ночлега», – подумал боярин.
Выше, ещё выше… Вот и пещера. Небольшая, сухая, вдвоём вполне можно укрыться от дождя, ветра и любопытных глаз.
– Здесь и заночуем, – сказал Агафону.

Проснулись беглецы, когда было уже светло, перед самым рассветом. Огляделись. Туман рассеялся. Прямо перед собой, на другом берегу реки, они видели селение, из которого вчера бежали. Ни половцев, ни повозок уже не было: видимо, все уехали ещё затемно. Беловолод объяснил своему воину:
– Нам надо уходить на другую сторону горы: там тоже может быть селение, но в нём о нашем побеге могут не знать. А здешних жителей наверняка оповестили о двух сбежавших, они, вероятно, подчиняются половцам, могут нас снова связать и передать этим грабителям, которые так коварно завладели нашим имуществом, нас превратили в рабов… Мы честно торговать шли, не воевать, как говорил Афанасий.
Стали подниматься выше в гору.
Камни и глина ещё не высохли от вчерашнего дождя, Беловолод и Агафон постоянно скользили, падали. Наконец, ушли так далеко от селения, что его не стало видно. Теперь они могли встретиться только с опасными обитателями леса.
«Интересно, волки и медведи здесь водятся?» – подумал Беловолод. В этот момент большой камень, на который он наступил, вырвался из-под ног, боярин упал, пытаясь ухватиться за ветки кустов, деревьев, но это ему не удалось сделать, наконец, он провалился в какую-то яму, на него посыпались камни, один из которых больно ударил его по голове. И вновь он потерял сознание.
Очнулся от сильной головной боли, не открывая глаз, застонал.
– Ну-ну, всё у тебя цело, кровь из раны на голове не идёт, приходи в себя, – успокоил его кто-то на греческом языке.
Открыл глаза. Пригляделся. Над ним склонились двое: одним был Агафон, второго он не знал. Упреждая вопросы, незнакомец продолжал на греческом:
– Меня зовут Онисим, я житель этого горного селения, я христианин. Нам сказали, что вы двое сбежавших от половцев. Не бойтесь, я вас не выдам, мы сейчас тайным ходом проникнем в храм святой Марии Магдалины: там вас никто искать не будет. А если и будут – вы всегда можете спрятаться в этом тайном подземном укрытии.
Беловолод перевёл взгляд на Агафона. Тот улыбнулся:
– Я показал ему нательный крестик, этот человек кивнул, сразу заулыбался, осмотрел тебя, боярин. Ничего не повредил? Руки-ноги целы, двигаться можешь? Я только понял, что зовут его Анисим (грек закивал головой), всё зовёт идти куда-то…
Беловолод пошевелил руками, ногами, – боли нигде не было. Встал. Закружилась голова, он опёрся на Агафона. Спросил по-гречески:
– Как ты нас нашёл?
– Бог подсказал, – с улыбкой уклончиво ответил Онисим. – Все беглецы всегда бегут в горы, а здесь одна гора, которая близко к селению расположена, куда ж вам ещё бежать? А про лаз, куда я вас поведу, знаю только я да настоятель храма, отец Феодор… Готовы? Идёмте…
И повёл беглецов горной тропинкой, которую видел только он…
Прошли саженей тридцать, не больше. Привёл к невысокому, но крутому обрыву.
– Видите эту верёвку?
Показал её.
– Спускайтесь вниз, до самого конца. А потом я отвяжу её. Она нам пригодится… Ты, Агафон, держи её, не бросай.
Беловолод перевёл всё Агафону. Спросил:
– А как же ты?
– А я уж как-нибудь, с Божьей помощью, – улыбнулся Онисим.
Когда Беловолод и Агафон спустились на нижнюю площадку, Онисим отвязал верёвку и бросил её Агафону. А затем кубарем спустился сам, чуть не сорвавшись ещё ниже, к самому подножию горы. Чудом задержался на площадке беглецов. Опять улыбнулся:
– Я же сказал – с Божьей помощью. Так…
Стал глазами искать что-то, нашёл острый камень, каких много валялось под ногами, разрезал верёвку на две равные половины. Пояснил:
– Я буду ползти первым, держать один конец верёвки. Другой конец держи ты, – он сунул её Беловолоду.
– Со второй частью поступим так, – Онисим взял конец второй верёвки и обвязал его вокруг пояса боярина. Потом другой конец дал Агафону.
– Если верёвка, не дай Бог, развяжется, ты, Агафон, это почувствуешь. Хотя не должна, я хороший узел сделал.
Весь разговор Беловолод перевёл Агафону.
Грек начинал ему нравиться. «Предусмотрительный», – мелькнуло в продолжавшей кружиться голове. Онисим перекрестился, боярину показалось, что он про себя помолился, потом сказал:
– С Божьей помощью – вперёд!
С этими словами подошёл к скале, осторожно отстранил ветки от виднеющегося впереди лаза.
– Ты, Агафон, идёшь последним, закидай за собой ветки, прикрой вход в пещеру, как сможешь.
И это перевёл Беловолод.
– Хорошо. Сделаю, как велишь, – ответил русич.

Вход был очень узким. Пришлось проползать буквально на коленях и локтях. Мрак был полнейший. Беловолод не понимал, открыты у него глаза, или закрыты.
Потом голова, руки перестали касаться верха пещеры и стен: проход стал шире. Но Онисим молчал, и беглецы продолжали ползти, повинуясь сильно натянутой верёвке. Она задавала и направление движения.
Наконец, раздалось долгожданное:
– Можете встать, тут просторно.
Беловолод предпочёл сесть, это было легче.
Раздались звуки ударов камня о камень, посыпались искры, потом появился огонь: грек зажигал факел.
Беловолод огляделся: они были в большой пещере, но её своды освещало пламя факела, значит, подземелье не было огромным. Увидев, что боярин сидит, Онисим поинтересовался:
– Как ты? Идти сможешь?
Беловолод поднялся:
– Смогу.
– Идите строго за мной, никуда не делая в сторону даже шага. Поскользнётесь – можете потащить за собой всех, – предупредил Онисим. Боярин перевёл Агафону, а греку на его языке добавил:
– Мы, наверное, у входа в царство мёртвых.
– Всё относительно. Иногда пройденные трудности обещают рай впереди. Только надо очень постараться, – ответил грек.
«Философ. Но, видимо, главные трудности ещё впереди», – подумал Беловолод.
…Казалось, они прошли больше версты. Временами пещера суживалась до расстояния в один локоть, временами расширялась так, что свет факела не доставал до верхних сводов.
Наконец, Онисим остановился.
– Теперь самое сложное. Надо будет проползти около полверсты. Готовы? Вот сюда полезем.
Сам проверил крепость связки между беглецами. Показал вход в прорытый подземный ход и в небольшой лужице загасил факел.

…Одно дело – проползти сто саженей, совсем другое – полверсты. Труднее всего приходилось Беловолоду: в висках стучало, казалось, временами он терял сознание.
«Около полверсты… Около… Насколько «около»? Надо держаться… Надо».
Чтобы не думать о том, сколько он прополз и сколько осталось, он стал думать о посторонних вещах.
О том, как в Киеве ещё подростком нашёл неизвестные пещеры, но далеко залезать в них не решился. О том, как на следующий день взял длинную верёвку и попробовал-таки залезть как можно глубже. Как ноги поскользнулись на мокрой глине, и он повис над чёрной бездной, не в силах подтянуться на руках и выкарабкаться самому.
Почему-то вверху, у лаза в пещеру, оказался отец. Он спросил:
– Держишься?
– Да, – с усилием произнёс сын, чувствуя, что сил надолго не хватит.
– Держись крепче, сейчас я тебя вытащу.
И стал тянуть верёвку. Выше, выше… Вытащил. Опять спросил сына:
– Теперь ты понимаешь, почему так важны упражнения с мечом?
– Чтобы руки были сильными, – чуть не плача, ответил отрок.
– Пока не сможешь выбить меч из рук обучающего тебя дядьки, не смей залезать ни в какие пещеры.
– Не буду…
Кто-то дёргал за верёвку. Это беспокоился Онисим.
– Что ты там? – глухо донеслось спереди. – Уснул?
– Нет, всё в порядке. Задумался.
– Думать будешь вечером на спальном ложе. А сейчас энергичнее работай локтями.
Нет, о постороннем думать не получилось. Локтями… Раз-два… Раз-два… Раз-два…
Как болит голова… Стучит… «Раз-два, раз-два», – бесконечно повторял Беловолод. А сзади ещё сопел Агафон. «Как он там? Судя по слабому натяжению верёвки, с Агафоном всё в порядке».
– Теперь можно встать на четвереньки. Осталось не более ста локтей, – сказал грек.
И правда, показалось Беловолоду: воздуха стало больше. «Раз-два, раз-два… Держаться… Выползаем уже… Выползаем,» – Беловолод боролся с недомоганием из последних сил.
И всё же, после того, как он увидел свет лампадки, силы покинули его.
Очнулся он в ярко освещённом двумя свечами маленьком помещении. Над ним склонились Агафон и Онисим.
Онисим, видя, что Беловолод очнулся, сказал ему:
– Молодец. Держался из последних сил. С Божьей помощью, ты преодолел этот путь. А я боялся… На-ка вот, выпей.
И он протянул небольшую чашечку.
Боярин выпил. Похоже на крепкое сладкое вино.
– Это вино? – спросил на всякий случай.
– Вино. Из винограда соседней долины.
– Где мы?
– Это маленький храм, посвящённый святой Марии Магдалине. Здесь нет окон, приходится жечь свечи. Приляг сюда, – грек показал на скамью у стены. – Сейчас сюда придёт отец Феодор, он скажет, что делать дальше.
И они с Агафоном вышли в соседнее помещение.
«Отец… Батюшка, матушка… С Божьей помощью… А без Божьей помощи я что, сдох бы?» – проносились мысли. Посмотрел на две горящие свечи.
«Роскошь для меня в таком небольшом помещении жечь две свечи».
Встал, загасил одну. Голова не кружилась. Лёг, и сразу же стал куда-то проваливаться.
«Нет, лучше сесть».
Сел. Головокружение прошло. «Так-то лучше. С Божьей помощью», – усмехнулся Беловолод.
Вошёл какой-то седобородый, маленького роста, щупленький священник. Молча принялся рассматривать русского боярина, не спешил начинать диалог. «Это, наверное, и есть тот самый Феодор», – подумал Беловолод, и начал на греческом первым:
– Позвольте, батюшка, воспользоваться вашим пристанищем… Половцы, вероятно, меня ищут… Был бой, я ранен, меня и моего воина, Агафона, взяли в плен, мы бежали…
Тут Беловолод понял, что он не назвал себя и попробовал исправить ошибку:
– Я трубечский боярин Беловолод, возглавлял небольшой отряд воев для защиты русских купцов, шедших за солью… Половецкий отряд, возглавляемый каким-то молодым ханом в золотом шлеме, напал на купцов, все деньги отнял… Невелика заслуга грабить купцов… Был бы у меня отряд в сотню бойцов, позволил бы я тогда так безнаказанно вести себя?
Вдруг тупая боль пронзила голову, Беловолод непроизвольно застонал. Настоятель храма коснулся головы раненого, неожиданно боль отпустила.
– Не выходи отсюда. Да, действительно, тебя ищут. Скажи Агафону, ему тоже лучше не показываться на глаза местным жителям… Взамен бежавших они взяли рабами двоих наших жителей. Если вас найдут – тех эллинов отпустят…
– Если бы я знал… Может, и не побежали бы…
– Что сделано – сделано. На то была Божья воля… Ты крещён? Почему нательного креста нет, как носят все русичи?
– Крещён в православную веру…
Беловолод не врал. Когда ему исполнилось семь лет, жрец Трубеча не возражал о переходе отрока в другую веру: князья все уже были крещены, многие купцы, простые горожане переходили в христианскую веру… Отец тогда вздохнул: «Сейчас иные времена… В Киеве теперь куда взор не кинешь, везде греческий храм увидишь… Хорошо хоть, священные книги болгары перевели, на понятном для русских языке объясняют новую веру…»
– Крест в схватке с врагом не сберёг, – показал боярин небольшую и неглубокую царапину на плече.
– Носи, не снимая, – батюшка передал свой нательный крест Беловолоду. – Пусть он защитит тебя от всех грядущих напастей. Да хранит тебя Бог. Всем необходимым вас будет снабжать Онисим. А пока… горит свеча… По-гречески читать умеешь?
– Обучен только устной речи. Нет.
– Онисим и научит. А потом он тебе даст Послания святого апостола Павла к римлянам и коринфянам. Может, читал в болгарских переводах…
– Нет, – честно признался русский боярин.
– Вот и почитаешь.
– Сколько же мне здесь… сидеть?
– Купцу, что хотел с тобой бежать, ты уже ничем не поможешь: половцы далеко ушли. Молись за него. Он христианин?
– Да. Афанасием звать.
Феодор вздохнул, перекрестился.
– На всё воля Божья. Надо сообщить в Сугдейский храм Святой Софии, может, что и удастся сделать. И русской общине в Сугдее сообщить.
– В Сугдее… есть русская община? – у Беловолода от волнения перехватило дыхание.
– Есть. Она, кстати, пользуется почётом и уважением всех горожан. Отдыхай. Постарайся не волноваться. И не переутомляйся, – перекрестил Феодор боярина и вышел.

Онисим был поражён способностью Беловолода быстро усваивать письменный греческий язык. За час он выучил все греческие буквы, в течение дня уже читал греческие тексты.
Начал с Послания к римлянам.
«…Они, познавши Бога, не прославили Его, как Бога, и не возблагодарили, но осуетились в умствованиях своих… Потому предал их Бог постыдным страстям: женщины их заменили естественное употребление противоестественным; подобно и мужчины, оставивши естественное употребление женского пола, разжигались похотью друг на друга… Они знают праведный суд Божий, что делающие такие дела достойны смерти; однако не только их делают, но и делающих одобряют.»
– Мерзость какая, – вслух сказал русич. – Потому и пал Рим, и нет власти его над другими народами… У нас в Трубече это невозможно, все вместе живём, у каждого своя семья, каждый на виду, будь ты хоть купец, хоть гончар, хоть шорник…
– А ты женат? – не удержался, спросил Онисим.
– Невеста есть, осенью хотели свадьбу сыграть… А что будет теперь? Дождётся ли? Невеста – не жена, родители невесты могут и по-другому решить… Тем более, весть о моём пленении уже дошла до Трубеча.
– Откуда знаешь?
– Знаю… Не всех в плен тот золотошлемный увёл… Ладно! Отвлеклись. Читаю далее.
– Может, отдохнёшь? – с опаской произнёс грек, помня наставления Феодора.
– Я не устал. А Сугдея далеко отсюда? – неожиданно спросил Беловолод.
– За день дойти можно, на повозке, может быть, чуть быстрее, – вздохнул Онисим, думая о чём-то своём.
– Это тоже половецкая земля? – продолжал вопросы русич.
– Сугдея вроде бы принадлежит половцам, но их там нет. Кроме купцов половецких… Город платит пошлину (думаю, не малую!) и торгует, торгует… Кого там только нет! Венецианцы, русы, готы, персы…
– Скорей бы туда! Меня русичи обязательно выручат, – уверенно произнёс беглец.
– Твоё положение сложное. Главное – чтобы вас половцы не опознали. Они считают вас своей законной добычей, – предупредил грек.
Теперь пришёл черёд вздыхать Беловолоду. «Может, Афанасия уже давно выкупили русские купцы, и он свободно разгуливает по улицам Сугдеи, а я тут прячусь и от половцев, и от местных греков», – взгрустнулось боярину.

Увидеть Сурож Беловолоду посчастливилось раньше, чем он ожидал. В Салы приехал по своим делам архиепископ сугдейский Василий, провёл небольшую службу. На это время беглецам вновь пришлось спуститься в подземелье.
Собственно, Василий ездил в храм Иоанна Златоуста, что находился вблизи дороги, ведущей от Сугдеи через долину Айван и перевал Синор в сторону села Козы и далее в село Токлук. Там был назначен новый настоятель храма. А сюда, в храм святой Марии Магдалины, он завернул на обратном пути: очень ему нравилась эта спокойная маленькая церквушка и обходительный её настоятель Феодор, с которым Василий был знаком ещё с тех пор, когда он не был архиепископом.
Феодор и рассказал своему покровителю о необычном беглеце Беловолоде.
«За день читать по-гречески научился. Священное Писание знает», – подчеркнул Феодор. Архиепископ согласился взять Беловолода как переводчика в храм Святой Софии, Агафона – как слугу его. «Только помалкивай, кто ты и откуда: при храме Святой Софии у половецких купцов своих людей очень много, и тайных, и явных», – сказал боярину Василий, а Феодору заметил:
– Приодень русичей, эти раны на их головах и одежда говорят о военных недавних походах…

Когда повозки въехали во двор дома, где жил архиепископ, он сказал Беловолоду и Агафону, указывая на своего слугу:
– Вот этот монах покажет вам жилище, где вы будете жить первое время…
«Первое время», – подумал боярин. – «Надолго – первое? На месяц, год? И будет ли время второе, третье?»
…Прошёл день, прошёл второй. Никаких заданий Беловолод не получал. Спрашивать кого-то о своей судьбе русич боялся, ибо и так для него делали всё возможное: еду приносили, в оковах не держали, рану один раз обработали, применив какую-то мазь и наложив новые повязки, – что ещё надо? От нечего делать попытался научить Агафона простейшим греческим фразам. Тому новый язык давался с трудом.
На третий день дверь их маленькой каморки отворилась, и перед беглецами предстал… Афанасий, как всегда, широко улыбаясь и раскрыв свои объятия для встречи с несчастными соотечественниками:
– Приветствую вас на древней православной земле Сурожской! Как я рад видеть вас, и тебя, храбрый мой боярин Беловолод, и тебя, славный воин Агафон!
Обнялись, радуясь такой встрече. Боярин предупредил:
– Только не кричи так шибко. Нам архиепископ сказал, что здесь и у стен есть уши. Как ты? Уже не в плену?
– Нет, я свободный купец! Меня выкупила русская сурожская община, пока, правда, у меня и полгривны в кошельке нет, но я хожу по городу, куда хочу! Я знал, что Бог приведёт вас сюда… Здесь много русских купцов, и из Тмутаракани есть, и из Корсуни…
– Наша свобода пока ограничена тремя саженями этой кельи, – вздохнул Беловолод.
– Затем и пришёл сюда, – посерьёзнел Афанасий, улыбка почти пропала с его лица. – Я сейчас отведу тебя к старшему нашей общины, боярину Никанору. Ты пока оставайся здесь, Агафон, ты теперь слуга у боярина, я за тобой приду позже.
– О моём положении мне уже говорили, – буркнул Агафон.
– Дай-ка, боярин, погляжу на тебя… Одеяние ничего, повязка на голове не видна… Готов предстать пред светлые очи благодетеля нашего?
– Мои благодетели пока – Феодор, настоятель храма святой Марии Магдалины в местечке Салы, да архиепископ Сурожский Василий…
При упоминании имени архиепископа Афанасий перекрестился:
– Великий человек, да хранит его Господь… Но теперь дальнейшая твоя судьба будет зависеть от встречи с благороднейшим господином Никанором. Идём.
Не прошли и ста шагов (видимо, в этом городке с высокими квадратными башнями расстояния между домами были маленькими), как оказались перед домом с охраной. Громадному воину, вооружённому грозной секирой, сказали, кто они и зачем идут. Воин внимательно посмотрел на Беловолода, обратив особое внимание на низко опущенную на лоб шапку, потом сказал:
– Постойте тут, разыщу Никанора. Никого не пускайте, я быстро.
И исчез за входной дверью.
– Теперь мы охрана? – попробовал пошутить Беловолод.
– В городе кого только нет! Открытый дом без охраны обчистят в одно мгновение.
На пороге дома показался невысокого роста мужчина средних лет в дорогом шёлковом кафтане с золотым поясом, в красных кожаных сапогах.
Судя по тому, как перед ним склонился Афанасий, это и был Никанор.
– Иди за мной, Беловолод. Афанасий, если у тебя нет дел ко мне, ты свободен.
– Благодарю, господин, свою задачу я выполнил, – ответил Афанасий и снова поклонился.
Беловолод ожидал увидеть просторное помещение с золотыми и серебряными вазами, с такими же золотыми подсвечниками… Вместо этого они вошли в тесную келью с открытым окном, под окном стояла небольшая скамья, вдоль глухих стен стояли полки с книгами и свитками, в центре стояли стол с кувшином и пиалой на нём, а также чернильница и песочница с перьями для письма, у стола – сундук, на котором можно было не только сидеть, но и складывать в него книги.
– Присаживайся. Квасу хочешь? – не дожидаясь ответа, Никанор налил из кувшина пенящейся жидкости. – Квас здесь большая редкость, легче найти вино, чем квас.
Улыбнулся. Улыбка располагала к этому человеку: лёгкая, она шла от души.
– Благодарю, не откажусь, – Беловолод выпил.
– Как рана? Беспокоит ещё? – поинтересовался хозяин дома.
– Нет, меня ежедневно осматривает лекарь, если нужно, смазывает чем-то и меняет повязку. Сейчас уже намного лучше, головокружение прошло.
– Слава Господу! …Тесновата келья, верно? Я обычно гостей здесь не принимаю, но ты вроде, как и не гость…
«А кто же я? – мелькнула мысль у боярина. – Пленник? Слуга? Или…»
– Расскажи теперь, друг мой, всё подробно с момента своего пленения… День за днём.
И откинулся на скамье, прислонившись к стене, приготовился слушать.
Делать нечего, хочешь – не хочешь, но, хоть и неприятно, пришлось Беловолоду вспомнить подробности своего пребывания в плену, длинную тряскую дорогу, грязную повозку, солёную и несвежую воду, которую давали пленникам. Странный туман у поселения Салы, длинный подземный ход в церковь Марии Магдалины, доброго настоятеля храма отца Феодора и его послушника Онисима. И, наконец, подробно описал встречу с архиепископом Василием.
– Вот, собственно, и всё.
– Да… Плохо без соли. Дорого она сейчас русским людям обходится, – в задумчивости произнес Никанор. – Что тебе давал читать Феодор?
– Послания святого апостола Павла к римлянам и коринфянам.
– И что ты запомнил? Скажем, из Послания к коринфянам?
– Особенно вот это: «…А о чём вы писали ко мне, то хорошо человеку не касаться женщины. Но, во избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа. Муж оказывай жене должное благорасположение; подобно и жена мужу. Жена не властна над своим телом, но муж; равно и муж не властен над своим телом, но жена. Не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения в посте и молитве, а потом опять будьте вместе, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим. Впрочем, это сказано мною как позволение, а не как повеление. Ибо желаю, чтобы все люди были, как и я; но каждый имеет своё дарование от Бога, один так, другой иначе…»
Никанор прервал:
– А ещё далее там сказано: «Соединён ли ты с женою? Не ищи развода. Остался ли без жены? Не ищи жены».
Беловолод продолжил:
– И далее: «Впрочем, если и женишься, не согрешишь; и если девица выйдет замуж, не согрешит».
– Достаточно, – Никанор замолчал, о чём-то размышляя. Потом, вздохнув, спросил:
– О чём дальше мыслишь?
– Долг у меня перед Афанасием. Он был послан за солью, а я должен был охранять его. Не защитил я его от воев золотошлемного хана, Афанасий и соли в Трубеч не привёз, и своё потерял.
– Сам думаешь ли на Русь возвращаться? – задал, наконец, главный вопрос глава русской общины в Сугдее-Суроже.
– Отец у меня в Трубече. И невеста в Переяславле, – вздохнул трубечский боярин.
– Здесь девок знаешь сколько? Тебе какие нравятся? Чёрненькие? Найдём тебе дочку половецкого хана! Беленькие? Найдём девку готского князя! Одной веры хочешь? Тогда найдём такую огонь-гречанку, что взгляда оторвать не сможешь! – улыбался хозяин дома.
– И ждёт меня трубечский князь Всеволод, – в заключение добавил боярин.
– Князь Всеволод, – как эхо, повторил Никанор, глядя в упор на трубечанина.
Он налил себе квасу, выпил из той же пиалы, из которой пил Беловолод. Улыбнулся:
– Имя у тебя интересное: Бело-Волод. «Тот, чья власть священна». Удивительное, редкое имя! Тот, кто его тебе давал, видимо, многое наперёд ведал… И расположение звёзд на небе, и судьбу твоих предков… Большая сила дана тебе в твоём имени. Ты знаешь половецкий, эллинский языки… Память у тебя чудесная. Пока я решу, что тебе делать, побудь здесь, в Суроже, смотри, сколько у меня рукописей. Познакомься с ними. Есть копии: Иоанна Златоуста, Григория Богослова, «Хроника» Георгия Амартола, «Откровения пресвятой Богородицы»…
При этом Никанор показывал, где что лежит.
– А вот эта рукопись для нас, сурожан, особенно ценна: это «Житие» Стефана Сурожского, нашего архиепископа. Из него ты узнаешь, как возникла русская христианская община в этих краях. Переведи её. Это будет тебе первое поручение. А в свободное время походи по городу, сходи на рынок, может, найдёшь что-нибудь из украденного у тебя. Только один не ходи: половцы, как ты понял, очень коварны и хитры. Остерегайся их. Жить будешь вместе с купцом Афанасием и своим слугой Агафоном. Лучшего помещения тебе предоставить не могу. Тебе мои предложения подходят? Ты согласен поработать у меня? – Никанор пытливо посмотрел на Беловолода.
– Ты, Никанор, очень добр ко мне. Спасибо, что доверяешь мне свои ценности. Я представляю, сколько они могут стоить, – развёл руками Беловолод.
– Э… Не стоит об этом и говорить. Пошли.
– А как же архиепископ? – спросил трубечский боярин. – Он собирался меня использовать как переводчика, думаю, затем и спасал.
– С архиепископом я договорюсь, – ответил Никанор, выпроваживая соотечественника из каморки, заваленной книгами.
У входа охраннику сказал:
– Этого человека запомни. Пропускать его ко мне в любое время дня и ночи. А дом Афанасия – вот он, рядом. Мы тут в Суроже все рядом!

***

Уже вторую неделю переводил Беловолод «Беседы» Иоанна Златоуста, известного византийского проповедника. Привлекала его простота изложения известных истин, лёгкость чтения. Эту лёгкость он пытался сохранить и в своём переводе. Что может быть проще таких слов:
«Знаю, что в предшествовавшие дни я занимал ваш ум глубокими размышлениями; поэтому сегодня хочу предложить вам более лёгкое поучение. Как тело, изнурённое постом, нуждается в некотором отдыхе, чтобы могло потом ревностно опять выступить на подвиги поста, так и душа требует отдохновения и успокоения. Не всегда нужно напрягать её, не всегда и послаблять ей, но иногда делать одно, а иногда другое, и таким образом управлять и состоянием души, и вожделениями плоти. Всегдашний напряжённый труд производит изнурение и изнеможение, а постоянное послабление ведёт к беспечности. Это бывает, как всякому известно, и с душою, и с телом. Поэтому мера во всём – прекрасное дело».

Истекли две недели переводческих трудов Беловолода, закончились и «Беседы» Иоанна Златоуста. Перевёл и «Житие» святого Стефана Сурожского, сходил на его могилу, которая находилась здесь же, в Суроже, в храме Святой Софии. Никанор посоветовал, что делать дальше:
– Почитай «Историю Иудейской войны» Иосифа Флавия. Она написана по-эллински.
– Зачем она мне? – удивился трубечский боярин.
– У него изумительный ритмизованный слог, яркие сравнения, красота показываемых картин, как будто сам являешься участником описываемых событий… Посмотри, обрати внимание на благозвучие его эллинского языка…
Беловолод посмотрел. Страницу, другую, третью… Сюжет захватил его, словно удивительная, интересная сказка, – он прочитал всю историю войны.

…Иногда работа с рукописями начинала надоедать, и Беловолод шёл вместе с Афанасием на местный рынок, который располагался загородом, с внешней стороны крепостной стены.
Рынок в Сугдее всегда был разнообразным, многолюдным. Русичи торговали мёдом, воском, льняными тканями, греки (ромеи – так они себя называли) вином, посудой и рыбой, половцы – рабами (для венецианцев и генуэзцев), маслом, рогатым скотом, овцами и ягнятами. Понемногу все торговали ювелирными украшениями, оружием.
Однажды Беловолод заглянул в половецкую ювелирную лавку и… замер от неожиданности. Среди бус, цепочек с драгоценными самоцветами, он увидел свой серебряный браслет с изображением всадника и двумя танцующими девушками. Афанасий его тоже узнал.
– Сколько стоит это обручье? – спросил русский боярин.
– Пятьдесят ногат, – ответил хозяин лавочки.
Беловолод рассчитался, положил браслет в карман и сказал:
– Вот ещё две ногаты за сведения, кто дал тебе это украшение.
Половчанин внимательно присмотрелся к Беловолоду, забрал все монеты. Сказал медленно, как бы раздумывая, говорить – не говорить:
– Я мог бы сказать, что не помню, но половецкий торговец – честный торговец, и я скажу честно: это обручье было мною куплено среди прочих безделушек у великого хана Кончака, да продлит владыка его счастливые дни!
– Где он сейчас?
– А на этот вопрос я совсем не обязан отвечать, – обиделся торговец.
Беловолод положил ещё две ногаты.
– Богатый человек предо мной, пусть солнце никогда не заходит над твоей головой! – половчанин быстро убрал монеты себе в кошелёк. Продолжил:
– Но ты же знаешь, богатый человек, мы, половцы, ведём кочевой образ жизни, я могу сказать, где хан Кончак был вчера, а где он сегодня… Одному Богу известны ханские планы! Боюсь ошибиться! Но вчера он точно был вон под той горой (лавочник показал на гору Ай-Георгий), нашим купцам он много всякого товара подешёвке распродал, а я так, по мелочам подобрал, что от других купцов осталось, это все наши подтвердить могут…
– Передай хану Кончаку, – его повозки ещё стоят у той горы, я видел, – что завтра после полудня мы ждём его в твоей лавчонке. Мы готовы заплатить ему очень много денег, очень много! Он не должен отказаться от выгодного соглашения… Ты же не кочевник, не убежишь до завтра?
– Как же я успею добежать до той горы сегодня? – замахал торговец руками, будто собираясь взлететь.
– Скорости тебе придадут вот эти монеты!
И Беловолод положил перед хозяином лавки ещё три ногаты.

…Когда обо всей этой истории – встречи с половецким торговцем – рассказали Никанору, он заметил:
– А вот теперь угадывается твоё возвращение, Беловолод, в Трубеч. Вы всё правильно сделали, только на встречу завтра поедешь не ты – тебе опасно, Кончак один не приедет, – а я. Приглашу его в свой дом, а вот здесь будешь ты. И мы предложим ему проводить тебя до Перекопа, а может быть, и дальше, до Переяславского княжества. Не за здорово живёшь, конечно, за монеты, драгоценности. Много монет… Ну, как? От серебра, по-моему, ещё ни один хан не отказывался…
– Что тебе я? Одни убытки, – не понимал Беловолод доброты Никанора.
– Скажем так: я тебе пока ничего за твои переводческие труды не заплатил. Мне совершенно некогда этим заниматься: постоянно нужно поддерживать связи с русскими и в Корсуни, и в Тмутаракани, а ещё венецианцы, генуэзцы, ромеи Константинополя и здешние греки, таврские, корсунские да сугдейские, а ещё персы, купцы половецкие, готские и аланские, агаряне… Кого здесь только нет! Весь мир собрался на таврской земле! Со всеми надо поддерживать хорошие отношения, но и самим не в убыток торговать… Кстати, с тобой за солью поедут наши купцы, сурожские, вот и прибыль от затеи… Хотелось бы, чтобы Таврия надолго тебе запомнилась не только местом твоего пленения, но другим: как перекрёстком тысячи дорог, ведущих в десятки стран… Как знать, может быть, это не последняя наша встреча, так, Афанасий?
Афанасий широко улыбнулся:
– Верно говоришь. Сказано: «Неисповедимы пути Господни…»

***

Всё вышло так, как и предсказывал Никанор. Кончак попробовал было торговаться:
– Это мой кощей! Я им владею, я его в плен брал. В честном бою я его взял. А он нечестно бежал… Он мне принадлежит! Он и его слуга, что вместе с ним бежал!
Но Никанор предложил за сопровождение Беловолода к себе домой такую сумму, что все сомнения у половецкого хана исчезли. Сказал только словами трубечского боярина:
– Не понимаю только, зачем вам терпеть такие убытки?
– Не только убытки. Будет и выгода: три наших купца поедут с тобой, Кончак, до Перекопа. В Сугдее тоже нужна соль…
– Ну, если так… Сопровождение русских купцов мне ничего не будет стоить: я возвращаюсь в свои кочевья на зиму…
– Хорошо! Будем считать, что договорились, – Никанор подал знак своему слуге. – Позвольте от русской общины вашего прекрасного города Сугдеи преподнести храбрейшему хану половецких земель скромные подарки…
И слуги внесли в комнату льняные полотна, серебряную посуду и три русских меча. Кончак поморщился: «Мечи… зачем они нам? Тяжёлые, не то что наши сабли! Впрочем, продам их генуэзцам, они большие охотники до русских мечей!» Заметил Беловолоду:
– У тебя сильный заступник и хороший учитель: вот как надо вести дела! Не задерживайся: завтра утром мы покидаем лагерь у горы Ай-Георгий и отправляемся к Перекопу!

***

У Перекопа купили ещё повозок, погрузили на них соль в мешках. Русские купцы из Сурожа отбыли на юг. Беловолод перед их отъездом спросил, как бы невзначай, с улыбкой:
– На Родину не тянет?
Те так же полушутя ответили:
– Мы привыкли к тёплому морю! Скоро на Руси будет очень холодно…
«А мне стройные берёзки по ночам снятся, в золотом наряде – вот как раз, как в эту пору… В Суроже берёз нет», – подумалось боярину.
Подошёл Кончак, улыбнулся Беловолоду:
– Думал, обману? Нет смысла, Никанор мне щедро за тебя заплатил! Ты стоишь в пять раз дороже самого хорошего кощея! Ещё и подарки дал! Вот только не пойму, кто ты для него? Брат? Родственник? А?
– Я ему книги переводил… с греческого, – признался Беловолод. «Нет смысла скрывать, тем более, он мог это через слуг выведать», – подумал боярин.
– Мне переводчики не нужны, а священник у меня есть, в Тавриде нашёл… Он тоже языки знает! – презрительно (как показалось Беловолоду) заявил Кончак. Налетел сильный порыв ветра, ударил в лицо. Хан вздохнул полной грудью:
– Родными просторами пахнет, уже скоро мои места будут! А ты, боярин, что чуешь? Ничего? Твоей мочой пахнет, ты здесь мне в плен сдался!
И зашёлся заливистым смехом.
– Ты же меня без сознания в плен взял… А в сознании ты меня вряд ли добыл, – зло огрызнулся Беловолод. Кончак серьёзно посмотрел на боярина, сказал с уважением:
– Помню, всё помню. Был бы в сознании – не было бы тебя давно в живых. Радуйся, что всё так хорошо для тебя и твоих спутников вышло. Верно, Афанасий?
– Верно, светлый хан, правду говоришь! – решил подыграть хану купец.
– То-то! Вечером остановимся на ночёвку! – сказал Кончак русичам, и поскакал к своим телегам, на которых половцы везли оружие.
…Вечером, когда солнце склонилось к горизонту и по-особенному, скользящими лучами, коснулось выжженой знойным летом травы, показалось Беловолоду, что он уже видел это место: если оглянуться и посмотреть назад, то справа оказывался одинокий высокий холм, а слева было два низких… Да, видел, точно видел тогда, перед встречей с половцами… Где-то здесь должен быть кустик…
– Ставим телеги в круг! Здесь остановимся! – скомандовал Кончак.
«Куст… Надо найти кустик, тот самый, где…» – думал боярин. – «Где же он?»
Беловолод чувствовал, что за ним наблюдают, но не окликали: куда, мол, денется этот русич? Он не в плену, Кончак для него – охрана, лучше которой и придумать нельзя!
Да вот же он… Беловолод не поверил своим глазам. Да, он, точно. Невероятно! Издали, не доходя нескольких шагов, присмотрелся к колючке русич. Сделал вид, что справляет нужду. Потом вернулся к своим в повозку, отсчитывая шаги. Сказал Афанасию:
– Представляешь, нашёл место, где мы клад зарыли! На рассвете мы с тобой сделаем вид, что отошли по своим делам… По очереди… Я, потом ты. Суму привяжем под кафтаном…
– Да поможет нам Бог, – перекрестился Афанасий.
Всё прошло гладко. Половцы были заняты своими повозками, они даже не смотрели в сторону русских, Кончак думал о чём-то своём, изредка оглядывая степь.
…Две недели ехали молча, не разговаривая. Наконец, половецкий хан подъехал к Беловолоду:
– Здесь заканчивается моё сопровождение. Я сверну левее, вон за ту опушку леса. Вам прямо. Через десяток вёрст появятся первые русские разъезды. Эти десять вёрст вы пройдёте уже сегодня, если не будете останавливаться. Афанасий! Приходи ко мне торговать, дорогу теперь знаешь. Зачем мимо ходить? Даже если меня не будет, тебя встретят хорошо: мои всадники тебя запомнили. Ещё увидимся! Надеюсь, не на полях сражений!
Повозки, телеги половцев свернули влево. Русичи медленно, чтобы не вызвать подозрений, продолжили путь.
Десять крытых повозок. На девяти – бесценный груз, соль из перекопских озёр.
Перед закатом встретили небольшой конный отряд из шести всадников. Старший (и по возрасту, и по чину, судя по богатой отделке кольчуги и шлема) спросил:
– Кто вы?
Беловолод ответил:
– Русские купцы князя Всеволода, сейчас держим путь в Переяславль, к князю Глебу Юрьевичу.
– Вижу, возвращаетесь не с пустыми руками! – улыбаясь, заметил старший воин.
– Бог миловал! – коротко ответил Беловолод.
– Никита! Проводи купцов в нашу крепостцу, до Переяславля ещё далеко, вёрст шестьдесят будет!

***

Жёлтые листья опадали на землю, выстилая дорожки золотом для Беловолода перед встречей со своей невестой, Уладой. И лишь тревожно гудел ветер, предупреждая о чём-то…
Вечернее красное солнце золотило крыши домов, сторожевые башни, купола церквей. Золото пылало на всём, до чего доходили солнечные лучи, они были с красным отливом, цвета крови…
Князь Глеб радостно вышел навстречу Беловолоду и Афанасию:
– Дорогие мои, живы, да ещё и с прибылью вернулись! Молодцы, ай да молодцы! Ну, отдыхайте, милые мои, сейчас прикажу баньку истопить, помоетесь с дальней дороги. А тебя, Беловолод, дочь Захара заждалась, шибко тоскует по трубечскому боярину, ни с кем видеться не хочет, все летние гулянья пропустила… Только ты сейчас не спеши с ней увидеться, не спеши, ибо не только добрые вести для тебя есть… Умер батюшка твой, Просол, на третий день после свадьбы князя твоего, Всеволода… А спустя месяц умерла и матушка твоя… Остался ты сиротой… Сходи в церковь, помяни родителей…
«Помяни родителей», – стучало в висках. «Один? Совсем один?» – спрашивал неизвестно кого Беловолод.
Как в тумане, не видя никого и ничего, вышел на улицу. Афанасий хотел было последовать за ним, но Глеб остановил его: «Ему сейчас надо побыть одному…»
– Где дом боярина Захара? – спросил Беловолод первого встречного. Ему указали на дом рядом с княжеским. Захар, конечно же, обрадовался встрече, но, увидев, что на нём лица нет, понял, что трубечанину уже сказали о смерти родителей, – так и замер с раскинутыми в стороны руками.
– Где Улада? – только и спросил Беловолод.
– Наверху, ждёт тебя, – и подвёл к лестнице.
Поднялся, распахнул дверь в светёлку.
– Беловолод! – Улада кинулась навстречу любимому, слёзы сами брызнули из глаз.
– Знаю, всё знаю, милый, любимый мой, верила, что ты жив, вернёшься…
Крепко обнял Уладу, и долго-долго не отпускал…
«Не один, не один», – крутилась одна и та же мысль. Зашептал невесте:
– Никуда не отпущу, никому не отдам, слышишь? Люблю тебя, ждал встречи с тобой… Поехали… в Трубеч?
– Обязательно, вместе поедем, – ответила Улада.
– Как же так? Почему… именно сейчас, перед нашей свадьбой? Не понимаю, – твердил юноша. Как могла, Улада успокаивала его, гладила, обнимала.
…Долго беседовали жених и невеста. Расстались за полночь.
Спустился вниз. На крыльце сидел Захар. Спросил, как о давно решённом:
– Когда украдёшь невесту свою?
Помолчав, Беловолод ответил:
– Завтра же и «украду»…
– Завтра помянем родителей твоих… И дочь князя, она ведь умерла как бы для отца… Теперь со Всеволодом живёт. Стол Глеб накрывает, ты же не откажешься от застолья? А послезавтра…
Беловолод вышел на улицу. Там ждал Афанасий, слоняясь туда-сюда.
– Чего не спишь? – спросил боярин.
– Тебя жду. Мыться будешь?
Беловолод отрицательно покачал головой:
– Сил нет. Завтра… с утра.
Афанасий предложил свои услуги:
– Пошли, покажу ночлег твой, – взял под руку боярина и повёл в отведённую ему опочивальню в княжеском доме.
Не раздеваясь, Беловолод рухнул на полати.
И провалился в какую-то темноту, без снов, не просыпаясь до самого полудня.

…Когда Беловолод проснулся, его поторопил Афанасий:
– Приводи себя в порядок, нас переяславский князь ждёт.
– Уже ждёт? – не понял боярин.
– К обеду сказал быть. А обед через час. Тебя банька с вечера ждёт.
…Когда вошли в горницу, в которой обычно принимали гостей, кроме домашних были трое незнакомых людей с гуслями.
– Гусляры из Галича. Много древних сказаний могут поведать. Старшего Славием звать, – представил Глеб гостей трубечанам (честь невиданная: чтобы сам князь гусляров представлял).
Славий поклонился хозяевам терема. Глеб кивнул – мол, начинайте.
Зазвенели струны, притихли все, замерли – приготовились слушать.
Запел Славий высоким, стройным голосом. О том, как жили раньше, не зная бед, славянские роды на вольной земле. Как весело праздновали свадьбы, играли в разные игры по праздничным дням, как тихо и мирно уходили в мир иной старики, ибо знали: ничто не угрожает родной земле, кругом мир и благоденствие.
«Да было ли это когда?» – подумал Беловолод, и в памяти всплывали строки «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия, «Александрии» Каллисфена, «Хроники» Иоанна Малалы. «Всегда были войны, были поражения одних царей, победы других», – сделал для себя заключение трубечский боярин.
Мысли убежали в сторону, он стал невнимательно слушать: «Как бы завтра пораньше уехать, избежать обязательных, ничего не значащих фраз при расставании… Сказать Уладе, чтобы ждала его за крепостной стеной, на развилке дорог…»
И вдруг что-то заставило его прислушаться к словам песни. Вот снова прозвучало имя славянского вождя – Бус. О его победах в борьбе с готами пел Славий. «Я же был на готском празднике в горах Таврии, в четырёх верстах от Сурожа!» – вспомнил Беловолод. – «И там готские девушки тоже пели песню, как мне сказали, празднуя победу над каким-то Бусом… А здесь что же – победил Бус? Кто путает? Кто неправ?»
Но вот Славий запел о последней, заключительной битве Буса с готами. Схвачены Бус, его сыновья, семьдесят старейшин… И распяты… Вот он, вид казни древних латинян – на кресте… Иисус Христос был не первый, но и не последний, принявший смерть на кресте…
Но выжило славянское племя, не погибло, отправилось на север. Были поля и перелески, реки и болота… И привёл славянский вождь своих людей на Киевские горы – самое высокое место на Днепре. Их назвали киевскими, по имени главного вождя славян, князя Кия. И вновь, как встарь, зажили свободно и счастливо мирные пахари.
Не спится врагам, мечтают о чужих богатствах. Появились печенеги… Много зла славянам учинили. Ушли печенеги – пришли половцы. Вновь пробудили поганые «жирня» времена.
Нашёлся не в заморских странах – в славном граде Переяславле храбрый князь, объединил русских людей на битву с врагами, прогнал половцев за Дон. Имя князю – Владимир Всеволодович (по прозвищу Мономах). Прошли годы – умер светлый князь Владимир Всеволодович, и некому теперь расправиться со степняками. Разъезжают их повозки по русской земле, как по своей, некому их остановить. Русские князья, где вы? Каждый сидит в своем городе, о братьях и сёстрах не думает. Киев чахнет, нет у Киева силы противостоять вражеским нашествиям… Сидят вои за могучими крепостными стенами, только на них и надёжа, построили крепкие валы и глубокие рвы предыдущие поколения горожан.
Может, воскреснет Переяславль Русский, зазвенит вновь его слава, как во времена старого Владимира?
Этим вопросом и закончил свою песнь Славий.
Щедро одарил гусляров князь Глеб, дал им монет серебряных.
– Куда дальше путь держите? – спросил переяславский князь.
– В Путивль ко князю Игорю, – отвечал Славий.
– Вот вам и попутчики, – обратился Глеб к Беловолоду.
«Как не кстати!» – подумалось трубечскому боярину. В другое время он обрадовался бы встрече с людьми, так много знающих о русской старине, но сейчас, когда за воротами будет ждать его любимая…
Взгляд упал на Захара, он был среди приглашённых к Глебу, послушать певца Славия.
«Да что ж это я? У меня теперь ни отца, ни матери, так на свадьбе не будет и родителей Улады? Нет! Не бывать тому! Всё будет, как свычай и обычай велят!»
Наклонился к Афанасию, тихо сказал:
– Пригласи-ка на свадьбу Захара с женой. Чтоб завтра был готов, мы его подождём.
– Вот это правильно! Ах ты, мой золотой человек! – Афанасий не удержался от своей оценки поступка боярина.
Когда расходились с княжеских посиделок, Афанасий подошёл к Захару. Сказал. Тот вопросительно посмотрел на Беловолода. Улыбнулся Беловолод, кивнул. В ответ поклонился Захар, приложил правую руку к груди.
А назавтра трубечский боярин несколько раз прошёлся у дома Захара: вдруг Уладе ничего не сказали? Выбежала невеста из дома:
– Передумал?
– Да, – серьёзно ответил Беловолод. – Поезжай вместе с родителями. А то нехорошо как-то…
Улыбнулась Улада, с благодарностью посмотрела на своего жениха, ничего не сказала, только порывисто обняла, поцеловала любимого в губы, и убежала домой.
Провожать трубечан и Захарову семью вышел князь Глеб. Когда удивились окружающие, он воскликнул:
– А как же! Мой лучший боярин дочь замуж выдаёт, а я что же, не князь? Вот, целая повозка добра! Дома посмотришь, что там, в обиде не будешь!
– Спасибо, княже! – отвечал Афанасий (он теперь заправлял свадебными делами). – Да мы так просто дары не принимаем! Только на обмен! Агафон, скинь на княжеский двор пять рогозин соли!
«Да одна повозка соли Захару, как уплата вено», – вёл подсчёт расхода соли Беловолод.

…Ещё одну повозку отдали Игорю в Путивле, правда, здесь не бесплатно, но всё же по низкой цене. Улада получила драгоценный свадебный подарок: жемчужное ожерелье.
…После Севска произошло удивительное событие, запомнившееся Беловолоду на всю жизнь.
На лесной дороге стоял старец в медвежьей шубе, с шапкой в виде колпака. Много таких ходило по лесным дорогам, кто навестить родственников в соседней веси, а кто и просто к другу шёл в город, нёс некоторые вещи. Но больше всего удивил Беловолода посох старца: большой, из морёного дуба, крепкий, как камень, с навершием в виде медвежьей головы. Это был посох Прасола, его отца.
Соскочил с коня, подошёл поближе к деду. Понял: это был местный волхв. Улыбнулся старец, спросил:
– Узнаёшь?
– Конечно. Это посох моего отца. Как он оказался у тебя?
Волхв опять улыбнулся простой, доброй улыбкой:
– Мне велел отец твой передать посох тебе, Беловолод. Чтобы не затерялся среди всякого хлама… Не знал, дождётся ли тебя живой, не знал, выживешь ли ты. А я знал, что выживешь. Хоть и ранен был… Отец твой думал, что перед смертью просто утешаю его. Не верил мне…
Наклонил голову, посмотрел в сторону, словно вспоминая те страшные минуты, последние минуты жизни боярина Просола. Взглянул в глаза Беловолоду, протянул посох:
– Держи. Это теперь твой посох. Помни: не простой он. В нём великая сила заключена. Что задумаешь верное – поможет в жизни, всё сбудется, что в силах общины, плохое задумаешь – не поможет он, сила его ослабнет. В сундук не клади: не любит он тесноты… Ну, поезжай, родной. Вижу: к свадьбе готовишься… В добрый путь!
И пошел без посоха, поправив котомку на плече.
– Может, подвести тебя? – спросил Беловолод.
Обернулся волхв:
– Благодарю, не нужно. Здесь близко, одного человека навестить иду.
– Как звать тебя? – задал последний вопрос Беловолод.
– Здешний я. Меня здесь все знают.
Махнул рукой на прощание, и зашагал твёрдой, уверенной походкой.
Повертел боярин посох в руках, как будто первый раз увидел. Вспомнил слова волхва: «Не любит он тесноты…» Вспомнил, что в тереме отца он всегда стоял в углу – там, где он писал письма, читал книги. «Туда же и поставлю его, на место», – решил Беловолод. Подошёл к повозке, в которой ехала Улада, отдал посох ей со словами:
– Береги его, положи рядом с собой. Потом мне отдашь, это посох отца.
– Кто передал его? – спросила невеста.
– Здешний волхв. Я его, правда, первый раз вижу.

***

В Трубече повозки с людьми и товаром выехали прямо на центральную площадь к княжескому терему.
Вышел Всеволод, обнял, расцеловал всех по очереди: сначала Беловолода, Захара и его жену, потом Афанасия, Уладу. От княгини Ольги прибежала сестра Искра, обняла брата.
– Ай да трубечский боярин, мы-то тут не знаем, что и думать, на этом он свете или на том, а он с невестой приехал и с товаром самым лучшим – с солью! Ведь минул Покров, нужно капусту квасить, а цена на соль кусается! Вот теперь горожане вздохнут. Есть соль! Ведь сильно поднимать цену не будешь?
– По прошлогодней пущу. Как до этого было, – ответил боярин.
– А у нас беда! Отец твой с матушкой не дождались тебя, умерли (перекрестился князь)… Подробности тебе наш знахарь скажет… Ну, в баньку с дороги! Поди, полгода в бане не был! Был? В Переяславле? Невеста, наверно, мыла, оттирала таврскую грязь? Нет? Ну, шучу, шучу… Константин!
– Да? – выскочил вперёд боярин.
– Проводи Беловолода до дома, все новости ему наши расскажи, найди Рубца, знахаря, а вечером, как принято – в баню! В бане самое интересное узн;ю, чего за столом никогда не узнаешь… Захар, Ирина и ваша дочь – ко мне в терем! Афанасий!
– Да? – отозвался купец.
– Про баньку не забудь!
– Позволь, княже, я свою истоплю? – у Афанасия была самая лучшая в городе баня, это все знали.
– Ну, как знаешь!
Все разошлись по своим делам, а Улада была рада увидеть Ольгу, бывшую переяславскую княжну, а теперь Всеволодову супругу.

…Вот и отчий дом. Те же слуги, тот же ключник, который принялся складывать со слугами в погреб соль, в сараи холсты заморские, оружие… Книги Беловолод принёс сам, положил на стол:
– Вот, отец, купил тебе в Суроже книги христианские, как ты велел…
В ответ – тишина. Кашлянул кто-то сзади…
– А, это ты, Рубец… – Беловолод поставил в заветный угол отцов посох. – Рассказывай, как всё было…
Присел. И Рубец рассказал, как плакал Просол, когда узнал от переяславских о пленении трубечских купцов и сына. «Ведь это я виноват, я, – говорил, чтобы много воев не брал! А надо было брать, соль бы всё окупила! Купцы все неопытные оказались, одни юнцы, старики дома отсиделись! И я хорош! Степнякам поверил, что купцов грабить не будут! Осёл!» – кручинился старец.
– Он и так ногами страдал, а тут его такая карна взяла, совсем ходить перестал, – говорил знахарь. – Сидит трудный, душа у него болит по сыночку, не знает, чем может помочь… На Троицу и помер… Константина временным управителем назначил князь до твоего прихода… Матушка одна осталась, смагу мыкала, горемычная, от пищи отказалась… В последний день лета, когда стали опадать первые листочки с деревьев, тоже на тот свет отправилась… Тогда и забрала княгиня Ольга Искру к себе, чтобы не быть ей в пустом доме одной.
– Отведи на кладбище, покажи, в каком месте отец с матерью захоронены, – попросил Беловолод.
Рубец отвёл боярина, показал место.
– Иди, – попросил Беловолод.
Рубец ушёл, понимая: сын хочет проститься с родителями наедине.
Беловолод встал на колени, заплакал.
– Разве о такой встрече я мечтал? Ведь всё исполнил, всё сделал, что ты мне велел, вот – и невесту привёз, почему же не дождались меня? – вслух произнёс сын, как будто его могли услышать родители.
Вдруг из-за туч выглянуло в голубом окошке низкое светило, полоснуло по земле яркими лучами, окрасило всё в холодный золотистый цвет, как бы говоря: «Всему свой черёд. Тебе жить, а им… Они своё всё сделали на этом свете, а тебе ещё делать и делать… Тебе – жить!!!»

***

Через три дня после приезда молодых в Трубеч состоялась свадьба. Все обряды свадебные были соблюдены, за этим следили старший боярин (на свадьбах все были боярами) Афанасий и свашка – Варвара, его жена. Сначала, по обычаю, был выкуп невесты. Пришлось Афанасию попотеть: Всеволод был малоопытный сват со стороны Улады, зато Ольга оказалась очень сведущей в этих вопросах.
После венчания в церкви все двинулись в сторону дома жениха. Рушниками застлали всю дорогу от ворот дома до самого стола. С помощью рушников шесть пар из числа гостей соорудили символические арки, через которые проходили молодые. Скоморохи пели песни, им подпевала вся молодёжь города.
Молодожёнов осыпали хмелем, орехами, хлебными зёрнами. Перед входом в дом стояли родители Улады: Захар с иконой, Ирина, супруга Захара, держала каравай с солонкой соли. Соли не пожалели: её горку видно было из солонки издалека.
«Здесь должна была быть ещё одна Ирина, моя мать», – подумалось Беловолоду.
На минуту брызнул и тут же прекратился небольшой дождик – так, несколько капель.
– Вот, – нашёлся Афанасий. – Сама природа поздравляет молодых – не градом, не снегом, а дождичком, чтобы наши зёрна прорастали, чтобы деревья росли, а молодым – многочадия желает!
– Быстро столы, скамьи из моего терема несите – для тех, кому места дома не хватит, – скомандовал Всеволод своему ключнику.
Начался свадебный пир. В центре стоял большой каравай, украшенный веточками «девьей красоты», «птичками» и «шишками» из теста. Каравай разр;зала и подала самым близким родственникам и хорошим знакомым Улада, за её спиной стоял Афанасий: следил, чтобы не забыла кого.
Напротив того места, где сидели молодые, стояли два жареных лебедя. Блюдо, которое можно попробовать только один раз в жизни.
На столе стоял бочонок с мёдом, который символизировал сладкую супружескую жизнь, а также кувшин с красным вином, украшенный красной лентой. Вино разрешалось пить только родителям молодых и ближайшим друзьям.
Настал момент, когда Улада вышла из-за стола, в сопровождении Ольги и Иголки (жены Год;на) удалилась в свою комнатку, где две свашки сняли с неё бело-чёрное платье, венок с головы, заплели волосы в две косы.
За столом в это время пели:
«На улице, на широкой, раным-рано, на широкой, У!
А на муравке, на зялёной, раным-рано, на зялёной, У!
А там гуляли две невесточки, раным-рано, две невесточки, У!
Третья – золовачка, раным-рано, золовачка, У!
А золовачка-лебёдочка, раным-рано, лебёдочка, У!
А пойдём с нами ю клеть спати, раным-рано, ю клеть спати, У!
А наша клеточка-орехова, раным-рано, орехова, У!
А кровать новая-тесовая, раным-рано, тесовая, У!
А постель белая, пуховая, раным-рано, пуховая, У!»
«Две невесточки – это Ольга, вышедшая за Всеволода в этом году, и Улада», – подумал Беловолод. То ли от протяжного напева, то ли от нервного напряжения последних дней вдруг страшно захотелось спать, веки смыкались, боярин держался из последних сил.
– А где же наша княгинюшка? – воскликнула Варвара, прерывая песню.
Вышла Улада, все так и ахнули, – настолько преобразился её лик. Теперь она была в белой рубахе (видны были только рукава), красном расписном сарафане, на котором золотой нитью были вышиты сказочные птицы. Её голову украшал повойник, так же украшенный золотым шитьём, полностью закрывавший волосы. В этом праздничном наряде она выглядела не просто красавицей-девицей, а красавицей своего мужа, знатной боярыней, будущей управительницей богатой усадьбы.
Появилась она перед гостями не для того, чтобы сесть за стол, а для того, чтобы поманить за собой жениха, увести ото всех.
– Хватит с нас застолья. Пойдём, – тихо сказала девушка, и они прошли в спальню отца Беловолода. Здесь он ещё ни разу не отдыхал.
Привык к своему углу в доме, а спальня Просола была большой, просторной.
– Свечи загасить? – спросила Улада.
– Оставь одну на столике. Хочу тобой любоваться, признался юноша.
– Налюбуешься ещё, у нас много дней и ночей впереди, – сказала Улада и сняла сапог с правой ноги Беловолода.
На пол из сапога упала монетка…

ГЛАВА ВТОРАЯ. УЛАДА

Семейная жизнь полностью поглотила и Всеволода, и Беловолода. У трубечского князя родилась дочь Анисья, через три года – дочь Елена. У боярина – сначала дочь Евдокия, потом – дочь Богдана. Конечно, обоим хотелось иметь сыновей. Князю – чтобы было кому наследовать город и княжество, боярину – чтобы было кому передать свои богатства и богатства своего отца. Наследника ни у того, ни у другого пока не было.
Беловолод посылал купцов и в Киев, и в Новгород, и в Царьград.
До Царьграда дошёл Афанасий, привёз оттуда, кроме всего прочего, удивительную книгу «Хождение Агапия в рай», причём купец так объяснил свою покупку: «Купил рукопись у одного армянина по низкой цене, он направлялся в Сугдею на строительство христианского храма. Сказал, что эта книга не согласуется с армянской верой. А я зачитался: живо написана, увлекает…»
Беловолод её перекупил, хотя она была отдельными тетрадями, без обложки…
Беловолоду надоело обучать отроков военному делу, он решил съездить за солью в Галичскую землю вместе с Константином. Съездил удачно, если не считать короткой стычки с лесными разбойниками. Купцы оказали решительное сопротивление, грабители бежали, не ожидая дружного отпора со стороны торговых людей. Правда, выгода от продажи галицкой соли была небольшой: добытчики её продавали дорого, это была совсем не та цена, что с озёр Таврии…
Наконец, у Беловолода родилась третья дочурка, которую назвали Ольгой, а у князя Всеволода – долгожданный сын Святослав, названный так в честь деда.
Через год после рождения сына умер старший брат Игоря и Всеволода – Олег. Игорь сел на Новгород-Северское княжение, а Всеволод к своему Трубечу получил Курск. Теперь в Курск ездил и Беловолод, прознавая про торг тамошний, следя за тратой средств из княжеской казны на дела по укреплению городка от близких половецких становищ.
…Однажды зимой вернулся князь Всеволод из Чернигова, куда был вызван на съезд всех Ольговичей. Поехал не в свой терем, а в дом Беловолода Просовича. Начал с ходу, не дожидаясь угощений:
– Долго нам с тобой, боярин, удавалось жить в мире и дружбе и с соседями, и с половцами. Да только время наше такое, что десять лет мира – это благодать великая от Бога нашего. Готовься в поход. Не против неприятелей земли Русской, а против владимирского князя Всеволода Юрьевича (Большое Гнездо). Шибко обидел Всеволод великого князя киевского Святослава Всеволодовича, пленил его сына Глеба. Вот и идёт теперь войной Святослав на владимирские и суздальские земли. Игорь, брат мой, остаётся охранять черниговские и северские земли. Собирай дружину. Завтра выступаем. Кажется, нам поручена охрана возов.
– Опять возы! – выдохнул Беловолод. Всеволод с укором поглядел на боярина, заметил:
– А бить рязанцев да владимирцев рад был бы? Эх ты, воин! Ты, как половецкий хан: кто больше заплатит, тому и рад служить!
Сравнение с поганым больно задело боярина. В смущении он добавил к своим словам:
– Да я так, к слову… До этого – с возами, сейчас – тот же расклад…
– К слову… Словам цену знать надо! Иди, сказал, собирай дружину!

Да, действительно, трубечской и курской дружине, как самой малочисленной, выпала обязанность охранять обоз. Противники сошлись на реке Влене, недалеко от Переяславля Залесского. Сошлись… и встали: Святослав не мог перейти реку, берега которой хорошо охраняли владимирцы и суздальцы, а Всеволод не хотел русскую кровь зря проливать. Тактика у Всеволода Большое Гнездо была простая: стоянием и малыми нападениями беспокоить, тем утомить киевское войско и дождаться наступления оттепели, когда вести боевые действия будет невозможно.
Тут возмутились рязанские молодые князья, воевавшие на стороне владимирского князя: что такое, почему стоим? Нападать надо!
Долго молчал Всеволод, ответа не давая рязанцам. Верно говорят: «молодо-зелено», но не совсем же Бог отнял у них разум? Потом всё же сказал:
– Вот и нападайте… На возы, что сзади войска стоят. Там, говорят, курские вои их сторожат. Куда Святослав без возов пойдёт? Действуйте!
Рязанцы нашли и напали на повозки с припасами, оружием. Но б;льшая часть дружины Всеволода держалась вместе, готовая к неожиданным действиям. Видя, что охрана Беловолода бежит и просит о помощи, Всеволод дружно ударил по рязанцам и разгромил их. Был взят в плен главный рязанский воевода Иварь Мирославич. Пленный подтвердил опасения Святослава, что владимирцы биться не хотят и ждут весны.
Тогда киевский князь решил вступить в переговоры, послал к Всеволоду своих людей под началом попа Исаака.
Всеволод послов киевских выслушал и взял под стражу, отослал во Владимир, а ответа Святославу так и не дал.
Напрасно прождал великий князь киевский начала переговоров. Вышло всё так, как задумал Всеволод Большое Гнездо: наступила весенняя оттепель, дружины киевлян и трубечан вынуждены были вернуться домой.

В Трубеч после возвращения войска заехал Игорь, теперь уже как князь Новгородка. За княжеский стол братья пригласили и Беловолода.
Игорь от души смеялся над действиями Святослава Всеволодовича, киевского князя. Тем более, что младший брат рассказывал очень смешно и о планах киевлян, и как бежали, просили помощи беловолодские дружинники. Боярину нечего было говорить в оправдание, он только сидел, поглаживал свои усы и короткую, стриженую бороду. Игорь, отсмеявшись, сказал:
– Брате, угомонись. Над чем смеемся? Что кошке с собакой подраться не удалось? Так это же наши животинки, одна животинка суздальская, другая киевская. Ладно, Бог им судья. Расскажи-ка, боярин, как дела боярские? Слышал, всюду своих людей за солью рассылаешь? Боярина Афанасия – в Русу, а в Галич сам ходил.
– Растёт цена на соль, дело это хлопотное, пока сто застав пройдёшь – без портков остаться можно, не то что без товара, – Беловолод старался утаить, что дела его идут совсем не плохо.
– Хоромы вон какие выстроил, только что крыша не медью покрыта, и в Курске дом имеешь, – Игорь был хорошо осведомлён о богатствах боярина.
– Так как же без дома в Курске? У соседа, что ль, останавливаться? Надо и там горожан товаром снабжать, за всем приглядывать, – оправдывался Беловолод. – А этот дом ещё мой отец строил, обветшал весь, вот и подремонтировал маленько…
– А ещё я слышал, что до книг ты большой охотник…
На это замечание ничего не ответил боярин, только вздохнул тяжко.
– Что так вздыхаешь? – усмехнулся Игорь. – Не ругаю тебя – хвалю. Умные бояре у князя – помощь князю, не помеха. А дочки чем занимаются? Тоже книги читают?
Насторожился боярин, ответил так:
– Дочерями больше Улада занимается, не я. Да и какой я им наставник? Чему могу их научить? Соколиной охоте или русскому кулачному бою? Не дал мне Господь наследника…
– Не гневи Бога такими словами. Дал Господь трёх дочерей – возблагодари его за это. А у тебя хорошая дочь может и за князя пойти. Я слышал, – многозначительно замолчал на минуту Игорь, – у тебя старшая больно красивая…
– Рано ей ещё о замужестве думать, первый десяток едва разменяла, – нахмурился Беловолод.
– Двенадцать минуло… На следующий год – надо и о замужестве подумать. Ты отец – тебе надо планы на будущее строить. А у меня сыновец есть, Святослав. Без отца остался, кому, как не мне, о будущем семейном счастье его подумать? Женил бы его на дочери Всеволода Анисье, да нельзя, родственники они. По православным обычаям, до седьмого колена не должно быть родственников в роду. Поехали-ка на Троицу в Рыльск. Ты там ещё не был? Вот, бери купцов с собой, будет у тебя полезная поездка…
– Если с тобой, княже… Почему не поехать? Поеду, – возразить Беловолоду было нечего.

…Летом Беловолод всей семьёй выехал в Рыльск. Там уже был Игорь с супругой. Молодому князю понравилась будущая невеста, ну, а о Евдокии и говорить нечего: как-никак, а боярыня выходила замуж за красавца-князя, большая честь оказывалась не только девушке, но и всей семье Беловолода.
Поскольку возраст молодых был ещё очень юн, было решено (предварительно, конечно) что свадьбу сыграют на следующий год после Ивана Купалы.

***

И вот наступили свадебные дни. Роль отца и матери Святослава Ольговича выполняли новгород-северский князь Игорь и его жена Ефросинья.
Рыльск гудел. Пожалуй, не было дома, куда б не подселили гостей на предстоящую княжескую свадьбу.
Повозок, прибывших в город, было несколько десятков, часть из них была новогородской (из Новгородка, как по-простому называли Новгород-Северский), часть – трубечской. И, трудно сказать, чьих было больше.
Всеволод шутил:
– Если б я знал, что моему боярину будет оказана такая честь, я бы Беловолода из серебряных блюд кормил, а его дочурку – из золотых!
…Венчание в местной церкви заметно затянулось, гости не могли дождаться, когда же все сядут за стол.
Улада укоряла мужа:
– Зачем на свадьбу взял эту палку отца? Мог бы здесь в повозке её оставить, неужели без неё не можешь?
– Нога что-то зашлась, не слушается, наверно, к дождю, – оправдывался Беловолод. – И потом: чует моё сердце, что посох сей ещё большую пользу принесёт…
Как в воду глядел.
Ропот прошёлся по толпе горожан. Князю и отцу невесты доложили: дорогу из церкви перегородил волхв, требуя себе богатых подношений.
– Или обычаев не знаете? – кричал кудесник. – А не то…
Словно кто-то толкнул Беловолода в спину, он вылетел навстречу волхву, размахивая посохом:
– Прочь с дороги! Кому путь преграждаешь? Кому угрожаешь? Вот сейчас пройдусь по твоей спине, если не сгинешь!
Это был тот самый волхв, который передал под Севском посох Просола сыну.
– Беловолод? Ты? Виновен, не знал, кого князь в жёны берёт… Ухожу…
– Какой же ты волхв, если имён молодых не знаешь? – Усмехнулся трубечский боярин. Хотел было повторить: «Прочь с дороги!» – но волхв-кудесник уже исчез в толпе, словно его и не было. Беловолод поманил к себе трубечского повара, шепнул на ухо:
– Разыщи этого волхва, дай ему яств, каких захочет, только коровая не трогать и лебедей со стола.
Появились молодые из церкви. Запели девушки и юноши, обсыпая молодую семью зернами пшеницы, мелкими монетами. Игорь шепнул Беловолоду:
– Быстро ты этого колдуна удалил. Наверно, какие-то заговоры знаешь.
– Не без этого, – а сам мысленно сказал «спасибо» посоху, который держал в руках.
После благословения родителей все расселись по заранее приготовленным местам, свадебный пир начался.
…Где-то в середине праздника появился ряженый в шкуре и маске медведя, зарычал грозно. Всеволод радостно воскликнул:
– Медведь в углу!
Евдокия не растерялась, отвечала:
– Святослава Ольговича люблю!
И скрепила свои слова долгим поцелуем.
И вдруг… Среди многих голосов за столом Беловолод расслышал знакомый колокольчик… Он звенел и радостно, и печально…
Невольно глазами стал искать знакомый образ Млады… И не находил. «Столько лет прошло… Она, наверно, совсем другой стала, пополнела, подурнела», – подумал боярин. Тогда он стал искать знакомый взгляд… И нашёл. Он принадлежал дородной женщине средних лет, слегка полноватой, как и предполагал Беловолод. Шепнул жене:
– Я сейчас, душно здесь…
Вышел во двор, где тоже стояли столы, за ними сидел, наверно, весь город.
Постоял. Вышла Млада.
– Млада? Я тебя по голосу только и узнал. Ты сильно изменилась…
– Зато ты нисколечко не изменился. Хотя нет, возмужал, конечно, ты теперь главный боярин и в Трубече, и в Курске…
– Как ты? Где ты?
– Киев, куда нас выселил Всеволод, мне на всю жизнь запомнится… Всё хозяйство у нас там пропало, всё растащили – не басурмане, нет, – берендеи треклятые… Вот здесь приют нашли, в Рыльске… С мужем хорошо живём, он знатный гончар… Отец до нашей свадьбы не дожил, умер… Слышишь, песни поют? Иди, рада за твою дочь, высоко взлетела! Иди! – строго повелела Млада, сама отошла в сторону.
Подбежал боярский повар, радостно доложил:
– Нашёл волхва, всё исполнил, накормил, напоил, но он в торбочку с собой больше брал, чем ел…
– Хорошо, – отозвался Беловолод, а сам, пока шёл за стол, всё думал: «Муж у Млады есть, это главное… Всеволод семью гончара выселил? Как выселил, когда успел? Почему Степан согласился? Наверно, за хорошие деньги согласился…»
Улада озабоченно взглянула на мужа:
– Что с тобой? Такой трудный весь сидишь, лицо белее белой одежды жениха…
– Сейчас уже лучше… Заморского вина выпью, полегчает, – налил себе и выпил греческого крепкого вина. Глазами искал Младу и не находил.
За столом меж тем пели:
«Как вечор перепёлка
Поздно в саду перепелила,
Как вечор молодая
Поздно в зелёном
Перепелила.
По утру её рано
Не слыхать в саду стало,
Не слыхать в зелёном.
Знать по нашу перепёлку
Соколы прилетали,
Знать по нашу молодую
Соколы прилетали,
Знать с собой её взяли.
Соколу в когти дали,
Молодому, вручили.
Ты владей, владей сокол
Нашею молодою.
Береги её, жалуй,
Не давай её в обиду,
Ни орлу, ни орлице,
Что и всем мелким птицам!
Уж ты пой её сытицей,
Ты корми её пшеницей!»
Опять взревел «медведь»:
– Устали молодые, спать хотят, моей шкуры требуют! Не могу противиться! Пойду, постелю свою шубу, чтоб мягче любой перины молодым было!
Молодые, «медведь» и Ольга Глебовна удалились. Правда, вскоре княгиня с боярином Константином (он был в шкуре медведя) вернулись за стол.
Певцы пели благословления:
«Еста, добрые люди!
Гости полюбовные
Званые и незваные,
Усатые и бородатые,
Холостые, неженатые.
У ворот приворотнички
У дверей притворнички.
По полу ходючи,
По середе стоючи.
Из кута по лавке
По кривой, по скамейке!
Благословляйте!»
Кто-то позвал на улицу играть в «коняшки» и «ящера». Молодёжь первая выпорхнула из-за стола.
Потом, вслед за Игорем и Всеволодом, потянулись и пожилые. Играли в «ручеек», «моргалочки», другие игры. Всюду Беловолод пытался увидеть Младу, но не находил, не слышал её заливистого смеха…

На второй день свадьбы за столом выступали Игорь и Всеволод, расхваливали Святослава Ольговича, жениха. Беловолод и Константин хвалили Евдокию. Игорь, немного захмелев, объявил:
– Завтра все сидящие за столом мужи приглашаются на соколиную охоту. А сейчас… послушаем настоящие песни! Древние! Вспомним старину!
В центр трапезной вошли два гусляра. Беловолоду они показались знакомы. Когда они запели, их голоса тоже вспомнил боярин.
– Это же Свирята и Гостил, наши скоморохи! – шепнул Константину. Тот кивнул:
– Они сейчас в Новгородке, их Игорь переманил серьёзные песни петь… У них получается…
Да, у них действительно получалось. Рассказывали в своей песне гусляры о славных походах Святослава Игоревича, сравнивали его с барсом, ибо ходил быстро, легко, расстояния не были для него преградой. Подобно ветрам Стрибога, налетал на врага и крушил крепости и становища кочевников. У него даже не было походного шатра, спал, как обычный воин, подложив под голову седло. Был и на Волге, и у синего Дона, и на золотом Дунае.
Вспомнили певцы и о славном Святославе Ольговиче, черниговском князе, который приходился дедом нынешнему рыльскому князю.
От прежних Святославов переходили сказители к Святославу современному – великому киевскому князю Святославу Всеволодовичу. Отмечали его умение объединять всех князей в борьбе со степняками. К каждому князю имел подход, с каждым обходился учтиво. «Да, учтиво, – подумал Беловолод. – Чего тогда попёрся на Всеволода Суздальского? Не мог миром спор решить? Или не захотел? Как юнца обвёл его суздальский князь…»
Но о промахах киевского князя не упоминали Свирята и Гостил. И то верно: молодому юноше надо равняться на лучшие черты характера и поступки своих предков, своего старшего современника. Тем более, что Святослав Всеволодович приходился родственником рыльскому князю, это было одно «Ольгово» гнездо.

В третий погожий, солнечный день свадьбы поехали князья да бояре на соколиную охоту. Она оказалась удачной: десять разных птиц поймал один сокол и десять – другой. Их выпускал сокольничий по очереди: пока один сокол отдыхал, другой охотился.
После охоты решил Беловолод заглянуть в гончарную посадскую улицу. Вроде как присмотреть подарок князьям. Задал вопрос, на который легко ответить:
– А где тут гончар, у которого жена из Киева?
– Кокошка то? Да вот, следующий дом Сув;ра.
«Кокошка… Это Млада или нет?» – думал боярин, постучавшись в соседний дом.
Открыла Млада. Улыбнулся Беловолод:
– Куда же ты так рано со свадьбы сбежала?
– Не сбежала, а ушла. Мужу рано надо было вставать. Да и чего мне на княжеском застолье засиживаться? А сейчас чего пришёл? – холодно спросила Млада.
– Хотел узнать… Семейное счастье нашла? Много детей то? У меня три дочери, – начал было Беловолод, но тут появился хозяин дома, спросил:
– Кокошка, кто там?
Увидел боярина, опять спросил:
– Никак богатые гости? Уж не из Трубеча ли?
– Из Трубеча, – не поняв намёка, ответил Беловолод.
– А… Боярин из Трубеча, – сказал с нескрываемой злобой Сувор. Подошёл, повернул Беловолода спиной к себе, толкнул слегка, сказал:
– Уходи из этого дома, боярин, здесь для тебя ничего нет.
– Ничего не продашь? Твои вещи в Чернигове отмечают, я бы купил для князей чего-нибудь, – примирительно заговорил Беловолод.
– Или глухой? Сказано: для тебя ничего нет. Иди, боярин, подобру-поздорову.
Беловолод пожал плечами, медленно пошёл.
Услышал такой разговор за своими плечами:
– Чего ему надо было? – женский голос. Мужской отвечал:
– Вчерашний день потерял боярин. Где ж его теперь найдёшь, вчерашний-то?
И зазвенел колокольчик, такой до боли знакомый, но очень теперь далёкий, из тех, давно ушедших лет…
Вернувшись домой (Беловолод остановился в доме местного боярина Леонида), первым делом разыскал трубечского повара:
– Волхва хорошо запомнил? Если он ещё в Рыльске, доставь его ко мне немедленно. Хоть из-под земли, но найди!
И нашёл повар волхва, тот из Рыльска никуда уходить не собирался. Получил задание от Беловолода: всё разузнать о Кокошке, жене Сувора. Сколько детей, хорошо ли живёт, любит ли мужа. И чтобы никто не догадался, что выспрашивает это для себя трубечский боярин.
На всё – про всё давал только день сроку.
Справился с заданием старый кудесник, но докладывал боярину уже в Трубече:
– Все горожане пришли на свадьбу, как не прийти? Хотя ей это было крайне неприятно. Выпила немного, оттого и засмеялась, вино убудило жирня времена. Все песни свадебные она знает… На князя Игоря смотреть не могла: он был там, в Киеве, среди штурмующих город… Он да брат его Олег, отец Святослава, берендеев привели… Ворвались в дом, всё побили, над Младой надругались… Её отец пытался за дочь заступиться, так его рукоятью сабли ударили, оглушили… Увидели, что в доме ничего, кроме посуды, нет, всё разломали, а потом дом подожгли. Млада отца из пламени без памяти вытащила, спасла… А у Сувора родителей черниговцы убили, дом тоже сожгли. Так они и встретились на попелище, Млада и Сувор… Решили вместе покинуть город, в дороге встретили купца из Рыльска, тот пригласил в молодой строящийся город… Так вот и осели в Рыльске… Отец по дороге умер, но оно, может, и к лучшему: не вынес издевательств над дочерью, после киевского пожара чудить стал, заговариваться… Хорошо, что помер: обузой был бы для дочери.
Беловолод слушал рассказ волхва не прерывая, представляя себе все те ужасы, через которые пришлось пройти Младе. Понимал, что ничем не может ей помочь. Да и нужна ли была теперь помощь от него?
Конечно, он слышал и раньше об этом штурме Киева, ещё тогда подумал, что у князей помутился рассудок, или дьявол овладел ими, но одно дело – просто слышать, другое дело – когда это касается тебя, твоей возлюбленной, пусть даже и бывшей. Какой-то шрам на сердце всё равно остался…
– Что, боярин, Карна и Жля завладели твоей душой? – с сочувствием произнёс волхв. – Их и не зовёшь… Они без приглашения являются.
Глубоко вздохнул Беловолод, спросил волхва:
– Куда ты далее?
– Во Вщиж мне надо… А потом уйду в Брынские леса, надоело смотреть, как люди друг с другом грызутся…
– Прими на дорожку, – боярин открыл ларь, зачерпнул золотых и серебряных монет, не считая, сам ссыпал в походную суму волхва.
Поклонился странник и вышел.
Посмотрел Беловолод на икону Богородицы в красном углу. Представил себе, как выдирали берендеи иконы из дорогих окладов, украшенных камнями драгоценными, как суздальцы, смолечане и черниговцы крали из церквей книги, все колокола забирали и… кого грабили, кого убивали? Русские – русских, хуже захватчиков иноземных вели себя. «Как Бог допустил это, почему князей не вразумил?» – задавал себе вопрос боярин. Искал ответ – и не находил.

***

…Ещё не наступила весна, ударил вечевой колокол. На вече Всеволод объявил:
– Идём на половцев. Долго терпел великий киевский князь Святослав Всеволодович грабительские набеги степняков. Терпение лопнуло! Старшим поставил новгород-северского князя Игоря, он ждёт нас в Путивле. Завтра зарание выступаем, вся дружина, все бояре, все посадские. С Богом!
Когда по весенне-рыхлому снегу прибыли в Путивль, узнали: Игорь киевские полки завернул обратно, поставил над ними Олега Святославича, сына великого киевского князя, и племянника своего, Святослава Ольговича.
Увидели небывалое: переяславский князь Владимир Глебович идти в поход отказался, собрал всю свою дружину, переяславцы сели на коней и ускакали. Игорь, усмехаясь, сказал Всеволоду:
– Владимир попросился идти впереди всех, чтобы себе все возы половецкие взять. Я ему не разрешил. Обиделся князь, сказал: «Ну, так я совсем не пойду! Первому последним не бывать!»
– Кто ж остался? – с опаской, что никого нет, задал вопрос Всеволод.
– Тёзка твой Всеволод Святославич черниговский, два князя, Андрей и Роман Мстиславичи, да немного чёрных клобуков с их князьями Кудером и Кунтувдеем. Идём к реке Хирий, там, по словам купцов, половецкие становища.
Не доходя десять вёрст до реки, встали в долине на ночлег.
Пошёл дождь. Сначала довольно робко, потом дождь перешёл в крупный мокрый снег, барабанил по шатру Беловолода прилично. Боярин спал: ему теперь многое стало безразлично, – возьмут ли его в плен спящим, или он проспит начало атаки на половцев… Когда проснулся, то оказалось, что ночью потоки воды чуть не смыли шатёр черниговского князя (он выбрал место в самой низине). Его воям пришлось под дождём переустанавливать шатёр выше.
Утром их стоянку обнаружил половецкий дозор. Половцам показалось, что русских очень много, до десяти полков. Они стали спешно переправляться на другой берег Хирия. Некоторым это удалось, но потом вода в реке начала стремительный подъём. Там, где минуту назад можно было перейти по пояс, теперь коню доходило до головы. Быстрое течение сносило людей, повозки, скот. Все известные броды затопило, новых искать времени не было. В воде оказались телеги, повозки с женщинами и детьми, кругом раздавался женский визг, плач детей, отчаянные крики тонувших людей, мычание скота…
Пришлось русским воинам вытаскивать половчанок из ледяной воды, хватать тонущих детей, спасать снаряжение ползущих в воду повозок…
Вымокли все изрядно. Зато многое удалось спасти: в основном это были телеги с оружием, посудой, разобранными и сложенными шатрами. Ни о каком преследовании не было и речи: дороги стали непроходимыми, начиналась ранняя и быстрая весна.

До Путивля все отряды шли вместе. В Путивле разделились: на север, к Севску, пошли трубечане, на северо-запад, к Новгородку, двинулись отряды Игоря, на запад – все остальные. Счастливы были трубечане: Всеволод привёл к ним много скота, половчанок разобрали, как слуг для ведения домашнего хозяйства, боярские да купеческие семьи. И только спустя много дней трубечане узнали, что не всё благополучно складывалось в соседней Новогородской округе.
Северская земля встретила Игоря не весями – пепелищами. Не чужеземный враг пришёл на деснянские просторы – то был «обиженный» князь Владимир Глебович. Убивал, брал в полон, уничтожал запасы продуктов, которые не мог вывезти… Возмущению дружинников не было предела.
– Да что же это? Хуже степняков свои же православные русичи!
До Переяславля далеко, да и небезопасно: в стольном переяславском граде находился сам князь Владимир, воин (надо отдать ему должное) храбрый и в бою иногда безрассудный.
Решили сходить на город Глебов, который был ближе. Игорь скрипел зубами:
– За всё мне заплатят владимировы слуги… За всё! Как с моими весями поступили, так и я с вами!

…Много лет спустя игумен Выдубицкого монастыря Моисей вспоминал слова Игоря о том походе, сказанные им после поражения на реке Каяле. «Их обязательно надо включить в летопись. Обязательно. В назидание всем нынешним разорителям своего Отечества и будущим…»
Моисей опустил перо в чернильницу, коснулся им белого пергамента, стал писать.

«Воскликнул тогда, говорят, Игорь: «Вспомнил я о грехах своих перед Господом Богом моим, что немало убийств и кровопролития совершил на земле христианской: как не пощадил я христиан, а предал разграблению город Глебов у Переяславля. Тогда немало бед испытали безвинные христиане: разлучаемы были отцы с детьми своими, брат с братом, друг с другом своим, жёны с мужьями своими, дочери с матерями своими, подруга с подругой своей. И все были в смятении: тогда были полон и скорбь, живые мёртвым завидовали, а мёртвые радовались, что они, как святые мученики, в огне очистились от скверны этой жизни. Старцев пинали, юные страдали от жестоких и немилостивых побоев, мужей убивали и рассекали, женщин оскверняли. И всё это сделал я, – воскликнул Игорь, – и не достоин я остаться жить! И вот теперь вижу отмщение от Господа Бога моего: где ныне возлюбленный мой брат? где ныне брата моего сын? где чадо, мною рожденное? где бояре, советники мои? где мужи-воители? где строй полков? где кони и оружие драгоценное? Не всего ли этого лишён я теперь! И связанного передал меня Бог в руки беззаконникам. Это всё воздал мне Господь за беззакония мои и за жестокость мою, и обрушились содеянные мною грехи на мою же голову. Неподкупен Господь, и всегда справедлив суд его. И я не должен разделить участи живых. Но ныне вижу, что другие принимают венец мученичества, так почему же я – один виноватый – не претерпел страданий за всё это? Но, владыка Господи Боже мой, не отвергни меня навсегда…»

Но закроем пока Ипатьевскую летопись, которую продолжил Моисей в Выдубицком монастыре, вернёмся в лето шесть тысяч шестьсот девяносто второй от сотворения мира.
Не ограничился великий киевский князь Святослав весенней победой, собрал одиннадцать князей вокруг Киева для похода на половцев. Прислал гонца и в Новгород-Северский. Срочно к Игорю были вызваны Всеволод и Беловолод (без боярина князь не хотел ехать). Гонца, прибывшие к Игорю, не увидели: тот отдыхал, ждал ответа.
Игорь Святославич так объяснил брату будущий отказ:
– А ну, как переяславский князь вновь завернёт свои полки и на наши земли нападёт, кто наши города защищать будет? И потом: Святослав хочет в низовья Днепра идти, а восточные половецкие станы опять-таки остаются один на один с нашими городами без защиты. Вот если бы киевский князь пошёл на реку Сулу, через Переяславль-Русский. Это другое дело. Только чует моё сердце, не будет менять он свой замысел… Хорошо. Пусть идёт. А нам это даже лучше: половецкие вежи останутся без защиты… Через неделю выступаем. Сбор в Путивле.
И поскакал гонец с таким ответом Святославу: «Далеко нам идти к низовьям Днепра, не можем свою землю оставить без защиты…»

В Путивле собралось четверо князей: Игорь, Всеволод, племянник Игоря Святослав Ольгович, сын Игоря Владимир, князь путивльский. О том, что киевский князь Святослав выступил в поход, северские князья уже знали.
…Едва переправились через реку Мерл и взошли на холм, Беловолод первым увидел небольшой отряд половцев, шедший оврагом. Указал Всеволоду. Тот моментально оценил обстановку, скомандовал: «За мной!» И помчался на врага. Остальные князья постарались не отставать.
Половцы поняли, в каком невыгодном положении они находятся, сразу же бросились наутёк. Куда там! Кони русских летели, как птицы. Многих догнали и порубили, Беловолод взял в плен главу отряда. Как потом выяснилось, это был воевода Обовлы Костукович, в задачу которого входило напасть на городок Севск и окружающие его веси. «Упредили! Молодец, Всеволод! Я как в воду глядел, знал, что будет нападение! Вот и ушли бы, оставили северскую землю без защиты!» – торжествовал Игорь.
– Нескольким всадникам удалось уйти, весть своим подадут, – с горечью сказал Беловолод.
Было решено прекратить поход, чтобы не попасть в засаду.

***

Осенью того же года, когда ходили за реку Мерл, Беловолод сыграл сразу две свадьбы: во-первых, выдал за боярского сына Фёдора Константиновича сестру Искру, и, во-вторых, за брянского посадника Александра выдал свою среднюю дочь Богдану.
Неделя минула после праздника Родогощь (с его пирогами в человеческий рост, едой на столе обязательно горкой), а теперь весь Трубеч гулял на боярской свадьбе Фёдора и Искры. Все свадебные расходы попытался взять на себя Константин, но Беловолод остановил друга:
– Боярин! Твоё право – дать в;но по своему усмотрению, здесь над тобой я не властен. А что касается расходов на свадьбу, давай всё обговорим честно. Тем более, что обряды – кто что делает – чётко оговорены обычаями. Вот согласно свычаю и обычаю всё и сделаем!
Константину возражать было нечем, он только погладил свою русую бороду и покачал головой.
…Если Искра выходила замуж в своём родном городе, то свадьба дочери намечалась в далёком Браньске, или, как говорили местные жители, – Брянске. Город управлялся посадником, назначаемым князем Игорем.
– Где он мог встретиться с нашей дочерью, ума не приложу! – сокрушалась Улада Захаровна, супруга Беловолода.
– Наверно, от князя Игоря ехал, да и заехал к нам на Коляду или Макошь, когда все гости личины надевают. А под личинами, точно, никого и не узнаешь, – отвечал муж.
Выехали сразу после свадьбы Искры. Улада предпочла ехать верхом, не трястись в пыльной и душной повозке. Дочь последовала примеру матери.
– Но перед самым Брянском вам лучше пересесть в повозку, – посоветовал Беловолод. Смеясь, Богдана ответила:
– Если только перед самым городом, не раньше!
Настроение у дочери было прекрасное: она не боялась идти за Александра, не боялась чужого города, неизвестного отношения к себе чужих людей. Прекрасная погода как бы давала повод так мечтать: деревья одели свои золотые, багряные одежды осени, Хорс посылал на землю свои пока ещё тёплые лучи, приятно согревая красивые боярские меховые одежды. Под ними уснул даже Стрибог, бог неугомонных ветров, ни один листочек, ни одна веточка не колыхалась, леса и поля благодарили природу за последние тёплые денёчки.
Улада улыбалась, поглядывая на дочь, но в этой улыбке Беловолод читал лёгкую грусть от того, что её дни молодости проходят, что уже вторая дочь выходит замуж, а потом будут внуки, о которых она будет узнавать только по редким запискам от дочерей… Грустить не давала природа: то в одном месте, то в другом неожиданно появлялась Десна, река блестела под голубым небосводом, сверкала своей золотой дорожкой…
– Посмотрите, до чего красиво! – Богдана любовалась синими далями, которые открывались с высокого правого берега реки.
– Это пока… Ближе к Брянску пойдут тёмные еловые леса, там уже не будет такой красы, – заметил Беловолод.
И точно: ближе к Брянску потемнели задеснянские дали, и даже солнце скрылось за одну-единственную на небе тучку, потянул холодный северный ветер. Поля закончились, въехали в сосново-еловый лес. Дороги были широкими, наезженными, но они то сходились, то расходились в разные стороны – по какой ехать? И не веришь в леших и лесного Дива – поверишь, и будешь читать разные заклинания, чтобы не сбило тебя Лихо одноглазое с верной дороги, не заморочила голову Баба Яга.
Общее тревожное настроение передалось, кажется, коням: они пошли медленнее, пугаясь то зайца, перебежавшего дорогу, то большой птицы, перелетевшей с земли на дерево.
– Мы не сбились с тропы? – спросил Беловолод купца, который был проводником.
– Не, верно идём! Этот лес через две версты перейдёт в берёзовый с осиночками, он будет слева, а справа пойдут веси, до заката уже в город въедем! –уверенно проговорил купец.
Всё так и вышло.
Посадник Александр встретил трубечан у ворот детинца:
– Как дорога, лесные людишки не беспокоили? Сколько дней в дороге, только пять? Вы, наверно, в птиц умеете превращаться, у нас этот путь только за неделю проходят! Ох, кони хороши, прыткие, жастокие, аж танцуют, на таких можно и за пять дней доехать!
Пригласил боярыню и боярина в свой дом, Богдану поселили отдельно, за ней решила присмотреть сестра Александра.
С дороги предложили отведать пшённой каши, из напитков – квас и овсяной кисель (если путники проголодались), натопили баньку, для приличия посадник помылся с Беловолодом, хорошенько по спине гостя дубовым веничком прошёлся…
После бани предложили родителям невесты сыту и кутью. Обговорили детали завтрашнего дня. Были сделаны первые подарки: родителям невесты, жениху.
Подарок Беловолоду очень удивил приезжих.
– Прослышал я, – сказал Александр, – что боярин большой любитель книжной мудрости. Вот, в прошлом году купил у греков в Чернигове. Книга на греческом языке, кто знает греческий (я не знаю) – подтверждают, это ценная книга.
И протянул будущему тестю.
Беловолод взял подарок в руки, расстегнул застёжки. Открыл деревянную обложку, обтянутую кожей.
Это были «Беседы» Иоанна Златоуста, с которыми боярин уже был знаком. Увидеть здесь, на севере от Трубеча, за тысячу вёрст от Царьграда, греческую рукопись – это, конечно, впечатляет. У Беловолода сильно забилось сердце. Наугад открыл посредине. Сказал всем:
– Смотрите, что здесь написано… Говорит греческий проповедник Иоанн Златоуст: «Всякое доброе дело есть плод любви. Поэтому много и говорится о ней. Так Христос говорит: по тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою; и Павел взывает: не оставайтесь должными никому ничем, кроме взаимной любви. Не сказал просто о любви, но повелевает быть как бы должниками в любви друг к другу…» Это из беседы «О совершенной любви»…
Закрыл книгу, обнял Александра.
– Спасибо за столь ценный подарок. Не знаю, смогу ль ответить равноценным подарком. Но попытаюсь. Вот тебе браслет с каменьями…
Снял со своей руки серебряный браслет с рубинами, надел на руку посаднику. Подумал: «Подарок оружием был бы здесь неуместен».
Вновь обнялись тесть и зять. Улада улыбалась, была довольна: ведь у Беловолода было много чего собрано для зятя, но он выбрал сейчас самый верный, лучший подарок, который отвечал и её вкусам.
Беловолод и Улада очень надеялись, что угодили и вкусам Александра.

Свадьба была сыграна почти также, как и у старшей дочери боярина. Только гости были другие: там, в Рыльске, было много бояр и купцов из Трубеча, Кветуни, а здесь, в основном, это были купцы брянские.
Колдун, перекрывший дорогу молодым, был не настоящий, какой-то ряженый скоморох. Его одарили сладкими пряниками, поднесли чару с медовухой, и он, выпив за здоровье молодых, скрылся в толпе.
…На второй день свадьбы неожиданно выпал первый снег. Забеспокоился боярин:
– Мать, нам пора домой собираться. А то развезёт дорогу, можем Александровы подарки в грязь опрокинуть…
– Завтра и поедем. А сегодня дай с дочкой распрощаться, – грустно молвила супруга.
– Не на век прощаемся… Захотим – можем и в гости приехать! Не на чужой земле Брянск находится!
Многие брянские купцы пытались завести знакомство с Беловолодом, все знали о его чудесном возвращении из Таврии, в Брянске он слыл за чародея. Боярин старался всех запомнить, – кто чем торгует, куда за товаром ходит, в каких городах бывает…
Неожиданно к Беловолоду подошёл дружинник крепости:
– Боярин, там тебя какой-то странник спрашивает. Говорит, что старый знакомый твой, но сюда идти не захотел, говорит, что у башни тебя ждать будет. Мы его обыскали – оружия при нём нет, тебе велел передать вот это…
И сунул в руку какую-то маленькую деревяшку… Беловолод присмотрелся: это был древний амулет, голова Велеса, точно такая же, как на посохе его отца… Только и сказал жене: «Я сейчас», дружиннику:
– Веди к башне.
Вышли из терема. На улице шёл снег. У крепостной въездной башни стоял человек, одетый в медвежью шубу и странную шапку, похожую на голову какого-то лесного чудовища. Беловолод узнал в страннике трубечского волхва. Спросил строго:
– Тебе чего?
– Вот, подарок тебе принёс, – и передал серебряное обручье с изображением Дива крылатого.
– Дорогая вещь, – в смущении сказал боярин.
– Дорогая и ценная. Не бойся – не краденая. Я знаю, кому это дарю. Беловолоду! В следующем году тебя ждут большие испытания, мне Див внушил! Помни: не князьям служишь, а Русской земле! Знаю: не верят теперь старым богам не только города, но и веси… Храни тебя твой новый Бог для Русской земли, но и старину не забывай! Человек без прошлого – что юноша без наставника, блуждает в потёмках, любой его за собой повести может! Не ведись – сам веди за собой людей!
Сказал, повернулся и пошёл из города…
Долго смотрел вслед удаляющемуся волхву Беловолод. Держал в руках обручье. «Ничем не одарил волхва, нехорошо… А что я могу дать ему? Видимо, от меня ему ничего не нужно… Второй человек отказывается от моей помощи… Помогать нужно тому, кто в помощи нуждается… Кому нужны гривны, монеты, а кому золотое слово… Золотое слово… Золотое слово…» Не мог Беловолод додумать до конца свою мысль, ускользающую из хмельной головы. Спустя много месяцев эта мысль снова возникнет в его разгорячённом мозгу, она будет простой, как та, что сказал волхв: «Не князьям служи, мечом махать и без тебя охотников много… Но если уж взял в руки оружие в жестокие дни, должен знать: всех ли собрал под свои знамёна, время выбрал ли верно, Русскую землю идёшь защищать, или себя показать? Так переспрашивай себя без лукавства, и тогда не ошибёшься!»

***

Март выдался очень суровым: днём под весенним тёплым солнцем текли ручьи, ночной холод вымораживал влагу, и утром от луж и ручьёв оставались только небольшие замёрзшие лужицы… Поэтому ранний разлив Десны выдался слабым, многие участки заливных лугов не покрыла вода, что сулило жаркое и сухое лето.
В середине апреля в Трубече объявился великий князь киевский Святослав Всеволодович. Захотел повидать местное боярство. Так объяснил всем свой приезд:
– Еду в свою любимую вотчину – Карачев. Посмотрю, как строится в городке каменный храм. Сам проверю дела тамошние… Ну, рассказывайте, кто что делает, может, жалобы какие есть? Подробнее о вас мне Всеволод расскажет…
Жалоб на Всеволода бояре не имели. Да если бы и имели, кто решился бы в присутствии самого князя жаловаться на него? Только ненормальный, а таковых среди местных бояр не было.
Всеволод представлял каждого, говорил Святославу, чем данный боярин занимается.
Казалось, Святослав слушает невнимательно, полуприкрыв веки. «Сейчас уснёт», – подумал Беловолод. Киевский князь казался очень уставшим, было видно: дальняя дорога утомила его.
– А это наш боярин Беловолод Просович. Из половецкого плена вернулся, да не один, а с купцом Афанасием и с товаром не малым. Знает языки: греческий, половецкий. «Священное писание» знает, другие книжные премудрости… Весьма охоч до книг, – так представил Всеволод последнего боярина.
– Да? И «Священное писание» знает? – оживился Святослав. – А слышал что-нибудь о Послании святого апостола Павла к коринфянам?
У Беловолода похолодели кисти рук (так бывало всегда, когда надо было вспомнить определённый текст), он стал растирать их, перед глазами всплыла давно читаемая страница:
– «…Хорошо человеку не касаться женщины. Но, во избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа. Муж оказывай жене должное благорасположение; подобно и жена мужу…» Это место из Послания особенно запомнилось…
Святослав внимательно посмотрел на Беловолода. Продолжил по памяти слова Послания:
– «Жена не властна над своим телом, но муж; равно и муж не властен над своим телом, но жена. Не уклоняйтесь друг от друга»… Был бы ты, Беловолод, монахом, сделал бы тебя настоятелем своего Выдубицкого монястыря…
– У него жена, трое детей, – с улыбкой произнёс Всеволод.
– Да? – удивился, или сделал вид, что удивился, киевский князь. – Воев растишь Отчизне, или…
– Или. Двух старших дочерей уже замуж выдал, осталась одна, младшенькая, – с поклоном ответил Беловолод. Он изменил своё мнение о князе: перед ним сидел не просто уставший князь, а весьма мудрый человек с хорошей памятью.
– И как выдал? Удачно? А младшей сколько лет? – продолжал допытываться киевский князь.
– Старшую выдал за рыльского князя Святослава. Среднюю за брянского посадника Александра. А младшей ещё десяти лет не минуло, – чётко доложил Беловолод.
– Младшую как звать-то?
– Ольгой назвали, в честь нашей княгини Ольги Глебовны, – посмотрел на Всеволода боярин.
– Доброе дело, – кивнул Святослав. – Десять лет – самое время для учёбы. Учи, Беловолод, дочку грамоте, языкам разным… Пригодится. Не много, Всеволод, у тебя бояр, зато каждый на примете, каждый при деле. А воинским делам все обучены?
– Все, отче, – утвердительно ответил трубечский князь. «Брат» – так иногда обращался князь к князю, желая подчеркнуть своё равное сословное положение. Но в данном случае Святослав приходился и Всеволоду, и Игорю не только двоюродным братом, но и отцом, – так как был старшим в роду среди «Ольговичей», да ещё и великим князем киевским.
– Вот и хорошо. На обратном пути из Карачева мы это ещё обсудим, – заявил Святослав, вставая, давая понять собравшимся боярам, что беседа окончена.

Не прошло и трёх дней, как уехал киевский князь Святослав в Карачев, в Трубеч нагрянул князь Игорь. И вновь всех бояр позвал к себе Всеволод.
– Помните победы прошлого года? – спросил собравшихся Игорь Святославич. – Реку Хирий? Реку Мерл? Хочу вновь преломить копьё о конец поля половецкого, славой покрыть знамёна наши. Так мыслю: в Новгородке будут мои вои и ковуи черниговские во главе с боярином Ольстином Олексичем, их князь Ярослав даёт. Из Путивля выступит мой сын Владимир. Выступаем из Новгородка двадцать третьего апреля. Ты, Всеволод, выступишь из Курска после того, как к тебе придёт Святослав Ольгович Рыльский. Чтобы пятого-седьмого мая быть всем на Осколе. А вы как думаете?
Всеволод задумался, почесал бороду:
– Но Святослав киевский, мне кажется, готовит большой поход на половцев. На обратном пути из Карачева он будет говорить именно про войну. Про военное дело спрашивал…
– И какое ты себе место готовишь в этом походе? Опять возы охранять? А первым будет выступать Владимир Глебович? И вся добыча ему достанется, этому… – Игорь весь напрягся, желая как можно хуже высказаться о переяславском князе, но сдержался. Продолжил:
– Ему ведь всё равно, кого разорять – половцев ли, своих ли русичей… Нет! Я сам могу степняков бить, не хуже Святослава! Уже получалось! Получится и на этот раз, мой славный и храбрый брат! Готовь воев к походу!
«Да, получалось… Почему должно не получиться на этот раз? Не в первой ломаем половецкие сабли! Получится, мы обязательно одержим победу!» – размышлял Всеволод. Заметив на себе пристальный взгляд Беловолода, положил руку на его плечо:
– Готовь трубечские отряды и кветуньские. Через неделю жду тебя в Курске, куда я завтра же и отправлюсь. Подготовлю моих славных курян…

Ещё не совсем сошло весеннее половодье, но дороги уже просохли. Большое войско собрал Всеволод: больше двух тысяч собрал из Трубеча и Курска. Постарался Беловолод: здесь была вся дружина Год;на, бояре Константин с сыном, Тимофей, Булыч, Дедослав… Здесь был Агафон, он теперь командовал отдельной сотней… Сотню прислал брянский посадник Александр. Всеволод вооружил, кажется, всех курян. Шло к Осколу северское воинство на встречу с князем Игорем.
В конце второго дня похода, вечером первого мая, первым изменения на небе заметил Константин. Он ехал рядом с Беловолодом, сказал тому:
– Рано темнеть стало. А на небе – ни облачка.
Беловолод согласился:
– Рано. Может, это начало солнечного затмения?
Прошло ещё немного  времени, теперь бояре были уверены: Даждьбог отворачивает лик свой от русского воинства. Темнело всё сильнее. Наконец, словно лунный месяц остался от солнца. Войско встало, к боярам подскакали с разных сторон Всеволод и Годин. Первым задал вопрос дружинник:
– Что делать? Не повернуть ли назад? Хорс лик свой закрыл!
Всеволод быстро ответил:
– Продолжаем движение! Как условились, на Осколе ждёт нас Игорь! Выбирайте место для ночлега, до реки остался один дневной переход!
С тем и ускакал обратно Годин, передавая княжеский приказ курянам и трубечанам.
Через несколько минут солнце светило, как обычно, приготавливаясь к встрече с землёю на горизонте. Выбрали место для ночлега на большой поляне, стали устанавливать шатры. Один шатёр – для трубечских бояр, второй – для курян, третий – для рыльских. Четвёртый шатёр был княжеским. Остальное воинство ночевало под открытым небом. По всему чувствовалось, что небесное знамение не прошло незамеченным, настроение у людей было нерадостным.
Константин, перед тем, как уснуть, сказал:
– Что будет – то будет, от судьбы не уйдёшь… Бежать от неё – себе только хуже сделаешь. Что на роду написано…
И замолчал, не стал продолжать. Беловолод мысленно продолжил мысль друга: «Написано-то у всех по-разному… Не всем вместе погибать! Даже в лодке, когда она переворачивается, кто-то выплывает, а кто-то тонет…»
С этими грустными думами отошли ко сну воины. Тяжелее всех было закоренелым язычникам: им теперь запрещали на людях молиться своим богам, только втайне доставали они свои амулеты, тихо, чтобы никто не услышал, шептали заговоры…
Назавтра, ближе к вечеру, встретились с войском Игоря Святославича. Князья собрали первый совет. Игорь обратился к братии своей:
– Если мы без битвы вернёмся, то позор нам будет хуже смерти; так будет же так, как нам Бог даст.
Решено было теперь передвигаться только ночью, днём отдыхать под прикрытием небольших дубрав, где были хоть какие-то источники воды.
Половцев нигде не было, и это настораживало.
Разведка не могла взять «языка», отдельные конные разъезды степняков видели только издали. Надо полагать, что и половцы тоже видели русские дозоры. Многотысячное воинство в степи не спрячешь, даже если передвигаться только ночью.
Потревоженные птицы поднимают шум, степные суслики испуганно свистят… Земля «молчит», но лишь потому, что ближайшие половецкие отряды находятся на расстоянии семидесяти – восьмидесяти вёрст, близко к русским подъезжают лишь степняки-лазутчики. Похоже, половцы готовились к встрече.
…Вот уже совершено три ночных перехода, три дневные стоянки. Днём, несмотря на тишину, не спалось.
Беловолод, лёжа на весенней, мягкой траве, рассматривал отдыхающих коней, воинов, прилегших в тени дубов, ив и ракитовых кустов. Стоило закрыть глаза, как в воспалённом мозгу возникало одно и то же видение: кровавый месяц-солнце бросал на землю тусклые багряные лучи, от конных отрядов оставались одни силуэты, как будто это не живые всадники на конях, а призраки движутся куда-то по одной им ведомой тропе.
И тут Беловолода словно осенило. У боярина похолодели кисти рук, он присел.
«Как же я мог забыть! Это уже было у Ольговичей! Было! В год смерти деда Игоря, Олега Святославича, тоже было солнечное затмение за десять дней до смерти… И потом… Когда умер киевский князь Всеволод Ольгович, стрый Игоря, в этот год тоже было солнечное затмение! Это Всеволод Ольгович, а другой стрый, Игорь Ольгович, он был убит в Киеве за месяц до затмения Даждьбога, бога – оберега русичей! И Ольговичей! Но не слышат предупреждений своего бога, не обращают внимания!»
Беловолод поднялся, стал обходить отдыхающий лагерь. «Пусть эти затмения иногда были после княжеских смертей, но они были, были… Смерть – затмение, затмение – смерть… Если покопаться в хронике, то можно, наверно, найти у Ольговичей и другие подобные случаи…»
Кровь прильнула к холодным ладоням, они потеплели.
«Почему именно сейчас эти мысли пришли ко мне; сейчас, перед битвой? – думал боярин. – Даже если мы одержим победу… Не так надо было поступать, не так! Разве не хочет победы над половцами Святослав, киевский князь? Вместе же мы сильнее, порознь – слабее…»
Но надо отдыхать, надо! Хватит думу думать… Беловолод вернулся на своё место, лёг и тут же уснул.
Вечером вернулся Годин, которого посылали в разведку, и сотник из дружины Игоря, взявший «языка». Они доложили:
– Видели врагов, враги наши во всём вооружении ездят, так что, либо нам надо сейчас наступать, либо возвращаться домой.
Подробно описали, какое вооружение у степняков, какие доспехи на них. После минутной паузы Годин добавил:
– Не удачное сейчас для нас время.
Игорь, проведший весь день в седле, объезжавший расположившихся на отдых воинов, спросил разведчиков:
– Что за река перед нами?
–Пленный сказал: Сюурлий. За ней – половецкие отряды, – ответил дружинник князя Игоря.
– Сюурлий означает «много быков», – перевёл с половецкого языка Беловолод.
Игорь кивнул, продолжил:
– Утром, как перейдём реку, построимся для битвы в шесть полков: мой полк посередине, по правую руку будет Всеволод, по левую – Святослав. Впереди будут: слева полк Владимира, справа – ковуи с Ольстином. Третий полк будет сборный ото всех: выделите лучших стрелков. Дедослав, ты у нас, кажется, из лука лучше всех стреляешь? Вот тебе и командовать передовыми лучниками.
– Сделаем, – коротко ответил кветуньский боярин, поглаживая седую бороду.
– С рассветом начнём построение, – определил время Игорь.
– Лучше бы начать построение затемно, – предположил Беловолод.
– Два наших юных полководца в серьёзных боях ещё не участвовали. Я сказал – с рассветом… начнём построение.

Опять не спалось. Соплеменники Беловолода все спали, или делали вид, что спят, трубечский боярин не мог делать ни того, ни другого. Встал, прошёлся к реке. Её русло угадывалось в тёмной, широкой долине, которую не могла осветить полностью низкая луна.
– Боярин, – окликнул Беловолода ночной дозорный. – Ты бы так смело не разгуливал над оврагом. Тебя далеко видно. Не дай Бог, ещё в плен возьмут, либо стрелой заденут. А половцы – они такие – метко стрелять умеют, с детства приучены…
– Хорошо, – только и сказал Беловолод дозорному, прятавшемуся в кустах. Лёг, стал слушать землю. Теперь она не молчала: совсем рядом был слышен топот сотен лошадей. «Может, самая пора уклониться от боя?» – возникла мысль. Встал, отошёл от крутого берега. Где-то, совсем рядом, затявкали лисы. «Вовремя предупредил меня дозорный. Кто лис потревожил? А кто потревожит, предупредит Игоря? Он слепо верит в свою удачу, не слышит и не видит ни знамений Даждьбога, ни Дива… Спит, наверно, в своём шатре», – непонятная злость поднималась из глубин души Беловолода на действия новгород-северского князя.
Вошёл в свой шатёр. Лёг. Уснул только под утро.

Едва приблизились к долине реки, как увидели половецких стрелков, выезжающих из своих полков. Стрелки приблизились к воде, выпустили по одной стреле в сторону русских, и ускакали. «Метко стреляют», – подумал Беловолод, заметив, как в рядах рыльских и путивльских отрядов пали несколько воинов, не успевшие закрыться щитами.
Игорь дал команду к атаке, указывая мечом на врага. Загудела земля, сотни, тысячи конных воинов помчались на другой берег Сюурлия.
Первые витязи взобрались на приречные холмы и увидели неожиданное. Основные половецкие полки, стоявшие поодаль, повернули коней и обратились в бегство.
Святослав Ольгович, Владимир Игоревич, Ольстин с ковуями, Дедослав со стрелками-лучниками бросились их преследовать, а Игорь и Всеволод двигались медленно, стараясь держать строй полков.
Передовые полки русских догнали бегущих половцев, стали хватать пленных.
Враг бросил свой обоз, а русские, достигнув половецких повозок, захватили в них много ценных вещей: оружие, ткани дорогие, утварь серебряную и золотую, половецких жён и детей.
Святослав и Владимир настолько увлеклись погоней, что оторвались от основных сил русских. Уже несколько раз Игорь посылал к ним гонцов с требованием вернуться. Ни гонцы, ни князья не возвращались.
К Беловолоду подъехал Годин, спросил:
– Боярин, можно на фланги лазутчиков пошлю врага поискать?
– У князя Игоря надо спрашивать! Стой, я сам спрошу!
Беловолод покинул свой полк, подъехал к Игорю и задал тот же вопрос. Получил разрешение.
Годин послал на фланги по десять воинов узнать, не попадут ли русские во вражеский «мешок».
Когда стемнело, разведчики вернулись. Доложили: и слева, и справа от войск Игоря враг на расстоянии в полдня пути.
Сообщили об этом князю Игорю.
Святослав и Владимир вернулись только к полуночи. Игорь собрал всех князей, воевод. Сказал:
– И слева, и справа, как сообщил дозор, в полдня пути от нас видны полки половецкие. Их много. Разве здесь сейчас уже все половцы собрались? Нет. Ныне же поедем через ночь! Если утром враг кинется догонять – то только лучшие из половецких конников нас догонят. Сможем ли мы уйти от погони – уж как Бог даст.
И сказал тогда Святослав Ольгович стрыям своим:
– Далеко гнался я за половцами, и кони мои изнемогли. Если сейчас ехать, то отстану по дороге.
В шатре повисла мёртвая тишина. Все думали, что делать. Всеволод решил высказаться:
– Святослав Ольгович прав. Не может он сейчас идти. Впрочем, Владимир Игоревич тоже. Предлагаю здесь ночевать.
И опять – тишина. «Вот она, расплата за всё», – подумал Беловолод.
Только сейчас Игорь понял свое безвыходное положение. Он попал в сети, умело расставленные врагом.
Игорь долго молчал, потом изменившимся голосом (каким-то глухим, как из пустой бочки) сказал:
– Не удивительно, братья, всё обдумав, нам и смерть будет принять. Ночуем здесь.
Беловолод вернулся в свой шатёр. Не раздеваясь, лёг спать. И сразу же провалился в тяжёлый, без сновидений, сон.

На рассвете огляделись русичи: со всех сторон были половцы. Внимательно оглядели их стяги. Князья, бояре собрались вокруг Игоря, размышляя, кому на чей вражеский полк идти. Игорь, горько улыбнувшись, сказал:
– Похоже, братья, собрали мы на себя всю землю половецкую. Вижу стяг Кончака, и стяг Козы Бурновича… А там – стяги Токсобича, Колобича и Етебича. И ещё… да, это Тертробича.
Всеволод посоветовал:
– Если поскачем – спасёмся сами, а простых людей оставим. Пред Богом это будет большой грех: получается, что мы их предаём. Надо сойти с коней. Пойдём, сражаясь, до реки Донец. Половцы вынуждены будут спешиться, а пешими степняки не умеют сражаться. Либо все умрём, либо вместе живы останемся.
Игорь дал команду:
– Спешиться!
Спешились все, сомкнули ряды, двинулись на врага.
Как и предвидел Всеволод, пришлось покинуть коней и половцам: неудобно конникам воевать с пешими воинами.
Зазвенели франкские и русские мечи о половецкие, агарянские сабли, раздались первые крики раненых и умирающих. Началась многочасовая битва…
В середине дня ранили Игоря в левую руку. Не бросил своих воев князь, продолжал сражаться. Беловолод перевязал Игорю руку, велел подать ему коня: от потери крови ослаб князь.
…Вечер. Сражаются русичи, ничего не могут поделать с плотными рядами наших бойцов степняки. В пешем строю не сильны они, хоть и меняют свои отряды. У наших нет возможности замены, устали руки и плечи, затупились мечи и сабли.
Ночь. Битва продолжается, ослабли половцы, но ослабли и ковуи Ольстина Олексича, им тоже непривычен многочасовой бой в пешем строю…
Наконец, дрогнули ковуи. На рассвете обратились в бегство, побежали к оставленным коням.
Игорь закричал:
– Беловолод, Константин! Ковуи всех коней уведут! Не давайте им коней!
Сам поскакал, пытаясь вернуть бежавших в строй. Но не слушались «свои поганые», сели на коней, попытались спастись бегством. Тогда Игорь дал команду трубечским боярам:
– Беловолод, Константин, берите наших коней, сажайте на них Владимира и Святослава, бегите к морю!
Ещё одна группа пеших воинов побежала к коням. Беловолод узнал среди бегущих молодых князей, повторил приказ Игоря:
– Константин, веди князей к морю!
Константин со своими отрядами дал возможность князьям и сопровождавшим их воинам коней, большая группа всадников помчалась в южном направлении.
Половцы растерялись, одни русские и их союзники бежали в одну сторону (ковуи), другие – в другую, на юг (Святослав, Владимир). Их замешательство длилось недолго. Вот определились преследователи, половецкие отряды также сели на коней, началось преследование бегущих.
Игорь почему-то снял свой позолоченный шлем, в сопровождении двух всадников попытался вернуться к основным нашим силам.
Чуть поодаль, ведя запасных коней, ехал Беловолод и несколько всадников, среди которых боярин узнал Агафона.
В этот момент Беловолод увидел, как наперерез Игорю помчалась очень большая группа половцев, отрезая Игоря от основных пеших воинов и от группы Беловолода. «Всё, сейчас Игорь будет взят в плен!» – определил Беловолод.
Он заметил, как на западе образовалось пространство, свободное от врага.
– Остальные – за мной! – скомандовал трубечский боярин, надеясь в этом пространстве не увидеть вырастающих, слово из-под земли, степняков.
Скакал что есть мочи, ведя запасных коней. Пока степь была свободна от всадников, погони за ним не было. Оглядел свою группу. Она состояла из десяти (может быть, чуть больше) человек, которые вели двадцать коней.
Целый час шли на бешеном галопе. Потом темп сбавили, пересели на свежих коней. Теперь боярин спокойно пересчитал людей: было их четырнадцать. Из бояр в группе только он один. Подумал: «С запасными конями можно спастись. Но к Днепру выходить нельзя: там наверняка стоит стража половецкая. Только на север!» Дал команду менять направление движения:
–Теперь идём строго на север!
Размышлял далее: «Всем ехать кучно нельзя. Надо одного послать вперёд, чтобы, увидев половцев, было время повернуть коней и бежать». Окликнул Агафона:
– Сотник! Агафон! Поезжай на север чуть впереди, увидишь врага, махни два раза мечом!
Агафон послушался, поехал вперёд. Но Бог был милостив к беглецам, никаких половецких отрядов (ни маленьких, ни больших) не увидели.
Регулярно попадались небольшие островки дубрав, но до настоящего леса было ещё очень далеко.
…Прошли вёрст семьдесят. Люди очень устали: ведь вторые сутки не спали. Выбрали перелесок погуще, заросший ивняком, решили здесь переночевать.
– Спите, – сказал Беловолод. – Потом я разбужу Агафона.
С коней сняли сёдла, устроились на ночёвку.
Взошла луна, хотя было ещё светло. Боярин для себя решил: когда ночное светило пойдёт на закат, только тогда он разбудит Агафона.
 
…За второй день прошли вёрст восемьдесят или чуть больше. Перелески стали попадаться чаще, справа показалась какая-то река, которая, извиваясь, текла с севера на юг.
Беглецы старались держаться в стороне от неё: вдруг попадутся половцы, пасущие скот, ведущие животных на водопой.
Вдруг один из воев Владимира Путивльского сказал Беловолоду:
– Я узнаю эти места! Это река Уды, приток Донца, где князь Игорь увидел солнечное затмение. Поверни мы тогда – и все остались бы живы!
Беловолоду нечего было узнавать, он был не с Игорем, а со Всеволодом, и шли они другой тропой. Располагаясь на ночлег, отдал приказ:
– Ночью дежурить по двое. Агафон дежурить не будет: он в дозоре был прошлой ночью.
Лёг, положив под голову седло, накрылся плащом, и моментально уснул.
Проснулся ещё затемно. Прислушался. Было тихо, только кричали некоторые большие степные птицы. «Интересно, где дозорные?» – мелькнула первая мысль.
Лёгкий дымок поднимался в стороне. Подошёл к стражникам, которые улеглись у костра, который они развели в небольшой ямке. Заметил:
– Огня не видно, но дым идёт. Гасите костёр.
Воины с неохотой повиновались.
«Куда идти? – размышлял Беловолод. – Только не через земли Владимира Глебовича. Надо найти киевского князя Святослава Всеволодовича. Успел он вернуться из Карачева? Вряд ли. Путь далёк. Где он? В Новгород-Северском? Нет, Новгородок он уже прошёл. Если только в Чернигове или на пути к нему… Там могу встретиться с Ольстином, он ведь ковуев с поля боя увёл… Правда, как и князь Игорь, был ранен… И всё же, как выйдем на своих, буду путь держать на Чернигов».

Догадка Беловолода оказалась верной: Святослав прибыл в Чернигов из Новгородка по Десне в ладьях. В тереме черниговского князя Ярослава принял великий киевский князь трубечского боярина.
Подробно, красочно описал Беловолод поражение Игоря. Его плен, бегство Святослава и Владимира к морю, мужественное поведение Всеволода, до конца сражавшегося в основном стане русских. Рассказал о том, как уходил от преследования Ольстин Олексич со всеми ковуями.
– Нас была жалкая горстка бойцов (пятнадцать человек), на наше бегство никто не обратил внимания, – такими словами закончил свой рассказ Беловолод.
Когда рассказывал, боялся взглянуть на князя. В старину, говаривали, гонцов, приносящих дурные вести, казнили. Замолчав, Беловолод взглянул на Святослава.
И похолодел: до того изменился лик князя. Цвет лица стал землянисто-серым, уголки рта опустились, дрожащей рукой он закрыл глаза.
Спустя какое-то время опустил руку, слабым голосом сказал:
– Братья и сыновья мои, мужи земли Русской! Даровал мне Бог победу над погаными, а вы, не сдержав пыла молодости, отворили ворота на Русскую землю. Воля Господня да будет во всём! И как я только что досадовал на Игоря, что, не оповестив меня, ушёл в поход, так теперь оплакиваю его, брата своего. Ярослав, готовь мне коней, завтра ввечеру должен быть в Киеве, готовить к обороне города русские. Пошлю сыновей в Курск и Путивль, ибо без воев осталось Посемье. Эх! «Много замыслов есть в сердце человека, но случится только то, что определено Господом!» Беловолод! Поедешь со мной; поведаешь всё боярам киевским, как мне поведал!

В течение одного дня доскакал Святослав из Чернигова в Киев. Первым делом оповестил Олега и Владимира немедля, завтра же, ехать в Курск и Путивль защищать эти города от половцев. Затем послал гонцов к Давиду в Смоленск и к Рюрику в Белгород Русский с просьбой о помощи.
Вечером же следующего дня Беловолод выступил перед киевскими боярами с известием о поражении северского воинства в половецкой земле на реке Каяле. Одновременно с Беловолодом выступили купцы, вернувшиеся от степняков. Купцы передали объявление ханов половецких: русские князья должны выкупить своих братьев, или они сами за остальными придут. Передали список пленных с указанием цены каждого. Самый старый купец добавил:
– Велели ханы на словах передать: первый в списке должен быть выкуплен последним, после всех.
Первым был указан князь Игорь, за него половцы требовали две тысячи гривен, за Всеволода, Святослава, Владимира – по тысяче гривен за каждого. Воеводы были оценены кто в двести, кто в сто гривен.
Ропот недовольства прокатился среди бояр. Пётр Бориславич сильнее всех возмущался:
– Ещё не завоевали, а уже указания шлют!
Другие вторили ему:
– Надо весь народ русский поднимать на защиту Отчизны!
Беловолод пробился к Святославу, взглянул на список. Постарался запомнить известные имена: «Князь Всеволод – тысяча гривен, боярин Константин – двести гривен, боярин Дедослав – двести гривен, боярин Тимофей – сто гривен, Фёдор, сын Константина – сто гривен…»
Остальные воеводы были новгород-северские, путивльские, рыльские, курские. Ольстина Олексича в списке не было.

***

Княгине Ольге Глебовне Беловолод рассказал о подвигах русичей, о героическом поведении её мужа подробнее, чем киевскому князю и боярам. О пленении Игоря в задумчивости произнёс:
– Зачем шлем свой снял? Не простой шлем – с позолотой – он всё равно хорошо виден был… Никто не смог ему на помощь прийти, все окружены были…
– Ольстина Олексича в списке нет? – спросила Ольга, показывая тем самым, что очень внимательно слушала рассказ боярина.
– Нет. Правда, один бежавший сказал мне уже в Чернигове, что видел, как за Ольстином скакал рыльский боярин Леонид, которого в отряде черниговских ковуев не должно было быть… Леонида в списке тоже нет…
– Как нет и Година, – с сожалением отметила княгиня.
– Да. Но есть Всеволод. За него надо собрать нам тысячу гривен… Тысячу! Где взять такие деньги? Если я продам оба своих дома в Трубече и Курске, то и тогда не наберу даже сто пятьдесят гривен, – сокрушаясь, развёл руками Беловолод.
– О муже потом, надо думать о спасении трубечских бояр… Это шестьсот гривен, – мрачно сказала Ольга.
Что отвечать боярину? Нечего! Он промолчал. Молчала, напряжённо думая, княгиня. Наконец сказала:
– Поеду к Ярославу. У черниговского князя есть свои люди среди половцев. Но перед этим… Собери лучших мужей Трубеча. Не должны они оставаться в стороне от спасения своего князя, – так закончила разговор Ольга Глебовна.

Тревожные вести приходили из городов, расположенных ближе Трубеча к половецкой степи.
Кончак осадил Переяславль Русский, защищал родной город Владимир Глебович. Тяжело ранен был князь вражескими копьями, но горожане и князя у половцев отбили, и родной город отстояли. На помощь переяславцам пришёл сам Святослав Всеволодович. Отступил Кончак от Переяславля, но при отступлении взяли небольшой городок Римов и всех, кто был в нём, увели в полон.
Другие половцы, ведомые ханом Гза, ринулись в Посемье. Раньше половцев сюда успели сыновья Святослава Олег и Владимир, так что задумка взять русские города незащищёнными провалилась. Всё, что смог сделать Гза, это разорить веси северян, и сжечь острог у Путивля. На большее сил не хватило, и пришлось половцам вернуться восвояси.
Пока Ольга Глебовна собирала средства на выкуп томившихся в плену русичей, из Киева вернулся купец Афанасий, поведал Беловолоду неожиданное:
– Видел в Киеве князя Святослава. Узнав, что я из Трубеча, сказал мне: «В вашем городе есть боярин Беловолод, спасшийся в битве с половцами. Он здесь очень красочно описал воинов князя Игоря, героическое поведение князя Всеволода. Боярин мне нужен. Передай Беловолоду: жду его».
Стали вместе собираться в далёкий путь: Беловолод – к Святославу, Улада – вместе с княгиней Ольгой Глебовной – к черниговскому князю Ярославу. Младшую дочь Ольгу оставили на попечение Искры.

В Новгороде-Северском стали свидетелями необычного происшествия: въезд в город под колокольный звон бежавшего из плена князя Игоря и выехавшую встречать мужа Евфросинию Ярославну. Первой встречающей князя была, конечно же, Ольга Глебовна.
– Жив твой муж, жив, даже не ранен, он у тебя заговорённый! – обнял Ольгу Игорь. – Господь хранит его, видно, крепко за него молилась! К Ярославу в Чернигов собралась? Подожди немного – вместе поедем. Нога отойдёт немного: ногу повредил, когда из плена бежал…
Так на несколько дней Беловолод задержался в Новгородке.
На третий день своего возвращения Игорь устроил пир своим боярам и княгине Ольге Глебовне. На пиру подробно рассказал всем о битве, о пребывании в плену, о славном половчанине Овлуре, не побоявшемся содействовать русскому князю в побеге (об охоте с ястребом на зверей, правда, умолчал). В заключение сказал о сыне:
– Сына взяли, когда он к морю бежал. Пленил его Копти из Улашевичей. Но потом его к себе Кончак забрал, хочет переманить на свою сторону, невесту ему подыскивает… Надо к Ярославу ехать, сообщить обо всём. Завтра же с Ольгой Глебовной отправляемся в плавание…
«В плавание? – встрепенулся Беловолод. – Значит, не торопится князь защищать земли свои! Или уверен, что Кончак ничего плохого его сыну и его землям не сделает? Наверно, так…»
И осушил полную чару медовухи.

Чернигов с реки чем-то напоминал Киев. Такие же неприступные стены и башни крепости, в центре – величественный Спасо-Преображенский собор, которому более ста лет, чуть поодаль – Успенский собор Елецкого монастыря, видны были золотые купола Борисоглебской и Ильинской церквей.
Ярослав Всеволодович очень обрадовался, увидев Игоря, а Ольгу Глебовну обнял со словами:
– Вот какая супруга у моего богатыря Всеволода, был бы помоложе – влюбился бы в такую красавицу! Но годы, годы!..
Беловолода покоробило это «мой Всеволод». Сразу же, после рассказа Игоря о побеге из плена, Ольга стала просить наладить связь с половцами, чтобы выкупить у них пленных.
Большое крупное лицо Ярослава сразу осунулось, мешки под глазами набухли, лоб покрылся сетью морщин.
– Был у меня для этих дел хитрый муж Ольстин Олексич… Погиб, в списке на обмен его нет… Мы тут, брате Игорь, пока ты в плену был, список получили, кого Гзак и Кончак обменять или продать готовы… А купчишки мои все малоопытные, боятся ныне к половцам ходить… Но попробуем, княгинюшка, попробуем… Дам указ идти к степнякам – пойдут, никуда не денутся. На это дело недели уйдут, не быстрое это дело… Ждать готова? Серебро при тебе? – задал вопросы Ярослав.
Ольга кивнула, испуганно проговорила:
– Да.
– Вот и хорошо. Поживи пока у нас. Торопиться тебе некуда, твой град от степи далеко, – Ярослав повернулся к Игорю. – А ты, брате, тоже помощи просить приплыл?
– У меня никого не осталось… ни трубечан, ни курян, ни моих новгородцев, – с горечью произнёс новгород-северский князь.
– Чего же ты хочешь, чтобы я свои грады без защиты оставил, как ты? Нет, брате, извини, один раз я тебе уже воев давал, да ты ими распорядиться не сумел. Теперь, по твоей милости, не в походы ходить, а, дай Бог, города и веси черниговщины оборонить бы. Иди ты… к великому князю киевскому Святославу. Он, знаю, своими сыновьями твои грады прикрыл… В ножки поклонись своему боярину – вовремя оповестил Русскую землю, вовремя Святослав защитников поставил, а не то не миновать бы ещё б;льшей беды… Пока ваши ладьи на плаву, отправляйся в Киев. Завтра повечеряем вместе, а послезавтра поплывёшь… А я пока гостинцев в Киев насобираю…

Назавтра, по случаю возвращения из плена князя Игоря, пригласил Ярослав гостей на праздничный пир. Пригласил и знаменитых в Подесенье гусляров. Это были хорошо известные Игорю и Беловолоду Свирята и Гостил, третьим был молоденький рыжий юноша, которого почти никто не знал.
Улада пошепталась с Ириной, супругой Ярослава, сказала Беловолоду:
– Третьего зовут Вороном, он из плесковичей.
«Ворон? Почему Ворон? – удивился боярин, разглядывая рыжие волосы юноши. – Кажется, его имя означает «вестник богов».
Когда Ворон оторвал свой взгляд от гуслей и взглянул на гостей, задержавшись на Беловолоде, боярин удивился его глазам.
«Вот, видимо, из-за этих больших чёрных зрачков и прозвали его Вороном, – отметил про себя Беловолод. – А очи его на самом деле не чёрные, а серые… Но первое впечатление – да, они чёрные…»
Ярослав перед выступлением певцов-сказителей заметил:
– В Моравии, Болгарии, Корсуни песнотворцы были… Много повидали, ещё больше – слышали…

И они запели. Пели по очереди, иногда – изредка – втроём.
Пели, как принято на Руси после Бояна: во вступлении отдавая дань талантливому сказителю, затем переходя в глубинные давние времена.
Про первого Руса, пришедшего из дремучих лесов на берега Днепра-Славутича.
Про первого вождя русов Дира, о котором узнали не только хазары, но и далёкие агаряне, и народы Кавказа.
Про второго великого князя русов Аскольда, принявшего христианство, заявившего всему миру, и прежде всего – самому Царьграду, – есть такая Русская земля, и все народы и государства должны считаться с ней. Со времён Аскольда южное море зовётся у греков Русским морем.
Наконец, третий (откуда и прозвище его – «Троян»), Даждьбога внук, храбрый Олег, объединивший всю Русь, от Варяжского моря до Русского, освободивший северскую землю от власти хазар. С него, Олега, началась жизнь единой Руси.
А мужественный Василий, сын славного Святослава, внук Игоря? Не только сам крестился, но привёл к вере Христовой всю Русскую землю. «Избыли мы идольское прельщение, ибо повелением твоим по всей земле славится Христос!» – пели сказители.
Пели гусляры славу Ярославу Мудрому, сыну Василия, победителю печенегов, после чего эти поганые уже не ходили на Русь. Русская земля нарядилась многими новыми городами, а старые приукрасились. В одном только Киеве были возведены изумительный по красоте Софийский собор, каменные Золотые ворота, монастыри Святого Георгия и Святой Ирины, Печерский монастырь. Ярослав как сеятель, «засеял книжными словами сердца верующих людей».
Последний, кого отметили певцы, был великий русский князь Владимир Мономах, внук Ярослава Мудрого. Он прогнал половцев за Волгу и Яик, запер в ущельях Кавказа. Запретил своим Уставом порабощать свободных людей, превращать их в холопов. Продолжил строительство каменных соборов в Переяславле Русском, Смоленске, Суздале, Владимире.
А его письмо князю Олегу Святославичу, кто его не знает? Оно пронизано болью за судьбу Русской земли…
Увидев, как нахмурились князья, сказители поспешили прекратить пение. «А о иных правителях, иных временах, споют иные песнотворцы», – так завершили свой рассказ гусляры.
Беловолод почувствовал, как от напряжения у него взмокла спина. Он постарался запомнить каждое слово песни, не упустить ни малейшей детали.
Ярослав попросил Беловолода проводить сказителей в покои для почётных гостей, где уже был накрыт стол с различными яствами, напитками. Беловолод исполнил пожелание хозяина дома, вышел вместе с женой и гуслярами. Заметил вчерашним скоморохам:
– Как вы сильно изменились после Кветуни…
– Да и ты, боярин, за последние годы возмужал, взгляд теперь у тебя твёрдый, властный стал, на кого своим взором посмотришь – словно насквозь пронзаешь, – ответил Свирята.
– В Трубеч не собираетесь? – полюбопытствовал Беловолод.
– Пока там нет хозяина города, нам туда рано идти… Впрочем, если с тобой вместе – мы не возражаем…
– Я в Киев иду. Может быть, вместе с князем Игорем.
– Тогда нам не по пути.
– Почему? – наивно спросил трубечский боярин.
– Ты думаешь, боярин, мы ошибку совершили, что упомянули Олега Святославича? – Свирята остановился перед дверью в покои. – Нет, мы Игорю специально напомнили, что нельзя князьям врозь быть, когда волки у ворот стоят… Он думал Святослава Всеволодовича обхитрить, а сам в походе всего лишился… Вот и бегает теперь, помощи просит…
Вошли, расселись за столом.
– Беда, боярин, знаешь в чём заключается? – спросил гусляр Беловолода. – Мы все христиане, но когда дело касается власти – тут князья готовы друг другу глотки перегрызть, к поганым за помощью бежать, лишь бы соседа примять, а лучше – затоптать… О Христе в этом положении забывают…
– И всё же… Если будете в Киеве – заходите на княжеский двор. Я там, чует моё сердце, надолго задержусь, – сказал Беловолод и покинул гусляров, стараясь не мешать им орудовать ложками.

Простившись с женой Уладой и княгиней Ольгой, Беловолод вместе с князем Игорем поплыл в Киев.
Святослав сначала принял Игоря, выслушал его, затем – после Игоря – пригласил Беловолода.
– Твоего князя сейчас нет, княгиня занята выкупом мужа, что делаешь сам? Есть у меня замысел; справишься – щедро одарю… Осенью-зимой думаю собрать всех князей для борьбы с половцами. Надо показать им необходимость единства действий. Вот ты, боярин, и опишешь это положение.
– Какое положение? – Беловолод сделал вид, что не понимает.
– Покажешь, к чему ведёт несогласие князей. Когда Русская земля едина была, половцы за Волгой сидели, отогнали их за Дон. Путь к Царьграду свободен был. …Да что я говорю! Ты сам всё знаешь. А чего не знаешь – спросишь. Для тебя ко мне проход свободный. К зиме должен написать! Всё, что тебе нужно, даст воевода Роман Изъедилович. Он у Михайловских ворот живёт. Роман! Позовите Романа!
Видимо, всё было обговорено с воеводой заранее, потому что быстро в княжеское помещение вошёл молодой, нарядно одетый не то половчанин, не то печенег. Чёрные глаза, чёрный волос, широкие скулы выдавали в нём нерусское происхождение. На поясе на аланский манер у него висел длинный, в золотых ножнах, кинжал. «Хорош себе помошничек. Чем же он может мне помочь?» – подумал Беловолод. Вся эта затея с написанием не то сказания, не то ст;рины всё больше ему не нравилась.
Вдвоём они вышли из княжеского дворца. Игоря уже нигде видно не было. Трубечский боярин вздохнул с сожалением:
– Княжеский замысел исполнять надо. Веди, воевода, в свои хоромы.

Начал Беловолод без особого желания свою работу словами: «Не лепо ли ны бяшеть, братие (написал «братие» – ибо слушать его песнь будут только князья-братья одного рода), начати старыми словесы трудных повестий о плъку Игореве, Игоря Святъславлича? Начати же ся тъй песни по былинам сего времени, а не по замышлению Бояню».
Далее – коротко – о Бояне.
Потом мысли улетели на много десятилетий назад, стоило только самому себе задать вопрос: «А кто уже гонял половцев, кто побеждал их?» Конечно же, это был Владимир Мономах.
И вот уже дела Игоря сравниваются с делами «старого» Владимира. История вплетается в повествование, как вчерашний день.
И всё же: как начал бы Боян?
Может, так: «Комони ржут за Сулою; звенит слава в Кыеве…»
Нет, я буду писать так, как было. Для большего впечатления населю песнь Дивом крылатым, вспомню о родоначальнике Руси Трояне, о его тропе, которую он проложил – путь «из варяг в греки». Кто защищал нас тогда, не знающих Христа? Конечно, наш великий Даждьбог, и все мы – Даждьбожьи внуки…
Работа захватила Беловолода. На память он не жаловался. Но иногда надо было передохнуть, чтобы мысленно составить следующий текст. Тогда он просил Романа проводить его в Выдубицкий монастырь, где лежала Сильвестрова хроника. Листая её, обдумывал дальнейшие фразы. Вспоминал своё пребывание в Сугдее, как туда приплывали купцы из ставшей чужой Тмутаракани, или спускались с гор хмурые готы… Вспоминал и песни мудрых сказителей…
Посетил супругу Святослава – Марию Васильковну. Она была из рода Изяславичей полоцких, дочь Василько Святославича. Хорошо знала историю полоцких, смоленских князей.
Роман только качал головой, занося боярину то квас, то узвар, то миски с кашей… Часто еда оставалась нетронутой, зато никогда не забывал Беловолод требовать одного: пергамента, пергамента, только пергамента, иногда чернил и перьев…
Один раз, правда, оторвался от работы, получив письмо от жены. Улада писала: «Кончак выдал много людей Игоря, Владимира, рыльских людей немного. Из князей – никого. Злобствует, что Игорь бежал. Из трубечан и курских – никого. Нужны гривны. Где их взять?»
Пошёл к Святославу. Тот коротко ответил:
– Положишь передо мною песнь свою – дам и гривны, и домой отпущу.
Собственно, песнь была уже написана. Надо было просто переписать её набело.
Вновь неделя работы без сна, практически без еды. Но через неделю он положил текст перед киевским князем. Святослав не поскупился, заплатил щедро за труд – но вот хватит ли этих гривен на выкуп бояр, князей, и главное – Всеволода?

***

…Несколько дней провёл Беловолод в Трубече вместе с женой Уладой, дочуркой Ольгой и сестрой Искрой, которая нянчила малолетнего сына, растила его одна, без мужа (он был в половецком плену вместе со своим отцом). Улада жаловалась мужу:
– Мне на княгиню нашу страшно смотреть: похудела, засмаговалась вся… Помнишь, какой была, наша красна Глебовна? Теперь не то… На выкуп князей, бояр сбережения все отдаёт…
– Оживёт, только бы князь вернулся. Я ей из Киева двести гривен привёз, – сказал Беловолод.
– Очень вовремя. Княгиня снова к хану Кончаку собирается. Наверно, как прошлый раз, меня с собой возьмёт. А ты? – посмотрела, заглянула в глаза Улада, надеясь на положительный ответ.
– И я с вами. Если только князь Святослав меня снова к себе не потребует…

Потребовал. Прислал гонца с письмом: «Прошу к дню Параскевы Пятницы быть в Киеве. Если знаешь хороших сказителей – возьми с собой».
Спросил у жены:
– А где же наши Гостил со Свирятой, в Кветуни?
– В Новгородке. Ты же мимо ехал, неужели не видел? – с удивлением спросила Улада.
– Торопился очень. Спешил гривны Ольге Глебовне отдать, по сторонам не заглядывался… Вот, опять в Киев меня Святослав требует. Срочно: чтобы в последних числах октября быть там.
Обнял Уладу, не желая с ней расставаться. А всё же, видимо, придётся: ей – помогать княгине, ему – ехать по вызову киевского князя. Супруга вздохнула:
– Такая судьба у нас… Видимся теперь редко. А всё же это лучше, чем так, как у нашей княгини: муж в плену, когда будет – неизвестно. Кончак всё требует, требует гривны… Игорь должен был быть последним освобождённым пленником, – Игорь дома, теперь последним отпущенным будет Всеволод.

Беловолод выполнил просьбу Святослава, приехал по уже мёрзлой земле в Киев вместе с тремя гуслярами: Вороном, Гостилом, Свирятой (их отпустил Игорь). Почему-то взял с собой посох отца, ссылаясь на несуществующую боль в ноге.
Требование киевского князя удивило Беловолода:
– Десятого ноября соберутся у меня все князья Русской земли. Вот ты и расскажешь свою песню. Она хороша, очень хороша! Только человек без сердца останется равнодушным… Гусляры подыграют тебе на гуслях… Заодно послушают, как надо исполнять её… Я их знаю, уже слышал, особенно этого, с чёрными глазами, Ворон, кажется?
– У него глаза кажутся чёрными, на самом деле они у него серые, – заметил боярин.
– Да? А так бывает? – удивился Святослав. Потом добавил:
– Главное – никого не бойся. Она у тебя хитро написана. Вроде бы никого не ругаешь… Хвалишь… Ладно, посмотрим… Главное – я и Рюрик Ростиславич всегда за тебя заступимся.
Потом оказал боярину великую честь: попросил завтра отобедать вместе с ним и княгиней.

…Беловолод сам удивился, какое впечатление оказала его песня на слушающих князей.
Долго длилось молчание. Кто поглаживал бороду, кто закручивал ус, кто просто потирал руки. Игорь напряжённо вглядывался в лица князей, пытался понять, очень его проклинают за неурочный поход к половцам, или нет? А князьям неудобно было задавать ему вопросы: всё-таки его сын ещё там, у Кончака, в плену…
Святослав первым нарушил молчание:
– Спасибо тебе, боярин, за хорошую песнь. Напомнил нам былые времена, иные походы. Диво, братья, старому помолодеть… Вы, Игорь и Всеволод, ваши храбрые сердца из твёрдого булата выкованы и в мужестве закалены… Но рано вы начали сокрушать мечами землю половецкую, себе славу искать! Что вы сделали с моей серебряной сединой? Вы сказали: «Будем одни мужественны, одни захватим будущую славу, да и прежнюю сами поделим». Это зло: от князей мне непомога.
Игорь низко опустил голову, сознавая свою вину. Ярослав поглаживал свою начинающую седеть бороду, понимая, что укор и в его сторону: он знал о походе Игоря, но великому князю киевскому не сказал. Помолчав немного, Святослав продолжил:
– Наизнанку времена перевернулись! Вот в Римове кричат под саблями половецкими, а князь Владимир под ранами. Горе и тоска сыну Глебову!
Опять помолчал, оглядел всех, обратился с призывом:
– Вступите, братья, в золотые стремена за обиду сего времени, за землю Русскую, за раны Игоря! Надо думать о будущих походах. Кончак торгует пленными – надо и нам ими обзавестись. Вот и будет равноценный обмен, а не торговля… Думаю, надо к весне быть готовыми.
– Хорошо, – неожиданно поддержал брата Ярослав Всеволодович. – Ты нам письма тогда разошли, как уже делал это не раз. Мы и ответим тебе о готовности своей. А сейчас мы в целом одобряем твой план, но впереди зима, надо зиму пережить сначала… Верно, братия, говорю?
Гул одобрения прошёл по палате дворца. Особенно Давид Смоленский размахался руками:
– Верно, Ярослав, говоришь! Весна ещё когда будет, дожить бы! А пока оружием, щитами запасаться будем… Кольчуги иные ржавчиной покрылись…
Владимир Муромский усмехнулся:
– Где же ты их хранишь, что они у тебя заржавели?
«Только мне ссоры княжеской не хватало!» – наверно, подумал Святослав и возвысил голос:
– Решено! Готовимся, братья, к весеннему походу! О дне и месте дам знать особо, учитывая сведения, добытые дозорами. А теперь прошу всех за праздничный стол…
Ярослав Черниговский подошёл к Беловолоду, долго жал руку боярину. Но глядел строго, не дружелюбно.
– Хороша песня. Только небылиц много. Ты вправду его видел? – спросил вдруг черниговский князь.
– Кого? – удивился Беловолод. Глянул на свой посох, стоявший в углу.
– Дива своего.
– Он не мой. Он для всех – вестник беды. Предупреждает о беде. Тебе он никогда не мерещился?
Вопрос не понравился Ярославу, он отошёл от боярина, не отвечая. Прошёл мимо посоха, обратив на него внимание.
Роман вывел гусляров и Беловолода из княжеского терема, повёл к себе домой. По дороге заметил:
– Отлично прочитал! Я с Марией Васильковной за дверью стоял, мы всё слышали. Княгиня очень довольна. Наверняка тебя ждёт за исполнение песни дополнительное вознаграждение.

Вознаграждение действительно последовало, правда, по сравнению с первым разом, в меньших размерах. Гусляры остались в Киеве, Святослав захотел их послушать на Колядки. Беловолод заспешил в Трубеч: как там его супруга? Удалось ли выкупить Всеволода?
…Шёл только первый месяц зимы, а снега навалило уже по колено. От самого Чернигова Беловолод ехал на санях, везя супруге киевских гостинцев, княгине Ольге – гривны. «Приеду, а вдруг они уже не нужны? Вдруг встретит меня Всеволод? Вот было бы здорово, тогда всё оставлю себе!» – тешил себя надеждой боярин.
Не доезжая Кветуни, опрокинулись сани, где были спрятаны все подарки жене, дочурке. Крышка сундука, в котором лежали драгоценности, оторвалась, всё высыпалось в снег. Сани с помощью слуг быстро поставили на полозья, но долго искали дорогие браслеты, пояса, перстни. Вроде бы всё нашли, но неприятное чувство осталось. «Плохая примета», – подумал Беловолод. Стал себя успокаивать: «Вон, Игорь, когда бежал из плена, перед самым городом упал, конь повредил ему ногу, но всё обошлось: жену встретил, ещё не въезжая в город… Она ему навстречу выехала, встретила, обняла…»
Думал, как встретит его Улада: «В каких нарядах будет? Впрочем, наряды будут, если Всеволод объявится, а если нет – не до нарядов боярыне…»
Вот и городские ворота, вот родной дом… Почему не рады? Почему у всех испуганные и хмурые лица? Ключница схватила Беловолода за руку:
– Пойдём, боярин, княгиня ждёт тебя…
– Да что тут у вас? Что стряслось? – недоумевал Беловолод.
– Пойдём, пойдём… Княгиня тебе всё скажет, – тянула боярина за руку ключница.
«Что-то с Уладой», – первое, что пришло в голову. Из княжеского терема выбежала Ольга Глебовна – в одном платье, не одетая. Участливо заговорила:
– Пойдём ко мне, боярин, несчастье у нас…
– Что-то со Всеволодом? Да ты что ж, княгинюшка, раздетая вышла, не лето ведь…
– Пойдём, пойдём, – теперь уже за руку боярина тянула Ольга.
Боярин повиновался. Он понял: случилось страшное. Но с кем? С Уладой?
Усадили на лавку. И услышал слова Глебовны:
– Не уберегли мы твою Уладушку. Нет её на этом свете. Метил злой половчанин в меня – а она увидела, заслонила собою… Кольчушка-то на ней была, да стрелял поганый из самострела, а от него только латы спасут, да и то не простые, а сложные, какие только у моего мужа были, тяжёлые… Нам, женщинам, и не надеть такие… Разбойника схватили сразу, а он только одно твердит: «Хирий  помните? Это вам за Хирий! За жену и сыновей моих, что в реке утонули!»
– Вы её там… похоронили? – с трудом проговорил Беловолод.
– Нет, дорогой, домой привезли. У меня в холодной уж третий день лежит, тебя ждали…
– Ведите меня… к ней.
Встал, опёрся на посох. Прибежала Искра, сестра. Сразу всё поняла, спросила:
– Может, не сейчас?
– Сию минуту… Сейчас, – боярин пошатнулся, протянул вперёд левую руку, ища дополнительной опоры. С одной стороны подхватила его Искра, с другой – княгиня. Повели в холодную.
Прибежал Фёдор, муж Искры. «Значит, отпустили», – подумалось. Фёдор перехватил руку Беловолода у супруги, повёл боярина.
Привели, зажгли свечи.
Лежит Улада, вся в красном шёлке и белых льняных одеждах, с золотым венцом на голове. Лик спокойный, как будто уснула.
Упал Беловолод на труп, зарыдал. Не зарыдал – завыл диким голосом. Посох упал рядом, его подняла Искра, прислонила к стене.
Через некоторое время поднял голову, оглянулся:
– Уйдите все. Оставьте меня… с ней…
Фёдор, Искра и Ольга Глебовна вышли, за собой прикрыли дверь.
«Да есть ли у неё рана эта?» – подумал почему-то, сомневаясь.
Достал засапожный нож, который всегда был при нём в походах, разрезал платье на груди.
В центре, чуть левее, была небольшая вмятина, прикрытая тряпицей, кровь вся вытерта, только следы остались, как вытирали. «Да, есть смертельная рана. Не тебе она предназначалась. Ты спасла княгиню нашу. А сама…»
И взвыл опять диким зверем, рухнул на холодное тело, которое совсем недавно было живым.
Сколько так пролежал – неизвестно.
Вошёл Фёдор вместе с отцом (его тоже выкупили), Константин тронул за плечо Беловолода:
– Пойдём, боярин. Её уже не вернёшь. Пойдём. Уже полдень. Княгиня распорядилась похоронить её в новой каменной церкви, слева от алтаря. Сегодня и похороним.
Стали поднимать Беловолода, заметили с ужасом: он весь поседел. Вдруг встрепенулся несчастный:
– Стойте… Что ж это я… Забыл гостинец ей вручить…
Порылся в поясной сумочке, достал золотой браслет, надел на левую руку Улады. Оглянулся, отыскал глазами Искру. Словно извиняясь, добавил:
– Ей вёз. Не думал, что придётся… неживую наряжать…
Взгляд Беловолода упал на посох. Подошёл к нему, разломил надвое, ударил головкой посоха об пол. Она отломилась, отскочила в сторону, под ноги Константина.
Посмотрел на вошедших, заметил дочку Ольгу. Она испуганными, широко открытыми глазами смотрела на отца. Пряталась за тётку.
Сделал шаг ей навстречу, но, увидев, как та вцепилась в сарафан Искры, раздумал, сказав:
– Что ж ты… Родного отца боишься?
Пошатнулся. Его опять подхватили Фёдор и Константин, повели из холодного помещения.
Похороны Беловолод не запомнил. Брали его за руки – он шёл, подводили к скамье – садился. Очнулся лишь в своей комнате. Рядом сидела княгиня Ольга Глебовна. Сказала вдруг:
– Не держи на меня зла.
– Боже, о чём ты, княгиня… Всеволода выкупили?
– Нет. Из наших бояр только Константина с сыном отпустили, и то только потому, что они твои родственники. Оказывается, Кончак тебя знает, вы в Таврии где-то встречались…
– Родственники… Встречались… – в задумчивости повторил Беловолод и замолчал. Потом, через некоторое время, произнёс:
– Ухожу я, Ольга Глебовна. Поработаю, сколько Бог сил ещё отпустит, в церквах князя Святослава Всеволодовича… Думаю, не откажет князь. А имуществом моим, княгиня, распоряжайся, как своим. И здесь, и в Кветуни, и в Курске.
– А куда ж Ольгу денешь?
– Искра присмотрит. А дойдёт дело до свадьбы – ты уж её, дочурку мою, не забудь. Одно имя носите, Святой Ольги… Вот… Подаришь ей, когда свадьба будет.
Беловолод отстегнул обручье с руки с изображением Дива крылатого, передал Ольге Глебовне.
– Не сомневайся. Присмотрю, как полагается, – ответила княгиня.
– Я два дня дома побуду… И поеду. Оставь меня, Ольга Глебовна. Дух её ещё здесь витает… Надо проститься мне с домом родным…
Встала княгиня, собираясь уходить. Сказала на прощание:
– Свечу не гаси. Отдохнул бы. Вторая ночь без сна…
Молчал Беловолод.
Княгиня вышла.

ЭПИЛОГ

Осень вступала в свои права. Она позолотила (пока, правда, слегка) кроны деревьев, отчего казалось, что лес на киевских горах примеряет праздничные наряды.
Монахи Выдубицкого монастыря были заняты серьёзным делом: готовили пергаментные листы для будущей летописи.
Князь Святослав Всеволодович один, не сопровождаемый слугами, заглянул к ним:
– Беловолод здесь?
Один монах, зная светские имена своих собратьев, с поклоном отвечал:
– В соседней келье… Пишет всё…
И, чтобы князь не плутал, проводил Святослава до места.
Открыл массивную дверь:
– Игумен Моисей! Тебя великий князь спрашивает…
Беловолод был не один, поэтому, видя, что в помещение Святослав не заходит, вышел, проводил князя во внутренний дворик монастыря. Поклонился:
– Слушаю, княже.
Святослав Всеволодович начал издалека:
– Как монахи? Все ли послушны?
Беловолод быстро ответил:
– К послушанию привычны… Всё хорошо, с Божьей помощью, справляемся…
– Я зашёл сказать тебе, Беловолод…
– Игумен Моисей. Нет Беловолода, Беловолод умер, – поправил игумен князя.
Святослав выдержал паузу, давая понять, что недоволен сделанным ему замечанием. Продолжил:
– И тем не менее известие касается Беловолода. Наши князья большой полон взяли половецкий. Среди пленных – убийца Улады. Это и другие половцы показали, да он и сам не отрицает. Что с ним делать? Как скажешь – так и будет. Он в моей власти.
Не сразу ответил игумен Моисей. Подумав, спросил:
– Князь Всеволод Трубечский отпущен?
– Нет ещё, в плену.
– Помогите княгине Ольге Глебовне. Поделитесь с ней пленными. Богатств она не имеет…
– А с этим, с этим что делать? – Святослав терял терпение, ожидая ответа на свой вопрос.
Беловолод, опустив голову, произнёс:
– Лично мне до пленного… дела нет.
Теперь долго молчал Святослав, глядя на Моисея.
Так долго, что пришлось игумену сказать:
– Мне надо идти. Проверить, как послушники чернила приготовили. Прости, княже… Рукопись ждёт.
Поклонился, ушёл в келью.
Святослав сказал вслух (самому себе, перед ним никого не было):
– Да… Беловолод остаётся на службе. Он продолжает честно служить Русской земле. Лучше него о прежних временах никто не вспомнит…

Брянск, 2023-2024 гг.



ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА

Академик Борис Александрович Рыбаков, автор таких фундаментальных трудов, как «Ремесло Древней Руси» (1948 г.), «Стольный город Чернигов и удельный город Вщиж» (1953 г.), «Язычество древних славян» (1981 г.), «Язычество древней Руси» (1987 г.), в 1991 году издал очередной свой труд «Пётр Бориславич. Поиск автора «Слова о полку Игореве».
По версии Б.А. Рыбакова, автором «Слова» является киевский боярин Пётр Бориславич.
Давайте поспорим с именитым историком. Ещё в послесловии к роману «Русин из Корсуни» я отмечал, что автор «Слова» – уроженец Брянщины, это доказывают многие исследователи, – не только историки, но и филологи.
Достаточно упомянуть только одну работу доктора педагогических наук, кандидата филологических наук, профессора Владимира Алексеевича Козырева – «Словарные параллели к лексике «Слова о полку Игореве» в современных брянских и других народных говорах» (опубликована в книге «Брянские говоры», выпуск III, Л. 1975).
Одним из главных героев «Слова» является князь Всеволод Святославич Трубечский (Трубеч – так первоначально назывался Трубчевск).
Может быть, Всеволод – автор «Слова»? Но здесь, как указал ещё Б.А. Рыбаков, мы наткнёмся на «резкий протест лингвистов: «Языковые данные не подтверждают предположения ряда исследователей, настаивающих на принадлежности автора «Слова о полку Игореве» к княжеской среде».
Тупик? Автор «Слова» – уроженец Подесенья, но мы о нём никогда не узнаем?
Но вот сравнительно недавно (в 2020 году) была опубликована работа доктора филологических наук Александра Николаевича Ужанкова «Слово о полку Игореве и его автор», в которой выдвигается версия, что автором бессмертного произведения мог быть игумен Выдубицкого монастыря Моисей, до пострижения в монахи – боярин Беловод Просович.
Мне, как автору художественного произведения, остаётся сделать только один шаг – предположить, что боярин – уроженец трубчевской земли, первый помощник и воевода князя Всеволода.
Игумен Моисей – не только автор «Слова», но и автор летописной статьи о походе князя Игоря. Но что было вначале – поэма или летопись?
Александр Николаевич доказывает, что вначале была летопись.
Мне видится иначе. Более логично предположить, что вначале было светское произведение, а позже – текст, написанный в монастыре.

Хочется коснуться ещё одной темы, связанной с эпическим произведением. Речь пойдёт о Трояне, четырежды упомянутом в «Слове».
Дмитрий Яковлевич Самоквасов (1843-1911), известный российский историк и архивист, доказывает, что Троян был историческим лицом, имевшим важное значение «в истории всех славянских народов». Доктор исторических наук, профессор А.Г. Кузьмин: «В поэме Троян – легендарный предок русских князей, «внуком» (потомком) которого признаётся и Игорь Святославич» (статья «Древнерусские имена и их параллели»).
Что же это за «историческое лицо», имевшее важное значение для «всех славянских народов», «легендарный предок русских князей», которого все хорошо знали тогда, в двенадцатом веке, и о котором ничего не знаем мы, жители двадцать первого столетия? Неужели мы вообще ничего не знаем о своей истории?
Конечно же, нет.
Его мы все знаем. Основатель Руси как государства. Это Олег. Троян – третий по счёту князь после Аскольда и Дира (которые правили не одновременно!). А что же тогда за таинственная «тропа Трояна», упомянутая в «Слове»?
Она нам также хорошо известна, как и князьям двенадцатого века, которым была прочитана поэма. Это знаменитый путь «из варяг в греки». Часть пути от Киева до устья Днепра мог проходить посуху, в обход днепровских порогов (отсюда выражение поэмы «чрез поля на горы»).
Вообще, надо заметить, что примечаний в «Слове» нет, то, о чём пел (или говорил) автор произведения, было хорошо известно всем князьям.
Все хорошо знали и о «тмутороканском болване», и о «времени Бусовом».
Одно из достоинств «Слова» заключается в том, что автор запечатлел народную память о своей истории, истории Русской земли, о тех событиях, о которых мы, жители XXI века, иногда только догадываемся.
 
СЛОВАРЬ

Вережёный – повреждённый, раненый в боевых походах (брянский говор).
Див – птица, предвещающая судьбу человека (мифическое существо). Дин Ворт (известный лингвист и литературовед, доктор наук, председатель Международного комитета славистов), связывает Симаргла с Дивом, обращаясь к иранскому мифологическому персонажу - вещей птице Симург. Див тоже является вещей птицей, но вещает он о бедах. Симаргл (крылатый пёс) и Див по внешнему облику, как показывают нам древние изображения, были схожи.
Жастокие (кони) – быстрые, резвые, горячие, стремительные (брянский говор).
Жирня (времена) – скорбные (времена).
Заборола – бревенчатый бруствер, выдвинутый вперёд и нависающий над линией стен.
Зар;ние – раннее утро (брянский говор).
Карна – м;ка, скорбь (брянский говор).
Карна и Жля – олицетворение плача и скорби.
Корчага — большой глиняный горшок с широким горлом и двумя вертикальными ручками.
Къмети – лучшие, опытные, искусные воины (вои). Кметкий человек – способный, сметливый, находчивый (брянский говор).
Обручье – браслет.
Самострел – арбалет.
Смагу мыкала – горевала; засмаговалась – измучилась, исстрадалась (брянский говор).
Стрый – дядя по отцу, брат отца.
Трудный – печальный, скорбный (брянский говор).
Узвар (взвар) – напиток, получаемый с помощью длительного нагревания воды или пива с травами, кореньями, фруктами или ягодами.

ЛИТЕРАТУРА

Хрестоматия по истории России с древнейших времён до 1618 г. М. Гуманитарный издательский центр ВЛАДОС, 2004.
В. Татищев. История Российская. В 3 т. Т.2. М.: ООО «Издательство АСТ», 2003.
Слово о полку Игореве. Древнерусский текст и переложения. Свердловск. Средне-Уральское книжное издательство. 1985.
История русской литературы X-XVII веков. М. «Просвещение», 1980.
М.Л. Гаврищук. Русские колядки в брянских вариантах. – Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова. № 1, 2007.
В.А. Козырев. Словарные параллели к лексике «Слова о полку Игореве» в современных брянских и других народных говорах. – В кн.: Брянские говоры, вып.III. Л., 1975.
В.А. Козырев. Словарный состав «Слова о полку Игореве» и лексика современных русских народных говоров. // Труды отдела древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинский Дом) АН СССР. Л. «Наука», 1976, т.XXXI.
Г.П. Поляков. Князь Всеволод Святославич Трубечский. – В кн.: Археология и история Брянской земли в древности и средневековье (до середины XVI столетия). Брянск, 2007.
Б.А. Рыбаков. Пётр Бориславич. Поиск автора «Слова о полку Игореве». М. «Молодая гвардия», 1991.
А.Н. Ужанков. «Слово о полку Игореве» и его автор. М.: ООО «Издательство «Согласие», 2020.

ИЛЛЮСТРАЦИЯ: Трубчевский клад. Фрагмент браслета пластинчатого с изображением мифических существ. Кон.XII – нач. XIII в.